Со второй половины 50-х годов все, казалось бы, свидетель­ствовало о стабильности императорского режима. Тем более, что власти, действуя в духе официальной идеологии прослав­ления Хайле Селассие и абсолютистско-монархических устоев, скрывали данные о росте недовольства и волнениях в стране. В своих целях они ловко использовали некоторую инертность эфиопского крестьянства, вызванную жесточайшей эксплуата­цией, жизненной безысходностью, этноконфессиональной и регионалистской дискриминацией, патриархальщиной, консерваци­ей отсталых отношений в деревне, а также социально-психологи­ческими представлениями, свойственными феодальному и до­феодальным обществам. В Аддис-Абебе сознательно подчерки­вали (и даже стремились культивировать) некую жизненную индифферентность и якобы извечную привязанность эфиопов к феодальным условиям существования и монархическим идеа­лам [345, с. 102—103; 346, с. 15]. Эта точка зрения получила даже «научное» обоснование в буржуазной литературе, где писали об отсутствии у населения Эфиопии чувства новизны, стремления к переменам, к изменениям в своей судьбе и о не­приятии им достижений современной цивилизации (см. [271, с. 34, 35, 37]).

Однако при кажущейся покорности народных масс, бессло­весного повиновения монарху и аристократии начиная с 1956 г. властям постоянно приходилось иметь дело с крестьянскими восстаниями, волнениями городской бедноты, широкими дви­жениями на этноконфессиональной основе, нередко отстаивав­шими сепаратистские цели, а также антиправительственными [264] выступлениями армейских кругов, профсоюзов и студенчества, недовольных порядками в стране. Брожение охватило все слои эфиопского общества.

Известное революционизирующее влияние на страну оказала попытка государственного переворота в декабре 1960 г., пред­принятая демократически настроенными высшими офицерами и генералами императорской гвардии, полиции и службы безопас­ности и рядом гражданских чиновников. Руководство неудав­шимся переворотом осуществлял Совет революции, возглавляе­мый братьями Ныуай — командующим императорской гвардией бригадным генералом Мэнгысту и губернатором Джиджиги Гырмаме.

Антиимператорское выступление гвардейских частей, дис­лоцированных в Аддис-Абебе, началось поздно вечером 13 де­кабря. На следующий день было объявлено о низложении Хайле Селассие, находившегося тогда с государственным визитом в Бразилии, о передаче наследному принцу Асфа Уосэну общего руководства страной, образовании представительного народного правительства во главе с премьер-министром расой Имру Хай­ле Сылллсе и назначении генерал-майора Мулюгеты Були на­чальником генерального штаба вооруженных сил Эфиопии. Прежний режим осуждался за деспотизм, коррупцию и непо­тизм, а также отсталость Эфиопии. В обнародованной програм­ме пообещали помощь крестьянам, туманно упомянув о ради­кальной аграрной реформе, гарантировалась безопасность ино­странных капиталов, сообщалось о предполагаемом широком развитии образования, промышленном строительстве, предо­ставлении населению различных гражданских свобод, решении проблемы безработицы и о создании единых вооруженных сил страны вместо их деления на армию и императорскую гвардию. В ней указывалось также на то, что «новое правительство вос­становит историческое место Эфиопии в мире» и, сохранив свои международные обязательства, «продолжит существующие от­ношения с дружественными нациями» [311, с. 402—403]. Расплывчатость этого документа никак не вязалась с действи­тельными прогрессивными намерениями Гырмаме Ныуая, яв­лявшегося идейным вдохновителем переворота и придерживав­шегося, по мнению эфиопских студентов за рубежом, социали­стических идей, а по утверждению многих придворных — ком­мунистических взглядов [311, с. 364].

Нечеткость программы и привлечение к руководству (хотя и номинальному) Асфа Уосэна, Имру Хайле Сылласе и Мулю­геты Були, по-видимому, предназначались для того, чтобы ус­покоить монархические круги общества, традиционную знать, армейских офицеров, среди которых был популярен новый на­чальник генерального штаба, а также создать иллюзию незыб­лемости феодально-монархических принципов. Это был такти­ческий шаг Совета революции, но он себя тогда мало оправдал.

Неясность целей переворота, слабое использование средств [265] массовой пропаганды, недостаточная информированность (а во многих случаях дезинформированность) большинства участни­ков движения о его задачах, известная нерешительность и де­кларативность заявлений руководителей, вольный или неволь­ный отказ от привлечения на свою сторону широких слоев на­селения, отсутствие наступательных действий со стороны Совета революции, его неспособность нейтрализовать армейский гене­ралитет, сохранивший преданность Хайле Селассие и сумевший бросить мощную военную группировку против восставших час­тей гвардии,— все это не способствовало успеху Совета рево­люции. Возвращение в страну 16 декабря Хайле Селассие по­могло стабилизировать положение.

В тот же день стало известно о том, что незадолго до бег­ства оставшиеся в живых организаторы восстания расстреляли 15 самых влиятельных сановников империи, захваченных еще 13 декабря. Все они (премьер-министр рас Аббэбэ Арэгай, ге­нерал-губернатор Тыграя рас Сыюм Мэнгэша, придворный свя­щенник Абба Ханна Джемма, генерал Мулюгета Були, отка­завшийся присоединиться к восставшим и др.) рассматривались Советом революции как наиболее ответственные за бедствия народных масс и отсталость страны. Устраняя этих деятелей, руководители переворота надеялись расчистить путь в высшие правительственные сферы прогрессивно мыслящим молодым лю­дям.

Вскоре последние очаги сопротивления восставших были лик­видированы. В ходе боев многие руководители погибли, дру­гие, в том числе Гырмаме Ныуай, покончили с собой. Мэнгысту Ныуая тяжелораненным схватили, вылечили, предали суду, а затем казнили. Немало участников переворота было отправ­лено в тюрьмы, на каторжные работы. В армии, гвардии, по­лиции и службе безопасности произвели чистку. Всех подозре­ваемых в соучастии или в сочувствии выслали в отдаленные районы.

Однако последствия неудавшейся попытки переворота для судеб страны оказались значительными, так как она содейст­вовала дальнейшму пробуждению народных масс. Некоторые зарубежные авторы считают даже, что это событие «является поворотным пунктом в эфиопской истории» (см. [309, с. 237]). Впервые выступление значительной части вооруженных сил было предпринято не в целях простой смены монарха, а для осуществления радикальных реформ, для изменения социаль­но-экономического облика Эфиопии. На первом съезде КОПТЭ подчеркивалось, что военные-демократы, участвовавшие в пере­вороте 1960 г., «внесли заметный вклад в освободительную борьбу угнетенных масс Эфиопии... которые наглядно убеди­лись в возможности бросить вызов правителям, имевшим ореол святости» [49, с. 20]. В правительственном сборнике материа­лов к 10-й годовщине эфиопской революции специально под­черкивалось, что «попытка государственного переворота в [266] 1960 г.— важная веха в борьбе масс, так как показала возмож­ность уничтожить феодальный строй» [43, с. 22].

Декабрьское восстание 1960 г., поколебавшее основы импе­раторского режима, произошло не случайно. Гордые своей ге­роической историей, трехтысячелетней независимостью, муже­ственным сопротивлением иноземным захватчикам, эфиопы на рубеже 50—60-х годов неожиданно для себя обнаружили, что их родина оказалась наименее развитой даже в сравнении со многими африканскими государствами, только что добившимися освобождения от колониального господства. Об этом не раз говорили руководители декабрьского восстания. Национальная уязвленность требовала решительных реформ, отказа от курса на сохранение и укрепление абсолютной монархии.

Многие в стране, и особенно в армии, были потрясены мас­штабами голода в 1958—1959 гг., вызванного продолжительной засухой и унесшего только в провинции Уолло более 100 тыс. жизней [265, с. 102]. Косвенно признал серьезность положения в те годы и Хайле Селассие, заявив в 1958 г., что «засуха на­несла значительный ущерб сельскому хозяйству» [69, с. 485].

Массовый голод и смерть вызвали крестьянские волнения в 1959 г. в Уолло и на юго-западе страны. В их подавлении участвовали армейские подразделения. Жестоко расправились власти с крестьянами-дараса в апреле 1960 г., когда те сопро­тивлялись изъятию принадлежавшей им земли дочерью Хайле Селассие [332, с. 12—13]. Эти и многие другие факты, особен­но нетерпимые в условиях всеэфиопского бедствия, еще раз за­ставили задуматься передовые умы общества, в том числе и армии, в отношении роли абсолютизма в судьбах страны.

Сопровождая Хайле Селассие в поездках по стране, Мэнгыс­ту Ныуай видел всю нищету и страдания крестьян. Однажды, будучи потрясен очередной тягостной картиной обездоленной жизни в деревне, он в нарушение этикета спросил императора: «Нельзя ли что-то сделать для улучшения положения кресть­ян?». Последовал резкий ответ: «Экономика — не ваша забота». Эти слова отразили стремление монарха держать армию вне общественных интересов и реальных потребностей страны, све­дя деятельность вооруженных сил исключительно в русло сле­пого подчинения императорской власти. Однако монарху все-таки не удалось полностью изолировать армию от обществен­ных процессов, происходивших в стране. Определенное воздей­ствие на политические настроения в армейской среде оказывали присутствовавшие в стране военные миссии США, Швеции, Нор­вегии и Индии, обучавшие эфиопские вооруженные силы. За­силье американцев в военном ведомстве, их высокомерие и открытая поддержка императорского режима со временем выз­вали у патриотов-военнослужащих чувство антиамерикапизма.

В офицерском корпусе, определяющем политическое лицо армии, наряду с верноподданническими настроениями распро­странялись и демократические воззрения. С середины 50-х годов [267] среди офицеров, имевших современное образование, сло­жилось мнение о необходимости упразднить императорский ре­жим. Возникло несколько нелегальных групп, к некоторым из них примкнули и гражданские лица [333, с. 28].

Одним из центров роста антиимператорских настроений в армии стала Военная академия в Харэре, открытая в 1958 г. В ней преподавали преимущественно индийские офицеры. В числе ее выпусников оказалось немало подлинных патриотов Эфиопии, демократически мыслящих офицеров, революционе­ров. В 1958—1960 гг. среди слушателей и эфиопов-инструкто­ров академии вел активную работу Гырмаме Ныуай [311, с. 361—362]. В возникшей десятилетие спустя тайной военной организации, ставившей целью свержение императора, замет­ную роль играли те, кто закончил военный курс в Харэре. Боль­шая часть офицеров-харэрцев придерживалась антиимпериа­листических и атеистических взглядов, которые, кстати, широко распространились к 70-м годам в офицерском корпусе.

Прогрессивные идеи были присущи также многим кадетам и выпускникам военного училища в Холета, где под руководст­вом шведов готовили офицеров преимущественно для импера­торской гвардии и куда набирали главным образом молодежь, не принадлежавшую к элитарным слоям общества. В декабрь­ском восстании 1960 г. участвовали более 30 выпускников учи­лища. Да и в последующие годы те, кто учился в Холета, не раз предпринимали антиимператорские акции [313, с. 222—227].

Отношения между выпускниками различных учебных заве­дений, в том числе зарубежных, были далеко не идеальны. В офицерском корпусе, как и в солдатской массе, власти созна­тельно насаждали дух соперничества, стремясь противопоста­вить боевые части друг другу. В этом, кстати, крылась одна из причин того, что в декабре 1960 г. армия не поддержала антиимператорское выступление гвардии и, более того, ведомая своими офицерами и генералами, активно защищала царствую­щего монарха.

Несмотря на рост прогрессивных, демократических тенден­ций в вооруженных силах, они в целом еще долгое время ос­тавались оплотом императорского режима. Власти затрачивали огромные средства на их содержание и материально-техниче­ское оснащение, включая безвозмездную американскую военную «помощь». Особую заботу режим проявлял по отношению к офицерскому корпусу, не забывались также армейские низы, получавшие, однако, гораздо меньше от «щедрот» монарха, стремившегося сохранить во что бы то ни стало лояльность военных. Офицерам не раз повышали жалованье, они одари­вались обширными землями, машинами, жилыми зданиями, быстро продвигались по службе, назначались на ответственные должности в гражданские министерства, им присваивались вы­сокие воинские звания, феодальные титулы, они награждались орденами и медалями и т. д. [268]

В Эфиопии постоянно росла численность вооруженных сил, достигнув к середине 70-х годов почти 45 тыс. человек. Они распределялись следующим образом: сухопутные войска — 40,9 тыс., ВМС—1,4 тыс., ВВС — 2,2 тыс., кро­ме того, территориальная армия — 9,2 тыс. человек на действительной службе, мобильная полиция — 6,2 тыс., пограничная жандармерия —1,2 тыс., коммандос — 3,2 тыс., офицерский корпус — около 2 тыс. человек [350, с. 39—40]. Они дислоцировались главным образом в провинции Шоа, и прежде всего в столице, в Эритрее, где велись в течение многих лет боевые действия против сепаратистов, и на юго-востоке. Такая территориальная концентрация армей­ских подразделений усиливала их корпоративность, но вместе с тем создавала благоприятные возможности для политизации вооруженных сил, для быстрого налаживания связей в случае необходимости совместных действий, а также для активного обмена мнениями по поводу происходящих событий и охвата политической работой большего числа военнослужащих. И не случайно поэто­му властям пришлось затратить немало усилий, чтобы подавить волнения в армии в 1961, 1966 и 1968 гг., в которых участвовали значительные контингенты войск.

К середине 70-х годов в армии обострились отношения меж­ду рядовыми, сержантами и младшими командирами, с одной стороны, и старшими офицерами и генералами — с другой. Со всей отчетливостью стало ясно, что армия — это сколок конт­растов, свойственных стране в целом. Армейские низы все более нетерпимо относились к унизительным условиям своего су­ществования и службы, к жестокости высших офицеров. Для них не составляла секрета коррумпированность гражданских и военных руководителей, многие из которых через брачные союзы породнились с аристократией. Им была хорошо известна тяжелая ситуация в деревне.

Не обошли стороной армию и межэтнические, конфессио­нальные и региопалистские противоречия. До 40% армейских низов составляли оромо. Они, как и представители других, не амхарских народов, реже продвигались по службе, чаще при­теснялись. Офицеров — не амхара было немного в сравнении с амхара: в 1972 г. армейских офицеров в ранге подполковни­ка и выше было из оромо около 21%, а амхара — 65%.

Определенным следствием этнической ущемленности оромо, роста их этнополитического самосознания и стремления повы­сить собственную роль в эфиопском государстве явились но­ябрьские (1966) события в территориальной армии, когда груп­па офицеров-оромо во главе со своим командующим генералом Таддэсэ Бырру была арестована по обвинению в организации заговора против императора. Одновременно была запрещена «Ассоциация самопомощи меча-тулама», которая все больше превращалась в этнополитическую партию всех оромо и кото­рая возглавлялась генералами Таддэсэ Бырру, Давидом Абди, Джегама Кело и полковником в отставке Алему Китесса.

Случалось, что солдаты-оромо отказывались участвовать в расстрелах крестьян-оромо, поднявшихся против притеснений местных помещиков-амхара. Рядовые других неамхарских на­циональностей поступали иногда таким же образом в отноше­нии своих взбунтовавшихся соплеменников.

Армия, прежде всего солдаты, сержанты и младшие офицеры, [269] набиравшиеся в основном из крестьян или разночинцев, не могла остаться безучастной к жестоким расправам, совер­шаемым по приказу дворца над мятежным людом. Чем боль­ше вооруженные силы использовались для подавления крестьян­ских восстаний, студенческих волнений, забастовок трудящихся и этнополитических движений, тем больше зрел в них внутрен­ний антифеодальный, антиимператорский, антимонархический протест. Демократизации военных способствовали учеба мно­гих из них по вечерам в Университете Аддис-Абебы, открытом в 1961 г., общение со студентами, рабочими и профсоюзными активистами, творческой интеллигенцией, знакомство с их взглядами, идеями, достижениями мировой цивилизации.

Рабочее движение

Одновременно с политизацией армии после декабрьского восстания 1960 г. наблюдался подъем рабочего движения. Создав свои организации, фабрично-заводской пролетариат спо­собствовал расшатыванию устоев императорского режима в борьбе за лучшую жизнь в Эфиопии, в подготовке революцион­ных событий 1974 г.

На рубеже 50—60-х годов рабочие многих промышленных предприятий Эфиопии, возмущенные тяжелыми условиями тру­да, низкой заработной платой и произволом предпринимате­лей, образовали в защиту своих прав несколько десятков проф­союзов. Вместе с тем они стремились к организации единого профсоюзного центра, который взял бы па себя функцию об­щенационального руководителя их движения. Власти неодно­кратно отказывали им в этом, но в конечном счете пошли все же на уступки трудящимся. В апреле 1963 г. возникла Кон­федерация профсоюзов Эфиопии (СЕЛУ), куда вошли 29 мест­ных профсоюзов с 15 тыс. членов.

Первым ее президентом был выдающийся организатор профсоюзного дви­жения в Эфиопии простой рабочий с фабрики по производству волокна Абэрра Гэму, последовательно отстаивавший интересы трудящихся и не поддававший­ся ни на какие посулы и угрозы властей в целях сотрудничества с ними [153, 1981, т. 1, № 4, с. 24—26]. Вскоре после того, как в июле 1963 г. Генераль­ный совет СЕЛУ потребовал прекращения безосновательных увольнений ра­бочих, улучшения условий их труда, немедленного пресечения практики юри­дического и полицейского преследования рабочих и назначения им пенсий и пригрозил всеобщей забастовкой в случае отказа властей в удовлетворении этих требований в течение 60 дней, Абэрра Гэдаму, как пишет журнал «Мэскэрэм» с явным намеком на участие императорской охранки, «покончил жизнь самоубийством». Такая участь постигла затем и ряд других демократических лидеров СЕЛУ, в результате чего в руководстве Конфедерации оказалось большое число «ренегатов рабочего дела» [153, 1981, т. 1, № 4, с. 26—27]. Это, конечно, содействовало установлению правительственного контроля над проф­союзами, деятельность которых была разрешена еще в августе 1962 г.

Профсоюзная верхушка распространяла среди трудящихся легалистские и реформистские взгляды, вступила в Международную [270] конфедерацию свободных профсоюзов, препятствовала выдвижению рабочими и служащими политических требований, а также сдерживала забастовочную борьбу. Однако, несмотря на репрессии и подкуп лидеров, профсоюзное движение в Эфи­опии разрасталось. К началу 1974 г. в СЕЛУ входило уже 180 местных и отраслевых союзов примерно с 90 тыс. членов. К этому же времени они, вопреки порой указаниям лидеров СЕЛУ и правительственным запретам, провели несколько круп­ных стачек, вынудивших правящие круги считаться с рабочим классом как важной социальной силой. Бастовали неоднократ­но также рабочие и служащие государственных и смешанных компаний и предприятий, которым власти не разрешали объе­диняться в профсоюзы. Страну буквально потрясли забастовки трудящихся компании «Эфиопиэн эйрлайнз» в 1965, 1967 и 1969 гг., водителей автобусов и печатников в 1966 г. Рабочие с большими трудностями добивались заключения коллективных договоров с предпринимателями: за первые семь лет сущест­вования СЕЛУ их было подписано всего лишь тринадцать. Рос­ту самосознания рабочих содействовал печатный орган СЕЛУ «Йесэратэння дымц», в котором большей частью публикова­лись материалы просветительного характера, а также статьи и заметки о деятельности профсоюзов и жизни трудящихся. Отступничество многих профсоюзных руководителей не раз под­вергалось критике со стороны рядовых членов профсоюзов или тех их лидеров, кто сохранил верность подлинным интересам трудового народа. Конфликт между правыми и демократиче­скими силами в СЕЛУ обострялся.

В 1970 г., несмотря на возражения реформистской группи­ровки, Генеральный совет СЕЛУ постановил провести всеоб­щую забастовку в связи с отказом властей ввести прогрессив­ное трудовое законодательство, разрешить организацию проф­союзов на государственных и смешанных предприятиях и в уч­реждениях, а также резким ухудшением материального поло­жения рабочих и служащих (например, реальная заработная плата рабочих в 1964—1974 гг. сократилась на 60%, стоимость жизни в Аддис-Абебе за счет роста розничных цен в 1963— 1968 гг. увеличилась на 27,8%). Только личное вмешательство императора, заверившего рабочих в скором принятии необхо­димых мер для удовлетворения требований СЕЛУ и создав­шего даже для этих целей специальную комиссию, предотврати­ло всеэфиопское выступление трудящихся города. Однако это обещание монарха, как и большинство других, не было вы­полнено.

Противники превращения СЕЛУ в подлинного защитника интересов трудящихся попытались разделить в 1973 г. эту ор­ганизацию по региональному принципу с центрами в Аддис-Абебе, Асмэре и Дыре-Дауа. Осуществить подобный план, с ко­торым не соглашалось большинство рядовых членов профсоюзов, руководителям СЕЛУ не удалось: наступил революционный [271] 1974 год, когда им пришлось менять подходы к жизненно важ­ным проблемам, чтобы удержать профсоюзную власть в своих руках.

К середине 70-х годов эфиопский пролетариат, находивший­ся в стадии своего формирования, еще не стал силой, активно выступающей за политическое переустройство общества. В его забастовочном и профсоюзном движении преобладали эконо­мические требования. Имея мощные антифеодальные, антиим­ператорские и социально-освободительные потенции, рабочий класс Эфиопии сумел реализовать их во многом только в ходе революционных событий, начавшихся в 1974 г.

К концу 60-х годов наметились контакты профсоюзов со студентами, что способствовало распространению в рабочей среде новых идеологических концепций и взглядов, в том числе марксистско-ленинских. Рабочие и студенты не раз материаль­но поддерживали друг друга во время забастовок. Вузовская молодежь, открыто заявившая о своей оппозиции режиму и ставшая наиболее активным его противником на протяжении 60-х — начала 70-х годов, помогала издавать профсоюзную га­зету, организовала курсы по ликвидации неграмотности среди рабочих (грамотность членов СЕЛУ, включая аппарат,— менее 30%) [327, с. 15] и кредитоссудные товарищества, проводила с ними различные семинары и выступала с лекциями перед, рабочей аудиторией, а также неоднократно присоединялась к бастовавшим на заводах и фабриках, па транспорте и дорож­ном строительстве.