Источник [51, с. 22].

[154]

К началу 30-х годов кофе прочно утвердился в качестве ве­дущей, основной товарной и экспортной культуры Эфиопии (табл. 2). Вывоз кофе увеличивался и в последующие годы: в 1932 г. — 20 тыс. т, за первые девять месяцев 1935 г.— 16 тыс. т [376, с. 179]. Рос также вывоз кожевенного сырья, занявшего второе место в товарной структуре экспорта: в 30-е годы по 9 тыс. т ежегодно.

Торговые пути шли, как известно, также через Эритрею с выходом в порт Асэб, через Гамбелу на юго-западе страны и с последующей транспортировкой по территории Англо-Египетско-то Судана и через Британское и Итальянское Сомали. И здесь преобладали в вывозе кофе и кожевенное сырье.

Кофе экспортировался главным образом в США, Англию, Испанию, Германию и Египет. Причем уже в то время обнару­жилась конкуренция эфиопскому кофе на мировом капиталисти­ческом рынке, в частности, со стороны Кении, бывшей тогда колонией Англии. Кроме того, рост физического объема прода­жи кофе не сопровождался соответствующим ростом валютных поступлений от его продажи.

Ведущие позиции во внешней торговле Эфиопии долгое вре­мя занимала Англия, на долю которой в середине 20-х годов приходилось до 60% товарооборота страны, в то время как на долю Франции —26, Италии — 6 и США —4% [197, с. 191]. Положение начало меняться с возросшей торговой экспансией Японии в 30-е годы.

Новым фактором в политическом и хозяйственном развитии страны в 1930 г. стал мировой экономический кризис, потряс­ший в 1929—1933 гг. капиталистическую систему. Экономиче­ское положение империи в те годы резко ухудшилось: сократи­лись валютные поступления от экспорта традиционных товаров, произошло заметное обесценение талера Марии-Терезии, резко подорожали импортные товары и упали закупочные цены на местные товары, падало производство кофе и т. д. Так, обменный курс английского фунта стерлингов в 1914—1918 гг. составлял 3—4 талера Марии-Терезии, в 1929г.— 13,20 и в 1930 г.— 19,65 талера Марии-Терезии; цена за 17 кг кофе сорта «Абис­синия» в Аддис-Абебе упала в 1930 г. до 8 талеров Марии-Тере­зии (в 1929 г. — 13 талеров), а цена за 100 кг импортной соли возросла до 21 талера Марии-Терезии (в 1929 г. — 11 талеров) и т. д. Кризис обострил соперничество империалистических дер­жав за господство на эфиопском рынке, а также противоречия между ними и Эфиопией. Вместе с тем он показал неустойчи­вость позиций Эфиопии в мировом капиталистическом хозяйстве и обнажил в нем ее подчиненное положение. Стало ясно в еще большей степени и то, что только сильная централизованная власть, опиравшаяся на традиционный эфиопский патриотизм, могла противодействовать колонизаторским устремлениям в складывавшейся кризисной и послекризисной ситуации.

Развитие капитализма в Эфиопии, находившееся еще на начальной [155] стадии, способствовало формированию общенациональ­ного внутреннего рынка, укрепляя тем самым центростремитель­ные тенденции. Возникшая, таким образом, социально-экономическая обстановка благоприятствовала становлению абсолю­тизма.

Эфиопские просветители

Просветительство в Эфиопии, буржуазное и антифеодальное в своей основе, получило широкое развитие в 20—30-е годы. Оно активно воздействовало на оживление политической жизни и формирование общественной мысли в стране. Специфическая черта эфиопского просветительства состоит в особом почитании Японии, добившейся крупных успехов в капиталистическом раз­витии в результате революции Мэйдзи и сохранившей независи­мость, в восхвалении японского опыта упразднения феодаль­ных отношений и использования европейской технологии, в при­зывах следовать японскому пути в капиталистическом строи­тельстве. И. Левин отмечал в 1936 г., что «Япония, ставшая из полуколониальной страны мощной мировой державой, властвует над думами младоабиссинских националистов» [211, с. 79]. По­ мнению А. А. Пономаренко и С. Б. Чернецова, «пример Японии был для (эфиопов.— Авт.) ...привлекателен прежде всего как пример реальной возможности покончить с феодальными отно­шениями внутри страны, не только не ослабив, но и существенно укрепив ее обороноспособность» [217, с. 154].

Увлечение Японией и стремление ей подражать зародились, в первое десятилетие XX в., но укоренились в 30-е годы, когда власти предприняли шаги по установлению разносторонних свя­зей со Страной восходящего солнца. Приемлемость японского пути для Эфиопии доказывалась просветителями наличием яко­бы социально-экономических и политических аналогов в обоих государствах. Наиболее полно подобная позиция изложена блаттенгета Хыруй Уольдэ Сылласе в описании своей поездки в 1933 г. в Японию. В одном из дипломатических документов, хранящихся в архивах Великобритании, указывается, что сам император постоянно интересовался достижениями Японии и на­ходил черты сходства между двумя странами, позволявшие «ему мечтать об Эфиопии как возможной Японии в Африке» [305, с. 295].

Эфиопские просветители, находившиеся на государственной службе, предпринимали даже попытки применить японский опыт на эфиопской почве. Бэджиронд Тэкле Хавариат при составле­нии текста конституции 1931 г. заимствовал многие положения из конституции Мэйдзи 1889 г. Да и в некоторых других рефор­мах просматриваются «японские» мотивы.

Наличие японской темы в эфиопском просветительстве дало основание неизвестному автору (псевдоним Аддис Хыйуот) говорить [156] даже о третьем (наряду с консервативным и либераль­ным), «японском» идейно-политическом течении в Эфиопии 20 — 30-х годов. Его представителей он называет «японистами», а сам процесс, за который они ратовали,— японизацией [265, с. 68—77]. Интересна оценка автора предложений японистов. «Если были бы предприняты шаги по выполнению идей япони­стов,— пишет он,— то, несомненно, Эфиопия вступила бы в вой­ну более подготовленной... на совершенно иной политической и организационной основе, и Эфиопия не была бы пешкой побе­доносного англосаксонского империализма... и, наконец, после­военная Эфиопия стала бы другой» [265, с. 77]. С этим утвер­ждением нельзя безоговорочно согласиться, как, впрочем, и с самой точкой зрения Аддис Хыйуота об особом «японском» тече­нии в идейно-политической жизни страны тех лет.

Думается, правильнее сказать, что «японисты» занимали особое место в младоэфиопском движении, были самой активной силой в нем и составляли его идейное ядро. Они выступали за ускоренное развитие капитализма, передачу власти в руки лиц, получивших образование, и отстранение знати, погрязшей в не­вежестве и в нежелании учиться и управлять страной в соответ­ствии с требованиями времени. Говоря о ликвидации феодализ­ма, они имели в виду прежде всего политические, культурные, социальные и фискальные отношения. Речь у них не шла о зе­мельном перераспределении (пожалуй, только в публицистике Асбэ Хайлю можно обнаружить некоторые намеки на упраздне­ние помещичьего землевладения). Это роднило их с теми, кого Аддис Хыйуот именует либеральными, или просвещенными, феодалами. Ни те, ни, разумеется, другие не оспаривали курс на установление абсолютной монархии.

Но, несмотря на разные подходы к проблемам развития страны, и просветители и либералы совместно противоборство­вали староэфиопам, объединившись в одно — младоэфиопское — политическое движение. Возможно, в перспективе и произошло бы между ними идейно-политическое размежевание. Сам Аддис Хыйуот признает, что «японисты», сотрудничая с либералами, «были важным источником просвещения» последних [265, с. 77].

Хайле Селассие, желая создать облик просвещенного монар­ха, благосклонно относился к публицистическим статьям в: «Бырханнынна сэлам», книгам и памфлетам просветителей. Тем более что они не противоречили в целом его намерениям утвер­дить самодержавие. Широко допускалась критика феодальных устоев эфиопского общества, его традиций, мешавших продви­жению страны вперед, знати, препятствовавшей централизации государства, отдельных сторон церковной жизни, а также цент­робежных тенденций. Все это устраивало монарха, в противном случае была бы приведена в действие угроза, сделанная властя­ми в 1926 г. газете «Аымро»: «Автор понесет ответственность, если в „Аымро" появятся публикации, имеющие политическое содержание или наносящие вред народу» [345, с. 332]. [157]

Многие просветители, критикуя феодальные порядки, вместе с тем изда­вали работы, в которых прославляли регента, позднее императора. В их числе следует назвать хвалебную хронику Афэуорка Гэбрэ Ийесуса о визите раса Тэфэри Мэконнына в Аден в 1922 г., панегирические поэмы гразмача Вубэте «Хвала императрице Эфиопии Зоудиту и наследнику трона эфиопской им­перии», стихи в литературном журнале «Гоха Цыбах», книгу блаттенгета Хыруя Уольдэ Сылласе «Радость и честь: рассказ о визите престолонаследника и регента эфиопской империи раса Тэфэри Мэконнына в Европу». Об идейно-политическом значении этих и им подобных публикаций можно судить по оцен­ке, данной советским ученым М. Л. Вольпе писателю-просветителю и госу­дарственному деятелю блаттенгета Хырую Уольдэ Сылласе. «Необходимо под­черкнуть,— пишет он,— что общественно-публицистическая деятельность Хыруя Уольдэ Сылласе оказывала большое влияние на умы современников, на фор­мирование общественного мнения. Будучи убежденным сторонником реформ, писатель многое сделал для популяризации как внутри страны, так и за рубе­жом политики раса Тэфэри» [176, с. 87]. Издания верноподданнического ха­рактера, безудержно восхваляющие императора, положили начало обширной литературе, создававшей ему ореол «отца нации», заботливого монарха и муд­рейшего руководителя страны.

Среди просветителей широкую известность помимо упоми­навшихся Хыруя Уольдэ Сылласе, бэджиронда Тэкле Хавариата и Афэуорка Гэбрэ Ийесуса получили кантиба Гэбру Дзета, рез­ко осуждавший стоявшую у власти знать и придворных родо­витых сановников, отсталость страны, Уоркнэх Ышэте (д-р Мар­тин), настаивавший на быстрейшей ликвидации рабства и предупреждавший о возможном вмешательстве империалистиче­ских держав под предлогом необходимости освобождения рабов, Асбе Хайлю, выступивший против нещадной эксплуатации круп­ными землевладельцами крестьян, Гэбрэ Крыстос Тэкле Хайманот, перепечатавший в 1927 г. в «Бырханнынна сэлам» мате­риал из французской антифашистской газеты «Ле пролетэр» с разоблачением итальянских захватнических планов в Эфиопии, и нэгадрас Гэбрэ Хыйуот Байкэдань, опубликовавший в 1923 г. памфлет «Политическая экономия», в который включил многие идеи своей предыдущей работы о Менелике II.

Кантиба Гэбрэ Дзета подготовил специальный меморандум для властей, содержавший предложения о социальных рефор­мах, в том числе в области образования. К сожалению, до сих пор текст меморандума не обнаружен, но остается непрелож­ным факт равнодушного к нему отношения в правительственных кругах. Блаттенгета Хыруй Уольдэ Сылласе в книге «История жизни», вышедшей в Аддис-Абебе в 1923 г., пишет, что кантиба в этом документе призывал знать и принцев ввести в Эфиопии западную цивилизацию и начальное образование [276, с. 30].

Вопросы развития образования в стране составляли один из важнейших аспектов просветительства. Тот же Гэбрэ Дэста од­ним из первых в стране опубликовал в 1921 г. амхарскую грам­матику на амхарском языке. Вскоре появились и другие грамматики амхарского языка, в частности учебное пособие по амхарскому глаголу и местоимению, написанное Дзета Тэкле Уольд Зэбыхерэ Уогда. Вышли в свет также учебники по арифметике и географии, составленные (соответственно) Гэбрэ Крыстос [158] Тэкле Хайманотом и Уоркнэхом Ышэте. Они были написаны на амхарском языке.

Просветители придавали большое значение развитию амхар­ского языка, его преподаванию в школах. В 1927 г. в одной из статей в «Бырханнынна сэлам» было потребовано от властей ввести обязательное обучение амхарскому и географии Эфиопии в школе им. Менелика II. Просветители рассматривали амхар-ский язык как важнейшее средство достижения государственно­го единства и просвещения народных масс. Уже в 20-е годы они предлагали реформировать амхарский силлабарий и написание цифр [265, с. 69, 76—77], чему воспрепятствовала церковь.

Подчеркнутое внимание к амхарскому языку не случайно: оно отражало рост национального самосознания населения, на­личие определенных сдвигов в эфиопском обществе 20—30-х го­дов, а также расширение сферы использования амхарского языка.

Исключительная заинтересованность в судьбах просвещения народных масс прозвучала в 1927 г., когда «Бырханнынна сэ­лам» обратилась к Зоудиту и регенту с просьбой назначить ми­нистра образования, подчинив ему все учебные заведения стра­ны, и отдавать предпочтение обучению молодежи внутри стра­ны, чем отправке ее за рубеж [400, с. 38]. Однако блатта Дэрэса, выдвинув лозунг «организация и образование — необходимые условия развития», настаивал в том же году на том, чтобы отправить в заграничные учебные заведения 300 эфиопов. Этого числа, как он полагал, хватит для решения сложной проб­лемы реализации его лозунга [265, с. 76]. Вместе с тем он счи­тал необходимым открыть школы в каждой уорэда (округе). Двумя годами раньше Тэфэрма Бэлеху опубликовал статью, в которой дал резкую отповедь всем тем, кто предвзято относился к лицам, изучившим европейские языки.

В ряде статей в «Бырханнынна сэлам» излагались соображе­ния по введению системы строго фиксированного жалованья всем, находящимся на службе государства в центре и на ме­стах, и одновременной отмене практики земельных пожалований для «прокормления», роспуску феодальных дружин и организа­ции регулярной армии, ликвидации многообразной налоговой системы и реорганизации судопроизводства и т. д. (см. [334, с. 178; 211, с. 82; 265, с. 68—70]).

Нэгадрас Гэбрэ Хыйуот Байкэдань в книге «Государство и администрация», перечислив причины отсталости Эфиопии (фео­дализм, неграмотность и т. д.), предлагал организовать специ­альное налоговое учреждение, построить шоссейные и железные дороги, а также высказывал идеи формирования общенацио­нального внутреннего рынка, достижения единства населения страны и расцвета местной торговой буржуазии. Важнейшим положением труда Гэбрэ Хыйуота Байкэданя, статей Асбэ Хай­лю, блатта Дэрэса и других просветителей является утвержде­ние о решающей роли государства в развитии капитализма. [159]

Наряду с публицистикой средством выражения прогрессив­ных идей стала и художественная литература. Это подтвержда­ется творчеством Афэуорка Гэбрэ Ийесуса, роман которого «История, рожденная сердцем» (1908) был переиздан в 1927 г. и получил тогда широкую читательскую аудиторию, Хыруя Уольдэ Сылласе, опубликовавшего повесть «Мысли сердца. Брак Бырхане и Цион Могэса» (1931) и роман «Новый мир» (1933), Тэкле Хавариата, на сатирическую пьесу которого «Ко­медия животных» (между 1912 и 1916 гг.) сняли запрет только в 1930 г., Юфтахе Ныгуса, посвятившего многие драматические произведения актуальным вопросам своего времени (см. под­робнее [176, с. 72—95]). Во всех этих произведениях присутст­вуют в той или иной степени мотивы обличения традиционализ­ма с позиций просвещенного буржуа. Вместе с тем в них обеля­ется монархический строй, который должен покончить с возникшими недостатками, негативными проявлениями жизни, но не затрагиваются коренные социально-экономические проти­воречия

Заслуживают внимания исторические работы Хыруя Уольдэ Сылласе «Эфиопия и Мэтэмма. Краткая история императора Йоханныса» и «Чистый источник: история ранней церкви» и алека Тайе «История народа Эфиопии», вышедшая двумя издания­ми в 1922 и 1928 г. Эти книги свидетельствуют о пробуждении интереса в стране к прошлому, о первых попытках его осмысле­ния. Они, несомненно, содействовали осознанию читателями ме­ста их родины в истории, создавали идеологические предпосыл­ки для миропонимания.

Для просветительских целей Алемайеху Тана, работавший секретарем специального учреждения по освобождению рабов, перевел на амхарский язык «Хижину дяди Тома» выдающейся американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу.

Многие просветители не ограничивали себя только публици­стической, литературной, общественной или государственной деятельностью. Они делали также конкретные шаги по реали­зации некоторых своих взглядов, находясь на службе или в по­рядке частной инициативы. Так, Уоркнэх Ышэте убеждал в на­чале 20-х годов регента открыть школу второй ступени в Аддис-Абебе и в 1928 г. добился своего, а позднее и сам основал шко­лу для девочек. Уже говорилось о его предпринимательстве. Под давлением просветителей Хайле Селассие I принял решение об организации министерства образования, запретил в юриди­ческой практике обьгчай «афырсата» и т. д. Конечно, не все за­думанное ими удалось осуществить, да это и не было возмож­ным в жестко детерминированных условиях режима Хайле Селассие.

Просветители 20—30-х годов, несмотря на ограниченность их идейно-политического влияния на население, внесли заметный вклад в формирование общественной идеологии страны, осно­ванной на антифеодализме и антиимпериализме. [160]