Важнейшей областью современного философско-эписте-мологического исследования религии являются проблемы обоснования, оправдания и рациональности религиозных верований, конкретнее — теистических верований
Эти проблемы давно находятся в фокусе идейной борьбы вокруг религии И это неудивительно, поскольку в рамках культуры, ориентированной на определенные стандарты в постижении мира и организации социальной жизни, неизбежна постановка вопроса о соответствии этим стандартам всех видов духовной, интеллектуальной и практической деятельности. Вследствие целого ряда исторических факторов вопрос о соответствии религии утвердившимся стандартам рациональности всегда был особенно острым для европейской культуры
Следует отметить, что в течение нескольких десятилетий нынешнего столетия проблемы обоснованности и рациональности религии были не столь актуальны, как в прошлом и начале нашего столетия. Дело в том, на наш взгляд, что в философской дискуссии относительно религии долгое время несомненный приоритет имели проблемы смысла религиозных высказываний. А если религиозные утверждения понимаются как нечто бессмысленное, то ослабляется или совсем исчезает стимул для проверки обоснованности и рациональности этих утверждений. В последние годы ситуация меняется. Проблемы смысла языка уже не занимают столь заметного места в философии религии, и эпистемологическая
проблематика выходит на передний план при философском изучении религии. Правда, эта проблематика присутствовала по существу и во всех дискуссиях относительно религиозного языка. Ичаче и не может быть, если учесть ее обусловленность самим характером ситуации религии в Новое время и в новейшую эпоху.
В рамках проблематики обоснованности п рациональности религиозных верований возможны две основные позиции, заключающиеся соответственно в фнчо-софски аргументированном сомнении и отрицании правомерности этих верований с точки зрения разума и в философском'подтверждении соответствия религиозных верований принятым стандартам рациональности. Обе эти позиции противостоят фидеизму как утверждению безусловной правомерности содержания религиозных верований безотносительно к оценкам разума, философского в том числе.
Первая из названных позиций представлена крайне слабо в фнлософско-эпистемологическом исследовании религиозных верований на Западе Практически нет работ, в которых анализ эпистемологического статуса этих верований приводил бы к однозначным скептическим и негативным результатам. Отрицание религии в философии проявляется, как мы видели, в основном при исследовании языка религии Вообще критика религии, если говорить традиционным языком, в современной западной культуре отнюдь не является делом философии.
Во второй позиции следует, по нашему мнению, выделить две разновидности. Первая заключается в утверждениях о том. что религиозные верования и рассуждения соответствуют тем же эпистемологическим стандартам, что и другие виды знания и познавательной деятельности Чаще всего такой подход принимает форму оправдательного эпистемологического сопоставления религии и науки.
Другая разновидность состоит в стремлении показать, что религиозные верования являются вполне обоснованными, оправданными и рациональными, даже если они не соответствуют определенным принятым философским и научным стандартам обоснованности и рациональности. В центре философско-эпистемологической дискуссии последних лет относительно религиозных верований оказались как раз те концепции, в которых представлена эта позиция.
Примечательной чертой нынешней ситуации в эни-
72
стемологии религии является то, что обсуждение проблем обоснованности и рациональности религиозных верований осуществляется вне связи с проблематикой доказательств существования бога. Традиционно именно эта проблематика образовывала контекст обсуждений обоснованности и рациональности религиозной веры.
Эпистемологический анализ в нынешних условиях неизбежно предполагает сопоставление религиозного знания и рассуждения с процессом и результатами научного познания. Это обусловлено тем, что научное знание в современной культуре признается парадигмой обоснованного и рационального знания, по крайней мере теоретического знания.
Эпистемологическое сопоставление религии и науки осуществляется в общем и целом с позиций когнитивиз-ма — понимания религиозных верований как определенного фактуального знания, т. е как знания о том, какова объективная действительность. Практически отсутствуют работы, где такое сопоставление осуществлялось бы с противоположных, нонкогнитивистских позиций. Эпистемологическое сопоставление религии и науки с точки зрения иоикогнитивизма не имеет особого смысла, поскольку не имеет смысла сопоставлять в одной плоскости две совершенно различные функции.
Сопоставительный эпистемологический анализ с позиций когнитивизма предполагает, что наука и религия рассматриваются как Два различных вида познавательного отношения к действительности. Этот анализ отличается от сопоставления содержания научных и религиозных представлений о бытии. Преимущественное внимание к религиозным верованиям, казалось бы, диктует философии религии необходимость сопоставления этих верований с системами других верований, соответственно сопоставления теологических построений с другими концептуализациями действительности, в первую очередь с научными теориями. Тем не менее современная философия религии на деле не осуществляет содержательного сравнения системы религиозных верований со светскими воззрениями на мир. Сейчас такое сопоставление осуществляет, как правило, нефилософская ало логетика.
Объектом рассмотрения становится религия как спонтанное, хотя и выражаемое в системе верований, отношение к бытию. Религия не берется в своей доктри-
74
нально-теологической форме. Эпистемологическое сопоставление религии и науки, даже осуществляемое с апологетическими целями, следует поэтому отличать от разнообразных попыток метафилософского анализа теологии. В рамках такого анализа осуществляется сопоставление теологии с наукой. Очень важно отметить при этом, что метатеологическая рефлексия осуществляется в основном средствами современной философии науки.
По существу речь идет о проверке научного статуса теологии в соответствии с критериями научности, указываемыми современной философией науки. Такая проверка осуществляется, как правило, самими теологами, причем теми, кто стремится представить теолсию теоретической дисциплиной, соответствующей будто бы критериям научной респектабельности. Конкретно речь идет о таких истолкованиях результатов и методов современной философии науки, которые бы позволили теологии преодолеть демаркационный барьер, который философия науки воздвигла или стремится воздвигнуть между наукой и другими разновидностями интеллектуально-духовной деятельности человека. Подобные усилии призваны, в числе прочего, обосновать правомерность существования теологических факультетов в рамках университетов-
Подтверждение научного статуса теологии, провозглашение теологии полноправной наукой призвано нейтрализовать неизбежные негативные для религии последствия сопоставления с наукой. А в силу практически неоспоримого культурного и социального авторитета науки такое сопоставление осуществляется постоянно не только в рамках философии религии, но и вообще в общественном сознании.
Мы можем выделить два основных момента в фило-софско-эпистемологическом сопоставлении религии и науки. Во-первых, это сопоставление носит форму уподобления религии науке, а не наоборот. Во-вторых, оно преследует главным образом апологетические цели, хотя в полной мере сохраняет исследовательский характер.
Ян Барбур в книге «Мифы, модели и парадигмы» 48 осуществляет сопоставление использования моделей и парадигм в религии и науке. Это означает сопоставление религии и науки в методологическом плане. Барбур исходит из того, что «в двадцатом веке влияние науки на религию определяется не столько какими-то отдель-
75
К -
ными теориями, такими, как квантовая физика, теория относительности, астрономия или молекулярная биология, сколько воззрениями на науку как на метод» |9.
В науке используются различные модели, выполняющие разнообразные функции. Барбур выдел нет экспериментальные, логические, математические и теоретические модели. Особое внимание он уделяет теоретическим моделям, которые представляют собой «воображаемый механизм или процесс, постулируемый по аналогии с известными механизмами или процессами» 20 Отношение таких моделей к реальности следует понимать в перспективе «критического реализма», т. е их не следует воспринимать ни как буквальные образы реальности, ни как «полезные фикции». Эти модели являются «частичными и неадекватными способами представить себе то, что ненаблюдаемое 21.
Религиозные модели в некоторых отношениях подобны, как считает Барбур, научным моделям. В их основе также лежит аналогия между известным и неизвестным. Модели в религии обладают статусом, сходным со статусом научных моделей. И религиозные модели представляют собой частичные и неадекватные способы вообразить ненаблюдаемое. Они являются «символическими репрезентациями» тех аспектов реальности, к которым нет непосредственного доступа. Использование научных моделей для упорядочения наблюдений в чем-то имеет параллели с использованием религиозных моделей для упорядочения опыта индивидов и сообществ.
Наряду с подобиями Барбур вынужден признать и различия в использовании моделей в науке и религии. Так, религиозные модели выполняют и некоторые нон-копштивные функции, что не делают научные модели.
Проводя сравнение функционирования парадигм в науке и религии, Барбур опирается в основном на разработки теории парадигм в современной философии науки, прежде всего в концепции Томаса Куна. Парадигма представляется Барбуру как «традиция, передаваемая посредством исторических образцов» .
Барбур выделяет следующие «объективные» и «субъективные» характеристики науки, обусловленные ролью парадигм. Объективность науки связана с тем, что 1) конкурирующие теории не являются несоизмеримыми; 2) наблюдение в какой-то мере осуществляет контроль над теориями; 3) существуют критерии оценки, независимые от исследовательских программ. Субъектив-
76
ность науки связана с тем, что 1) все данные обременены теорией; 2) разработанные теории с трудом поддаются фальсификации; 3) нет правил выбора между исследовательскими программами
Все эти характеристики присущи и религии, с той только разницей, что «объективные» характеристики менее очевидны, чем в науке, а «субъективные» более очевидны. «Однако во всех случаях,— подчеркивает Барбур,— наблюдается различие по степени, а не абсолютный контраст между «объективной» наукой и «субъективно^» религией» и.
Этот вывод, сделанный Барбуром при сопоставлении науки и религии в связи с функционированием парадигм, он воспроизводит и как общий итог всего исследования Кроме того, Барбур подчеркивает, что отношение и науки и религии к реальности можно охарактеризовать как «критический реализм».
«Критический реализм» избегает, с одной стороны, «наивного реализма» и «инструментализма» — с другой. Наивный реализм неприемлем, поскольку модели не являются «буквальными картинами» реальности, а история науки характеризуется не столько накоплением и сближением результатов, сколько сменой парадигм. Нельзя утверждать, что модели в науке и религии суть только «полезные фикции».
В изложении Я. Барбура религия предстает чуть ли не как наука, отличающаяс'я от прочих наук лишь предметом и коэффициентом «личностной вовлеченности». Такое впечатление создается за счет использования применительно к религии концептуального аппарата, разработанного философией науки. Но при таком подходе религия как особая форма жизнедеятельности человека в общем утрачивает свои специфические характеристики. Апелляции Барбура к «личностной вовлеченности» и «христологической модели» не могут спасти положение в этом отношении.
Эдвард Шен выдвигает программу «когнитивной реабилитации религиозного рассуждения» м. Он стремится реализовать эту программу посредством демонстрации подобия между «моделями объяснения» в науке и в «религиозном рассуждении». Ее реализация может способствовать, как считает Шен, ослаблению воздействия скептических аргументов против религии, порожденных огромными успехами науки.
Недостаточно, полагает Шен, указать на некоторые
77 1
/
изолированные явления, будто бы подтверждающие правомерность притязаний религии, как это сплошь и рядом делают апологеты. Сегодня требуются гораздо более значительные усилия, причем философского характера, «Для того чтобы полностью восстановить когнитивную целостность религиозных высказываний,— заявляет Шеи,— необходимо дать детальный анализ того, как они могут выполнять значительные теоретические и даже объяснительные функции в жизни человека» /ъ. Более того, чтобы опровергнуть скептицизм в отношении религии, порожденный «парадигматической ролью» науки в познании мира, необходимо, по мнению Шена, показать, что познавательные функции религии подобны тем, что выполняет какая-то надежная и авторитетная наука.
Ученый прежде всего по возможности четко очерчивает область своего исследования, затем он делает предположение относительно существования какого-то механизма, «ответственного за то, что имеют место выбранные для исследования события» 2С|. Далее ученый обращается к изучению этого гипотетического механизма С целью изучения этого механизма, этой «положенной им сущности» ученый использует аналогии с уже известными объяснительными механизмами для подобных исследуемым событий.
Религиозное объяснение должно конструироваться н соответствии с указанным образцом. «Следует выбрать материал, подлежащий объяснению. Следует выбрать явления, аналогичные объясняемым. Нужно наделить новую полагаемую сущность (объяснительный механизм) объяснительными свойствами, известными по механизму, действие которого уже понято» 27.
На основании такой стратегии можно, как надеется Шен, разработать исследовательскую программу, ориентированную на функциональную характеристику бога.
И Шену, так же как и Барбуру, не удалось в процессе анализа учесть и сохранить специфику религии. Уподобление бога объяснительной сущности, объяснительному механизму в научной теории не учитывает в достаточной мере природы религиозных представлений о божественной реальности.
Дерек Стейисби предпринимает попытку показать общность науки и религии посредством указания 1Ш какие-то общие для них философские проблемы.
78
Стейнсби убежден в наличии «преемственности и взаимозависимости философских идей в науке и религии», в том, что фундаментальные вопросы и в науке и в религии носят философский характер. Обе стремятся понять мир и место человека в нем, выявить смысл жизни. Обе исходят из ситуации озадаченности и удивления бытием.
Эти воззрения призваны служить отрицательным ответом на вопрос о том, «привела ли западная наука к интеллектуальному уничтожению религии как рациональной деятельности» 2*. Этот вопрос возникает в связи с тем, что, как признает Стейнсби, чрезвычайное распространение получило убеждение, что современное естествознание вытеснило всякие религиозные верования и практику в область донаучного невежества и предрассудков.
Задача философии состоит в том, чтобы служить связующим звеном между наукой и религией Сквозной темой философии науки и философии религии становится проблема рациональности Наука и религия не являются двумя различными и разделенными культурами, соответственно рациональной и иррациональной. И наука, и религия стремятся понять мир и место человека в нем. И ученый, и религиозный мыслитель используют иррациональные или дорациональные способности творческого воображения, инстинкта и интуиции, которые подчиняются критическому_ контролю и подвергаются рациональной оценке.
Попытки избегнуть проблемы рациональности посредством изображения науки и религии двумя раздельными мировоззрениями не могут быть, как считает Стейнсби, приемлемыми, поскольку ведут к упразднению таких центральных проблем научного и религиозного исследования, как «реальность», «объективность» и «истина».
Философское рассуждение в равной мере применимо и в науке, и в религии. В особенной мере это относится к вопросам подтверждения существования бога Аргументация включает использование дедукции, соответствует, как правило, требованиям когерентности и непротиворечивости, учитывает данные свидетельств и опыта. И хотя аргументы не могут подвергаться эмпирической про верке, это не означает, что их нельзя рационально и критически обсуждать или что эмпирические свидетельства не имеют значения. Даже тот факт, что соответствую-
79
\
щие аргументы часто оказываются логически неубедительными, не должен вести к скептицизму
Главное, как подчеркивает Стсйнсби, заключается в том, чтобы «избегать иррациональной апелляции лишь к авторитету, будь то авторитет Библии, откровения, чувственного опыта или интуиции и т. п.» и- Разумеется, нельзя до бесконечности все подвергать сомнению, но мы всегда должны быть готовы к рациональной критике и оценке. Такой позиции следует придерживаться не только в науке, но и в религии.
Рассуждения Д. Стейнсби преследуют цель выявить общие философские моменты в религии и науке. И здесь, как и в рассмотренных выше концепциях, утрачивается специфика религии. Анализ науки носит более содержательный характер, чем анализ религии, но только за счет того, что подробно излагаются некоторые основные позиции современной философии науки Барбур и Шеи также самым широким образом используют результаты философии науки, но при этом анализ науки у них гораздо более конкретен и предметен.
Итак, все рассмотренные нами концепции стремятся так или иначе уподобить религию науке Религия должна предстать в результате анализа как способ отношения к бытию, в принципе не противоречащий научному методу как воплощению научной рациональности. При атом научный метод берется в том виде, в каком его реконструирует современная философия науки, а не в виде конкретных методов, используемых в науках.
В отличие от других разновидностей философско-зпистемологического анализа религии сопоставление религии с наукой носит гораздо более апологетический характер. Правда, как уже отмечалось, это не означае> утрату специфики философского исследования религии. Примечательно то, что при в общем апологетической установке концепций, сопоставляющих религию и науку, их авторам не удалось концептуально сохранить своеобразие религии как особой формы жизнедеятельности человека.
Заметное место в эпистемологическом анализе религии, как уже говорилось, занимают те построения, где утверждается, что несоответствие религиозных верований принятым критериям обоснованности и рациональности знания совсем не означает, что эти верования следует считать необоснованными, неоправданными или иррациональными. Такая позиция противопоставляется
традиционным воззрениям, согласно которым религиозные верования или представления правомерны и «оправданны» только в том случае, если опираются как на свидетельства в свою пользу на нерелигиозные верования и представления, не вызывающие никаких сомнений В соответствии с такой позицией религиозные верования считаются рациональными, если они могут быть оправданы посредством каких-то нерелигиозных утверждений, полагаемых в качестве «базисных», т. е. считающихся в силу тех или иных причин самоочевидными. Подобные воззрения в последние годы в англоязычной литературе обозначаются как «фундаментизм». Философско-религиозный «фундаментизм» * является специфическим преломлением соответствующей общей эпистемологической позиции-Концепции, в которых отрицается фундаментизм, либо провозглашают сами религиозные верования «базисными», либо непосредственно характеризуют эти верования как «безосновные», т. е не нуждающиеся в обоснованиях через соотнесение с какими-то другими верованиями.
Такие концепции не полагают наличие или отсутствие надежных внешних, т. е. нерелигиозных, свидетельских оснований в качестве критерия рациональности или иррациональности веры в бога и соответственно критерия ее принятия или отрицания.
Наиболее видным приверженцем концепции базисное™ религиозных верований считается Алвин План-тинга. Плантинга широко известен не только как философ религии, но и как логик.
Концепция базисное™ религиозных верований, которую Плантинга интенсивно разрабатывает в последние годы, не является его единственным философско-религиозным проектом. В свое время широкий резонанс среди философов религии вызвала работа Плантинги «Бог и другие сознания», где он стремится к «рациональному оправданию веры в существование бога, каким он понимается в иудео-христианской традиции» :,°, посредством обоснования того, что телеологический аргумент в поль-
* В нашей философской литературе английской; слово ПоигнЫю-паН^пг» иногда передается как «фундаментализм». Перевод этого слова как «фундаментизм» представляется более целесообразным в философско-религиозном комтексте, поскольку слово «фундаментализм» прочно утвердилось как обозначение определенной религиозной установки.
80
81
эу существования бога, который он считает лучшим из подобных аргументов, и аргумент ло аналогии в пользу существования других сознаний обладают сходным эпистемологическим статусом.
В своей последней книге, в которой он излагает свое философское кредо и отвечает на критику, Плантинга заявляет: «Одним из главных моих интересов всегда был интерес к философской теологии и апологетике, т. е. попыткам защитить христианство (или более широко — теизм) от разнообразных нападок на него» 3|. По План-тинге, «основная функция апологетики состоит в том, чтобы показать, что с философской точки зрения христианам и другим теистам нет нужды за что-то извиняться» зг.
Плантинга говорит о том, что его как христианина беспокоят три обстоятельства: существование некоторых видов зла; тот факт, что многие достойные люди не приемлют веры, и, наконец, трудности с нахождением некруговых аргументов или свидетельств в пользу существования бога.
Он подчеркивает, что в современном мире «многое враждебно христианской вере». Представители академического мира в западных странах в своем большинстве полагают, что «христианство является интеллектуальным банкротом, не заслуживающим ..доверия со стороны разумного человека» 33.
Плантинга считает, что в споре относительно религии ключевым является вопрос о природе рациональности религиозных верований. «Атеологи» выдвигают нормативное требование по отношению к религиозному верованию, заключающееся в том, что это верование должно иметь какое-то обоснование, должно подкрепляться какими-то «свидетельствами». «Свидетельства должны пониматься следующим образом: кто-то обладает свидетельством для высказывания р, только если он знает или рационально верит в другое высказывание д, которое поддерживает р и, более того, на основе которого этот некто верит в р» 34. Если бы доказательства теистов оказались успешными, то они, как считают «атеологи» и многие философы и теологи, могли бы послужить свидетельствами в пользу существования бога для тех, кто верит в посылки данных доказательств.
Эти позиции Плантинга называет «классическим фундаментизмом». Речь идет об исключительно влиятельном способе понимания рациональности, очевид-
82
>/
ности, оправдания, познания и т п., занимающем господствующие позиции в философии со времен Платона и Аристотеля.
С фундаментизмом связана и традиция естественной теологии, т. е. попытки доказать или продемонстрировать существование бога. Эта традиция жива и сейчас, хотя после Канта она уже не выглядит столь впечатляющей, как у Ансельма, Фомы Аквннского, Оккама, Декарта, Спинозы и Лейбница.
Свою позицию Плантинга рассматривает как философское продолжение известной кальвинистской традиции Кальвинистская теология в общем и целом отвергает естественную теологию и классический фундамен-тизм. Правда, эта «проблематика фундаментизма» не обсуждалась в таких терминах, какие используются сегодня. По мнению I Ьпантинги, кальвинисты в вопросе о рациональности верований отстаивают три тезиса. Во-первых, теист, который считает веру в бога чем-то базисным, т. е. не нуждающимся в обосновании, не нарушает тем самым какой-либо эпистемической нормы или обязательства. Нельзя считать веру в бога иррациональной, если ее считают базисной в указанном смысле. Во-вторых, вера, не опирающаяся на обоснования, не свидетельствует о дефектах в познавательной деятельности. В-третьих, вера в бога, опирающаяся на обоснования и свидетельства, не превосходит в эпистемологическом отношении веру," воспринимаемую как нечто базисное. Вера в бога, заключает Плантинга, не нуждается в свидетельской поддержке из каких-то других источников, каких-то других верований дли того, чтобы считаться рациональной.
На наш взгляд, концепция «базисности» религиозных верований полностью зависит от того, какой характер носит эта базисность. Все дело в том, полагается ли эта базисность каждый раз теми или иными носителями религиозных верований, или предлагаются какие-то объективные эпистемологические основания для того, чтобы считать эти верования базисными. Если такие основания не представлены и все сводится к субъективному полаганию религиозных верований в качестве базисных, т. е. несводимых к другим, а потому неуязвимых для критики с позиций других верований, то мы имеем дело с новой формой фидеизма. Следует отметить, что в рассуждениях Плантинги нет ясности относительно того, понимает ли он базисность религиозных верований в
63
смысле субъективной достоверности и рациональности или в смысле их эпистемологической автономности.
В рамках рассматриваемой филоеофско-эпистемоло-гической позиции наряду с концепцией Плантинги наибольшее внимание привлекли воззрения Нормана Мал-кольма. Малкольм стремится, если можно так выразиться, философски обосновать «безосновность» религиозных верований
Малкольм пытается опереться на Витгенштейна в своем желании представить все «фундаментальные верования» человека как безосновные.
Он утверждает, что «безосновные верования» определяют жизнь не только детей, на что ссылается Витгенштейн, но и «образованных развитых взрослых». В качестве примера приводится верование европейцев относительно того, что материальные веши не перестают существовать без какой-либо физической причины
Малкольм предлагает сопоставить это фундамен
тальное верование с верованием какого-либо другого
общества в то, что материальные вещи могут действи
тельно исчезать без всякой физической причины «Если
мы сравним их представление о том, что материальные
вещи иногда действительно исчезают,— пишет Мал
кольм,— с нашим отрицанием этого представления, то
мне не кажется, что одна позиция опирается на лучшие
свидетельства, чем другая» 35. Малкольм аргументирует
тем, что каждая позиция совместима с обыденным опы
том. С одной стороны, верно, что такие вещи время от
времени исчезают без сколько-нибудь адекватного объ
яснения. С другой стороны, довольно часто находится
удовлетворительное объяснение подобных исчезнове
ний '
Малкольм считает, что наша установка в данном вопросе «поразительна». Мы даже не хотим рассматривать противоположную позицию как хоть в малейшей степени вероятную. При этом никому не приходит в голову искать какие-либо основания для нашей точки зрения. Она просто образует неотъемлемый компонент нашего восприятия и отношения к материальным вещам. Каждый человек живет и мыслит в пределах какого-то набора фундаментальных представлений.
Малкольм предлагает отказаться от присущего западной академической философии «поклонения перед свидетельством», отказаться от философских представлений о том, что «объективная, зрелая, сильная уста-
84
новка означает приверженность верованиям только на основе свидетельств» .
Все эти рассуждения требуются Малкольму для того, чтобы, причислив религиозные верования к прочим «фундаментальным верованиям», объявить и их «без-основными» Следует соответственно отказаться и от требования свидетельской обоснованности, особенно жестко предъявляемого академической философией в отношении религиозных верований «Религия является формой жизни,— заключает Малкольм,— это язык, воплощенный в действии, т с. то, что Витгенштейн называет «языковой игрой». Наука является другой такой игрой Ни та ни другая не нуждается в оправдании, ни одна не нуждается в оправдании больше, чем другая» .
* * *
Нетрудно видеть, что противостояние между теми, кто выдвигает требование обоснованности, свидетельской оправданности религиозных верований или даже религиозной установки вообще, и теми, кто, подобно План-тинге и Малкольму, утверждает базисиость религиозных верований в смысле их полной автономии, воспроизводит два течения в европейско-христианской традиции.
Одно течение образуют те, кто стремился поставить христианскую веру на надежную интеллектуальную основу. Это течение в общем совпадает с традицией естественной теологии и философской теологии.
Ко второму течению относятся те, кто утверждает, что христианская вера не нуждается в каких-либо рациональных обоснованиях или что она рациональна сама по себе. Современные философские варианты этого второго течения предстают в основном как попытки обосновать полную автономию религиозных верований.
Сторонники автономии религиозных верований различаются прежде всего в зависимости от того, как понимается такая автономия. Религиозные верования, как утверждается, могут быть автономны как особая языковая игра, конституированная в рамках особой религиозной формы жизни, или как эпистемическая автономия. В последнем случае провозглашается, что религиозные верования равноправны в эпистемологическом отношении с другими верованиями.
Автономия религиозных верований может получать и философско-экзистенциалистское обоснование. Когда провозглашается, что религиозная вера — это «ответ»
85
«всего» человека, личности в ее «тотальности» на экзистенциальную ситуацию, то это и есть утверждение автономии религиозного ответа и соответственно религиозной веры.
Мы считаем нужным отметить следующее. Анализ любых верований с марксистских позиций неизбежно должен включать анализ процесса зарождения и оформления этих верований. Генетический анализ тем более необходим, когда какие-то верования претендуют на полную автономию в указанном выше смысле. Говорить о базисности религиозных верований можно было бы лишь в том случае, если бы удалось доказать спонтанность зарождения этих верований. Однако совершенно очевидно, что религиозные верования усваиваются в процессе социализации личности. Современные философы религии в общем осознают эту проблему, но всячески избегают ее решения, ссылаясь на то, что будто бы сама постановка такой проблемы является следствием установки на «социологический редукционизм». Но откреститься от проблемы вовсе не значит решить ее
Глава третья
ФИЛОСОФСКИЙ ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ
АНАЛИЗ РЕЛИГИИ .
РЕЛИГИЯ КАК ВЫРАЖЕНИЕ
Дата: 2019-07-30, просмотров: 278.