Другие считают возможным и необходимым, восполь­зовавшись хотя бы малым перерывом в рвоте, причастить больного, учитывая, что лишение св. Тайн перед смертью усугубляет тяжелое состояние больного и лишает его спаси­тельного таинства, и что телесная скверна несравненно меньше нравственной.

Но в таком случае необходимо принять меры предосто­рожности и предложить родственникам следить за больным в случае появления рвоты скоро после причащения иметь вблизи чистый сосуд или плат, чтобы изверженное больным не попало на пол или одежду, но было собрано, а потом сожжено и пепел был отнесен в текущую реку или же в непопираемое место (при храме).

Как поступить, если умирающий инославный христиа­нин (римо-католик, армяно-григорианин и т.п.) попросит православного священника причастить его? — Надо разъяс­нить ему, что причащение равносильно присоединению к Православной Церкви. И если больной на это согласится, - исповедовать и причастить; немиропомазанного предвари­тельно миропомазать (перед причащением).

При причащении особо опасных заразных больных свя­щеннику можно рекомендовать следующие меры предосто­рожности:

а) стараться прийти к больному спокойным, не устав­шим не запыхавшимся, и не вспотевший,

б) в комнате больного стараться не глотать слюну и мокроту, а сплевать в плевательницу или носовой таток;

в) после посещения больного, выветрить одежду, пере­менить белье, умыться.

Церковные правила запрещают священнику требовать вознаграждения за причащение (можно лишь принять доб­рохотно предложенное даяние), выпрашивать что-нибудь у болящего для церкви, а тем более для себя («Поучение свя­тительское»). Нарушение этого правила приравнивается к симонии, а семи священники, допустившие это нарушение, подлежат извержению го клира (Шестой Вселенский собор, 23 правило).

ПОКАЯНИЕ И ИСПОВЕДЬ

Необходимость покаяния ясна. Нет человека, который бы не согрешал. "Если говорим, что не имеем греха — обманываем самих себя", — пишет св. апостол Иоанн Богослов (Первое послание 1.8). А если мы все всегда грешим, значит надо вести непрестанную борьбу с грехом, каяться в грехах, искать помощи у Бога.

Все церковные службы содержат молитвы покаянного характера. Покаянный характер имеет самая короткая и самая частая церковная молитва "Господи помилуй".

Но церковью установлено еще особое, спе­циальное чинопоследование кающихся — Таинство Покаяния. В нем покаянные молитвы соеди­няются с исповеданием грехов.

Апостол Иаков пишет в послании: "Исповедуйте друг другу согрешения и молитесь друг за друга". Если хорошо исповедовать согрешения друг другу, то тем более хорошо это делать перед священником, который унаследовал от Апостолов власть "вязать и решить".

Покаяние перед священником — это уже не только личная молитва кающегося, а церковное священнодействие, таинство, имеющее большую очистительную силу.

Но было бы неправильно думать, что исповедь перед священником это конец покаяния. Скорее это начало того процесса, который должен совершаться всю жизнь. "Нужно, чтобы покаян­ное делание, начатое приступающими к Таинства Покаяния, продолжалось и после того, как он отойдет от аналоя с Крестом и Евангелием, и стало делом всей его жизни" (Ветлеев, Таинство Покаяния. ЖМП 1954, №12, стр.49). В этом Таинстве Церковь и подает кающемуся помощь в его стремлении стяжать истинный "образ покаяния".

Забота пастырей о правильной постанов­ке исповеди

В глубинах человеческого духа кроется доб­рое и злое. "Сердце — малый сосуд, — говорит преподобный Макарий Египетский, — но там есть змеи, там есть львы, там пути негладкие и стропотные, там пропасти, но там и Бог, там анге­лы, там жизнь и царство, там свет и апостолы, там сокровища благодати, — там есть все". Вести человека к победе над злом — задача пастырского руководства. Оно должно осуществляться в инди­видуальных пастырских беседах, особенно в Таинстве Исповеди.

К сожалению, далеко не всегда постановку исповеди у нас можно признать идеальной. Часто исповедь совершается торопливо, небрежно; формальное отношение наблюдается и у присту­пающего к ней, и у самого совершителя.

Причины этого двух родов: объективные — физическая невозможность уделить должное понимание каждому кающемуся из-за большого скопления исповедников; и субъективные — недооценка важности внимательного пастырского подхода к кающемуся.

Начнем с этого последнего обстоятельства.

Формализм на исповеди в значительной мере является наследием синодального прошлого. "Духовным регламентом" на исповедника возла­гались обязанности нецерковного порядка. На исповедь смотрели, как на известного рода про­верку благонадежности. На исповедь шли люди часто без всякого внутреннего побуждения, ино­гда просто для того, чтобы получить нужную справку. Как же тут не появиться формализму? Это одно. Второе: Синодальный период характеризуется и в богослужебной практике, и в Церковном искус­стве и отчасти даже в богословии ("школьном") некоторым отходом от исконной строго-православной почвы и сближе­нием с Западом. Западные влияния, начиная с ХVII-го века, просачивались на нашу почву и впитывались ею. А как смотрит запад на исповедь? Перечислению грехов там уде­ляется очень много внимания. Но сердечному раскаянию там фактически не придается никакого значения. Если сравнить чинопоследование исповеди, так как оно изложено в Право­славном Требнике, с изложением порядка его совершения в римо-католическом "Ритуале", то сразу бросится в глаза коренное различие. В Православном Требнике он состоит из покаянных молитв. В римо-католическом чине исповеди нет ни одной покаянной молитвы, а совершение Таинства огра­ничивается устной исповедью и формулой разрешения.

Для того чтобы таинство Покаяния достигло своей це­ли, по учению римских богословов, вполне достаточно чув­ства страха перед загробными мучениями timor simpliciter servilis. Таковая подлинная, официальная римо-католическая терминология, определяющая вполне, по их мнению, доста­точный минимум покаяния.

В наших дореволюционных учебниках по сравнительно­му богословию на эту особенность римо-католицизма об­ращалось недостаточно внимания. Замалчивался и такой характерный факт, что папа Александр Седьмой декретом от пятого мая 1667 года взял под защиту тех богословов, которые доказывали, что от кающегося на исповеди — не требуется даже зачатков любви, (сравнить нечто подобное в правилах Тридентского собора: "Если бы кто сказал,... что имеющий веру без любви не является христианином, да будет анафема" (6-я сессия, 28 канон)). Все это способст­вовало проникновению к нам западных представлений о механическом воздействии исповеди на человека.

Чтобы не быть при совершении исповеди только фор­мальным требоисполнителем, священнику прежде всего надо усвоить церковный святоотеческий взгляд на покаяние, проникнуться самому сознанием величия и важности этого Таинства, открывающего людям Царство Небесное.