Эфиопская церковь, представляя собой крупную социаль­ную силу, заметно влияла на экономическое, политическое и духовное развитие общества. Ее духовная власть распространя­лась на 67% населения страны. Став официально государст­венной религией, христианство монофиситского толка укрепи­ло свои позиции в стране, еще более упрочило церковные связи со светской властью.

После напряженной и продолжительной борьбы с Коптской патриархией эфиоттская церковь в результате активной поддерж­ки правительства и лично императора добилась в 1959 г. авто­кефального статуса. Полученная, таким образом, долгожданная самостоятельность ускорила процесс окончательного подчине­ния церкви государству, ее превращения в один из структурных элементов абсолютной монархии. Это дало возможность осу­ществить также строгую централизацию церковного управления, [260] образовав в том числе 14 епархий с предоставлением каж­дой из них права контроля над духовной жизнью и админи­стративно-конфессиональными делами на соответствующей территории. Автокефальность позволяла эфиопской церкви раз­вернуть активную религиозную деятельность по стране, а так­же включаться в работу различных международных христиан­ских организаций.

Усилению ее влияния способствовало и то, что многие хри­стианские праздники объявлялись общегосударственными, в то время как иные религиозные (не христианские) торжества но­сили локальный, заведомо ограниченный характер. Повысилась роль духовенства в принятии политических решений, поскольку высшие иерархи эфиопской церкви вошли в различные государ­ственные органы (Совет короны, парламент и т. д.). Более того, священно- и церковнослужители становились фактически госу­дарственными служащими, причем большинство из них получа­ли из правительственной казны жалованье и пенсионное обес­печение.

Церковь не знала финансовых трудностей. Государство вы­деляло на нее громадные суммы денег, достигавшие несколь­ких миллионов эф. долл.. «Мы не испытываем... (финансовых трудностей.— Авт.), — говорили члены делегации эфиопской церкви, посетившей Советский Союз по приглашению Русской православной церкви, — потому что, когда они возникают, их быстро решают с помощью правительства» [115, 1967, № 2, с. 22]. Обеспечивая церкви большую финансовую помощь, го­сударство тем самым изымало значительную часть националь­ного дохода на нужды отнюдь не производственного назначе­ния. Помимо удовлетворения потребностей самой церкви оно пыталось таким образом усилить императорский режим, а так­же поднять его престиж в христианском мире и получить опре­деленные выгоды внешнеполитического порядка.

Власти предоставили эфиопской церкви значительные льго­ты в фискальной области, освободив ее от налогообложения. Налоги с земельной собственности (около 20% обрабатываемой площади), достигавшие 5 млн. эф. долл. и даже более, посту­пали в церковную казну, что намного увеличивало финансовое могущество эфиопской церкви. Да к тому же крестьяне, сидев­шие на церковно-монастырских землях, выполняли, согласно правительственным постановлениям, различные повинности в пользу церквей и монастырей и делали многочисленные подно­шения служителям культа. Кроме того, на церковь не был рас­пространен подоходный налог, введенный в 1967 г. па крупных землевладельцев. Она же оказывала решительное сопротивле­ние, когда правительство пыталось добиться от нее хоть каких-нибудь поступлений в государственную казну. И это — при ус­ловии, что она продолжала получать огромные субсидии от властей, поскольку конституция 1955 г. гарантировала ее со­держание за счет государства. [261]

Являясь неотъемлемой частью эфиопского абсолютизма, эфи­опская церковь активно поддерживала классовую политику им­ператорского режима. Роль церкви в системе государственного принуждения была велика. Консерватизм и устойчивость христианско-монофиситской идеологии обусловливались господст­вом феодальных производственных отношений, возможностью церкви, лишенной собственного феодального войска, использо­вать военно-полицейский аппарат, а также ее подчиненностью светской власти. Материальные субсидии правительства, огром­ная движимая и недвижимая собственность создавали экономи­ческую основу могущества эфиопской церкви и делали ее связь с режимом еще более ощутимой. Она располагала современны­ми средствами идеологического воздействия (радио, печать, те­левидение). В 12596 различных храмах, действовавших в 1970г., богослужение отправляли почти 192 тыс. священников, диако­нов и дэбтэра. Опору церкви составляли также 800 монасты­рей, насчитывавших в целом десятки тысяч обитателей. В тра­диционных приходских школах, имевшихся при каждой церкви или монастыре, дети обучались началам грамоты, запоминали многочисленные молитвы, воспитывались в духе безоглядной приверженности монарху и патриархии. При этом нельзя не отметить негативного отношения церкви к современному обра­зованию, ибо в нем она видела угрозу своим позициям.

Эффективность той идеологической обработки, которой под­вергала церковь свою паству, находилась в прямой зависимости от общественно-политического кругозора массы духовенства, ее морального облика и, наконец, богословской подготовки свя­щенно- и церковнослужителей. Вполне очевидно, что полуобра­зованный, а тем более совершенно невежественный церковник не мог вести за собой верующих.

Часть населения страны, видя консерватизм церкви, неве­жество, пьянство и стяжательство ее служителей, в условиях кризиса императорского режима начала проявлять религиоз­ный индифферентизм. Особенно бросалось в глаза равнодушие к религии среди учащейся молодежи, фабрично-заводского про­летариата, творческой интеллигенции и местной буржуазии. Вдобавок ко всему охлаждение этих слоев общества к религии сопровождалось растущей неприязнью, а иногда и открытой враждебностью к ее служителям. Да и сами церковники порой не отличались религиозным рвением. «Церковь сожалеет, — го­ворил на специальном совещании председатель „Ассоциации эфиопской церкви", созданной в целях укрепления веры и по­зиций церкви, — что ее паства — нетвердые верующие, а неко­торые представители духовного сана не настолько верующие по сравнению со своими отцами. Верующих часто обвиняют в сла­бости веры» (цит. по [258, с. 146]).

Падение религиозности наблюдалось даже среди слушателей пяти богословских школ и теологического колледжа, открытого в 1962 г. Выпускники колледжа предпочитали поступать на государственную [262] службу. Снижение религиозного духа и созна­ния своего пастырского долга у части духовенства сопровож­далось нареканиями в адрес существовавшего строя. Немало церковников, получивших образование за границей, резко не­гативно относились к императору, высшим церковным иерар­хам. Ослабление доверия к Хайле Селассие и церковному ру­ководству наблюдалось также у части низшего духовенства, которое рекрутировалось главным образом из крестьянской среды и по уровню образования и образу жизни (да и нередко материальному положению) мало чем отличалось от нее. В знак протеста против официальной религии, прочно связанной с мо­нархом, некоторые верующие переходили в иное христианское вероисповедание, представленное в Эфиопии (всего в стране действовала 31 иностранная христианская миссия).

В последние годы царствования Хайле Селассие в городских кругах духовенства распространились либерально-обновленче­ские воззрения, имевшие тенденцию к перерастанию в либераль­но-демократическое течение. Это отражало в религиозной Форме интересы либеральной буржуазии, а также некоторых фугих слоев общества, недовольных императорским режимом.

Эфиопская церковь как социальный институт недостаточно энергично реагировала на неугодный для ее руководства ход событий, в том числе и в стране в целом. Правящие круги вы­нуждены были также потребовать, чтобы церковь не только осуществляла свою деятельность в соответствии с запросами времени, но и опережала их [110, 10 гынбот, 1959]. Еще раньше, в 1963 г., власти санкционировали создание специального «ко­митета по распространению веры», задачи которого сформули­рованы были, по существу, уже в самом названии. Активизи­ровала свою пропагандистскую работу среди молодежи «Организация христианской молодежи», действовавшая с ведома правительства и под эгидой патриархии.

В целях упрочения воздействия церкви на умонастроения людей усилились ее внешние связи с другими христианскими церквами, но в русле внешнеполитических концепций эфиоп­ского правительства. Она участвовала во Всемирном совете церквей, в Христианской мирной конференции, Всеафриканской конференции церквей и других международных христианских организациях, а также в экуменическом движении.

Наметились также зарубежные контакты с нехристианскими религиозными конгрегациями, особенно с мусульманскими. Это делалось в попытке нейтрализовать влияние извне исламского «ренессанса» и растущее недовольство местных мусульман (почти четверть населения). Кроме того, расширением связей с исламскими организациями за рубежом эфиопская церковь стремилась сбить волну обвинений в адрес правительства по поводу притеснения мусульман в Эфиопии, а также устранить угрозу создания единого антиэфиопского фронта мусульманских государств, к чему стремились правители Сомали. [263]

Опасаясь нараставшего политического пробуждения прежде всего мусульманских народов официальная церковь неизменно следовала дискриминационным указаниям правительства в на­циональном и религиозном вопросах. Светские мотивы широко вторглись в ее деятельность, постепенно приобретая домини­рующее положение.

Она проводила политику обращения в христианско-монофиситскую веру среди нехристианских пародов, и особенно сре­ди мусульман. Однако все попытки оказались в целом неудач­ными. Более того, это вызывало еще большее сопротивление со стороны нехристиан. Своеобразной формой протеста стало быстрое возвращение большинства насильственно обращенных в монофиситство в лоно своих прежних религий.

Разрыв между политикой церкви и требованиями жизни осо­знавался, таким образом, не только христианами-монофиситами, но и приверженцами иных религий. Это способствовало про­буждению масс, ибо они убеждались в том, что имеют дело с враждебной им политической силой.