ВМФ и ВВС фигурируют в плане Сердюкова на второстепенных ролях, вопрос их модернизации в нем не исследуется. В 2007–2008 годах они участвовали в демонстрации возрождения российской военной мощи. Корабли ходили на Кубу, в Венесуэлу и даже к пиратским берегам, а стратегические бомбардировщики совершали нерегулярные тренировочные полеты над Атлантическим и Тихим океанами{304}.

И ВВС, и ВМФ считают своим приоритетом модернизацию стратегических вооружений – авиации дальнего действия и атомных подводных лодок, несущих баллистические ракеты. Основная часть средств, выделяемых флоту, связана с подлодками четвертого поколения класса «Борей», которые должны заменить стареющие подлодки класса «Дельта‑III» и «Тайфун». Лодки класса «Борей» были перепроектированы так, чтобы нести новые морские баллистические ракеты «Булава» вместо ракет Р‑39УТТХ «Барк». Первый атомный подводный крейсер класса «Борей», «Юрий Долгорукий», уже прошел морские испытания, однако его ввод в эксплуатацию остается под вопросом из‑за серии неудачных испытаний «Булавы»{305}.

Еще две субмарины класса «Борей» сейчас находятся на верфях Северодвинска. Все пять атомных подлодок класса «Дельта‑III», несущих баллистические ракеты, будут списаны к 2013 году; на боевом дежурстве останутся лишь шесть лодок класса «Дельта‑IV», и вряд ли они прослужат дольше 2020 года.

Почти все десантные корабли и минные тральщики должны быть списаны до 2020 года. Несмотря на последовательное сокращение размера флота, адмиралы не отказываются от планов развертывания 5–6 групп авианосцев{306}. Небольшие морские столкновения во время российско‑грузинской войны придали их планам новый импульс, и теперь они намерены купить французский вертолетоносец «Мистраль» и затем построить несколько кораблей такого класса{307}, {308}. Вопрос о расходах на реализацию этих планов остается за скобками. При этом Россия сокращает финансирование строительства новой базы в Новороссийске, куда к 2017 году предполагается перевести Черноморский флот из Севастополя. Вполне очевидно, что база не может быть закончена в срок и перебазирование придется откладывать{309}.

Что касается ВВС, реформы Сердюкова предполагают замену всех воздушных дивизий и полков авиабазами и сокращение 50 тысяч офицеров; этот план реализуется по графику. Провести модернизацию, однако, предполагается лишь в среднесрочной перспективе. Командование ВВС поддержало предложение Путина запустить серийное производство стратегических бомбардировщиков Ту‑160, однако заводу в Казани потребовалось три года, чтобы собрать первый из них (он был поставлен в войска в апреле 2008 года){310}. Обещание разработать к 2015 году новый стратегический бомбардировщик‑«невидимку» не заслуживает доверия, однако к тому времени должны быть списаны по крайней мере 25 из 64 находящихся сейчас на вооружении бомбардировщиков Ту‑95МС (Bear‑H по классификации НАТО). Тактическая авиация в 2008 году впервые более чем за 15 лет получила два новых самолета, но планы по покупке 8–10 истребителей‑бомбардировщиков Су‑34 в год были урезаны. Неожиданный подарок российские ВВС получили в 2009 году в виде 34 самолетов МиГ‑29, после того как Алжир отказался исполнять контракт по их покупке и ни один другой зарубежный покупатель ими не заинтересовался{311}.

Основная практическая проблема ВВС – недостаточный уровень подготовки личного состава. Даже при росте финансирования в последние годы средний годовой налет в строевых частях истребительной авиации не превышает 60–65 часов{312}. В таких условиях требования быстро повысить качество пилотирования привели к многочисленным несчастным случаям. После падения истребителя Су‑27 в январе 2009 года были приостановлены все полеты самолетов этого типа; ситуация повторилась в июне 2009 года после крушения двух Су‑24. Инцидент в пилотажной группе «Русские витязи», когда в августе 2009 года столкнулись два истребителя Су‑27, еще острее выявил проблемы с эксплуатацией самолетов и подготовкой пилотов{313}. Во время войны с Грузией потери российских ВВС оказались неожиданно велики и включали штурмовики Су‑25, фронтовые бомбардировщики Су‑24 и дальний бомбардировщик Ту‑22М3. В половине случаев причиной были слабая подготовка летчиков и огонь со стороны своих{314}.

Успех реформ ВМФ и ВВС будет зависеть не от списания устаревшего вооружения или структурной реорганизации, а от того, будет ли уделено повышенное внимание логистике, обучению и значительному перевооружению. Качество военной подготовки несколько улучшилось во второй половине 2000‑х годов, но поддерживать его удается с трудом. Правительство обещает провести перевооружение ко второй половине 2010‑х годов, но обещаний этих так много, что доверие к ним неизбежно падает.

Вопросы финансирования и эффективности оборонно‑промышленного комплекса

После разрушения советского оборонно‑промышленного комплекса (ОПК) и создания в 1992 году российских ВС при обсуждении каждого проекта реформы поднимались два принципиальных вопроса: как финансировать модернизацию и как наладить связи между оборонной промышленностью и армией{315}. Готовя план реформы в тучные годы, Сердюков полагал, что особых проблем с деньгами не будет; в то же время предполагалось, что Сергей Иванов, ставший первым заместителем премьер‑министра, займется налаживанием работы ОПК.

Но когда разразился финансовый кризис, Сердюков был вынужден заявить, что проводить реформы придется без увеличения финансирования. Однако средств стало не хватать уже на принципиально важной начальной стадии реформы, и далее речь пришлось вести уже о минимизации сокращения расходов. Федеральный бюджет на 2009 год пересматривался несколько раз, и ассигнования на военные нужды (12,2 процента совокупных расходов бюджета) были сокращены с 1,38 триллиона до 1,21 триллиона рублей. Отношение военных расходов к ВВП составило около 3 процентов{316}.

Расходы на сокращение офицерского состава были недооценены. Наиболее значимыми стали издержки на строительство жилья: государство обязано обеспечить квартирой каждого увольняемого в запас офицера. В 2009 году Министерство обороны смогло приобрести менее половины от необходимого числа квартир; в 2010 году оно не сможет выполнить все обещания по предоставлению жилья{317}. Выручка от продажи земель и недвижимости, находившихся в ведении Министерства, оказалась гораздо ниже ожидаемой, тогда как затраты на закрытие и перебазирование военных академий – существенно выше. Огромные траты, связанные с увольнением офицеров, заставили Министерство отложить обещанное значительное повышение зарплат остающимся офицерам и выплат солдатам‑контрактникам{318}. В результате, вместо того чтобы избавиться от балласта, ВС теряют самые ценные кадры и не могут привлечь служащих с необходимым опытом.

Нехватка средств привела также к задержкам с техническим перевооружением. Сердюков, впрочем, смог избежать каких‑либо конфликтов со своим предшественником Ивановым, который теперь курирует оборонную промышленность. Иванов, к удовольствию Путина, отчитывается об устойчивом росте военных заказов, подчеркивая, что исполнение Государственной программы развития вооружений на 2007–2015 годы идет четко по графику. Между тем Сердюков докладывает Медведеву о совсем ином положении дел, и в октябре 2009 года главнокомандующий неожиданно раскритиковал ОПК, который получает масштабную поддержку, но «отдача» от которого должна быть, по его словам, «более высокой». Медведев также назвал снижение себестоимости выпускаемой продукции «принципиально важной мерой для поддержания конкурентоспособности оборонной промышленности»{319}.

Даже виды вооружения, называемые современными, на самом деле представляют собой лишь несколько переделанные советские образцы, выпускать которые в больших количествах невозможно из‑за отсутствия важных компонентов{320}.

Ситуация особенно показательна в авиационной промышленности, где постоянно ведутся разговоры об истребителе пятого поколения, в то время как она не может производить ни достаточно современную электронику, ни высокоточное оружие{321}. Другой печальный пример – ракета «Булава», неудачу испытательных запусков которой объясняли неисправностями в работе комплектующих. Причиной проблем Иванов назвал деятельность нескольких субподрядчиков, аффилированных с ФГУП «Воткинский завод», что свидетельствует об отсутствии адекватного контроля за качеством{322}, {323}.

Простейший выход из этой ситуации – сконцентрировать усилия на самых многообещающих направлениях и импортировать новые технологии, отказавшись от советской практики производить абсолютно все: от патронов до авианосцев. Некоторые усилия в этом направлении уже предприняты (подробнее см. главу 5): например, несмотря на противодействие российских производителей, был одобрен договор о закупке у Израиля беспилотных самолетов‑разведчиков (по примеру Грузии).

Было сделано несколько сенсационных предложений, таких как покупка французского вертолетоносца «Мистраль»; однако Медведев не готов рассматривать вопрос о существенной переориентации на внешних поставщиков, так как это приведет к закрытию десятков российских заводов и научно‑исследовательских институтов, ценность которых, впрочем, вызывает определенные сомнения. При среднем возрасте работников на предприятиях ОПК около 55 лет и доле изношенного оборудования, близкой к 75 процентам, атрофия советской военно‑промышленной базы вскоре станет необратимой{324}.

Без новых систем вооружения российские ВС не могут стать по‑настоящему современной армией, и, после того как они в течение двух потерянных десятилетий жили, а точнее, выживали на советских запасах, перевооружение становится крайне необходимым. Оборонная промышленность лоббирует получение новых заказов, но может предложить лишь дорогостоящее обновление советских моделей. Правительство обещает удовлетворить все ее потребности, но его средств недостаточно для покупки даже ограниченного количества этого оружия.

Заключение: серьезные изменения, ограниченные достижения

На втором году масштабной реформы российские вооруженные силы оказались в непростой ситуации. Дальнейшая трансформация необходима, но недовольство среди военнослужащих и оппозиция со стороны части генералитета растут, а бюджетных средств становится недостаточно. Риск провала был заложен уже в самом способе подготовки реформы, и ход ее реализации лишь усугубил его. Оглядываясь назад, можно сказать, что секретность при разработке плана реформы и ее узкая направленность были необходимыми условиями для ее начала, но атака по нескольким выбранным направлениям должна перерастать в более глубокое и широкое наступление реформаторов, необходимо поддерживать динамику изменений и ставить новые цели. Вместо этого наблюдается некоторое торможение, особенно в ВДВ под командованием Шаманова. Первоначальные планы решительно исполняются, однако новые усилия практически не прикладываются. Столь медленное и непоследовательное продвижение вперед в значительной степени объясняется откладыванием ряда проблем на потом; но в будущем их все равно придется решать. Информации о том, как идет процесс преобразования армии в современные ВС, крайне мало, потому что Сердюков не поощряет обсуждение реформ среди военных и не вступает в публичные дискуссии. Подобная самоизоляция небольшой команды реформаторов в большой степени объясняется их неспособностью представить убедительную концепцию реформы, которая логически увязала бы вопросы стратегической оценки риска, распределения ресурсов и желаемого уровня боеспособности. Новая военная доктрина не содержит реалистичных целей и не связана с проводимой реорганизацией, потому что высшее командование не готово отказаться от идеи возможной конфронтации с НАТО или четко выразить беспокойство относительно растущей военной мощи Китая. ВС должны быть готовы к любому типу военных действий, но их способностей в области обычных вооружений, которые удастся сформировать к середине 2010‑х годов, хватит лишь для участия в региональных конфликтах. Одно дело, когда реформированные ВС могут оказаться не в состоянии противостоять актуальным угрозам, но совсем другое – получить нестабильную армию из‑за проблем с демографией и призывом.

Финансовый кризис прервал экономический рост в России, заставив ее лидеров скорректировать свое поведение и внешнюю политику (о чем подробнее см. главу 9). Переход, пусть и не однозначный, к более трезвой оценке ситуации действительно имеет место. Военная политика, однако, остается оторванной от реальности. Обещания укрепить военную мощь России звучали неубедительно даже в последний год путинского нефтяного процветания, а сейчас посулы развернуть все мыслимые системы вооружения – новые тяжелые межконтинентальные баллистические ракеты и «невидимые» стратегические бомбардировщики, несколько групп авианосцев и 20 транспортных самолетов «Руслан» – выглядят просто смешно, особенно после фиаско «Булавы». Подобное безответственное отношение высших чиновников к военной реформе может оказаться губительным для и без того травмированных ВС и превратить их в самостоятельную политическую силу.

Позиция Сердюкова как единственного ответственного за экспериментальную трансформацию ВС не менее уязвима, чем позиция Егора Гайдара в 1992–1993 годах, тем более что Медведев не взял на себя ответственность за формулирование целей реформы, а лишь объявил, в частности в своем послании Федеральному собранию в 2009 году, о готовности модернизировать армию и обеспечить военнослужащим социальную защиту. Кроме того, Гайдар всегда мыслил стратегически, а Сердюков действует в рамках установленных границ и предпочитает не задумываться о том, к чему в реальности приведут его усилия. Удивительно, что сопротивление болезненным и плохо объясненным реформам до сих пор не приняло более открытых форм, но оппозиция – не только среди отставных генералов и уволенных офицеров – может мобилизоваться, когда рецессия заставит общество стать более политически активным. Увольнение Сердюкова может оказаться простым выходом для Медведева, но подобный поиск козлов отпущения может дать результат, если собственное положение президента будет более прочным, чем сейчас. Озлобленная армия может неожиданно поломать все политические планы плавного выхода из кризиса в застой.