Быстрый рост российской экономики после кризиса будет очень сложно обеспечить – во‑первых, потому что едва ли можно надеяться на такие же благоприятные внешние условия, как и во время президентского правления Путина, а во‑вторых, потому что практически исчезла заинтересованность в реформах. Тем не менее мы считаем уместным и необходимым изложить наше видение этих преобразований – на случай, если на политико‑экономическую сцену все же выйдет коалиция реформаторов. Наш список не включает политическую децентрализацию и либерализацию, однако реформы скорее всего дадут старт и этим процессам. Разрубить гордиев узел проблем одним махом, увы, не выйдет, волшебных рецептов модернизации не существует. Большинство мер, которые мы собираемся описать, суть базовые экономические преобразования, осуществление которых приведет к значительному повышению темпов роста российской экономики. Мы хотели бы подчеркнуть, что не собираемся «изобретать велосипед»: очень многие из предлагаемых нами реформ были в списке первоочередных экономических задач еще в 2000 году. Тогдашний план (так называемая «Программа Грефа», названная по имени ее главного автора, бывшего министра экономического развития Германа Грефа) был принят российским правительством в самом начале первого президентского срока Путина в качестве официальной стратегии на 2000–2010 годы, однако большинство его пунктов так и не было выполнено.

На пути осуществления программы Грефа встали проблемы, общие для всех стран, страдающих от сырьевой зависимости. Мы имеем в виду прежде всего ограниченные возможности реформаторов: сторонников преобразований в правительстве мало, а групп, заинтересованных в дележе ресурсной ренты, – много.

Стимулировать реформы можно с помощью двух условий: наличия критической массы заинтересованных сторон и внешней точки опоры. Критическую массу (то есть достаточное количество частных собственников) потенциальных сторонников реформ можно обеспечить двумя основными способами. Первый – приватизация больших компаний. Новоиспеченные собственники будут знать, что их успех напрямую зависит от создания рыночных институтов. В отличие от 1990‑х годов, сейчас налицо все условия для приватизации, мало того, она должна обеспечить значительные бюджетные поступления. За последние годы было проведено несколько успешных конкурентных приватизационных торгов и первичных публичных размещений акций (IPO) – включая крупномасштабную приватизацию генерирующих мощностей в рамках реформы электроэнергетического сектора. Эффективность рынка капитала сейчас гораздо выше, а корпоративная отчетность – значительно более информативна, чем в начале 1990‑х. Безработица – бич всех сторонников приватизации – не должна стать серьезной проблемой для послекризисной России. Вспомним: перед кризисом главным фактором, ограничивающим экономический рост, был недостаток рабочей силы.

Второй способ создания критической массы сторонников реформ – дальнейшее (и решительное) дерегулирование малого бизнеса, призванное обеспечить его широкое распространение и развитие. Дело в том, что мелкие предприниматели – это самые рьяные поборники принципа конкуренции, прав собственности и обеспечения исполнения контрактов. Как только наберется достаточное количество владельцев малых предприятий, они составят мощное лобби, выступающее против коррупции и грабительского бюрократического регулирования бизнеса.

Обе вышеописанные меры обеспечат создание среднего класса, кровно заинтересованного в продолжении реформ. Очень важно сочетать эти меры с плоской шкалой подоходного налога и регрессивным социальным налогом. Учитывая глубоко укоренившееся в обществе отношение к предпринимательству как к «криминальной», а не законной деятельности, система налогообложения должна быть построена таким образом, чтобы предприниматели были более заинтересованы платить налоги, нежели уклоняться от них, – и тем самым повышать свою социальную легитимность.

Следующим ключевым шагом должен стать поиск внешней опоры для осуществления реформ. Страны Центральной и Восточной Европы, приступая к проведению институциональных изменений, опирались на членство в Европейском союзе. Россия лишена столь надежного якоря. Но даже и вступление во Всемирную торговую организацию (ВТО) и ОЭСР могло бы оказать существенную помощь. Поскольку обе упомянутые организации помогают отстаивать верховенство закона в интересах как отечественных, так и зарубежных инвесторов, именно эту задачу необходимо декларировать и решать в качестве первоочередной.

Двумя другими внешними якорями являются: 1) укрепление рубля и получение им статуса международной резервной валюты и 2) построение в Москве финансового сектора, обладающего конкурентоспособностью на международных рынках. Обе идеи на сегодняшний день могут показаться утопичными, однако при наличии достаточного упорства и терпения в течение продолжительного времени их вполне можно осуществить.

В качестве резервной валюты рубль мог бы пользоваться спросом в связи с тем, что представляет собой неплохое средство защиты от роста цен на нефть. Если бы темпы инфляции рубля были невысокими, а обменный курс – гибким и свободным от политических рисков, многие страны – импортеры нефти охотно приобрели бы рубли или рублевые облигации. Москва естественным образом стала экономической столицей посткоммунистического мира. У нее имеются все предпосылки для того, чтобы стать также и международным финансовым центром – при условии усовершенствования финансового регулирования и инфраструктуры. Реформы, требуемые для достижения обеих вышеуказанных целей, насущно необходимы России и вне этих задач. Обретение внешних якорей нужно для создания механизма внешней оценки успешности этих преобразований.

При наличии таких внешних якорей макроэкономическая политика вырисовалась бы вполне четко. Россия должна двигаться к таргетированию инфляции (при постепенном снижении планируемого уровня) и к плавающему обменному курсу. Но здесь кроется одна серьезная проблема. Планирование уровня инфляции требует наличия функционирующей кривой доходности рубля. А это, в свою очередь, означает, что у России должны быть внутренние займы, что чревато вытеснением заемщиков частного сектора и в конечном итоге – положительными реальными процентными ставками, которых в последнее время в России не было. А ведь при снижении инфляции и положительной реальной процентной ставке сбережения домохозяйств увеличиваются, повышаются стабильность и эффективность финансовых рынков, следствием чего становится снижение стоимости долгосрочного капитала для бизнеса.

Впрочем, таргетирование инфляции сопряжено и с политическими проблемами. Задача осложняется тем, что Центробанк де‑факто не обладает полной независимостью от правительства. Добиться ее непросто – но возможно. Назначить независимых членов в Комитет по монетарной политике, который еще только предстоит создать, не сложнее, чем выдвинуть кандидатуры независимых директоров компаний, на 100 процентов принадлежащих государству, – а с последней задачей российское руководство успешно справилось в 2008 и 2009 годах. В конечном итоге оптимизация монетарной политики должна привести к ускорению развития финансовой сферы (за счет снижения инфляции и усовершенствования системы регулирования) и благотворно повлиять на несырьевые отрасли экономики.

Ключевой реформой должна также стать реструктуризация государственных компаний и их последующая приватизация. Российское правительство консолидировало собственность и создало крупные государственные корпорации, зачастую доминирующие в своих отраслях. В экономической литературе можно найти бессчетное количество свидетельств тому, что такие компании менее эффективны, чем частные. Более того, их неэффективность ложится достаточно тяжким бременем на все остальные предприятия, поскольку они оттягивают на себя финансовые и трудовые ресурсы (см. главу 7, где предлагается план реформирования «Газпрома», а также работу Фрибеля и др., в которой представлен план преобразования российских железных дорог по образцу проведенной в Латинской Америке реформы железнодорожной отрасли{31}). Помимо реструктуризации энергетических и транспортных монополий, России необходимо заняться стимулированием прямых зарубежных инвестиций и повышением регулируемых тарифов, чтобы обеспечить рост эффективности энергопотребления.

Есть еще несколько реформ, которые можно отнести к разряду необходимых, но которые требуют высоких финансовых затрат. Первая – реформа армии (см. главу 8). Возможно, кто‑то сочтет, что этот вопрос практически никак не соприкасается с экономикой. Такая точка зрения в корне неверна. Нынешняя ситуация, когда комплектация армии производится главным образом за счет призыва, в значительной степени задает социальное расслоение, которое, в свою очередь, является питательной средой для создания и поддержания неравенства доходов и возможностей разных групп населения. Михаил Локшин и Руслан Емцов показывают, что бремя призыва в армию ложится в основном на бедные и менее образованные слои российского общества, в сущности, выливаясь для них в весьма весомый скрытый дополнительный подоходный налог{32}. Вероятность быть призванным на воинскую службу заметно ниже в городах с населением, превышающим 100 тысяч: у молодого человека из Москвы или Санкт‑Петербурга шанс попасть в армию в шесть раз ниже, чем у его сверстника, живущего в сельской местности. Для юношей призывного возраста из самых богатых российских семей вероятность быть призванными составляет лишь 3 процента, из беднейших семей – 20 процентов. Призыв ведь означает не только воинскую службу как таковую, но еще и серьезное изменение дохода семей срочников. Локшин и Емцов оценивают его снижение примерно в 15 процентов. Скорее всего, эта цифра ниже реальных экономических потерь, поскольку при ее расчете не принималось во внимание то обстоятельство, что по возвращении из армии молодой человек начинает трудовую карьеру, не имея того рабочего стажа, который был бы у него без службы в армии, что не может не сказаться на его зарплате. Кроме того, не учитывается тот факт, что воинская служба сопряжена с куда большим риском для жизни и здоровья, нежели мирная жизнь. Вот почему призыв де‑факто облагает дополнительным налогом беднейшие слои общества, усугубляя социально‑экономическое неравенство в России.

Многие сторонники концепции сохранения статус‑кво утверждают, что на сегодняшний день в российской армии фактически служат добровольцы: те, кто не хочет служить, откупаются взятками. Это порочная логика. Во‑первых, получается, что статус‑кво наказывает тех, кто уважает закон. Во‑вторых, взятки, выплачиваемые за уклонение от воинской службы, не достаются государству, а стало быть, не являются источником финансирования армии. В‑третьих, в армии «бесплатный» новобранец по умолчанию имеет нулевую «цену», а ведь это заведомо меньше, чем его реальная ценность для общества и экономики. Вывод напрашивается: воинская служба должна строиться на полностью добровольных началах, мужчинам и женщинам, служащим в армии, необходимо выплачивать «рыночную» зарплату – только так можно повысить эффективность армии и оптимизировать распределение ресурсов в обществе.

Еще одна значительная проблема – пенсионная система. Население России становится старше и малочисленнее, что ведет к сокращению количества людей трудоспособного возраста и, соответственно, к уменьшению вклада этих людей в экономику. Если реформы так и не будут осуществляться, то отношение средней пенсии к средней зарплате, согласно прогнозам, к 2030 году уменьшится примерно до 17 процентов. По сравнению с сегодняшними 26 процентами это очень значительное уменьшение, а ведь и нынешняя цифра абсолютно недостаточна{33}. Пенсионная реформа, начавшаяся в 2001 году, не справляется со стоящими перед ней задачами. Пенсионный возраст сейчас слишком низок, причем имеется масса факторов, обеспечивающих заинтересованность людей в максимально раннем уходе на пенсию. Необходимым – хотя и болезненным с политической точки зрения – шагом на пути построения полностью финансируемой пенсионной системы было бы повышение пенсионного возраста и снижение заинтересованности людей в раннем уходе на пенсию. Экономическая наука предлагает вполне четкие рецепты создания подобных стимулов.

Но остается вопрос: кто и как будет финансировать все эти преобразования (и другие тоже – реформу образования, например, или здравоохранения). Если проводить их в одной связке с другими реформами, часть затрат может быть покрыта за счет возросших объемов прямых зарубежных инвестиций (при условии, что другие реформы улучшат деловой климат и помогут взять под контроль коррупцию), а также за счет увеличившихся сбережений домохозяйств (если благодаря другим реформам будет оптимизировано функционирование финансового рынка, выстроена консервативная денежная политика и эффективная бюджетная стратегия). Другой путь – зарубежные займы. Эта дверь открыта, поскольку у России практически нет иностранного государственного долга.

Осуществление описанных реформ – процесс болезненный, рискованный и неприятный. Имеется ли какая‑то альтернатива модернизации и диверсификации? Можно ли другим способом сократить отставание от развитых стран в уровне доходов за 10–15 лет?

Конечно, легче всего было бы воспользоваться волшебной палочкой – тем более что существует множество «рецептов» ее изготовления. Это и вертикальная промышленная политика, и горизонтальная промышленная политика, и институты развития (список можно продолжить) – однако все они уже были опробованы в течение последнего десятилетия. И что же? Коррупция осталась на прежнем уровне (если не увеличилась), экономика же по‑прежнему не диверсифицирована.

Существенное отличие от 1998 года заключается в том, что Россия стала гораздо богаче. С другой стороны, все легкодоступные плоды с нижних веток дерева экономического роста сорваны – не остается ничего иного, кроме как карабкаться выше: приниматься за скучное дело «неизобретения велосипеда», то есть за осуществление экономических реформ. Интересно, что многие из этих реформ уже включены в намеченную правительством Долгосрочную стратегию развития (документ, известный также под названием «Концепция‑2020»). Проблема заключается в том, что – ровно так же, как в случае с программой Грефа в 2000 году – «Концепция‑2020» может никогда не воплотиться в жизнь. Такое развитие событий было бы равнозначным «инерционному сценарию», обрисованному в Долгосрочной стратегии. Ничего невозможного в подобном исходе нет. Мало того, он как раз представляется наиболее вероятным – учитывая «ресурсное проклятие» и отсутствие заинтересованности в реформах.

Что дальше?

Россия может выбрать один из двух путей: 1) непростые экономические реформы, которые заложат основы повышения темпов экономического развития, или 2) «сценарий 70–80» – подобный брежневскому застою.

Если экономические реформы так и не будут осуществлены, Россия, скорее всего, вступит в новое десятилетие стагнации по образцу брежневской эпохи застоя. Мы уже обсуждали аналог подобного развития событий – «потерянное десятилетие» Японии 1990‑х годов, когда уже после того, как острая фаза экономического кризиса в общем миновала, японская экономика в течение десяти с лишним лет развивалась черепашьими темпами. В «тучные» годы высоких цен на нефть оставалась какая‑то надежда, что хотя бы часть полноводного потока нефтяных денег будет пущена на развитие инфраструктуры или образования, что могло бы улучшить долгосрочные перспективы экономического роста. Когда осенью 2008 года российская экономика была близка к коллапсу, казалось, что необходимость двигаться вперед вынудит правительство пойти на радикальные экономические реформы и в итоге Россия получит современную быстроразвивающуюся экономику. Непосредственная реакция российских властей на кризис и впрямь была вполне разумной и эффективной. Но никаких мер по стимулированию долгосрочного роста так и не было принято. Россия по‑прежнему остается при своей закостенелой, коррумпированной и неэффективной экономике, основы которой были заложены в «сытые» годы нефтяного бума.

«Сценарий 70–80» – это сценарий сохранения статус‑кво. Но эта система не выдержит еще одного экономического кризиса. У России уже не будет за спиной хоть сколько‑то продолжительного периода непрерывного быстрого развития экономики – а ведь именно такой период в свое время позволил ей частично наверстать отставание от стран – членов ОЭСР, а также накопить значительные резервы, спасшие экономику во время последнего кризиса. Единственным выходом из создавшего положения нам представляются экономические реформы.