Как в период научно-технической культуры изменилось видоспецифичное поведение человека?

Из восьми выделенных мною характеристик, несомнен­но, менее всего изменились религия и искусство, и религия даже менее, чем искусство,— стремление человека с по­мощью религии обрести мир, спокойствие и бессмертие в общем хаосе и быстротечности жизни все еще сохраня­ется. Пусть наука и подорвала основы различных рели­гиозных учений, пусть наши ценности стали секуляри­зованными, а наши общественные системы более спло­ченными, ограничив тем самым роль церкви, все-таки во всех странах религия продолжает влиять на поведение людей, поддерживая традиционное миропонимание. По­хоже, что в последнее время, когда выявилась общая угро­за существованию человечества, влияние религии даже усилилось.

В нашу материалистическую эпоху не ослабло и стрем­ление к красоте, выражающее себя в искусстве, хотя само оно и изменилось. Когда искусство перестало быть достоянием узкого круга и вышло на массовую орбиту, оно и в музыке, и в литературе, и в театре, и в живописи, и в архитектуре изменило свои выразительные средства. Натиск научно-технической культуры наложил свою пе­чать и на произведения современного искусства. Однако стремление к красоте, ясности и гармонии, по-видимому, настолько прочно укоренилось в нашей информационной системе, что наши представления о прекрасном остались во многом вечными и неизменными. Погоня научно-тех­нического человека за изобилием материальных благ не мешает ему наслаждаться бессмертными творениями Праксителя и Леонардо, Шекспира и Моцарта. Религия и искусство бросают вызов времени.

Язык как средство коммуникации чутко отражает из­менения, происшедшие в нашем информационном разви­тии. Напомним, что Моно охарактеризовал коммуникацию

229

при помощи символов как выбор, появившийся перед человеком на начальной ступени эволюции, который, бу­дучи сделан, открыл принципиально новые направления эволюции. Культурная эволюция как процесс изменения всегда зависела от коммуникации, которая сейчас участ­вует во всем, что относится к человеческому поведению. В научно-технической культуре человек, даже не осозна­вая этого, постоянно выступает одновременно как объект и как субъект коммуникации.

В прежних культурах социальное взаимодействие и обмен знаниями и опытом были ограниченны. На протяже­нии своей жизни человек мог разговаривать и обменивал­ся мыслями с несколькими десятками, может быть, сотнями людей, и это был предел его общения. При совре­менной технике мы являемся частью огромной общей ком­муникационной системы, напряженной, расширяющейся и усложняющейся с каждым днем. Мы еще не осознали важности этих глубоких перемен.

Что значит для развития информации и человеческого поведения тот факт, что для детей первым окном в мир зачастую становится телевизионный экран, перед которым миллионы ребят проводят столько же времени, сколько и в классах? Насколько важно для использования научных знаний то, что их результаты могут теперь в полном объеме передаваться по системам коммуникации? Или тот факт, что при написании этой книги я смог получить почти все, что было опубликовано в разных странах на тему о человеческом поведении?

Развитие коммуникации не должно по крайней мере служить препятствием для информационного развития или последовательного развития нашего поведения. Наши коммуникационные средства гибко служат человеку неза­висимо от того, как он намерен изменить свое поведение.

Семейные отношения между мужчиной и женщиной до некоторой степени утратили свое прежнее значение как созданные преимущественно для функции размножения. Благодаря снижению детской смертности и сокращению рождаемости последняя беременность у женщин сейчас наступает приблизительно на 10 лет раньше, чем в XIX веке. Большинство женщин репродуктивного возраста в наши дни работают вне дома, и как мужчины, так и женщины больше, чем прежде, находятся вне круга семьи, что, возможно, повлияло на прочность брачных связей и увеличило число разводов. Однако независимо от происшедших перемен созданная биологической эволю-

230

цией нуклеарная семья сохранила свою естественную роль основной единицы человеческой социальной системы.

Хотя на индивидуальном уровне и любовь, и сек­суальные связи приобрели большую свободу, на уровне общества конкретные изменения сделали социальную жизнь более сплоченной. В некоторых наиболее развитых странах социальная и социально-политическая системы связали их граждан в общество благосостояния, берущее на себя ответственность за все внешние факторы риска. В конечном счете рост солидарности есть часть культур­ной эволюции. Пробуждение международной солидарности произошло в последние несколько десятилетий. Похоже, однако, что до сих пор возросший и принявший глобаль­ный характер обмен информацией побуждает страны заботиться больше о своих собственных национальных интересах, нежели об общих интересах всех стран.

Конкуренция, борьба за власть и война как свойства поведения вознеслись на гребне эволюции. С ускорением темпов культурной эволюции происходит что-то вроде обострения жажды власти. Как биологический вид мы испытываем большее стремление соревноваться и одоле­вать, чем когда-либо в прошлом. Наблюдение за про­исходящей конкуренцией и борьбой за власть, кажется, показывает, что в нашем эволюционном процессе основы для изменений стали более широкими и демократич­ными. Пока медленно растущий излишек попадал только в руки правителей, церкви, военачальников, помещиков и купцов, конкуренция и борьба за власть тоже замыкалась в этом сравнительно узком кругу. Научно-техническая культура вовлекла в борьбу за личное продвижение и успех более широкие массы. Когда граждане осознали, что государство черпает свое могущество в народе, они сами стали требовать обеспечивающих их жизнь пере­мен и действовать во имя их достижения.

Следовательно, как граждане, мы сами участвуем в создании столь характерной для нашего времени лихора­дочной атмосферы конкуренции и погони за властью. Мы можем достичь и сохранить высокий статус и власть в политике, экономике и других сферах только путем оже­сточенной конкуренции. Поскольку наверху есть место лишь для немногих из тех, кто алчет власти, мы соз­даем все новые и новые сферы, в которых можно до­биться положения и признания. И конкуренция, в кото­рой мы участвуем на протяжении всей жизни, и все усложняющаяся организация общества являются выраже-

231

нием нашей активности в отношении этого связанного с властью аспекта научно-технической культуры.

Насилие и война сейчас неизменно вступают в про­тиворечие с целями нашего поведения. Накопление и вспышки индивидуальной агрессивности, по-видимому, являются неизбежным продуктом жестокой конкуренции и интенсивных перемен. Никакие усилия в области вос­питания и образования не в состоянии справиться с элементами, насилия, присутствующими в поведении ны­нешней молодежи. Но коллективное насилие, война, бесспорно, теряет свое значение альтернативного пове­дения. Две мировые войны, приведшие к падению коло­ниализма, уходят все дальше в прошлое. Время от вре­мени еще вспыхивают локальные войны, продолжается гонка вооружений, но тем не менее война становится пережитком в системе поведения эпохи научно-техничес­кой культуры.

Война отступила, так как она стала помехой эволю­ции. В свое время римляне получили реальную выгоду от добычи, которую Цезарь привез из Галлии, и благо­даря этому упрочили свое существование. А кто выиграл от войны 1939—1945 годов? Чье существование она укрепила? Мы все признаем и понимаем, что времена войн прошли. Мы больше никого не можем покорить или что-нибудь выиграть от войны. Тем не менее мы все еще боимся друг друга, на нас наводит страх оружие, находящееся в распоряжении других. Поэтому мы все вовлечены в гонку вооружений. Война все еще держит нас в плену страха.

В этом контексте я хочу подчеркнуть лишь то, что я считаю имеющим величайшую эволюционную значи­мость для современного поведения в сфере экономики и в общественной системе. Это, во-первых, наш ориенти­рованный на рост способ производства и, во-вторых, ме­няющийся характер нашей общественной системы.

Независимо от того, капиталистической или социали­стической является наша общественная система, мы все приняли основанный на росте способ производства. Это неизбежно привело нас к ситуации, в которой, при уве­личивающемся использовании природных ресурсов, мы, и социалисты, и капиталисты, вынуждены преодолевать новые проблемы, требующие совместных решений и дей­ствий. Поскольку стратегия роста и возрастающее исполь­зование природных ресурсов могут автоматически переме­стить центр внимания с националистических позиций к

232

международному принятию решений, наши общественные системы будут находиться в состоянии постоянного изме­нения.

Всякий поборник капитализма или социализма не дол­жен отказывать себе в удовольствии вспомнить, что пред­ставляли собой евро-американские система производства и общество сто лет назад. Возможно, это бы умерило нашу преданность существующим системам и заставило понять, что и они невечны. Когда человек научно-технической культуры в конце концов осознает себя продуктом при­роды, существом, обладающим разумом, и в результате этого приведет свои основные функции в постоянное соот­ветствие с природой, тогда, наверное, современный капи­тализм и современный социализм станут безвозврат­ными реликтами прошлого.

Ничто не может остановить прогресс науки и техники. Завоевания культурной эволюции явственным образом ба­зируются на прочных завоеваниях науки и информации, мастерства и техники. Поскольку сила, движущая вперед науку и технику, не иссякнет, сам человек с его способ­ностью к ускоряющимся перестройкам поведения не может быть непреодолимым препятствием научному про­грессу.

Описанные мною видоспецифичные характеристики по­ведения людей менее пригодны для освещения общих черт научно-технической культуры, чем для описания более ранних периодов, так как они, как представляется, срав­нительно мало объясняют глубокие изменения, происшед­шие в ходе культурной эволюции. Разумеется, они пред­ставили для поведения человека более широкий простор, но соответствующие поведенческие изменения могут быть поняты и объяснены прежде всего как изменения в основ­ных функциях, когда стремительное развитие информации заставило добывающее пищу, размножающееся и ищущее безопасности человечество предпринять быстрые меры для обеспечения своей жизни. В этом суть процесса уско­рения.

В этом, как кажется, и состоит парадокс. Почему основные функции приобрели особое значение именно сейчас, когда мы, казалось бы, все дальше и дальше отсто­им от нашего животного происхождения? Не должны ли стать более важными наши уникальные человеческие свойства?

Причиной возрастающего значения основных функций является, на наш взгляд, то, что сейчас на всех фронтах

233

нашего взаимодействия с природой мы приближаемся к той точке, где мы столкнемся с теми же ограниче­ниями, что и все живые существа.

Наши уникальные человеческие качества вывели нас на новый эволюционный путь — путь культурной эволю­ции. Наш успех сейчас возвращает нас к проблеме, пе­ред которой оказываются все природные существа, как только они заполняют свою экологическую нишу: как дальше существовать в этой нише. Нашей нишей сейчас является, по существу, весь мир, и мы ее заполнили.

Человечество несет парадокс в самом себе. В ходе эво­люции мы достигли невиданной свободы выбора, но при этом не оторвались от фундамента основных природных функций, и потому мы должны относиться к себе как к живым созданиям среди других таких же созданий.

Прежде чем попытаться разобраться в том, как воз­можно достичь устойчивого и естественного управления нашими основными функциями, я постараюсь более под­робно рассмотреть конфликты в нашей культуре.