Получив известие о гибели императора Иоханныса, Мене­лик незамедлительно провозгласил себя верховным правителем страны. Продвигаясь во главе своей армии на север, он быстро поставил под свой контроль области Уолло, Ласта, Годжам, Иеджу и Бэгемдыр. Поскольку правители этих областей хорошо осознавали соотношение сил в стране, никто из них не оказал серьезного сопротивления.

Угроза планам нового императора могла исходить лишь из Тыграя, правитель которой, Мэнгэша, формально являлся пре­емником Иоханныса. Однако тыграйские феодалы, армии кото­рых были достаточно потрепаны в последнем бою с махдистами при Мэтэме, постарались лишь укрепиться в своих северных владениях. Что же до Менелика, то немедленное подчинение Тыграя не входило в его планы. Фактически эта область ока­залась как бы между двумя жерновами: с одной стороны, без­опасности местных феодалов угрожала все возраставшая актив­ность Италии, с другой — императорская армия. Менелик не без оснований полагал, что продвижение итальянцев в глубь Тыграя вынудит феодалов этой области искать защиту у вер­ховной власти. И действительно, в марте 1890 г. Тыграй фор­мально признал власть императора.

Коронация Менелика 3 ноября 1889 г. произошла не в Аксуме, традиционном месте коронования эфиопских императоров, а в столице Шоа Энтото, что означало начало шоанского периода в политической жизни страны. Отсюда и начались реформы, озна­меновавшие первые годы правления Менелика в качестве ца­ря царей Эфиопии. Они были прежде всего вызваны необходи­мостью ликвидации сложной ситуации, сложившейся в стране в начале 90-х годов прошлого века. Часть ее территории остава­лась под контролем итальянских колонизаторов и рассматрива­лась ими как плацдарм для дальнейших захватов, некоторые северные области, в частности Бэгемдыр и Сымен, по-прежнему подвергались вторжениям махдистов. [95]

Страна переживала и небывалые экономические трудности. Вспыхнувшая в 1889 г. эпизоотия резко сократила поголовье скота, и многие земельные площади остались невозделанными. В результате начался великий голод.

Ужасающую картину Эфиопии тех лет приводит в своем от­чете русский путешественник В. Машков, находившийся в этой стране в 1891 г.: «В первое мое путешествие по Абиссинии мне пришлось прожить в Анкобере несколько месяцев. Я хорошо знал его окрестности. Они представляли собой обетованную землю, что называется, текущую млеком и медом. Но теперь страна стала неузнаваемой. От голода и эпидемий она потеря­ла большую часть своего населения, оставшиеся же в живых обратились в нищих... Постигшие страну несчастия начались еще в 1889 году эпизоотией. Пал весь крупный рогатый скот. Пахать стало не на чем... Появился страшный голод и сопро­вождающие его эпидемии... Потрясающие картины, которым мы были очевидцами, навсегда останутся в нашей памяти» [18, ф. Политархив, д. 2008, л. 144—145]. Афэуорк Гэбрэ Ийесус сообщает, что тогда были нередки случаи людоедства [84, с. 41]. Сложившаяся ситуация требовала решительных действий, обусловленных, помимо прочего, и объективными задачами, стоящими перед верховной властью в укреплении государства.

Уже в первый год своего правления Менелик приступил к реорганизации административной системы, используя для этой цели шоанский опыт. Суть реформы заключалась в замене ме­стных правителей чиновниками, назначаемыми самим импера­тором. Введение этой системы означало первые шаги по пути к конечной цели эфиопского монарха — созданию абсолютистско­го государства.

В соответствии с новой административной системой вся стра­на была разделена на провинции, во главе которых находился назначаемый из центра губернатор, наделенный обширными полномочиями. Провинции разделялись на районы, а те, в свою очередь, на округа. Еще более мелкой административной едини­цей была адди, группа деревень, а самой мелкой — деревня, где административная власть принадлежала чыкка-шуму, деревенскому старосте [376, с. 117].

Вместе с тем следует отметить, что в ряде случаев принцип замены местных правителей чиновниками из центра не был осу­ществлен. Во избежание конфликта с наиболее мощными на­следственными правителями император шел на сохранение тра­диционной системы власти, однако при этом местный феодал правил уже не в силу своих исконных прав, а по назначению императора. Так, в Годжаме у кормила власти был оставлен ныгус Тэкле Хайманот.

Введение новой административной системы не внесло особых изменений в самый порядок управления: назначенные из центра администраторы обладали теми же полномочиями, что и преж­ние наследственные правители. Точно так же она не изменила [96] феодально-иерархического характера отношений на администра­тивной лестнице, когда каждый чиновник подчинялся лишь своему непосредственному начальнику. Поэтому любое распо­ряжение императора должно было пройти через все ступеньки этой административной лестницы: от губернатора провинции до деревенского старосты, что требовало немалого времени.

В целом же административная реформа Менелика II сыгра­ла важную роль в процессе консолидации эфиопского государ­ства. Благодаря ее введению стало создаваться положение, по­чти полностью исключавшее междоусобные войны и мятежи феодалов против центральной власти.

Укрепление центральной власти на местах позволило перей­ти к осуществлению военной реформы. Содержание армии ло­жилось тяжелым бременем на крестьянство. Не получавший жалованья эфиопский солдат требовал от земледельца кров и пищу, забирая порой у крестьянина все, что тот имел. Большин­ство людей нашей страны, что зовутся солдатами,— сетует Гэбрэ-Хыйуот Байкэдань,— ничего не делают, а только разгу­ливают по площади и едят хлеб, заработанный трудом несчаст­ных крестьян» [87, с. 13]. Солдатские грабежи мирного населе­ния стали привычными элементами жизни эфиопского общества.

В условиях голода и хозяйственной разрухи начала 90-х го­дов такой порядок вступил в противоречие с интересами госу­дарства. Не регламентированные поборы со стороны солдат до крайности усугубили бедственное положение крестьян и привели к тому, что армию нечем было кормить.

Выход из положения Менелик усмотрел в замене системы постоя введением налога на содержание армии. В октябре 1892 г. был издан императорский указ, согласно которому сол­датам запрещалось размещаться в домах крестьян и требовать от них пропитания. Вместо этого крестьяне были обложены спе­циальным налогом в размере ¹/₁₀ урожая [81, т. 1, с. 325; 294, с. 172—173]. Этот налог получил название «асрат» (десятина).

Действие нового налога проявилось не сразу, но постепенно он привел к улучшению снабжения армии, поскольку в извест­ной степени гарантировал государству получение определенно­го количества продовольствия, необходимого для содержания войска. В соответствии с указом императора во многих районах страны были созданы государственные зернохранилища. Так, во время итало-эфиопской войны 1895—1896 гг. императорская армия на первых порах получала продовольствие из зернохра­нилищ на территории Уолло.

Перевод армии, хотя и не полностью, на государственное содержание дал возможность не только поднять дисциплину в войсках, но и сделать шаг вперед по пути создания постоянной армии. Хотя в целом этот процесс получил свое завершение при Хайле Селассие I, в правление Менелика были сформированы постоянно действующие отряды воинов, дислоцированные в от­дельных провинциях. В условиях осуществления административной [97] реформы император меньше опасался выступления воин­ских подразделений провинций против центральной власти. Кроме того, получавшие довольствие из государственных зерно­хранилищ солдаты уже в меньшей степени зависели от своего местного начальства.

Помимо военной стороны дела замена постоя десятиной в известной мере способствовала и улучшению экономического положения в стране. Если раньше страх земледельца лишиться последних припасов продовольствия служил тормозом к повы­шению производительности труда, то в новых условиях он полу­чил стимул для расширения своего хозяйства. Эфиопский иссле­дователь форм землевладения и землепользования Махтэмэ Сылласе Уольдэ Мэскэль в связи с этим отмечал, что «новая система удовлетворяла и солдат и крестьян, которые получили возможность жить и работать, не опасаясь больше за себя» [339, с. 295].

Впервые с времен аксумских царей была предпринята попыт­ка проведения денежной реформы. Еще в 1888 г. Менелик, бу­дучи ныгусом Шоа, поручил своему советнику швейцарцу Ильгу приобрести в Европе оборудование для чеканки монет. В новых условиях денежная реформа должна была распространиться на всю страну и способствовать укреплению центральной власти, государственного суверенитета и единства Эфиопии. Помимо этого собственная валюта была призвана сыграть важную роль в экономике страны, прежде всего в сфере торговли.

Первоначально предполагалось, что заботу о чеканке эфиоп­ских монет возьмет на себя Италия. В соответствии со ст. 4 до­полнительного соглашения к Уччиальскому договору от 1 ок­тября 1889 г. предусматривалось, что император Эфиопии вы­пустит свои деньги, которые будут изготовляться в Италии [67, с. 31].

В условиях обострения итало-эфиопских отношений (см. ни­же) предусмотренный путь осуществления денежной реформы оказался невозможен. Заказ на выпуск новых денег был пере­дан французскому монетному двору. Сама реформа последовала за денонсацией в начале 1893 г. Уччиальского договора. Со­гласно сведениям Гэбрэ Сылласе, Менелик избрал для денеж­ной реформы момент, когда ему необходимо было показать европейским державам, что Эфиопия не считает себя протектора­том Италии и, как любое независимое государство, обладает всеми необходимыми атрибутами суверенитета [81, т. 2, с. 402].

Началом денежной реформы стал императорский указ, кото­рый гласил: «С целью повысить престиж нашей страны, Эфио­пии, и содействовать процветанию торговли я повелел изгото­вить новый талер... Для оплаты мелких товаров я также изго­товил монеты достоинством в половину, четверть и восьмушку талера, равные половине, четверти и восьмушке старого талера (талера Марии-Терезии.— Авт.). В торговле принимайте новый талер наравне со старым. Того же, кто отказывается принимать [98] новый талер, схватите и приведите ко мне!» (цит по [213 с. 200]).

Новые эфиопские монеты появились впервые в 1894 г., одна­ко количество их было крайне незначительным, около 200 тыс. талеров [315, с. 481]. Несмотря на неоднократные обращения Менелика к населению, ему не удалось добиться широкого внедрения новой денежной единицы. Подавляющее большинство населения страны настороженно относилось к ней и даже отка­зывалось принимать, предпочитая привычную монету — талер Марии-Терезии. Что же касается сельской глубинки, то здесь торговый обмен продолжал осуществляться на основе натураль­ных эквивалентов: соли, шкур животных и т. п. По словам М. де Коппе, европейцы, направлявшиеся во внутренние районы страны, вынуждены были брать с собой талеры Марии-Терезии, бруски соли, патроны и ткани [81, т. 2, с. 595].

Эта ситуация сохранялась в течение всего правления Мене­лика. На это, в частности, обращал внимание Гэбрэ Хыйуот Байкэдань в памфлете, относящемся по времени к последним годам этого императора: «...нынешние деньги нашего государст­ва никуда не годятся. В них нет ни порядка, ни лада. В одной области деньгами служит соль, в другой — патроны. Поэтому, если государство не введет единый денежный порядок для всей Эфиопии, торговля не сможет процветать» [217, с. 138].

Таким образом, очередная попытка насаждения товарно-де­нежных отношений «сверху», волею монарха, потерпела фиаско. Значение денежной реформы в конкретных условиях середины 90-х годов XIX в. целесообразно рассматривать не в экономи­ческом аспекте, а во внешнеполитическом, наряду с другими мероприятиями Менелика, направленными на объединение и упро­чение независимости Эфиопии.

Важным моментом реформаторской деятельности Менелика было основание постоянной столицы эфиопского государства. С упадком в X в. Аксума роль центра страны в разное время при­нимали на себя Гондэр, Мэкэле, Анкобэр и др. Чаще же всего резиденциями эфиопских императоров служили огромные пала­точные городки, которые и играли роль столицы страны. В этом наглядно проявлялась феодальная раздробленность Эфиопии, в ходе которой непрекращающиеся выступления феодалов вы­нуждали верховного правителя страны то и дело выступать в поход против мятежников.

Еще будучи ныгусом Шоа, Менелик решил основать столицу области в районе Энтото, где, по преданию, некогда находилась древняя столица императора Либнэ Дынгыля (1508—1540). Од­нако скорее всего в основе этого решения лежали не романти­ческие, а практические соображения. По мнению М. де Коппе, выбор места объясняется тем, что из Энтото можно было легко достичь любого пункта в центральной части страны [81, т. 1, с. 163]. Тем не менее вскоре пришлось перевести столицу в дру­гое место. По словам французского путешественника Мишеля, [99] «открытая ветрам, лишенная удобных подъездных путей и питьевой воды, гора Энтото представляла собой невозможное место для столицы» [102, с. 105]. Вскоре на склоне Энтото вблизи горячих источников было найдено другое место, где в 1882 г. началось строительство первых зданий постоянной сто­лицы Эфиопии. По желанию жены Менелика Таиту ее назвали Аддис-Абебой (Новый цветок).

С 1889 г. после коронации Менелика новый город стал им­ператорской резиденцией, средоточием веек процессов по цен­трализации и модернизации эфиопской империи. Роль Аддис-Абебы в экономической жизни страны ярко обрисовал посетив­ший ее в конце XIX в. английский путешественник: «На базар в Аддис-Абебу привозят зерно и специи с оз. Тана, хлопок с бере­гов Голубого Нила, золото из Бени-Шангуля, мускус из страны галла. Соль, привозимая издалека, из Тыграя, является заменой талера. Прекрасные шаммы, тяжелые свертки шерстяной мате­рии, ювелирные изделия и оружие, седельное снаряжение и плу­ги — все можно найти здесь. Фактически именно здесь вы мо­жете почувствовать коммерческий пульс Абиссинии, получить возможность ознакомиться с внутренним состоянием ее разви­тия и увидеть, что она хочет от иностранца и что она может дать взамен» [104, с. 108].

Аддис-Абеба стала и тем местом, откуда Менелик осущест­влял руководство процессом присоединения к империи новых областей. Если раньше он определялся логикой борьбы прави­теля Шоа за императорский трон, то в условиях усиления «схватки за Африку» между империалистическими державами политика территориального расширения эфиопского государства стала определяться в значительной степени желанием правящих, кругов страны обеспечить территориальную целостность и поли­тический суверенитет Эфиопии.

10 апреля 1891 г. Менелик направил европейским державам письмо, в котором заявил о своем намерении восстановить Эфиопию в ее прежних границах. В этом письме определялись исконные с эфиопской точки зрения границы империи, которые образовывали как бы круг, начинающийся несколько южнее Массауа на севере, проходящий в районе Фашоды на западе, оз. Рудольф — на юге и Асэба — на востоке. «Я не собираюсь оставаться равнодушным наблюдателем, в то время как дале­кие державы появляются с идеей раздела Африки»,— говори­лось, в частности, в этом письме [18, ф. Политархив, д. 203,. л. 51]. Письмо императора было дипломатической акцией, при­званной оградить эфиопские земли от посягательств колониза­торов. Присоединение новых территорий предотвращало захват империалистическими державами и препятствовало превраще­нию окраинных областей в плацдарм для последующего насту­пления на саму Эфиопию.

В основе территориального расширения Эфиопии в послед­ние десятилетия прошлого века лежали потребности, имевшие [100] вневременной характер, которые вытекали из самой природы феодального государства. В частности, традиционная система содержания армии, когда земельные участки являлись основ­ным видом пожалования за службу, на протяжении всей исто­рии Эфиопии побуждала правителей страны стремиться к при­соединению новых земельных площадей. «Экспансия в южном направлении,— отмечает английский историк Дж. Маркакис,— явилась огромным благодеянием для знати. Расширение границ государства, увеличивавшее возможности для получения дол­жностей, значительно расширяло класс помещиков-землевла­дельцев и вело к росту их земельных владений» [345, с. 90].

В период между воцарением Менелика на эфиопский трон и началом итало-эфиопской войны 1895—1896 гг. в состав эфиоп­ского государства вошли обширные районы к югу и юго-западу, включая Конту и Кулло (1889 г.), Огаден, Бале и Сидамо (1891 г.), Камбата (1893 г.), Уоламо (1894 г.).

С процессом территориального расширения Эфиопии нераз­рывно связано создание гэббарной системы в присоединенных областях, представляющей собой эфиопскую разновидность кре­постничества. Суть этой системы заключалась в выделении для прокормления солдат и императорских чиновников земли вме­сте с проживающими на ней крестьянами. Губернатор получал в свое распоряжение до 1 тыс. гэббаров, а воин, в зависимости от заслуг, от 10 до 20 гэббаров.

Часть земельных площадей завоеванных районов, примерно треть, оставлялась в руках местной знати, остальная делилась между воинами и короной. «Целью этих мероприятий были, во-первых, феодализация земельных отношений, что приводило к превращению местных правителей в феодалов и надежную опору новой власти и к закрепощению местного населения, а во-вторых, вознаграждение войска и снабжение его более чем достаточными средствами к существованию на местах новой службы» [247, с. 38].

В результате распределения земель и крепостных в южных областях образовались три социальные группы: безземельное крестьянство (гэббары), мелкие землевладельцы (местная знать и солдаты-завоеватели) и феодальная аристократия. По словам эфиопского историка, «завоеванные области юга, юго-запада и юго-востока составили оплот эфиопского феодального землевла­дения» [329, с. 30].

На территории вновь присоединенных областей строились кетема, укрепленные военные городки, с гарнизонами, в задачу которых входил не только контроль над местным населением, но и создание оборонительного заслона.

В результате расширения границ Эфиопия включила в себя ряд неамхарских племен и народностей. Национальная полити­ка в отношении этой части населения отражала интересы амхарских феодалов, стремившихся к расширению сферы феодаль­ной экслуатации нехристианского населения. [101]

Сущность административного, политического, социального и культурного вовлечения населения присоединенных областей в состав эфиопского государства обычно определяется как амхаризация. В действительности этот процесс носил «не столько этнический, сколько социальный характер, и шоанские воины (среди них были и амхара и оромо), расселенные по военным городкам и жившие за счет местного населения, проводили эту политику, защищая интересы не своих этнических групп, а гос­подствующего класса феодальной Эфиопии» [247, с. 38].

В стремлении создать социальную опору среди местного на­селения центральные власти старались привить местной верхуш­ке, в сотрудничестве с которой они были заинтересованы, соб­ственную систему ценностной ориентации, главным элементом которой была христианская религия. При этом, хотя правящая верхушка страны и поощряла переход в христианскую веру, она отнюдь не стремилась форсировать этот процесс. В частности, новые власти вообще не вмешивались в религиозную практику мусульманской Джиммы, в соседней Лиму была сооружена лишь одна церковь для поселенцев амхара. В качестве примера можно привести и религиозную политику раса Мэконнына в Ха­рэре [169, с. 396—397]. Такая предусмотрительность в отноше­нии религиозных чувств мусульман была продиктована интере­сами эфиопского государства и сохранения его единства. В це­лом же, как отмечает эфиопский историк Таддэсэ Тамрат, «об­ращение покоренных народов предоставлялось естественному ходу событий. По мере укрепления контроля христиан жители завоеванных областей медленно и не всюду в равной степени вовлекались в орбиту новой религии» [398, с. 173].

Политика Менелика, направленная на «собирание» в единое целое эфиопских земель, с точки зрения государственных инте­ресов имела прогрессивное значение для дальнейшего развития страны. В конце XIX в. Эфиопия представляла собой значитель­ное по размерам и численности населения государство. В ре­зультате роста авторитета центральной власти резко сократи­лось число междоусобных войн и выступлений феодалов, что привело к определенной внутриполитической стабильности. Ре­формы, предпринятые императором накануне войны с Италией, несмотря на свою незавершенность, во многом способствовали успеху в борьбе за сохранение независимости.

Уччиальский договор 1889 г.

В Италии с удовлетворением восприняли провозглашение Менелика императором Эфиопии. Поддержка, которую италь­янская дипломатия оказывала ныгусу Шоа в борьбе за полити­ческую гегемонию в Эфиопии, позволяла надеяться, что на­ступило время получать дивиденды от затраченных усилий.

2 мая 1889 г. в местечке Уччиали (Вучале) между Эфиопией [102] и Италией был подписан договор о дружбе и торговле, в кото­ром было немало выгодных статей для Италии. Так, Менелик признавал за Римом всю захваченную на севере страны терри­торию, включая Асмэру. По выражению С. Рубенсона, эта статья представляла собой как бы «свидетельство о рождении» новой итальянской колонии в Африке [383, с. 11]. Однако гра­ница между итальянскими владениями и Эфиопией не была точно определена, и это устраивало итальянцев, рассчитываю­щих со временем передвинуть ее дальше на юг.

Наибольшую известность Уччиальскому договору принесла ст. 17, неидентичность амхарского и итальянского текстов кото­рой в конечном счете привела к войне. В амхарском тексте го­ворилось: «Его Величество император Эфиопии может пользо­ваться услугами правительства Его Величества короля Италии для переговоров по всем делам, которые у него могут быть с другими державами или правительствами» [383, с. 69]. В итальянском же тексте вместо слова «может» было сказано «соглашается», что в Риме трактовалось как «должен». Это об­стоятельство было использовано итальянской дипломатией как основание для объявления протектората Италии над Эфиопией. Действуя в соответствии с собственной логикой, в октябре 1889 г. Италия оповестила другие европейские державы об ус­тановлении этого протектората.

1 октября 1889 г. в Неаполе была подписана дополнитель­ная конвенция к договору, содержавшая ряд серьезных уступок Италии. Наиболее важной из них было установление границы между итальянскими владениями и Эфиопией «на основе фак­тически существующего положения», что развязывало Италии руки в определении границ ее владений. В свою очередь, Ита­лия предоставляла Менелику заем в 4 млн. лир [52, т. 2, с. 456].

Невыгодный для Эфиопии характер дополнительной конвен­ции очевиден. Отношение к ней правящих кругов Эфиопии оп­ределялось прежде всего сложным внутриполитическим положе­нием страны: голодом и последовавшими за ним эпидемиями. Достаточно сказать, что к середине весны 1890 г. эфиопская ар­мия потеряла примерно 15% своего состава — около 20 тыс. че­ловек [81, т. 1, с. 291]. Кроме того, императорская казна нуж­далась в средствах для закупки оружия.

Вполне естественно, что исходя из соответствующего поло­жения конвенции итальянцы торопились максимально расши­рить свои владения, чтобы узаконить их потом «на основе фак­тически существующего положения». Об этом свидетельствуют, в частности, инструкции премьер-министра Италии Криспи: «Необходимо... чтобы Балдиссера (командующий итальянскими войсками.— Авт.) доводил до конца свое дело и... оккупировал пункты, которые стратегически и политически нам нужны» (цит. по [282, с. 382]).

В августе 1890 г. выявились расхождения между итальян­ским и амхарским текстами ст. 17 Уччиальского договора. В [103] Эфиопии об этом узнали из ответа королевы Виктории на одно из писем Менелика, в котором королева сообщала, что «мы пе­редадим правительству нашего друга короля Италии копии письма Вашего Величества и наш ответ» [95, с. 405].

Последовавшие за этим шаги эфиопского императора с целью исправить допущенную итальянской стороной ошибку ни к чему не привели. 12 февраля 1893 г. Эфиопия денонсировала Уччиальский договор, о чем оповестила европейские державы.

По мере обострения итало-эфиопских отношений римская ди­пломатия обратилась к испытанному приему. В новых условиях на смену «шоанской политике» пришла «тыграйская политика», суть которой заключалась в поддержке Италией тыграйских феодалов в их борьбе с центральной властью. В инструкции правительства Рудини, сменившего в 1891 г. Криспи, админи­страции созданной в 1890 г. Эритреи предписывалось поддер­живать дружеские отношения с вождями тыграйской оппозиции императору, дружба которых, по словам итальянского премьер-министра, была необходима для создания «буфера между нами и Шоа и установления постоянного барьера между севером и югом Абиссинии, который необходим для безопасности Эритреи» [91, с. 17].

Заигрывания итальянцев с Мэнгэшой, несостоявшимся импе­ратором Эфиопии, который возглавил тыграйскую оппозицию, не прошли мимо внимания Менелика. Опираясь на поддержку духовенства и патриотически настроенных элементов тыграйской верхушки, он принудил Мэнгэшу явиться в июне 1894 г. в Ад­дис-Абебу с камнем на шее — традиционным знаком полного признания над собой власти императора (подробнее см. [246, с. 195—197]). Падение Тыграя, последней твердыни феодальной оппозиции, знаменовало собой значительную степень консоли­дации эфиопского государства накануне решающей схватки в борьбе с итальянским империализмом.