Павел Баев[9]
В настоящее время в российских Вооруженных силах проводятся радикальные и болезненные реформы, которые должны коренным образом изменить их доктрину, систему подготовки и организации, технологическую и материальную оснащенность. По мнению наблюдателей, это самая масштабная реформа российской армии с 1860‑х годов, когда Россия по примеру Германии перешла на формирование армии по призыву. Сегодня Россия идет по стопам США, пытаясь создать небольшие, но хорошо оснащенные силы быстрого развертывания; крупные танковые армии должны остаться в прошлом. Однако нет никаких гарантий, что реформа будет успешно завершена.
В наследство от СССР Россия получила громоздкую военную машину, слишком большую с точки зрения потребностей страны и ресурсов, необходимых на ее содержание. Она была уже не способна решать современные задачи, что наглядно продемонстрировала война в Чечне. В 1990‑е годы ощущалась острейшая нехватка ресурсов, но, поскольку ни политики, ни военные не знали, что делать, никаких существенных реформ не проводилось. В 2000‑х годах, благодаря притоку в страну нефтедолларов, финансирование армии и военно‑промышленного комплекса существенно возросло, но, несмотря на это, неэффективность Вооруженных сил (ВС) проявлялась все больше и больше. По большому счету, они оставались армией времен холодной войны, устаревшей, отсталой, с избыточным количеством высших командных должностей. Хотя финансирование стало более адекватным, проблема укомплектования личным составом становится все острее. Давно назревшая реформа стала крайней необходимостью.
Финансовый кризис оказался для российского руководства полной неожиданностью. Его начало совпало с эскалацией конфликта между Россией и Грузией, который в августе 2008 года перерос в полномасштабную пятидневную войну. Кризис и война с Грузией дали серьезный толчок военной реформе, основные принципы и сроки реализации которой были сформулированы осенью 2008 года.
В российских Вооруженных силах три основных вида войск: сухопутные войска (СВ), военно‑морской флот (ВМФ) и военно‑воздушные силы (ВВС), а также три независимых рода войск: воздушно‑десантные войска (ВДВ), ракетные войска стратегического назначения (РВСН) и космические войска (КВ).
В настоящей главе оцениваются попытки трансформации ВС и последствия возможной неудачи. Вначале кратко описываются проводимые реформы, а затем подробно рассматривается их идеология. Оцениваются действия авторов реформ и вопросы, характерные для стратегических войск, сухопутных, военно‑морских и военно‑воздушных сил. В конце статьи поднимается вопрос распределения ресурсов для модернизации ВС.
Истоки и план военной реформы
В 1990‑е годы российские Вооруженные силы подверглись радикальной трансформации в количественном плане, качественные же изменения были мизерными. Число военнослужащих сократилось вчетверо до немногим более 1 миллиона человек, однако структура командования и организация ВС не изменились. Разрабатывались многочисленные предложения по реформированию армии и даже предпринимались попытки претворить их в жизнь, но все они наталкивались на препятствия в виде нехватки средств и сопротивление руководства вооруженных сил. Последний раз вопрос реформы серьезно поднимался весной 2003 года, когда партия «Союз правых сил» (СПС) во время предвыборной кампании предложила отказаться от призыва. СПС, однако, не смогла пройти в Государственную думу{263}. Тогдашний министр обороны Сергей Иванов заверил высшее армейское руководство, что период реформ закончился. Однако в 2004 году президент Владимир Путин в послании Федеральному собранию назвал модернизацию армии задачей общенационального масштаба{264}.
Однако во время второго президентского срока Путина никакой модернизации практически не осуществлялось. Бюджет Министерства обороны в номинальном выражении рос на 20–25 процентов в год, что в целом соответствовало общему росту госрасходов и составляло 2,5–2,7 процента ВВП. Официальная информация о структуре расходов на оборону крайне скудна, однако известно, что делавшийся упор на закупку техники, ежегодный рост затрат на которую достигал 40 процентов, не смог обеспечить войска основными системами вооружения{265}. Столь низкая отдача от инвестиций, о которых любили трубить правительственные и военные чины, возможно, заставила Путина заменить Иванова более эффективным управленцем.
В феврале 2007 года министром обороны стал Анатолий Сердюков. Этот кадровый ход удивил многих, так как до этого он возглавлял Федеральную налоговую службу, бо льшую часть карьеры торговал мебелью и не имел военного опыта. Однако назначение человека со стороны могло иметь определенные плюсы. Комбинация растущих расходов и падающей боеспособности, в результате которой еще во многом советская армия была все менее эффективной и жизнеспособной, становилась крайне опасной. Сердюков повел атаку на полуразвалившуюся организацию под лозунгами оптимизации и совершенствования, избегая затасканного термина «реформа».
Реорганизация ВС, объявленная без предупреждения в середине октября 2008 года, включает четыре основных элемента. Во‑первых, к 2012 году предполагается сократить численность офицерского состава с 335 до 150 тысяч, лишь количество младших офицеров (лейтенантов и старших лейтенантов) должно вырасти с 50 до 60 тысяч. Подобные драконовские сокращения предусматривают досрочный уход в отставку по меньшей мере 60 тысяч офицеров, находящихся в середине своей военной карьеры{266}. Во‑вторых, должны быть распущены все части неполного состава в обычных вооруженных силах, в результате чего общее количество наземных частей сократится с 1890 до 172, военно‑воздушных – с 340 до 180, военно‑морских – с 240 до 123. В‑третьих, в СВ и ВВС ликвидируются полки и дивизии; в СВ будет двухуровневая структура (батальон и бригада), в ВВС создаются авиационные базы, состоящие из эскадрилий. Наконец, в‑четвертых, реформируется система военного образования: многие вузы должны быть закрыты, а традиционные академии переведены из Москвы в новые образовательные центры{267}.
В целом это масштабная реформа, сравнимая с преобразованиями, которые провели Дмитрий Милютин в 1860‑е годы после поражения России в Крымской войне и Михаил Фрунзе в 1920‑е годы после окончания Гражданской войны. Это более масштабная реорганизация армии, чем знаменитое сокращение 1,2 миллиона военнослужащих при Никите Хрущеве в 1960‑е годы{268}.
По первоначальному плану численность ВС должна была быть уменьшена до 1,1 миллиона военнослужащих к 2011 году и до 1 миллиона – к 2016 году. Сердюков же решил достичь показателя в 1 миллион на три года ранее – к 2013‑му. О стратегических вопросах он особо не задумывался, просто министр старается достичь наиболее легко исполнимых целей. Центральная часть его плана тем не менее довольно амбициозна и предполагает ликвидацию громадной инфраструктуры для массовой мобилизации при ведении масштабной войны с применением обычных вооружений.
Несмотря на все протесты и саботаж могущественной военной бюрократии, в течение первого года реформа шла по плану, и к началу 2010 года по всем четырем направлениям достигла критического рубежа. Впрочем, вооруженным силам еще далеко до достижения заявленной цели, в частности потому, что поставленные перед ними задачи остаются противоречивыми, а их боевые способности невозможно соотнести с этими задачами и измерить.
Идеология военной реформы
Подготовка к реформе велась тайно во время второй половины второго президентского срока Путина. Это было достаточно мирное время, когда террористическая деятельность резко пошла на спад, а ситуация на Северном Кавказе в значительной степени стабилизировалась. Из Грузии были выведены три российские военные базы, и число российских военнослужащих, размещенных за пределами страны, достигло очередного минимума. Между тем отношения с США и НАТО ухудшались, начало новому витку напряженности положила мюнхенская речь Путина в феврале 2007 года. Самоуверенная риторика российских руководителей подкреплялась демонстрацией военной мощи, от возобновления полетов стратегических бомбардировщиков над Северным Ледовитым, Тихим и Атлантическим океанами до совместных военных учений с Китаем и визитов кораблей Северного флота в Венесуэлу, Ливию и на Кубу{269}.
Особого впечатления подобные действия не производили: они скорее выявляли, чем скрывали недостатки российской военной машины, но при этом все же создавали ощущение, что ее мощь может возрасти{270}.
В ходе российско‑грузинской войны проявились серьезные недостатки в таких областях, как прикрытие наземных частей с воздуха, организация командования и связь{271}. Став более популярной, милитаристская риторика не нашла отражения в ключевых официальных документах. Военные механизмы не упоминаются в Концепции внешней политики, утвержденной в июле 2008 года, а в Стратегии национальной безопасности, принятой в мае 2009 года, повышенное внимание было уделено проблемам невоенного характера, включая вопросы здравоохранения и культуры{272}.
Стратегическому обоснованию реформы на начальном этапе особого внимания не уделялось, поскольку принятие новой военной доктрины было отложено. Министр Сердюков имел свободу действий в определении основных направлений реорганизации ВС; но, будучи человеком гражданским, он воздерживался от формулирования стратегических задач, ограничиваясь решением организационных и бюджетных вопросов.
Новый президент Дмитрий Медведев должен был сыграть ключевую роль в определении интересов России в области безопасности и средств их продвижения в соответствии с идеей Путина об инновационной армии, высказанной им в феврале 2008 года на заседании Госсовета – последнем перед президентскими выборами в марте{273}. Но в программной статье Медведева «Россия, вперед!» военная тематика затрагивается лишь в двух предложениях: «И, само собой разумеется, Россия будет хорошо вооружена. Достаточно, чтобы никому не пришло в голову угрожать нам и нашим союзникам». При этом довольно резко обозначен отход от путинской внешней политики: «Но обидчивость, кичливость, закомплексованность, недоверие и тем более враждебность должны быть исключены на взаимной основе из отношений России с ведущими демократическими странами»{274}. До начала 2010 года Медведев предпочитал избегать определения военных угроз и приоритетов при модернизации ВС. Он даже не выступил перед ежегодным собранием высшего командного состава ВС в конце 2008 года и не провел официальную встречу по случаю празднования Дня защитника отечества 23 февраля 2009 года, хотя это входит в его обязанности как главнокомандующего.
Военная доктрина все‑таки была принята в феврале 2010 года после длительных задержек, которые трудно объяснить, анализируя текст этого длинного документа{275}. Российские вооруженные силы, говорится в доктрине, должны быть готовы к участию в военных конфликтах любого типа, от войн в космосе до миротворческих операций; для подготовки к ним ВС будут предоставлены все необходимые ресурсы. Возможно, самая важная глава в этом документе определяет условия применения ядерного оружия. До его принятия много сообщалось о том, что он будет оправдывать превентивные/упреждающие меры даже в региональных конфликтах. Однако в реальности доктрина предусматривает применение ядерного оружия лишь «в ответ на применение против нее [России] и (или) ее союзников ядерного и других видов оружия массового поражения, а также в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства»{276}.
В списке «внешних военных опасностей» на первом месте идет «стремление» неких сил наделить НАТО «глобальными функциями» и приблизить ее военную инфраструктуру к границам России, в том числе путем расширения организации. Подобное утверждение кажется чересчур конфронтационным и в свое время породило критику со стороны руководства НАТО. Однако на самом деле это чисто политическое заявление, служащее эпилогом к острым спорам о расширении альянса в 2007–2008 годы. При этом в доктрине ни слова не говорится о том, что демонтаж советского механизма массовой мобилизации фактически означает отказ от модели длительной войны с применением обычных вооружений; это, в свою очередь, свидетельствует о том, что Россия даже не рассматривает возможность конфронтации с НАТО на западе или с Китаем на востоке{277}. Скрытым, но чрезвычайно важным с практической точки зрения является допущение, что российские ВС, таким образом, будут участвовать лишь в операциях малой интенсивности – от контртеррористических до демонстрации силы – на постсоветском юге{278}. Таким образом, доктрина слабо связана с проводимой реформой, в которой ликвидация частей неполного состава просто объясняется необходимостью избавиться от бесполезных подразделений и сократить количество офицеров. Единственная цель этого документа – защитить высшее командование от критики в отсутствии стратегического видения и заглушить публичные дебаты. Прикрыв таким образом отсутствие своей руководящей роли, Медведев, как и положено, провел официальную торжественную церемонию 23 февраля 2010 года и председательствовал на заседании коллегии Министерства обороны 5 марта 2010 года, демонстрируя, что реорганизация идет по плану и не встречает сколь‑либо серьезных препятствий{279}.
Основная проблема в идеях Медведева и действиях Сердюкова заключается в том, что значительное сокращение офицерского состава приведет к падению боеготовности частей, так как при их быстром развертывании лишь профессиональные сержанты и солдаты могут быть готовы к боевым действиям. Высшее командование старается обходить болезненный вопрос призыва в армию, полагая, что сокращение срока с двух до полутора лет, а затем и до одного года позволит снизить социальное напряжение{280}. Временное снижение числа уклоняющихся и набор в армию выпускников вузов позволил на ближайшее время несколько сократить нехватку личного состава, однако проблемы с демографией и здоровьем приведут к падению числа потенциальных призывников. Это сделает нереальным план по ежегодному набору 600 тысяч солдат{281}. Необходимо отказаться от замысла иметь ВС, где личный состав определяется психологически удобной цифрой в 1 миллион, и установить новую цель – 600–700 тысяч человек. Она больше подходит и для стратегии, и для бюджета.
Дата: 2019-11-01, просмотров: 189.