Перейдем от диагностического значения каракулей к анализу их вклада в терапию.

Основываясь на своем опыте, я могу предложить два способа использования каракулей в терапии. Первый спо­соб — это непосредственное применение, а второй способ состоит в том, что каракули указывают направление более глубокой работы с личностью и ее особенностями. Непо­средственное, или прямое, использование заключается в том, что я быстро провожу процедуру «Что-ты-видишь?»

сразу же после того, как клиент обнаружил фигуры. Затем клиент кратко описывает, что он (она) видит. Само по себе это уже является терапией, продвигающей клиента в не­котором нужном направлении. Иногда клиенту удается заметить дополнительные фигуры, и тем самым он дела­ет дополнительный шаг к самоопределению. Я только слу­шаю и киваю, ненароком помогая клиенту подвести итог и приняться за интегративное раскрашивание. Во время процесса раскрашивания я остаюсь наблюдателем. Я оди­наково отношусь ко всем клиентам и их каракулям, даже если они принадлежат к той малой группе из двадцати двух рисунков.

Когда объявляется, что раскрашивание каракулей за­кончено, мы с клиентом начинаем работать с этим так же, как и с любой другой художественной работой. Вновь ис­пользуется процедура «Что-ты-видишь?». Мы внимательно смотрим на роспись, и клиент описывает, что он (она) ви­дит, рассказывает о том, как появилось изображение, и вспоминает, какие произошли изменения в мышлении, на­мерениях и соответствующих ощущениях. Очень часто клиент говорит о самих каракулях: как их изгибы и зави­тушки способствовали или затрудняли воплощение заду­манной росписи и как он справился с этими трудностями. Все это в целом является терапией, так как наталкивает клиента на небольшие открытия внутри собственной лич­ности.

Продолжительное терапевтическое использование ка­ракулей основано на диагностических изысканиях каса­тельно структуры каракулей, самоопределения, паттернов автономии, различий между фигурой и фоном, изменения и выбора, а также интеграции. В работе с клиентами, у ко­торых есть трудности в какой-либо из этих областей, я час­то использую терапевтическую технику каракулей вместе с процедурой «Что-ты-видишь?», помогающей клиентам сравнить последний рисунок с предыдущими и обсудить определенные свойства и изменения. Во многих случаях я видела происходящие улучшения и изменения. Напри­мер, один из авторов приведенных здесь каракулей, который навязчиво видел на своем рисунке фигуру в виде цифры 8, научился менять структуру каракулей и приобрел гибкость в видении фигур. Он перестал видеть цифры в ка­ракулях и даже шутил на эту тему. А клиенты, которые с го­товностью раскрашивали свои каракули, но не обращали внимания на определенные фигуры, становились воспри­имчивы к необычным формам и задумывались над их смы­словой нагрузкой. Постепенно, начиная задумываться о смыслах, клиенты становятся готовы добровольно сооб­щить о своих «догадках», зачастую связанных с их чувства­ми и действиями.

Например, одна женщина в своих каракулях рисовала большие одинаковые фигуры вместо того, чтобы искать не­которые образы внутри каракулей. Она сделала несколько таких рисунков и посмотрела сразу на все подобные рисун­ки. Когда клиентка стала описывать эти фигуры, то в ее ре­чи часто звучало определение «навязанные», а затем она перешла к описанию фона навязанных фигур. Она сказала, что каракули отражают «людей» и «ситуации» из ее жизни, которым и в которых она «всегда навязывала свою волю». Следовательно, нам важно видеть паттерны, изображен­ные в каракулях, и особенно те, которые раз за разом по­вторяются в рисунках.

Несколько клиентов-подростков способствовали воз­никновению нового терапевтического метода использова­ния каракулей, так как они усвоили данную технику и она стала для них единственным средством самовыражения в арт-терапии. В каракулях сочетаются свобода и структура, что соответствует конфликтным стремлениям подростка — стремлениям к автономии и к контролю. Похоже, что кара­кули дают символическое пространство для борьбы между порядком, хаосом и умеренной автономией и предоставля­ют возможность добиться некоторой целостности, интег­рированности. В следующей главе мы проиллюстрируем это примером — случаями девочки в пре-анорексичном со­стоянии и девочки с невротичной анорексией.

Заключение

С точки зрения диагностической и терапевтической полезности здесь был рассмотрен широко известный арт-терапевтический прием. Также в данной главе была допол­нена диагностическая теория Элинор Ульман по примене­нию каракулей в рисуночных пробах. Дополнение заключа­лось в рассмотрении каракулей самих по себе с позиций феноменологического подхода и обнаружении в них ново­го терапевтического средства, помогающего становлению личности внутри различных психосоциальных систем.

В главе было продемонстрировано, как случайным об­разом выбранные сто рисунков каракулей (из четырехсот) были разделены на две группы в соответствии с определе­нием Кэйн и инструкцией терапевта. Затем эти группы бы­ли исследованы по некоторым критериям относительно структуры, функции обнаруженных фигур и касательно ин­тегративного характера росписи. С точки зрения понятий «фигура—фон» и «перцептивная сочлененность» дискути­ровался диагностический потенциал каракулей как индика­тора самопознания, автономии и социальной зрелости лич­ности в социальной среде, которая передана структурой ка­ракулей. В связи с этим можно заключить, что каракули предоставляют новую информацию для диагностики и но­вые возможности для арт-терапии.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КАРАКУЛИ КАК СПОСОБ ТЕРАПИИ АНОРЕКСИИ

Некоторые клиенты настолько усвоили технику караку­лей, что она стала для них единственным средством симво­лической экспрессии в арт-терапии. Например, это про­изошло было в случае с тринадцатилетней девочкой в пре-анорексичном состоянии, которая разговаривала ше­потом. Она охотно пришла ко мне после того, как я погово­рила с ее родителями. В ответ на вопрос, что ее ко мне при­вело, девочка нагнула голову и тревожно пробормотала: «Я отверженная».

Эта симпатичная, стройная, не по годам развитая девоч­ка не выглядела анорексичной. Она казалась печальной и потерянной. Но в повседневном поведении, как и в клини­ческих личностных тестах, у нее прослеживались серьез­ные признаки потенциальной анорексии, что было особен­но заметно в проективных тестах, а точнее, в каракулях.

У девочки диагностировались почти все известные ран­ние признаки психопатологии анорексии[85], связанные с нарушениями физиологии, мышления и восприятия: бес­покойство о своем весе, кормление других, страх психосек­суального созревания, сужение интересов, ощущение дис­комфорта в кругу друзей, тревога по поводу автономии и за­висимости и огромное преобладание злобы над теплыми чувствами.

Также мы располагали информацией о проблемах де­вочки дома и в школе: медленно собирается в школу, стала меньше участвовать в школьных мероприятиях, стала полу­чать низкие оценки, начала игнорировать работу по дому, не ест полдник, тщательно разрезает на кусочки мясо, что­бы скормить его собаке, она как будто не из этого мира, как будто находится где-то еще, за исключением вспышек зло­бы при напоминании о еде или о школьных или домашних обязанностях. К тому же у девочки было отмечено сниже­ние веса.

Несмотря на высокий коэффициент интеллекта и бога­тый словарный запас, на самой первой беседе девочка не могла подобрать нужных слов, а только повторяла унылые определения «я отверженная». Тем не менее, нарисовав ка­ракули и по специальной инструкции выявив в них некото­рые проективные значения, девочка сказала бодрым голо­сом: «Да, а можно я еще такое нарисую?»

Таким образом, каракули стали для нее самым увлека­тельным и выразительным средством символической экс­прессии — необычные структурные композиции линий, формы и цвета, которые сосуществовали с гротескными фи­гурами, населяющими сеть ее каракулей. Такая структура ос­тавалась основным шаблоном на протяжении года терапии.

Каждый раскрашенный рисунок каракулей представлял собой застывший во времени эмоционально заряженный момент. Это были эффектные, потрясающие изображения с жутко искаженными фигурами людей в нелепых позах и нарисованных яркими красками. Рисунки-каракули погру­жают зрителя во внутренний мир актуального пережива­ния клиентки, который одновременно является и эмоцио­нальным, и чрезвычайно символичным. Это мир юного подростка с богатым воображением, попавшего в эмоцио­нальный тупик внутри семейного и школьного окружения и внутри самого себя.

Раскрашивание каракулей

Самый первый рисунок каракулей, с которого начался весь этот годовой период, был весьма проективным. Он харастеризовался толстыми контурами фигур, и я попросила девочку обнаружить в них что-нибудь. Она сказала, что это «просто фигуры». Тем не менее энергичные движения кис­ти ее руки в процессе рисования и тщательный поиск форм наряду с твердыми обводящими контур движениями резко противоречили общей пассивности девочки, ее сутулости, застывшему выражению лица, бесцветному голосу, даже ко­гда она говорила, что это «просто фигуры».

К тому же сами по себе каракули по своей структуре бы­ли удивительны. Линия не была просто непрерывной, вью­щейся внутрь и вовне случайных завитушек, которые ей из­начально предписывались инструкцией. А точнее, — линия была буйной, с периодическими беспорядочными острыми заворотами и непредвиденными поворотами — очень не­стабильные, изменчивые каракули. Посредством каракулей выделялась энергия злобы, которую я сочла позитивной, хотя и похожей на внутреннюю ярость. Хорошо было и то, что каракули заняли всю поверхность белого листа бумаги размером 24 х 18 дюймов. В ситуации проективного теста девочку не просили расписывать каракули. Эти первые ка­ракули стали прототипом для остальных наиболее вырази­тельных ее художественных работ.

Девочка приходила раз в неделю на сеанс продолжи­тельностью девяносто минут. Как-то раз она пришла, сразу же повернулась к мольберту и нарисовала основные караку­ли, затем молча начала создавать внутри них причудливые образы с выразительными лицами, и эти образы странно двигались. За один сеанс девочка успела закончить рису­нок, посмотреть на результат и откликнуться на мое пред­ложение вместе отодвинуться от картинки. Ее короткие описания являлись несколько удлиненными названиями, обозначениями, выражающими ее собственные состояния и чувства и состояния и чувства фигур по отношению к ней. Далее вы ознакомитесь с десятью из тридцати шести расписанных каракулей и тремя рисунками снов, созданны­ми после каракулей. Каракули являются художественным выражением этапов терапии. Каракули нарисованы в особом уникальном стиле, который связан с внутренними пе­реживаниями девочки.

В первой группе рисунков двойственная идентичность клиентки символизирует ее внутренние противоречия — физически она высокая, но эмоционально маленькая и жал­кая. На большинстве рисунков в этой группе она находится внизу. Рисунки каракулей (смотри цветную вставку) пред­ставлены здесь и разбиты на три подгруппы.

Первая группа.

Рисунок 35. «В доме нет тепла. Холодно. Все замерзшие, сумасшедшие и жалкие». Фон каракулей голубой, линия — фиолетовая. Слева идут образы разного цвета: фиолето­вый, зеленый, красный, фуксиновый, оранжевый, синий. Сама художница расположена дальше всего слева.

Рисунок 36. «Землетрясение. Оседают стены. Огромная паника». Цвета: серый фон, черная линия. Слева направо расположены образы разного цвета: зелено-синий, фукси­новый, оранжевый, темно-красный, темно-синий. Худож­ница нарисована наверху в центре вверх ногами.

Эта группа рисунков передает огромный страх девочки по поводу неотвратимо надвигающегося телесного страда­ния и собственной заброшенности.

Вторая группа.

Рисунок 37. «Жестокость и привязанность к домашним животным». Серый фон, черная линия. Слева расположен красно-зеленый образ с черным контуром, справа — фукси-ново-зеленый, в центре (художница с домашним живот­ным) — сине-черный.

Рисунок 38. «Хорошее время, музыка. Но они ее не слы­шат». Желтый и розовый фон, линия каракулей и музыкаль­ные ноты черные. Слева направо расположены образы раз­ного цвета: оранжевый, синий, желтый, сиреневый, крас­ный. Художница — это красный образ далеко справа.

Рисунок 39. «Спагетти, упавшие в кафетерии. Жесто­кость. Директор безумен. Страх». Сама художница в центре.

В этой группе рисунков присутствует преждевременное чувство домашнего неблагополучия. Оно очень резко ощу­щается как надвигающееся общее несчастье, которое сводится к определенным ситуациям дома, в школе, отношени­ям с братьями и сестрами. Девочка разрывается между не оказывающей помощи, но любящей «домашнее животное» матерью и пугающе жестоким отцом. Девочку не замечают ее счастливые и довольные брат и сестра, а в школе она вхо­дит в ступор от страха. Все это выплеснулось в каракулях о фантастическом ограблении банка (рисунок здесь не пред­ставлен), которое плохо закончилось. Художница играла двойную роль — отважного вожака и маленького существа, которое забирает полиция (это означает физическое муже­ство и эмоциональную слабость и убогость), тогда как во­круг течет людской поток. Здесь двойственная идентич­ность в образах символизирует внутреннюю раздвоенность и конфликтность девочки.

Третья группа.

Рисунок 40. «Страдание, насмешки и помощь». Серый фон, черная линия. Слева направо расположены образы следующих цветов: далеко слева находится фиолетовое «су­щество, всеми пальцами указывающее на меня», затем две оранжевые фигуры, коричневая и много других. В центре расположены большая сине-розовая помогающая фигура и маленькая — сине-черная — девочка.

Рисунок 41. «Болезни, безумство, злоба, моя вина». Фо­ном служит белый цвет бумаги, незавершенная черная ли­ния каракулей. Центральный образ фуксинового цвета, другие образы раскрашены неполностью. Девочка на кар­тинке — единственный человек, на сей раз не гуманоид, сталкивается со своими обязанностями перед живущими у них в семье домашними животными, которые она долго иг­норировала. Во сне они собрались у ее кровати и требуют внимания.

Данная картина отличается от других: девочка одна, ее лицо изображено очень реалистично и с широко открыты­ми глазами, фигуры животных мало искажены, отсутствует цветной фон, каракули нельзя назвать завершенными — они сделаны довольно торопливо и, кажется, уже не на­столько важны, как раньше. После этого рисунка клиентка совсем отказалась от каракулей, но ничего не сказала, не озвучила свой уход от привычной техники. Затем было нари­совано несколько картин на том же формате белой бумаги 24 х 18 дюймов, но возврата к каракулям уже не было.

Девочка изобразила три своих сна. Первый рисунок не был назван, но был описан.

Рисунок 42. Девочка упала с плывущей лодки в бурное море. Пытаясь плыть, чтобы спастись, она боится, что ее обгонит большая лодка. Капитан этой лодки ее не замеча­ет, а волны топят ее. Внезапно на берегу оказываются брат и сестра, которые ее ждут. На этом месте девочка просыпа­ется, затем снова засыпает и видит второй сон.

Рисунок 43. «Мой брат меня спас». В отличие от первого рисунка, здесь море синее и более спокойное. Брат прокла­дывает свой путь между качающихся досок, сестра держит­ся у него на спине.

Рисунок 44. «Страх и надежда». На рисунке изображена зеленая и синяя холмистая местность. Широко разросшее­ся дерево («подпорка» с заднего двора дома) раскинулось по всей ширине рисунка и по небу. Девочка потерялась в спутанных ветвях дерева. Обуреваемая страхом, она пробу­ет закричать, но не может издать никакого звука. Она наде­ется только, что брат ее снова спасет. Ей слышен шорох ли­ствы и треск сухих веток, когда появляется брат — слева фи­гура, изображенная во весь рост. Любопытно, что, когда картина была закончена, девочка шаловливо добавила по­верх синие каракули. Улыбаясь она сказала: «Это в память о каракулях».

Пробуждение

Группа рисунков снов, последовавшая за каракулями, породила в девочке непривычную для нее ранее любозна­тельность и столь же непривычную плавность речи, пере­шедшую в выразительное самораскрытие. Она хотела «уз­нать», ей нужно было «понять», она интересовалась тем, что с ней произошло и где она «сейчас». Почему она «бро­сила» рисовать каракули? Почему перестала раскрашивать «странных людей»?

Мы вернулись к ее каракулям. Девочка рассортировала и сложила вместе рисунки на одинаковые темы — получи­лись группы, описанные выше.

Каждая группа рисунков была развешена на стене или расстелена на полу. Девочка смотрела, вспоминала и от­крывала новое. Мы обсудили структуру росписей, функцию каракулей, ее потребность их использовать и отказ от кара­кулей. Мы говорили о «странных людях» и функциональ­ном значении искажений. В основном наши разговоры бы­ли посвящены анорексии и состоянию пре-анорексии, а также нормальным характеристикам подросткового воз­раста и особым проблемам «тинейджерства», которые у нее возникли.

Обсуждения носили неформальный и неструктуриро­ванный характер, однако фокусировались на том, «как это чувствуется». Клиентка вела разговор и была весьма крас­норечива. Ниже вкратце приведены некоторые описания ее чувств и мыслей.

Девочка любила рисовать молча. Ей нравилось, как я к этому относилась, разрешая ей просто «быть», обнаружива­ясь рядом, когда ей «нужен был какой-нибудь цвет или еще один лист бумаги», и не задавая вопросов. Она «слишком мало говорила», но была признательна за предложение по­рисовать и была довольна, что я «этого не замечала», и «...может, мне хотелось посмотреть, действительно ли Вы считаете меня слабоумной». Но то, как я серьезно относи­лась к ее рисункам, и то, что мы их вместе развешивали, прогнано прочь ее тревоги.

Девочка «много разговаривала со своими рисунками». Иногда «даже слышала, как эти люди что-то говорят». «Они как будто спорили со мной... о том, как я живу». На мой во­прос, что она отвечала на их аргументы, девочка сказала: «Ну, иногда я орала в ответ, что, типа, они похожи на меня; но потом я узнала, что здесь они бессильны, потому что это я их сюда поместила».

И еще о «странных людях». Сначала девочка со зла «сде­лала их странными», но затем в процессе работы они ей «понравились», и она стала получать большое удовольствие от художественного стиля, который сама разработала. Но некоторые из этих людей заставляли ее чувствовать «ино­гда злость, иногда ужас, иногда отвращение». Но в осталь­ное время девочка ощущала «огромную власть» над всеми ними, «как тот главный на рисунке со спагетти», который был частью ее самой, хотя она еще была на этой картинке слабой фигурой. Тем не менее девочка в основном появля­лась на рисунках в виде самой слабой, часто перевернутой вверх ногами или лежащей ничком. Когда она ставила это­го человечка на ноги на другом рисунке, то чувствовала, что произошло что-то хорошее, что-то «изменилось».

Некоторые темы, рожденные каракулями с помощью са­мой клиентки, являются особо значимыми для арт-психоте­рапевтической работы, и мы их сейчас обсудим.