Получив известие о гибели императора Иоханныса, Менелик незамедлительно провозгласил себя верховным правителем страны. Продвигаясь во главе своей армии на север, он быстро поставил под свой контроль области Уолло, Ласта, Годжам, Иеджу и Бэгемдыр. Поскольку правители этих областей хорошо осознавали соотношение сил в стране, никто из них не оказал серьезного сопротивления.
Угроза планам нового императора могла исходить лишь из Тыграя, правитель которой, Мэнгэша, формально являлся преемником Иоханныса. Однако тыграйские феодалы, армии которых были достаточно потрепаны в последнем бою с махдистами при Мэтэме, постарались лишь укрепиться в своих северных владениях. Что же до Менелика, то немедленное подчинение Тыграя не входило в его планы. Фактически эта область оказалась как бы между двумя жерновами: с одной стороны, безопасности местных феодалов угрожала все возраставшая активность Италии, с другой — императорская армия. Менелик не без оснований полагал, что продвижение итальянцев в глубь Тыграя вынудит феодалов этой области искать защиту у верховной власти. И действительно, в марте 1890 г. Тыграй формально признал власть императора.
Коронация Менелика 3 ноября 1889 г. произошла не в Аксуме, традиционном месте коронования эфиопских императоров, а в столице Шоа Энтото, что означало начало шоанского периода в политической жизни страны. Отсюда и начались реформы, ознаменовавшие первые годы правления Менелика в качестве царя царей Эфиопии. Они были прежде всего вызваны необходимостью ликвидации сложной ситуации, сложившейся в стране в начале 90-х годов прошлого века. Часть ее территории оставалась под контролем итальянских колонизаторов и рассматривалась ими как плацдарм для дальнейших захватов, некоторые северные области, в частности Бэгемдыр и Сымен, по-прежнему подвергались вторжениям махдистов. [95]
Страна переживала и небывалые экономические трудности. Вспыхнувшая в 1889 г. эпизоотия резко сократила поголовье скота, и многие земельные площади остались невозделанными. В результате начался великий голод.
Ужасающую картину Эфиопии тех лет приводит в своем отчете русский путешественник В. Машков, находившийся в этой стране в 1891 г.: «В первое мое путешествие по Абиссинии мне пришлось прожить в Анкобере несколько месяцев. Я хорошо знал его окрестности. Они представляли собой обетованную землю, что называется, текущую млеком и медом. Но теперь страна стала неузнаваемой. От голода и эпидемий она потеряла большую часть своего населения, оставшиеся же в живых обратились в нищих... Постигшие страну несчастия начались еще в 1889 году эпизоотией. Пал весь крупный рогатый скот. Пахать стало не на чем... Появился страшный голод и сопровождающие его эпидемии... Потрясающие картины, которым мы были очевидцами, навсегда останутся в нашей памяти» [18, ф. Политархив, д. 2008, л. 144—145]. Афэуорк Гэбрэ Ийесус сообщает, что тогда были нередки случаи людоедства [84, с. 41]. Сложившаяся ситуация требовала решительных действий, обусловленных, помимо прочего, и объективными задачами, стоящими перед верховной властью в укреплении государства.
Уже в первый год своего правления Менелик приступил к реорганизации административной системы, используя для этой цели шоанский опыт. Суть реформы заключалась в замене местных правителей чиновниками, назначаемыми самим императором. Введение этой системы означало первые шаги по пути к конечной цели эфиопского монарха — созданию абсолютистского государства.
В соответствии с новой административной системой вся страна была разделена на провинции, во главе которых находился назначаемый из центра губернатор, наделенный обширными полномочиями. Провинции разделялись на районы, а те, в свою очередь, на округа. Еще более мелкой административной единицей была адди, группа деревень, а самой мелкой — деревня, где административная власть принадлежала чыкка-шуму, деревенскому старосте [376, с. 117].
Вместе с тем следует отметить, что в ряде случаев принцип замены местных правителей чиновниками из центра не был осуществлен. Во избежание конфликта с наиболее мощными наследственными правителями император шел на сохранение традиционной системы власти, однако при этом местный феодал правил уже не в силу своих исконных прав, а по назначению императора. Так, в Годжаме у кормила власти был оставлен ныгус Тэкле Хайманот.
Введение новой административной системы не внесло особых изменений в самый порядок управления: назначенные из центра администраторы обладали теми же полномочиями, что и прежние наследственные правители. Точно так же она не изменила [96] феодально-иерархического характера отношений на административной лестнице, когда каждый чиновник подчинялся лишь своему непосредственному начальнику. Поэтому любое распоряжение императора должно было пройти через все ступеньки этой административной лестницы: от губернатора провинции до деревенского старосты, что требовало немалого времени.
В целом же административная реформа Менелика II сыграла важную роль в процессе консолидации эфиопского государства. Благодаря ее введению стало создаваться положение, почти полностью исключавшее междоусобные войны и мятежи феодалов против центральной власти.
Укрепление центральной власти на местах позволило перейти к осуществлению военной реформы. Содержание армии ложилось тяжелым бременем на крестьянство. Не получавший жалованья эфиопский солдат требовал от земледельца кров и пищу, забирая порой у крестьянина все, что тот имел. Большинство людей нашей страны, что зовутся солдатами,— сетует Гэбрэ-Хыйуот Байкэдань,— ничего не делают, а только разгуливают по площади и едят хлеб, заработанный трудом несчастных крестьян» [87, с. 13]. Солдатские грабежи мирного населения стали привычными элементами жизни эфиопского общества.
В условиях голода и хозяйственной разрухи начала 90-х годов такой порядок вступил в противоречие с интересами государства. Не регламентированные поборы со стороны солдат до крайности усугубили бедственное положение крестьян и привели к тому, что армию нечем было кормить.
Выход из положения Менелик усмотрел в замене системы постоя введением налога на содержание армии. В октябре 1892 г. был издан императорский указ, согласно которому солдатам запрещалось размещаться в домах крестьян и требовать от них пропитания. Вместо этого крестьяне были обложены специальным налогом в размере 1/10 урожая [81, т. 1, с. 325; 294, с. 172—173]. Этот налог получил название «асрат» (десятина).
Действие нового налога проявилось не сразу, но постепенно он привел к улучшению снабжения армии, поскольку в известной степени гарантировал государству получение определенного количества продовольствия, необходимого для содержания войска. В соответствии с указом императора во многих районах страны были созданы государственные зернохранилища. Так, во время итало-эфиопской войны 1895—1896 гг. императорская армия на первых порах получала продовольствие из зернохранилищ на территории Уолло.
Перевод армии, хотя и не полностью, на государственное содержание дал возможность не только поднять дисциплину в войсках, но и сделать шаг вперед по пути создания постоянной армии. Хотя в целом этот процесс получил свое завершение при Хайле Селассие I, в правление Менелика были сформированы постоянно действующие отряды воинов, дислоцированные в отдельных провинциях. В условиях осуществления административной [97] реформы император меньше опасался выступления воинских подразделений провинций против центральной власти. Кроме того, получавшие довольствие из государственных зернохранилищ солдаты уже в меньшей степени зависели от своего местного начальства.
Помимо военной стороны дела замена постоя десятиной в известной мере способствовала и улучшению экономического положения в стране. Если раньше страх земледельца лишиться последних припасов продовольствия служил тормозом к повышению производительности труда, то в новых условиях он получил стимул для расширения своего хозяйства. Эфиопский исследователь форм землевладения и землепользования Махтэмэ Сылласе Уольдэ Мэскэль в связи с этим отмечал, что «новая система удовлетворяла и солдат и крестьян, которые получили возможность жить и работать, не опасаясь больше за себя» [339, с. 295].
Впервые с времен аксумских царей была предпринята попытка проведения денежной реформы. Еще в 1888 г. Менелик, будучи ныгусом Шоа, поручил своему советнику швейцарцу Ильгу приобрести в Европе оборудование для чеканки монет. В новых условиях денежная реформа должна была распространиться на всю страну и способствовать укреплению центральной власти, государственного суверенитета и единства Эфиопии. Помимо этого собственная валюта была призвана сыграть важную роль в экономике страны, прежде всего в сфере торговли.
Первоначально предполагалось, что заботу о чеканке эфиопских монет возьмет на себя Италия. В соответствии со ст. 4 дополнительного соглашения к Уччиальскому договору от 1 октября 1889 г. предусматривалось, что император Эфиопии выпустит свои деньги, которые будут изготовляться в Италии [67, с. 31].
В условиях обострения итало-эфиопских отношений (см. ниже) предусмотренный путь осуществления денежной реформы оказался невозможен. Заказ на выпуск новых денег был передан французскому монетному двору. Сама реформа последовала за денонсацией в начале 1893 г. Уччиальского договора. Согласно сведениям Гэбрэ Сылласе, Менелик избрал для денежной реформы момент, когда ему необходимо было показать европейским державам, что Эфиопия не считает себя протекторатом Италии и, как любое независимое государство, обладает всеми необходимыми атрибутами суверенитета [81, т. 2, с. 402].
Началом денежной реформы стал императорский указ, который гласил: «С целью повысить престиж нашей страны, Эфиопии, и содействовать процветанию торговли я повелел изготовить новый талер... Для оплаты мелких товаров я также изготовил монеты достоинством в половину, четверть и восьмушку талера, равные половине, четверти и восьмушке старого талера (талера Марии-Терезии.— Авт.). В торговле принимайте новый талер наравне со старым. Того же, кто отказывается принимать [98] новый талер, схватите и приведите ко мне!» (цит по [213 с. 200]).
Новые эфиопские монеты появились впервые в 1894 г., однако количество их было крайне незначительным, около 200 тыс. талеров [315, с. 481]. Несмотря на неоднократные обращения Менелика к населению, ему не удалось добиться широкого внедрения новой денежной единицы. Подавляющее большинство населения страны настороженно относилось к ней и даже отказывалось принимать, предпочитая привычную монету — талер Марии-Терезии. Что же касается сельской глубинки, то здесь торговый обмен продолжал осуществляться на основе натуральных эквивалентов: соли, шкур животных и т. п. По словам М. де Коппе, европейцы, направлявшиеся во внутренние районы страны, вынуждены были брать с собой талеры Марии-Терезии, бруски соли, патроны и ткани [81, т. 2, с. 595].
Эта ситуация сохранялась в течение всего правления Менелика. На это, в частности, обращал внимание Гэбрэ Хыйуот Байкэдань в памфлете, относящемся по времени к последним годам этого императора: «...нынешние деньги нашего государства никуда не годятся. В них нет ни порядка, ни лада. В одной области деньгами служит соль, в другой — патроны. Поэтому, если государство не введет единый денежный порядок для всей Эфиопии, торговля не сможет процветать» [217, с. 138].
Таким образом, очередная попытка насаждения товарно-денежных отношений «сверху», волею монарха, потерпела фиаско. Значение денежной реформы в конкретных условиях середины 90-х годов XIX в. целесообразно рассматривать не в экономическом аспекте, а во внешнеполитическом, наряду с другими мероприятиями Менелика, направленными на объединение и упрочение независимости Эфиопии.
Важным моментом реформаторской деятельности Менелика было основание постоянной столицы эфиопского государства. С упадком в X в. Аксума роль центра страны в разное время принимали на себя Гондэр, Мэкэле, Анкобэр и др. Чаще же всего резиденциями эфиопских императоров служили огромные палаточные городки, которые и играли роль столицы страны. В этом наглядно проявлялась феодальная раздробленность Эфиопии, в ходе которой непрекращающиеся выступления феодалов вынуждали верховного правителя страны то и дело выступать в поход против мятежников.
Еще будучи ныгусом Шоа, Менелик решил основать столицу области в районе Энтото, где, по преданию, некогда находилась древняя столица императора Либнэ Дынгыля (1508—1540). Однако скорее всего в основе этого решения лежали не романтические, а практические соображения. По мнению М. де Коппе, выбор места объясняется тем, что из Энтото можно было легко достичь любого пункта в центральной части страны [81, т. 1, с. 163]. Тем не менее вскоре пришлось перевести столицу в другое место. По словам французского путешественника Мишеля, [99] «открытая ветрам, лишенная удобных подъездных путей и питьевой воды, гора Энтото представляла собой невозможное место для столицы» [102, с. 105]. Вскоре на склоне Энтото вблизи горячих источников было найдено другое место, где в 1882 г. началось строительство первых зданий постоянной столицы Эфиопии. По желанию жены Менелика Таиту ее назвали Аддис-Абебой (Новый цветок).
С 1889 г. после коронации Менелика новый город стал императорской резиденцией, средоточием веек процессов по централизации и модернизации эфиопской империи. Роль Аддис-Абебы в экономической жизни страны ярко обрисовал посетивший ее в конце XIX в. английский путешественник: «На базар в Аддис-Абебу привозят зерно и специи с оз. Тана, хлопок с берегов Голубого Нила, золото из Бени-Шангуля, мускус из страны галла. Соль, привозимая издалека, из Тыграя, является заменой талера. Прекрасные шаммы, тяжелые свертки шерстяной материи, ювелирные изделия и оружие, седельное снаряжение и плуги — все можно найти здесь. Фактически именно здесь вы можете почувствовать коммерческий пульс Абиссинии, получить возможность ознакомиться с внутренним состоянием ее развития и увидеть, что она хочет от иностранца и что она может дать взамен» [104, с. 108].
Аддис-Абеба стала и тем местом, откуда Менелик осуществлял руководство процессом присоединения к империи новых областей. Если раньше он определялся логикой борьбы правителя Шоа за императорский трон, то в условиях усиления «схватки за Африку» между империалистическими державами политика территориального расширения эфиопского государства стала определяться в значительной степени желанием правящих, кругов страны обеспечить территориальную целостность и политический суверенитет Эфиопии.
10 апреля 1891 г. Менелик направил европейским державам письмо, в котором заявил о своем намерении восстановить Эфиопию в ее прежних границах. В этом письме определялись исконные с эфиопской точки зрения границы империи, которые образовывали как бы круг, начинающийся несколько южнее Массауа на севере, проходящий в районе Фашоды на западе, оз. Рудольф — на юге и Асэба — на востоке. «Я не собираюсь оставаться равнодушным наблюдателем, в то время как далекие державы появляются с идеей раздела Африки»,— говорилось, в частности, в этом письме [18, ф. Политархив, д. 203,. л. 51]. Письмо императора было дипломатической акцией, призванной оградить эфиопские земли от посягательств колонизаторов. Присоединение новых территорий предотвращало захват империалистическими державами и препятствовало превращению окраинных областей в плацдарм для последующего наступления на саму Эфиопию.
В основе территориального расширения Эфиопии в последние десятилетия прошлого века лежали потребности, имевшие [100] вневременной характер, которые вытекали из самой природы феодального государства. В частности, традиционная система содержания армии, когда земельные участки являлись основным видом пожалования за службу, на протяжении всей истории Эфиопии побуждала правителей страны стремиться к присоединению новых земельных площадей. «Экспансия в южном направлении,— отмечает английский историк Дж. Маркакис,— явилась огромным благодеянием для знати. Расширение границ государства, увеличивавшее возможности для получения должностей, значительно расширяло класс помещиков-землевладельцев и вело к росту их земельных владений» [345, с. 90].
В период между воцарением Менелика на эфиопский трон и началом итало-эфиопской войны 1895—1896 гг. в состав эфиопского государства вошли обширные районы к югу и юго-западу, включая Конту и Кулло (1889 г.), Огаден, Бале и Сидамо (1891 г.), Камбата (1893 г.), Уоламо (1894 г.).
С процессом территориального расширения Эфиопии неразрывно связано создание гэббарной системы в присоединенных областях, представляющей собой эфиопскую разновидность крепостничества. Суть этой системы заключалась в выделении для прокормления солдат и императорских чиновников земли вместе с проживающими на ней крестьянами. Губернатор получал в свое распоряжение до 1 тыс. гэббаров, а воин, в зависимости от заслуг, от 10 до 20 гэббаров.
Часть земельных площадей завоеванных районов, примерно треть, оставлялась в руках местной знати, остальная делилась между воинами и короной. «Целью этих мероприятий были, во-первых, феодализация земельных отношений, что приводило к превращению местных правителей в феодалов и надежную опору новой власти и к закрепощению местного населения, а во-вторых, вознаграждение войска и снабжение его более чем достаточными средствами к существованию на местах новой службы» [247, с. 38].
В результате распределения земель и крепостных в южных областях образовались три социальные группы: безземельное крестьянство (гэббары), мелкие землевладельцы (местная знать и солдаты-завоеватели) и феодальная аристократия. По словам эфиопского историка, «завоеванные области юга, юго-запада и юго-востока составили оплот эфиопского феодального землевладения» [329, с. 30].
На территории вновь присоединенных областей строились кетема, укрепленные военные городки, с гарнизонами, в задачу которых входил не только контроль над местным населением, но и создание оборонительного заслона.
В результате расширения границ Эфиопия включила в себя ряд неамхарских племен и народностей. Национальная политика в отношении этой части населения отражала интересы амхарских феодалов, стремившихся к расширению сферы феодальной экслуатации нехристианского населения. [101]
Сущность административного, политического, социального и культурного вовлечения населения присоединенных областей в состав эфиопского государства обычно определяется как амхаризация. В действительности этот процесс носил «не столько этнический, сколько социальный характер, и шоанские воины (среди них были и амхара и оромо), расселенные по военным городкам и жившие за счет местного населения, проводили эту политику, защищая интересы не своих этнических групп, а господствующего класса феодальной Эфиопии» [247, с. 38].
В стремлении создать социальную опору среди местного населения центральные власти старались привить местной верхушке, в сотрудничестве с которой они были заинтересованы, собственную систему ценностной ориентации, главным элементом которой была христианская религия. При этом, хотя правящая верхушка страны и поощряла переход в христианскую веру, она отнюдь не стремилась форсировать этот процесс. В частности, новые власти вообще не вмешивались в религиозную практику мусульманской Джиммы, в соседней Лиму была сооружена лишь одна церковь для поселенцев амхара. В качестве примера можно привести и религиозную политику раса Мэконнына в Харэре [169, с. 396—397]. Такая предусмотрительность в отношении религиозных чувств мусульман была продиктована интересами эфиопского государства и сохранения его единства. В целом же, как отмечает эфиопский историк Таддэсэ Тамрат, «обращение покоренных народов предоставлялось естественному ходу событий. По мере укрепления контроля христиан жители завоеванных областей медленно и не всюду в равной степени вовлекались в орбиту новой религии» [398, с. 173].
Политика Менелика, направленная на «собирание» в единое целое эфиопских земель, с точки зрения государственных интересов имела прогрессивное значение для дальнейшего развития страны. В конце XIX в. Эфиопия представляла собой значительное по размерам и численности населения государство. В результате роста авторитета центральной власти резко сократилось число междоусобных войн и выступлений феодалов, что привело к определенной внутриполитической стабильности. Реформы, предпринятые императором накануне войны с Италией, несмотря на свою незавершенность, во многом способствовали успеху в борьбе за сохранение независимости.
Уччиальский договор 1889 г.
В Италии с удовлетворением восприняли провозглашение Менелика императором Эфиопии. Поддержка, которую итальянская дипломатия оказывала ныгусу Шоа в борьбе за политическую гегемонию в Эфиопии, позволяла надеяться, что наступило время получать дивиденды от затраченных усилий.
2 мая 1889 г. в местечке Уччиали (Вучале) между Эфиопией [102] и Италией был подписан договор о дружбе и торговле, в котором было немало выгодных статей для Италии. Так, Менелик признавал за Римом всю захваченную на севере страны территорию, включая Асмэру. По выражению С. Рубенсона, эта статья представляла собой как бы «свидетельство о рождении» новой итальянской колонии в Африке [383, с. 11]. Однако граница между итальянскими владениями и Эфиопией не была точно определена, и это устраивало итальянцев, рассчитывающих со временем передвинуть ее дальше на юг.
Наибольшую известность Уччиальскому договору принесла ст. 17, неидентичность амхарского и итальянского текстов которой в конечном счете привела к войне. В амхарском тексте говорилось: «Его Величество император Эфиопии может пользоваться услугами правительства Его Величества короля Италии для переговоров по всем делам, которые у него могут быть с другими державами или правительствами» [383, с. 69]. В итальянском же тексте вместо слова «может» было сказано «соглашается», что в Риме трактовалось как «должен». Это обстоятельство было использовано итальянской дипломатией как основание для объявления протектората Италии над Эфиопией. Действуя в соответствии с собственной логикой, в октябре 1889 г. Италия оповестила другие европейские державы об установлении этого протектората.
1 октября 1889 г. в Неаполе была подписана дополнительная конвенция к договору, содержавшая ряд серьезных уступок Италии. Наиболее важной из них было установление границы между итальянскими владениями и Эфиопией «на основе фактически существующего положения», что развязывало Италии руки в определении границ ее владений. В свою очередь, Италия предоставляла Менелику заем в 4 млн. лир [52, т. 2, с. 456].
Невыгодный для Эфиопии характер дополнительной конвенции очевиден. Отношение к ней правящих кругов Эфиопии определялось прежде всего сложным внутриполитическим положением страны: голодом и последовавшими за ним эпидемиями. Достаточно сказать, что к середине весны 1890 г. эфиопская армия потеряла примерно 15% своего состава — около 20 тыс. человек [81, т. 1, с. 291]. Кроме того, императорская казна нуждалась в средствах для закупки оружия.
Вполне естественно, что исходя из соответствующего положения конвенции итальянцы торопились максимально расширить свои владения, чтобы узаконить их потом «на основе фактически существующего положения». Об этом свидетельствуют, в частности, инструкции премьер-министра Италии Криспи: «Необходимо... чтобы Балдиссера (командующий итальянскими войсками.— Авт.) доводил до конца свое дело и... оккупировал пункты, которые стратегически и политически нам нужны» (цит. по [282, с. 382]).
В августе 1890 г. выявились расхождения между итальянским и амхарским текстами ст. 17 Уччиальского договора. В [103] Эфиопии об этом узнали из ответа королевы Виктории на одно из писем Менелика, в котором королева сообщала, что «мы передадим правительству нашего друга короля Италии копии письма Вашего Величества и наш ответ» [95, с. 405].
Последовавшие за этим шаги эфиопского императора с целью исправить допущенную итальянской стороной ошибку ни к чему не привели. 12 февраля 1893 г. Эфиопия денонсировала Уччиальский договор, о чем оповестила европейские державы.
По мере обострения итало-эфиопских отношений римская дипломатия обратилась к испытанному приему. В новых условиях на смену «шоанской политике» пришла «тыграйская политика», суть которой заключалась в поддержке Италией тыграйских феодалов в их борьбе с центральной властью. В инструкции правительства Рудини, сменившего в 1891 г. Криспи, администрации созданной в 1890 г. Эритреи предписывалось поддерживать дружеские отношения с вождями тыграйской оппозиции императору, дружба которых, по словам итальянского премьер-министра, была необходима для создания «буфера между нами и Шоа и установления постоянного барьера между севером и югом Абиссинии, который необходим для безопасности Эритреи» [91, с. 17].
Заигрывания итальянцев с Мэнгэшой, несостоявшимся императором Эфиопии, который возглавил тыграйскую оппозицию, не прошли мимо внимания Менелика. Опираясь на поддержку духовенства и патриотически настроенных элементов тыграйской верхушки, он принудил Мэнгэшу явиться в июне 1894 г. в Аддис-Абебу с камнем на шее — традиционным знаком полного признания над собой власти императора (подробнее см. [246, с. 195—197]). Падение Тыграя, последней твердыни феодальной оппозиции, знаменовало собой значительную степень консолидации эфиопского государства накануне решающей схватки в борьбе с итальянским империализмом.
Дата: 2019-05-28, просмотров: 230.