Усиление эфиопского государства в результате победы над итальянским колониализмом обусловило его более твердую по­зицию в отношениях с европейскими державами. По словам английского дипломата Р. Родда, эфиопы «превратились в силу, с которой необходимо считаться» (цит. по [354, с. 25]).

Конец XIX — начало XX в. явились свидетелями оживления европейской дипломатии в Эфиопии. Одна за другой в страну прибывали европейские миссии с целью установления диплома­тических отношений и обеспечения собственных интересов в Эфиопии.

В 1897 г. в Аддис-Абебу прибыла английская миссия, перед которой стояло три задачи: получение от Менелика обещания не помогать махдистам, определение судано-эфиопской границы и заключение торгового соглашения [343, с. 182]. Сообщая о проезде английской миссии через Каир, посол России в Египте подчеркивал, что «Абиссиния, объединенная Менеликом, может явиться весьма важным фактором при разрешении суданского вопроса» [18, ф. Политархив, д. 139, л. 2].

В 1903 г. в Эфиопию прибыла германская миссия с целью установления дипломатических отношений между обеими стра­нами. Заключенный несколько позже германо-эфиопский торго­вый договор предоставлял немцам такие же привилегии, кото­рые до этого получали английские, французские и итальянские торговые компании. [114]

В том же году Аддис-Абеба встречала дипломатическую миссию США. В отличие от западноевропейских стран США преследовали главным образом экономические интересы, рас­сматривая Эфиопию как обширный рынок сбыта своих товаров. В результате эфиопо-американских переговоров в декабре 1903 г. был подписан торговый договор и открыто американское консульство.

Аналогичные соглашения были подписаны в 1905 г. с Авст­ро-Венгрией и в 1906 г. — с Бельгией. Правящие круги Эфиопии особенно охотно шли на завязывание отношений со странами, не имевшими колоний в непосредственной близости от Эфиопии и, следовательно, представляющими меньшую угрозу террито­риальной целостности страны.

Одной из самых насущных задач, стоявших перед Эфиопией в конце XIX в., было установление государственных границ.

Достаточно быстро была согласована пограничная линия между Эфиопией и владениями Франции на Африканском Роге. Желая заручиться согласием императора на посылку военной экспедиции к берегам Белого Нила, французский представитель Л. Лагард на переговорах в марте 1897 г. с готовностью пошел на предложенные эфиопской стороной условия. Поскольку Франции было важно сохранять контроль над портом Джибу­ти, то договоренность была достигнута без особого труда [52, т. 2, с. 421]. Кроме того, Эфиопия получила право пользоваться портом для внешней торговли, прежде всего для ввоза в страну огнестрельного оружия. На этих же переговорах была достигну­та договоренность о строительстве железнодорожной линии от Джибути в глубь Эфиопии.

Больше сложностей возникло в ходе переговоров по установ­лению границ между Эфиопией и английскими колониальными владениями. Значительное беспокойство Лондона вызывало улучшение махдистско-эфиопских отношений, а также опасение, что Эфиопия в своих интересах перекроет плотиной верховье Нила, что могло угрожать гидроснабжению Судана. Оценивая позицию Менелика по вопросу установления границ в целом, следует подчеркнуть, что он относится к нему как к одной из самых насущных задач. Поэтому, оставаясь твердым во всем, что касалось территориальных вопросов, он с относительной легкостью шел на уступки в вопросах, которые считал второсте­пенными. Менелик без колебаний принял условия англичан з отношении махдистского Судана и заверил, что не предпримет никаких шагов, направленных на строительство плотины в вер­ховьях Нила. В результате 14 мая 1897 г. было подписано со­глашение о линии границ между Эфиопией и Сомалилендом, а 2 мая 1902 г. — между Эфиопией и Суданом [343, с. 190].

Из трех европейских держав, вступивших с Эфиопией в пере­говоры об определении линии границ, потерпевшая поражение в войне Италия оказалась в самом невыгодном положении. В ее интересах было как можно дольше затягивать решение этого [115] вопроса в надежде на укрепление своих позиций в будущем. Однако энергичные действия Менелика привели к тому, что в ходе нескольких переговоров, первые из которых относятся к июню 1897 г., а последние к маю 1908 г., был согласован воп­рос об установлении пограничной линии между Эфиопской им­перией и Итальянским Сомали. Северная часть границы долж­на была следовать «по линии, принятой итальянским правитель­ством в 1897 г.», но это не решало проблемы, поскольку эта ли­ния не была четко зафиксирована. В результате пограничная линия была установлена «чисто теоретически, и в эфиопо-сомалийских пограничных районах ее можно было определить толь­ко приблизительно, так как в этом районе не было ни рек, ни поселков, по которым можно было бы ориентироваться и кото­рые дали бы возможность точнее нанести границы на карте» [169, с. 383].

С установлением государственных границ территория Эфио­пии получила достаточно четкие очертания, что означало конец притязаниям европейских империалистических держав на ее пределы. По мере укрепления независимости эфиопского госу­дарства соперничество западных держав переместилось в ос­новном в экономическую сферу.

Наибольший успех в экономическом проникновении в Эфио­пию сопутствовал Франции, умело использовавшей свою под­держку этой стране в период итало-эфиопской войны. «С того момента, как Менелик поссорился с итальянцами и увидел, что от них нельзя больше ничего получить,— отмечал апологет бри­танского колониализма А. Уилд,— он начал свою великую дружбу с французами, которые, не теряя времени даром, при­няв индифферентную позу, сделали все возможное, чтобы стать его советниками» [109, с. 57—80]. Франция оказывала влияние на императора Эфиопии через своих политических агентов и торговцев, ученых и врачей. Через руки французских коммер­сантов шла наиболее ценная часть эфиопского экспорта, кофе и слоновая кость. Французские предприниматели получали са­мые выгодные концессии, важнейшей из которых была концес­сия на строительство железной дороги от Джибути до Харэра и дальше в глубь страны.

Укрепление экономических позиций Франции не могло не беспокоить ее основных империалистических соперников — Ан­глию и Италию. Английская дипломатия, в частности, делала все, чтобы помешать строительству железной дороги, поскольку, как заявил посол Великобритании в Эфиопии Харрингтон, до­рога «отдала все будущее экономическое развитие Эфиопии в руки французов» (цит. по [364, с. 202]). Подобные опасения вы­сказывались и прежде.

В феврале 1902 г. правление железной дороги и правитель­ство Франции подписали соглашение, в соответствии с которым контроль за строительством должен был осуществляться из Па­рижа. Все важнейшие решения, связанные со строительством, [116] должны были получать одобрение французских министерств — колоний, финансов и иностранных дел.

Таким образом, из частного предприятия компания превра­тилась в собственность Франции, действующую на территории Эфиопии, но без всякого контроля со стороны эфиопов.

Противовес экономическому усилению Франции Менелик ре­шил искать в Великобритании. В том же, 1902 г. было подписа­но англо-эфиопское соглашение о предоставлении английской компании права на строительство железной дороги между Уган­дой и Суданом через территорию Эфиопии. Кроме того, импера­тор пошел на значительные уступки Великобритании, отказав­шись от своих претензий на область, расположенную по правой стороне верхнего течения Нила, т. е. на те земли, которые были включены в состав эфиопской империи в результате экспедиции Тэсэммы.

В целом начало XX в. было отмечено усилением соперниче­ства между империалистическими державами в экономике Эфиопии. Вместе с тем Англия, Франция и Италия готовы были объединить свои интересы в борьбе с усилением в Эфиопии по­зиций других западноевропейских держав, в частности Герма­нии.

Действительно, после подписания в 1905 г. германо-эфиоп­ского договора о дружбе и торговле влияние Германии в стране неуклонно возрастало. «Германия приходит с удивительно пла­номерной политической программой и утверждается здесь и как торговая держава, и как защитница африканской империи,— от­мечал Кохановский.— Постепенно она завоевывает место на рынке Абиссинии. Появляются немцы-купцы, немцы-приказчи­ки, концессионеры, служащие на абиссинской службе лица... И сейчас самый ортодоксальный абиссинец упоминает в разговоре Германию рядом с Россией, прибавляя сюда Соединенные Шта­ты. Эта группировка является относительно Абиссинии единст­венной, так как упомянутые державы не могут иметь в Абисси­нии территориальных интересов» [89, с. 31—32].

Угроза политическому и экономическому влиянию в стране Англии, Франции и Италии со стороны новых соперников в зна­чительной степени обусловила заключение между ними в декаб­ре 1906 г. трехстороннего соглашения, которое отражало планы империалистических держав в отношении Эфиопии и определя­ло позиции каждой из них.

Для политического будущего Эфиопии важнейшей из статей Лондонского соглашения была 1-я, в которой говорилось, что «Франция, Великобритания и Италия будут сотрудничать друг с другом в деле сохранения в Эфиопии политического и терри­ториального статус-кво» [52, т. 2, с. 43]. Это соглашение под­креплялось обязательством договаривающихся сторон «воздер­живаться от всякого вмешательства в дела страны». В других статьях определялась зона экономических интересов каждой из держав: Англии в бассейне Нила, Италии — в районе Эритреи и [117] Сомали, Франции — относительно Французского Сомали и райо­на, по которому будет пролегать железная дорога» [52, т. 2, с. 436—444].

Это, колониальное, по своей сути, соглашение, заключенное за спиной Эфиопии, тем не менее содержало для последней и некоторые положительные моменты. Лондонское соглашение в определенной степени связывало руки каждой из подписавших его держав, обеспечивая в Эфиопии статус-кво, т. е. существо­вание ее как политически независимого государства. Как спра­ведливо отмечают польские историки, «независимо от того, ка­ковы были стремления сгран — участниц Лондонского договора, его заключение формально гарантировало независимость Эфио­пии» [169, с. 391].

Скорее всего опытный политик Менелик видел и положитель­ные и отрицательные стороны этого соглашения. Отсюда и весь­ма сдержанная реакция: «Мною получена конвенция трех дер­жав. Благодарю за сделанное мне сообщение о желании укреп­лять и поддерживать независимость нашего государства. Но настоящая конвенция и соглашения, заключенные некоторыми из них (подписавших конвенцию держав.— Авт.), относятся к компетенции нашей суверенной власти. Да будет вам известно, что они никоим образом не могут связывать наши решения» [33, с. 138].

В значительной степени Лондонское соглашение 1906 г. было направлено и против России. Прибытие в начале 1898 г. в Ад­дис-Абебу русской дипломатической миссии во главе с П. М. Власовым положило начало официальным отношениям между двумя странами.

За последние годы в советской исторической литературе появился ряд исследований, посвященных анализу характера русско-эфиопских отношений в конце XIX — начале XX в. Преж­де всего к ним можно отнести монографию И. И. Васина [172],. содержательные работы Ю. М. Кобищанова и А. А. Ханова [203; 242]. На основании широкого круга архивных материалов: эти авторы убедительно показали ту положительную роль, кото­рую Россия сыграла в укреплении политической независимости Эфиопии.

Успешное, по крайней мере на первом этапе, развитие рус­ско-эфиопских отношений объяснялось главным образом тем,, что Россия не участвовала в колониальном разделе Африки и, следовательно, не представляла никакой угрозы для Эфиопии.. Соперница Англии и Италии в европейских делах, Россия объективно становилась в Эфиопии политическим противовесом империалистическим планам этих держав. Перед русской мис­сией ставилась задача «снискать доверие Негуса и по возмож­ности охранять его от козней наших политических соперников, в особенности англичан, преследующих в Африке столь често­любивые, хищнические цели» [242, с. 63].

Отсутствие ярко выраженных политических и экономических [118] интересов в Эфиопии позволило России занять место благоже­лательного советчика при эфиопском императоре. Русские офи­церы своим участием в военных экспедициях эфиопских войск внесли немалый вклад в дело укрепления территориальной це­лостности Эфиопии.

Однако незаинтересованность русского правительства в африканских делах, определившая Эфиопии место на пери­ферии политических интересов России, обусловила неактив­ный и относительно вялый характер русского присутствия в этой стране. Из всех европейских держав Россия, имея на это, может быть, больше оснований, чем кто-либо еще, не заключила с Эфиопией договора, который обеспечивал бы ей режим наи­большего благоприятствования. А. А. Ханов объясняет отсутст­вие у МИД России четкой линии в отношении Эфиопии финан­сово-экономической неконкурентностью России по сравнению с ее основными соперниками и необходимостью сосредоточивать усилия на районах жизненно важных интересов России в тот период — в Европе, на Дальнем и Ближнем Востоке. «Возмож­ности и потребности русской дипломатии сотрудничать с Эфио­пией для ведения совместной борьбы с Англией,— отмечает он,— существенно сократились после поражения России в русско-японской войне 1904—1905 гг. и окончательно свелись к нулю после вступления России в Антанту в 1907 г.» [242, с. 68].

Русским дипломатам пришлось работать в Эфиопии в доста­точно сложных условиях, в обстановке нараставшего противо­действия западноевропейской дипломатии, не желавшей укреп­ления позиций России в этой стране. Интриги западноевропей­ских дипломатических представителей вкупе с усиливавшейся прогерманской ориентацией влиятельной части эфиопского дво­ра привели к тому, что постепенно официальные русско-эфиоп­ские связи сошли на нет. «В течение ряда лет единственным ус­пешным мероприятием в отношениях между странами была деятельность русского госпиталя. Однако в 1906 г. и русский госпиталь прекратил свою работу, а его персонал был отозван в Россию» [242, с. 69].

Вместе с тем следует подчеркнуть, что действия России в Эфиопии в исследуемый период, ее бескорыстная дипломатиче­ская и материальная поддержка явились важным фактором ук­репления положения этой страны. По меткому знамечанию со­ветского исследователя, «специфическое положение России на Африканском континенте на рубеже XIX—XX вв. ...позволило выступать правящим кругам царской России в Эфиопии, как и на Балканах, в мало свойственной ей в общем-то роли — в качестве сторонника борьбы за свободу и независимость» [242, с. 69]. [119]