Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Заключительную стадию эпохи аграрной культуры я называю периодом европейской гегемонии в мире. В поведенческой истории человечества упрочение основ жизни и поворот к европейской гегемонии шли рука об руку. Научно-техническая культура возникла во времена, когда центром мира была Европа.

Впрочем, справедливость и этого утверждения не бесспорна. Мы, европейцы, еще со времен античности привыкли считать себя отличными от представителей других культур и смотреть на них свысока. Мы так и видим себя поднимающимися из руин античности, чтобы возглавить культурную эволюцию. Дело, однако, обстоя­ло иначе. Европейская гегемония устанавливалась мед-

173

ленно, и произошло это в сравнительно недавнее время, так что у нас есть все возможности для изучения и уяснения этого феномена. Поскольку ныне человечество ищет новую линию поведения, чрезвычайно важно вы­явить предпосылки роста европейского влияния. Как же это случилось?

Демографические данные

Снова обращаясь к демографическим данным, под­черкну, что сами по себе они свидетельствуют не о про­грессе культуры, а лишь об успехе человечества как биологического вида.

Поскольку данное исследование является биосоцио­логическим, нужно прямо сказать, что вовсе не легко четко разграничить успех человечества, понимаемый в естественнонаучном смысле, и социальный прогресс, мерилом которого служат определенные ценности и цели. Если культурная эволюция является процессом непрерывных изменений в поведении, в результате ко­торых человек увеличивает свои шансы на выживание, ее общим направлением должен быть успех человечества как биологического вида. Таким образом, демографиче­ские данные отражают не только успех человека как природное явление, но и позволяют судить о ходе куль­турной эволюции. Однако успехи культурной эволюции не равнозначны социальному прогрессу и достижению осознанных целей. Это объясняется двумя причинами. Во-первых, если оказывается, что эволюционное разви­тие с его индивидуальными изменениями готовит пред­посылки для всеобщей гибели — как это стало очевид­ным в наши дни,— то мы вправе отвергнуть его как проявление регресса. Во-вторых, эволюционный прогресс может быть поставлен под сомнение и в том случае, если отрицается концепция человека как продукта эво­люции. Первое допущение — истинно, второе — нет. Данная книга основывается на первом из них, тогда как принятое ныне общее представление о мире — на втором.

Я использую демографические данные иначе, чем сами демографы. Объясняется это очень просто. Жан-Ноэль Бирабан, чье недавнее исследование стало для меня основным источником информации, подчеркивает непостижимый характер изменений численности людей. По его мнению, «не считая случайных совпадений, нет оснований полагать, что в обособленных или далеко отстоящих друг от друга очагах культуры численность

174

населения изменяется одинаковым образом». Периоды роста и падения численности народонаселения столь длительны, считает Бирабан, что «ни в одном случае невозможно с должным основанием прогнозировать прирост населения, опираясь на демографические тен­денции, выявившиеся на протяжении всего лишь не­скольких столетий». Бирабан предсказывает, что ны­нешний быстрый рост населения постепенно сойдет на нет. Его выводы весьма осторожны: «Если будущее вообще предсказуемо, то, думается, очередное сокраще­ние численности людей будет — впервые в истории — результатом их сознательного решения».

Независимо от выводов Бирабана демографические данные, которыми он оперирует, служат хорошей иллю­страцией культурной эволюции человека, т. е. процесса изменений в поведении. На мой взгляд, его таблица (см. табл. 2) представляет лучшее численное выражение успеха человека и его прогресса, начиная с античности и до сегодняшнего дня. Данные Бирабана носят оце­ночный характер. По его предположению, вероятная ошиб­ка в определении общего населения мира составляет для нашего времени около 5%, для 1700 года — 7—8 и для 1500 года — 10%. Естественно, с продвижением в глубину веков вероятная погрешность увеличивается, причем, как я подозреваю, гораздо в большей степени, чем полагает Бирабан.

Таблица показывает, что культурная эволюция че­ловека сопровождалась в демографической области еди­ным мощным волнообразным движением. Период евро­пейской гегемонии в мире, длившийся 1200 лет, подраз­деляется на четыре стадии:

Годы

— застой                          500—900

— подъем                        900—1250

— застой                         1250—1400
стабильный подъем  1400—1750

Знаменательно, что, судя по таблице, эти периоды демографического застоя и подъема во всем мире на­блюдались более или менее одновременно. Хотя принято считать, что до 1400 года народы жили сравнительно изолированно и автономно друг от друга, нельзя не обратить внимания на всеобщий характер успеха чело­вечества и интерпретировать его как проявление единой направленности эволюционного процесса.

175

Топтание на месте и рост

Размышляя об эволюционном успехе человека, сле­дует задуматься о паузах в этом процессе. Как полу­чилось, что годы с 500-го по 900-й были периодом полной приостановки роста народонаселения? По сути дела, численность рода человеческого не возрастала в течение более чем тысячи лет — со II века до н. э. до IX века н. э. включительно. Отчего спустя 8 тыс. лет после освоения человеком сельского хозяйства и 4 тыс. лет после создания древних империй в развитии чело­вечества наступила пауза, и на протяжении целого тыся­челетия аграрная культура могла поддерживать жизнь всего лишь 200 млн. людей?

Как мы видели, в условиях аграрной культуры сред­ства производства по своей природе не поддавались эволюционному развитию, так что методы и орудия труда столетиями оставались неизменными.

Вероятно, со II века до н. э. до начала X века н. э. не было постоянного прироста производства продоволь­ствия из-за нестабильности политической обстановки. Устойчивому росту производства препятствовали — осо­бенно после падения империй — непрекращавшиеся войны, мародерство и грабежи. Ясно, что в эпоху антич­ных империй спрос на сельскохозяйственную продукцию неуклонно увеличивался. Для растущего городского на­селения и регулярных армий требовалось все больше продовольствия. Сложился рынок сельскохозяйственной продукции, и оживленная морская торговля способство­вала его расширению. С падением империй свертывается и этот рынок.

В IX веке, т. е. примерно 50 поколений назад, населе­ние Земли — около 200 млн. человек — жило в условиях застоя, разобщенности, непрекращающихся войн, эпиде­мий и частых неурожаев. Сельское хозяйство, казалось, исчерпало все свои производственные возможности.

Эта ситуация напоминает трудности, с которыми человечество столкнулось на последних этапах эпохи собирательства и охоты. В то время — между XII и VIII тысячелетиями до н. э.— численность людей, кото­рых и так было всего несколько миллионов, сократилась. Казалось, после 10 тыс. лет существования аграрной культуры — накануне ее заката — жизнь человечества вновь была под угрозой.

Однако подъем культурной эволюции в конце аграр­ной эпохи свидетельствует, что позиции человека упро-

176

чились. Так, появление новых альтернативных вари­антов поведения привело к изменениям, которые позволили людям вернуться на путь преуспевания. Период с X до середины XIII века отмечен мощным прогрессом человечества — его численность почти удвоилась. Как показывает приводимая ниже таблица, масштабы этого подъема были повсюду в мире практически одинаковы.

 

Население (в млн. чел.)		000 г.	1250 г.
Китай		48	112
Индия
(с прилегающим регионом)		38	83
Европа		28	57
Африка		28	58
Центральная и Южная Амер	ика	13	26

Важно отметить, что в XIII веке мы — европейцы — преуспевали ничуть не больше, чем жители других райо­нов мира. С точки зрения развития сельского хозяйства бесспорными чемпионами были китайцы.

В конце XIII века успех человека как биологического вида вновь притормозился. Согласно демографическим данным, в XIV веке во многих регионах настали трудные времена. В Китае за сто с небольшим лет население сократилось более чем на 50 млн., в Индии и Европе численность жителей также значительно снизилась, и в 1400 году в мире жило меньше людей, чем в 1200 году. Причины этой последней по времени паузы в росте насе­ления Земли всесторонне изучались. Принято связывать этот спад с распространением чумы — «черной смерти»,— но разгар эпидемий пришелся на 1345—1351 годы, и потому данное падение численности населения, видимо, не может ограничиваться лишь этими объяснениями.

Б. X. Сличер ван Бат в книге «История сельского хозяйства в Западной Европе: 500—1800 годы нашей эры» описывает и детально анализирует период, непо­средственно предшествовавший переходу к научно-тех­нической культуре. Важным представляется его вывод об исключительно тесной связи между количеством про­довольствия и численностью населения в Европе вплоть до XIX века. Он полагает, что рост населения здесь зависел в первую очередь от наличия продуктов питания, причем не только от их количества, но и от качества.

177

Как показал Сличер ван Бат, в условиях аграрной культуры рост населения в каждый данный период опе­режает рост продуктивности сельского хозяйства. Крат­ковременный подъем производства может быть достигнут за счет чрезмерной эксплуатации сельскохозяйственных ресурсов. Но стабильный рост населения сверх уровня, обеспечиваемого данной продуктивностью, т. е. относи­тельная перенаселенность, ставит под угрозу все соци­альное развитие, ибо в этом случае самое страшное — это даже не острый голод, а длительное существование на недостаточно питательном рационе. Недостаточное питание на протяжении нескольких поколений ведет к катастрофическим последствиям: увеличивает вероятность эпидемий и их смертельного исхода для значительной части населения. Именно этим, по мнению Сличера ван Бата, объясняются эпидемии чумы и других забо­леваний в XIV веке. Он полагает, что 50-процентное увеличение численности народонаселения в XIII столе­тии привело к перенаселенности; потребность в пище превосходила тогдашнюю продуктивность сельского хозяйства. Перенаселенность приводила к ухудшению питания и как следствие — к серии смертоносных эпи­демий XIV века, одной из которых была эпидемия бу­бонной чумы.

Этот анализ представляется, в общем, верным, однако недостаточным для объяснения двухсотлетнего застоя в росте населения Европы. Если эпидемии всегда вызывают снижение численности людей, почему же после устранения избытка населения улучшение питания не привело к пре­кращению эпидемий? Почему по продуктивности сель­ского хозяйства и количеству производимого продоволь­ствия в Европе XVI век мало отличался от XIV века?

Дело в том, что крестьянство было сковано путами феодальных отношений, которые составляли социальную основу сельского хозяйства в Европе. При феодальной системе общественные отношения ставят жесткие границы росту производства. Структура политической и экономи­ческой власти в условиях феодализма такова, что крупные землевладельцы силой забирали у крестьян производимые излишки — столько, сколько могли отнять. Феодализм продлевал и усиливал пагубные последствия войн и эпи­демий: эпидемии, войны и феодальные повинности состав­ляли механизм, который блокировал развитие. Он работал следующим образом: во время войн и эпидемий коли­чество населения и продуктивность снижались; феодалы

178

Таблица 2

Численность населения основных районов Земли в разные времена (400 г. до н. э.—1980 г.) (в млн. чел.)

 

	-400	- 200	0	200	400	500	600	700	800	900	1000	1100	1200
Китай	19	40	70	60	25	32	49	44	56	48	56	83	124
Индия	30	55	46	45	32	33	37	50	43	38	40	43	69
Пакистан
Бангладеш
Юго-Западная Азия	42	52	47	46	45	41	32	25	29	33	33	28	27
Япония	1	1	2	2	4	5	5	4	4	4	4	5	7
Остальная часть Азии
(исключая СССР)	3	4	5	5	7	8	11	12	14	16	19	24	31
Европа
(исключая СССР)	19	25	31	44	36	30	22	22	25	28	30	35	49
СССР	13	14	12	13	12	11	11	10	10	11	13	15	17
Северная Африка	10	14	14	16	13	11	7	6	9	8	9	8	8
Остальная часть Африки	7	9	12	14	18	20	17	15	16	20	30	30	40
Северная Америка	1	2	2	2	2	2	2	2	2	2	2	2	3
Центральная и Южная Америка	7	8	10	9	11	13	14	15	15	13	16	19	23
Океания	1	1	1	1	1	1	1	1	1	1	1	2	2
Всего на Земле	153	225	252	257	206	207	208	206	224	222	253	299	400

	1250	1300	1340	1400	1500	1600	1700	1750	1800	1850	1900	1950	1970	1980
Китай	112	83	70	70	84	ПО	150	220	330	435	415	558	774	995
Индия	83	100	107	74	95	145	175	165	180	216	219	431	667	834
Пакистан
Бангладеш
Юго-Западная Азия	22	21	22	19	23	30	30	28	28	31	38	75	118	135
Япония	9	10	10	9	10	11	25	26	25	30	45	84	104	117
Остальная часть Азии (исключая СССР)	31	29	29	29	33	42	53	61	68	78	115	245	336	496
Европа (исключая СССР)	57	70	74	52	67	89	95	111	146	209	295	395	462	485
СССР	14	16	16	13	17	22	30	35	49	79	127	278	243	265
Северная Африка	9	8	9	7	9	9	10	10	10	12	43	52	87	ПО
Остальная часть Африки	49	60	71	60	78	104	97	94	92	90	95	167	266	360
Северная Америка	3	3	3	3	3	3	2	3	5	25	90	166	228	252
Центральная и Южная Америка	26	29	29	36	39	10	10	15	19	34	75	164	283	360
Океания	2	2	2	2	3	3	3	3	2	2	6	13	19	23
Всего на Земле	417	431	442	375	461	578	680	771	954	1241	1634	2539	3637	443

требовали причитающиеся им подати; давление феодаль­ных повинностей на крестьян увеличивалось; количество продовольствия на каждого члена крестьянской семьи сокращалось или росло недостаточно быстро; таким образом, голод или недоедание продолжались беско­нечно.

Думается, сокращение населения Китая и Юго-Вос­точной Азии в XIV веке также было отражением совместно­го воздействия эпидемий, войн и феодальных ограничений роста производства. Как и в условиях собирательства и охоты, прирост населения, основой существования ко­торого является аграрная культура, жестко лимитировался количеством добываемой пищи.

Период устойчивого преуспевания с XV века

Несмотря на то, что человек как биологический вид в процессе становления постоянно совершенствовал свои поведенческие характеристики, вплоть до XV столетия он, по существу, жил на грани голода и качество его питания улучшалось очень и очень медленно. Отвоевывая себе место в природе, человек вынужден был подчиняться тем же законам, что и любое другое живое существо.

Однако начиная с XV века преуспевание человека при­обрело устойчивый характер. В последние столетия аграр­ной культуры, между 1400 и 1750 годами, человечество сумело увеличить производство продуктов питания и на этой основе добиться стабильного роста своей числен­ности. Из таблицы на стр. 179—180 видно, что на заключи­тельных этапах аграрной культуры ежегодный прирост населения — впервые в истории — составил 0,2%. Но это было лишь прелюдией к последующему бурному росту на­родонаселения в период научно-технической культуры.

Таким образом, в истории поведения человека XV век является поворотным пунктом. Именно в этом столетии начала утверждаться явная гегемония Европы в мире. Од­новременность двух процессов — роста обеспеченности жизни и упрочения европейского господства — рождала у европейцев иллюзию всемогущества: «Наша взяла!» Пер­выми начав использовать науку для совершенствования средств производства, они уверовали, что и упрочение условий человеческого существования в конце нашего тысячелетия — их собственное достижение. Чтобы не­сколько сбить эту европейскую спесь, посмотрим, что представлял собой мир накануне XV столетия — до на­чала широкого распространения европейского влияния.

181

Мир до установления господства белого человека

Начнем с Азии — ведь именно там в XV и XVI веках проживало большинство человечества. Благодаря путе­шествиям и развитию торговли европейцы знали о сущест­вовании великих империй Китая и Индии. Как утверждает Марк Элвин, автор книги «Каким был Китай в прошлом», основой процветания Китайской империи в первом тыся­челетии нашей эры было развитие технологии земледелия и ее успешное применение на орошаемых рисовых полях. По его мнению, наличие единой империи облегчало рас­пространение передовых методов. Профессиональные инструкторы из числа землевладельцев на закрепленных за ними территориях обучали крестьян новейшим методам обработки земли и ведения хозяйства. При этом использо­вались печатные материалы — рисунки, брошюры и учеб­ники по сельскому хозяйству. (Книгопечатание с по­мощью деревянных клише применялось в Китае начиная с IX века.)

Ознакомившись с такими сведениями о Китайской им­перии XIII века, нельзя не согласиться, что китайское сельское хозяйство — с исключительно широкой и эффек­тивной организацией транспортировки, хранения и про­дажи зерна — занимало в мире передовые позиции. С по­мощью компаса, которым в Китае пользовались уже в XII веке, китайские торговые суда плавали по всему Ин­дийскому океану. Крупные купцы имели до 50 судов, пе­ревозивших железо, изделия из фарфора, шелковые и хлопчатобумажные ткани, сахар, рис и книги.

Все это базировалось на стабильной денежной системе. Бумажные деньги в Китае получили распространение еще в XII веке, а развитие торговли и ремесел вызвало быст­рый рост городов.

По свидетельству венецианского купца Марко Поло, Ханчжоу был красивейшим и богатейшим городом мира. Он был столь велик, писал Марко Поло, что невозможно было поверить, что удается прокормить всех его жителей. По оценке Элвина, в то время в городах жило около 10% населения Китая, и это было самое урбанизирован­ное общество в мире. В XIV и XV веках наблюдался застой, но затем — вплоть до 1850-х годов — население Китая неуклонно росло. Постоянный прогресс китайской культуры примечателен еще и тем, что китайцы успеш­нее других наций сопротивлялись европейскому влия­нию. Когда британский король Георг III в 1770-х годах

182

предложил Китаю установить дипломатические и тор­говые отношения, император Цяньлун ответил отказом: «Правя обширным царством, я преследую единственную цель — поддержание должного порядка и выполнение го­сударством своих функций... Я не интересуюсь чужезем­ными диковинками и не нуждаюсь ни в чем, что произ­водится в вашей стране».

Если измерять прогресс замкнувшегося в себе китай­ского общества численностью населения, то император Цяньлун был, безусловно, прав. В 1660—1850-х годах, в период расцвета европейского могущества, население Китая возросло в четыре раза. В 1850 году — как и в начале XIII века — китайцы составляли треть всех обита­телей нашей планеты. В 1850 году в Китае проживало столько же людей, сколько во всем мире в начале эпохи европейского господства.

Застой в росте продуктивности сельского хозяйства, наступивший в Китае в конце XIX века, Элвин объясняет следующим образом: усиленная эксплуатация земли посте­пенно привела к снижению ее продуктивности в расчете на одного человека. Требовалась новая технология произ­водства, а переход к ней — учитывая огромные масштабы китайского сельского хозяйства и его жесткую струк­туру — был невозможен без воздействия извне.

В Центральной и Южной Америке к началу XVI сто­летия обитало почти 40 млн. человек. Империи ацтеков в Мексике и инков в Перу насчитывали более 10 млн. жителей каждая, и, бесспорно, относились к наиболее мо­гущественным державам своего времени — наряду с Фран­цией, Испанией и городами-государствами Италии. Импе­рии ацтеков и инков развивались независимо друг от друга, о чем свидетельствует отсутствие у инков пись­менности.

Империи инков и ацтеков — с их совершенными ирри­гационными сооружениями, корпорациями ремесленников, развитыми трудовыми и социальными отношениями и величественными постройками,— конечно же, были вопло­щением длительной и восходящей культурной эволюции. В донесении Кортеса, посланном им в Испанию в 1519 году, выразилось искреннее изумление, которое испытали испанские конкистадоры при виде мексиканской столицы (цитируется по работе Жака Сустеля): «Тщательно ос­мотрев и исследовав город, мы обратили внимание на огромный рынок; шум от него раздавался на всю округу. Среди нас были солдаты, побывавшие во всех уголках

183

земли, в Константинополе, в Италии, в самом Риме, но и им прежде не доводилось видеть столь же многолюдного и великолепно организованного рынка». Словом, до коло­низации Америка находилась примерно на том же уровне эволюционного развития, что и Евразия. Но поскольку у индейцев не было огнестрельного оружия, их континент превратился в колонию под названием «Новый Свет».

Что же касается Африки, то мы — европейцы — ни­чего не знали о происшедших там в XII—XVI веках бур­ных развитиях, которые привели к заметному упрочению условий человеческой жизни. По оценкам Бирабана, в XV—XVI веках в Африке было даже больше жителей, чем в Европе. В это трудно поверить, пока не сообразишь, что по территории Африка превосходит Азию (без территории Советского Союза) и в шесть раз больше Европы (опять-таки без учета Советского Союза). Быстрый рост афри­канского населения вполне объясним: там имелось много свободной земли. Между 1100 и 1600 годами количество жителей этого континента утроилось; сходное увеличение наблюдалось в этот период в Индии, где были самые высокие темпы роста населения. Столь стабильный успех не мог быть достигнут без сравнительной устойчивости производства и социальных условий. До начала колони­зации «Черная Африка» вовсе не была той первозданной землей, населенной дикарями, легенду о которой создали европейцы-колонизаторы. Это был континент аграрной культуры. После падения Арабской империи исламская культура неизменно продолжала оказывать влияние на Северную Африку, которое распространялось к югу и спо­собствовало образованию суданских государств. Силу, могущество и организованность этих государств в XIV ве­ке признавали даже жившие в центре исламской куль­туры мусульмане, не слишком склонные восхищаться достижениями других. Путешественник Ибн Баттута, побы­вавший до этого в Китае, в 1352—1353 гг. посетил Мали. По его свидетельству, среди тамошних негров «редко встретишь нечестного. Они любят порядок больше других народов. Их султан не прощает малейшего нарушения законов. В этой стране чувствуешь себя в полной бе­зопасности — ни путешественникам, ни местным жителям не приходится опасаться грабежей или насилия».

Знатоки африканской истории Оливер и Фейдж счи­тают, что именно искусство суданских негров в ведении сельского хозяйства было причиной бурного роста числен­ности обитателей саванн. Постепенно население перемеща-

184

лось к югу, в лесные районы; в XV столетии между низовьями рек Нигер и Берегом Слоновой Кости образо­вались многолюдные городские поселения. Концентрация населения происходила также на восточном побережье Африки. Как свидетельствуют археологические находки, особенно быстрое развитие этого региона наблюдалось с середины XIII века и до появления португальцев в конце XV века. Вдоль побережья Сомали, Кении и Танзании выросли исламские города, так что мореплавание в Ин­дийском океане по большей части находилось в руках мусульман и служило на благо всему исламскому миру. Этих кратких сведений достаточно для подкрепления тезиса о всеобщем характере культурной эволюции. По­скольку до XV века народы жили еще в относительной изоляции, одновременное развитие на различных конти­нентах стран с населением в 10 и более миллионов чело­век является бесспорным доказательством, что культурная эволюция, с характерным для нее накоплением поведен­ческих изменений, длительное время воздействовала на развитие всего человечества. В XV веке население всех частей света, а отнюдь не одной Европы было охвачено процессом прогрессивной перестройки поведения, повы­шающей приспособленность людей к жизни, и ничто тогда не позволяло предположить, что когда-либо культурная эволюция станет монополией европейцев.

Три типа народов-неудачников

Тот факт, что человечество росло и прогрессировало практически повсеместно, открывает прекрасную возмож­ность проследить действие различных факторов, влиявших на культурную эволюцию. Если начиная с XV века по­веденческая перестройка шла с неизменным успехом, то по таблице, предложенной Бирабаном, мы можем увидеть, были ли отклонения от этого общего образца, и выяснить, в чем заключались их причины.

Думается, было три основных типа таких исключений. Каждый из них иллюстрируется в таблице двумя при­мерами.

Первые два примера особенно наглядны. Они касаются Северной Америки и Океании, население которых вплоть до XIX века почти не увеличивалось. В этих регионах продукты питания добывались главным образом собира­тельством и охотой и прогресс, разумеется, был очень незначителен. Хотя сама культурная эволюция, безуслов­но, и здесь не прерывалась. Знания и навыки охотничьих

185

Юго-Западная Азия -Северная Африка

21%

Остальная Африка и Азия (за исключением СССР и Океании)

40%

400 г. до н. э.

Европа + СССР

Северная и Южная Америка

Юго-Западная Азия + Северная Африка

Остальная Африка и Азия (за исключением СССР и Океании)

Европа + СССР

Северная и Южная Америка

1980 г.

Р и с. 8. Удельный вес различных регионов мира в мировом народонаселении на 400 г. до п. э. (верхняя диаграмма) и в 1980 г.

племен Северной Америки и Океании накапливались, но используемые ими средства производства не позволяли эксплуатировать природные богатства с достаточной ин­тенсивностью, и в результате население практически не росло.

Другие два примера — Юго-Западная Азия и Северная Африка. В обоих регионах после XV века наблюдалось некоторое увеличение численности населения, но все же в 1750 году жителей там было значительно меньше, чем в античные времена. И Юго-Западная Азия, и Северная Аф­рика являются ярким свидетельством того, как за 10 тыс. лет аграрной культуры человеку (разводя овец и вырубая леса, что вело к истощению и эрозии почв) удалось — при одновременном воздействии климатических изме­нений — настолько разрушить окружающую среду, что производство продовольствия оказалось сопряжено с

186

1980 -1970 -1950 1900 1850 С- 1800 0 175° -Ь- 1700 к 1600 1 1400 в"1200 800 400 0 -400

						_|470
	^^				1353
					J219
			|138
2(				02
-	14 б£			02
-	11			104
-	S			107
-		89f^S^		ИЗ
Европа за исключением	СССР 1	щ м	|68 1		Африка i    i	1

300 400 500 600

600 500 400 300

200 100 0 100 200 Население (миллионы)

Рис. 9. Сравнительные данные об изменениях численности населения в Европе и Африке.

 

1980		484t^C^^>^^-			|360
1970		462|^^^^^;			|283
1950		3 95 f^4^4>\^4SS^^			J164
1900		295K^^SSX		| 75
1850		2091^		|34
1800		146 £	^^	19
1750		11		IS
1700			95 b^^	10
1600	-		89 k^	10
1400			52^;	J36
1200	-		49^	23
800	-	Европа	25 Т	15	Центральная и
400		за исключением СССР	36 g	11	Южная Америка
0	-			0
-400	-	i    i    i    i	I Л	7  1	iii;

100 200 300 400 500 600

600 500 400 300 200 100

Население (миллионы)

Рис. 10. Сравнительные данные об изменениях численности населения в Европе и Центральной и Южной Америке.

постоянными трудностями. Вызванное человеком ухудше­ние внешней среды становится очевидным при сопостав­лении изменений в доле различных регионов в мировом населении (см. рис. 8).

Наконец, еще два региона, относящихся к исключе­ниям из общего правила,— это Африка южнее Сахары и Латинская Америка. Стабильный рост, характерный для предшествовавшего периода, был нарушен в Африке в XVII веке и столетием раньше — в Центральной и

187

Южной Америке. Однако эти исключения уже являются следствием европейского господства. Приводимые ниже диаграммы убедительно показывают, что принесло втор­жение белого человека Африке, а также Центральной и Южной Америке. Другой результат господства белых — прекращение роста населения в Юго-Восточной Азии в XVIII — первой половине XIX века. Бесспорно, мы — европейцы — упрочили условия своего существования за счет колонизации других народов.

Таким образом, поведенческая история человека вовсе не является единообразным прямолинейным процессом прохождения людского рода через все стадии своего ста­новления. Культурная эволюция напоминает биологиче­скую, ибо в ней также, по-видимому, большую роль играют случай и поиски на ощупь. Когда условия менялись, чело­веку не всегда удавалось избирать такие формы поведения, которые упрочивали бы надежность его существования.

Ответственность авангарда эволюции

С XV века поведение людей стало изменяться еще быстрее. Для эволюции человека такое ускорение ха­рактерно и вполне естественно. Умножение альтерна­тивных вариантов поведения означало для человека боль­шую свободу выбора, в частности возможность самому уп­равлять процессом изменения поведения. Словом, чело­веку представился шанс контролировать природный про­цесс — собственную эволюцию.

После XV века именно мы, европейцы, определяли выбор форм поведения, оказывающий огромное влияние на человечество, стало быть, и ответственность за управ­ление эволюцией человека (или невмешательство в этот процесс) на протяжении жизни последних 20 поколений лежала прежде всего на нас.

Доходило ли это до сознания жителей Европы? По-моему, нет. Мы стремились — в соответствии с законами природы — упрочить свое существование, вовсе не за­ботясь о наших собратьях, не говоря уж о будущем человечества. Мы, европейцы, были эгоцентричными и недальновидными. Однако нельзя и впредь уходить от ответственности. Ускорение культурной эволюции наконец-то заставило нас осознать, сколько вреда мы причинили нашей маленькой планете. В период резкого сокращения и истощения природных ресурсов продолжение рода чело­веческого может быть обеспечено лишь с помощью конт­роля над культурной эволюцией, т. е. над поведением че-

188

ловека. Чтобы научиться этому, необходимо тщательно проанализировать наш исторический путь. Создав коло­ниальную систему, мы на столетия затормозили развитие наших собратьев и в то же время дали толчок развитию научно-технической культуры, негативные последствия ко­торой ощущает все человечество.

Колониализм и капитализм как ключевые факторы воз­ вышения Европы

Какие особые внутренние свойства или внешние сти­мулы помогли европейцам стать создателями научно-технической культуры? Думается, суть дела в излишках производства. Перейдя от собирательства и охоты к сельско­му хозяйству, человек научился получать постоянный при­бавочный продукт. Однако в условиях аграрной культуры его прирост происходил медленно и был ограничен спосо­бом производства. Переход к научно-технической культуре произошел благодаря тому, что человек — сначала не­осознанно, а затем все более и более целенаправленно — освободил себя от ограничений, сдерживавших накопление прибавочного продукта.

Важнейшим фактором этого освобождения был капи­тализм. Все докапиталистические условия производства имели общее свойство: непосредственный производитель в силу экономических причин неминуемо должен был без­возмездно отдавать большую часть излишков общине, племенному вождю, церкви, феодалу-помещику, госу­дарству. Капитализм, естественно, не освободил трудяще­гося от необходимости отдавать производимый им приба­вочный продукт, но он изменил условия такой передачи, связав ее с оплатой труда и тем самым придав отношениям по поводу этого продукта экономический характер. Пере­стройка отношений, связанных с присвоением прибавоч­ного продукта, на основе экономических законов, открыла возможности для постоянного роста производимых излиш­ков, т. е. для увеличения производства. Капиталисти­ческое производство оказалось более гибким и динамич­ным, нежели производство, основанное на личностных со­циальных связях.

Каким же путем европейцы пришли к капитализму? Если в условиях аграрной культуры производство повсюду было поставлено в жесткие рамки, то в чем же состояли специфические особенности европейского феодализма?

В простейшем виде ответ таков: европейский феода­лизм трансформировался в капитализм в первую очередь

189

благодаря колониализму, который — с присущим ему со­четанием военного грабежа и торговли — оказался небы­вало эффективным и надежным методом изъятия и пере­мещения прибавочного продукта.

Такой упрощенный подход упускает из виду творче­скую мощь европейского ренессанса и гуманизма. Но что­бы уяснить суть капитализма и его порождения — научно-технической культуры,— мы, их создатели, должны честно взглянуть на истоки собственного прогресса; иначе мы не научимся регулировать экономическое развитие.

Рассматривая переход от феодализма к капитализму, я опираюсь на работы специалистов по экономической истории Перри Андерсона и Карла Полани. Хотя ни один из них прямо не называет колониализм мостом между феодализмом и капитализмом, их исследования дают серь­езные основания для такой точки зрения.

В развитии аграрной культуры и Андерсон и Полани отводят центральную роль войнам и торговле. Для По­лани «получение товаров издалека» — ключевая проблема анализа человеческого существования. Способ — мирный или насильственный — получения товаров из отдаленных мест может повлиять на всю структуру государства, а также на методы его деятельности. По мнению Андер­сона, для феодальных правителей война была наиболее рациональным и быстрым методом расширения присвое­ния прибавочного продукта; поэтому вполне понятно, что правящая верхушка феодального общества принадле­жала к военному сословию.

Когда в XV столетии одновременно в разных странах Европы появилось огнестрельное оружие и первые кораб­ли, предназначенные для длительных океанских плаваний, ничто уже не могло остановить европейских купцов и фео­дальную знать. Экспедиции, торговля с дальними стра­нами, завоевание колоний стали предметом неодолимого соблазна и отчаянного соперничества молодых европей­ских государств, и это способствовало развитию коло­ниализма.

Пожалуй, легче всего понять значение колониализма в эволюции, если представить его в виде всеобъемлющей системы изъятия излишков. На протяжении 400 лет не­большое европейское меньшинство — около 15% населе­ния земного шара,— используя колониализм, собирало из­лишки со всего мира. Постоянный приток продовольствия с Востока, Запада и Юга в Европу обеспечил постепенное улучшение питания европейцев. Таким образом, колониа-

190

ЛИЗМ Лежал В ОСНОВе прогресса европейскою пасии-пил,

упрочения условий его жизни и умножения альтернативных вариантов поведения.

Колониализм означал также повсеместное насильствен­ное правление европейцев. Он был своего рода продолже­нием европейского феодализма. Государства Европы — как крупнейшие помещики мирового масштаба — повсюду, куда простиралась их власть, взимали прибавочный про­дукт с крестьян колоний.

При изучении концепции Андерсона и Полани пред­ставляется плодотворным взглянуть на колониализм, эту специфическую систему изъятия излишков, как на соче­тание постоянных завоевательных войн и торговых связей с дальними странами. Война и торговля всегда были до­полнительным средством присвоения прибавочного про­дукта; колониализм, похоже, совместил в себе функции той и другой. Он способствовал неуклонному накоплению материальных ценностей и созданию богатств, которые, умножаясь из поколения в поколение, в конечном счете послужили почвой для капиталистической системы, посте­пенно подчинившей себе экономику. Европейский феода­лизм, таким образом, медленно, но верно создавал условия для появления капиталистических средств производства, на базе которых только и могла возникнуть научно-техни­ческая культура.

Итак, краеугольные камни капитализма — это рост прибавочного продукта и экономическое развитие. В преж­ние эпохи упрочение условий жизни и прогресс отож­дествлялись для человека с поиском надежного источника излишков. Но поскольку Земля не беспредельна, непре­рывный экономический рост невозможен и мы не можем неизменно преуспевать за счет излишков и прироста про­изводства. Возможно ли придерживаться принципов капи­талистического производства, не вступая при этом в конф­ликт с результатами капитализма? Эта проблема касается не только присвоения излишков, но в первую очередь самого процесса их образования и регулирования их роста. Может ли человек в условиях капитализма поставить пределы развитию, если оно является законом капита­листической системы? Таковы проблемы, которые нам предстоит разобрать в ходе данного исследования.

На начальных стадиях капитализма развитие не пред­ставляло никакой проблемы. Торговля и ремесла процве­тали; росли города; благодаря появлению новых морских путей главный очаг прогресса человечества переместился

191

из Средиземноморья на побережье Атлантического океана. В истории поведения человека становление европейской гегемонии прошло такие стадии: феодализм, колониализм, капитализм. Следующие звенья этой цепи: индустриа­лизм, научно-техническая культура. Если под эволюцией человечества понимать изменения в поведении, предло­женная упрощенная схема развития поведенческих струк­тур, отражающая изменения в методах производства, может дать неплохое представление об эволюционном процессе. Я убежден, что для человечества жизненно важ­но осознать перемены, происшедшие в нем самом.

Роль Возрождения и Реформации в возвышении Европы

Пытаясь объяснить возвышение Европы с помощью четырех «измов», тесно связанных с уровнем развития средств производства, я прибег к упрощенному описанию эволюции в ее материалистической интерпретации. Однако с глобальной точки зрения несомненно, что начиная с XVII столетия сами европейцы изменились, став коло­ниальными властителями, накопителями прибылей и бо­гатства. До сих пор не вполне ясно, почему именно им досталась эта роль. Если в XIII веке самыми искусными земледельцами были китайцы, то как же удалось евро­пейцам десять поколений спустя стать хозяевами мира?

Секрет кроется в эпохе Возрождения. Здесь наблю­дается редкостное единодушие всех специалистов — от идеалистов до материалистов, от философов до естество­испытателей. Как считает Перри Андерсен, Возрождение остается — при всех попытках критического анализа — ключевым моментом европейской истории, уникальным периодом, для которого характерна одновременная ломка существовавших дотоле временных и пространственных границ. Как раз ко времени открытия Нового Света и повторного открытия античного мира государственная структура в Европе полностью сформировалась в своем своеобразии. Именно это своеобразие форм государствен­ной организации в Европе позволило ей утвердить свою гегемонию в мире, а впоследствии предопределило конец этой гегемонии.

Для европейцев Возрождение поистине расширило пре­делы времени и пространства, пробудило их дух. Очень важно, однако, что информация и формы поведения, при­несенные Возрождением, не были для европейцев чем-то совершенно новым и неведомым. Налицо было обновление традиционных обычаев и сведений, унаследованных не-

192

когда от древних греков и римлян. Ведь эволюционная мощь Возрождения явно имела своим источником культур­ное наследие античности. Таким образом, Возрождение, которое может показаться стремительным переворотом, на самом деле было классическим примером постоянной, ку­мулятивной, обновляющей эволюции, составляющей содер­жание поведенческой истории человечества.

Подъем Европы на ступень научно-технической куль­туры подтвердил также, что многообразие наших пове­денческих особенностей определяется прежде всего ин­формационной деятельностью человека. Дело в том, что именно усвоение новой информации служит истоком всех развивающихся форм поведения. Европейцы с их греко-римским наследием были лучше других народов подготовлены к таким изменениям в поведении, которые благоприятствовали осуществлению основных жизненных функций. Культурное наследие европейцев уникально: греческая математика, зародившаяся эмпирическая наука и логика Аристотеля, скептицизм софистов и римское право. Все это помогло сформировать рациональное, критическое сознание и образ мышления, в свою очередь послужившие основой для развития подлинной науки и техники, а также государственных структур и экономики.

Возрождение не было стартовой площадкой современ­ной науки: Галилей и Ньютон — люди XVII столетия. Но в сфере искусства расцвет человеческого духа выразился во всем блеске; религия, государственная власть и войны также обрели в этот период новые черты.

Макс Вебер в 1904 году в работе «Протестантская этика и дух капитализма» показал, что изменения в рели­гиозных воззрениях, происшедшие в ходе Реформации, вызвали глубокие сдвиги в поведении европейцев. По мне­нию Вебера, система ценностей протестантизма сыграла ключевую роль в становлении капитализма.

Три поколения назад Вебер писал, что современный че­ловек, несмотря на свое развитое воображение, не в со­стоянии понять, насколько сильно религиозное сознание влияет на его поведение. Последующие события подтвер­дили его правоту. Даже сейчас, на пороге XXI века, ре­лигия является жесткой поведенческой характеристикой, контролирующей и подавляющей социальные и экономи­ческие перемены во многих регионах нашей планеты. Еще важнее то обстоятельство, что в Европе протестантская этика поддерживала и укрепляла социально-экономиче­ские изменения еще в XVI столетии.

193

7-730

Протестантство и особенно пуританский кальвинизм в совершенно новом свете представили трудовую деятель­ность человека. В античные времена свободные граждане вообще не занимались физическим трудом; при феодаль­ном строе труд был уделом рабов и крестьян-издольщиков; у дворян и помещиков было одно занятие — служба в армии. Протестантство же рассматривает труд как долг человека и его цель в жизни, предписанные Богом. Истин­ный протестант был аскетом и считал неустанную, строго размеренную профессиональную деятельность в религиоз­ном ее понимании — самым убедительным и наглядным выражением веры. Однако на этом протестантская этика не останавливается. Целью труда она провозгласила доход. Неутомимым трудом сохранять и приумножать свое иму­щество — значит служить Богу. По мнению Вебера, про­тестантский аскетизм отверг все ограничения в стремлении получать прибыль.

Вебер не отрицает материалистической подоплеки ка­питализма. Напротив, он, как социолог, признает, что западный капитализм можно понять лишь с учетом рацио­нальной капиталистической организации добровольного наемного труда. Капиталистическое общество состоит из предпринимателей и наемных рабочих; одни стремятся к росту прибылей, другие — к стабильно растущим заработ­кам. Протестантизм благословил оба эти стремления.

Помня о тесной связи культурной эволюции с произ­водством и присвоением излишков, превращение труда, ориентированного на прибыль или заработок, в постоян­ный источник прибавочного продукта, бесспорно, следует считать одним из важнейших изменений в поведенческой истории человека. Работа ради денег и поныне является одним из основных факторов, предписывающих поведение человека.

Государство как организатор войн и грабежа

В условиях европейского феодализма крестьяне — ос­новные производители,— естественно, старались добиться в рамках этой косной социальной системы большей сво­боды действий и расширения своих возможностей. Им помогало в этом развитие ремесел и торговли. Другим благоприятным фактором было параллельное со стабили­зацией государственной власти становление и утверждение в Европе римского права, которое было юридическим выражением частной собственности. В силу всех этих об-

194

стоятельств феодализм продвигался в направлении ка­питализма.

В период, последовавший за эпохой Возрождения, про­гресс в Европе наиболее наглядно выражался в формиро­вании национальных государств и одновременном станов­лении абсолютизма. Отныне на континенте преобладали самостоятельные государства во главе с самодержцами. В различных странах укрепление государственной власти по-разному влияло на производство, но в одном отноше­нии монархи действовали одинаково: каждый стремился к военным успехам.

Современным европейцам, живущим в страхе перед ядерной катастрофой, следовало бы задуматься над тем, что за все время европейской гегемонии в мире государст­венная политика направлялась интересами подготовки и ведения войн. За героическими эпизодами в националь­ных историях кроется тот факт, что европейские госу­дарства — с точки зрения поведенческой истории — были постоянными организациями для насильственного при­своения прибавочного продукта, производимого народами других стран. Они непрерывно боролись за расширение своей территории. В эпоху колониализма они завоевывали и грабили новые земли, а у себя в Европе кроили и перекраивали границы и делили прибавочный продукт во­енными средствами.

Поскольку прекращение войн (т. е. массового уничто­жения представителей собственного вида) стало главной целью культурной эволюции на современном ее этапе, необходимо отметить, что всего лишь десять поколений назад война была важнейшей особенностью поведения лю­дей. В противоположность нашим предкам, которые ради упрочения условий своего существования превратили госу­дарство в военную организацию, мы, преследуя ту же цель, пытаемся положить конец войнам. Это различие является хорошей иллюстрацией быстроты темпов культурной эво­люции человека.

По словам Макиавелли, «государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого» *. Андерсон подтверждает эту точку зрения. По его мнению, война была не просто спортом для сильных мира сего; она была их предназна-

* Макиавелли Н. Избранные сочинения. М., 1982, с. 342.

195

чением, невзирая на различия в их способностях и характере. Война была для правителей постоянной побу­дительной социальной необходимостью, неотъемлемой от владения землей.

Она тяжким бременем ложилась на экономику. Госу­дарства могли иметь постоянные наемные армии, но часто мобилизацию проводили лишь на время той или иной кампании — так было даже в Тридцатилетнюю войну. За­частую войны финансировались крупными торговыми ком­паниями, т. е. носили характер откровенного экономи­ческого грабежа. Но так или иначе содержание армии требовало огромных налогов.

Среди исследователей, занимающихся экономической историей, распространена точка зрения, что именно потреб­ности налогообложения, связанные с военными нуждами, побуждали монархов перестраивать государственную систе­му, постепенно придавая ей нынешний вид. Военные рас­ходы — в наши дни, как правило, не превышающие 10% государственного бюджета — в XIX веке поглощали львиную его долю. Перед Французской революцией на содержание армии шло две трети всех государственных расходов страны.

Что касается современного милитаризма, то и тут мы являемся законными наследниками античности, а наши правители идут по стопам Юлия Цезаря. По оценке Ан­дерсона, постоянные вооруженные конфликты между го­сударствами определяли политический климат всей эпохи абсолютизма. В Западной Европе в те времена мирные паузы были чрезвычайной редкостью. Подсчитано, что на протяжении XVI столетия в Европе было лишь 25 лет, когда не велись крупные военные действия; в XVII веке было 7 мирных лет, в течение которых не происходило серьезных столкновений между государствами. И в XVIII веке европейцы почти непрерывно воевали: как утверждает Полани, два из каждых трех лет ознаменованы крупными войнами.

Если на всем протяжении длительного периода аграр­ной культуры война была неотъемлемой частью поведения человека, возникает вопрос, можно ли, не идя вразрез с общими законами культурной эволюции, раз и навсегда из­бавиться от войн. Приведу три различных соображения, которые — особенно если их брать в совокупности — свидетельствуют в пользу такой возможности.

Во-первых, вооруженные столкновения и проявления воинственности неизбежно утрачивают прежние масштабы.

196

Сегодня условия для новых форм поведения возникают с такой быстротой, что привязанность человека к прежним воинственным обычаям все больше уходит в прошлое и ослабевает.

Во-вторых, сегодня само решение о начале войны при­нять куда труднее, чем в былые времена. В аграрную эпоху монархи, принимая такое решение, руководство­вались главным образом личными соображениями. Теперь же, в условиях научно-технической культуры, мы при­ближаемся к периоду «народоцентризма», когда постепен­но все государства, взвешивая целесообразность войны, бу­дут исходить из тех издержек и выгод, которые она несет нации в целом, всем гражданам.

В-третьих, люди постепенно осознают, что война пре­пятствует эволюции. Прежде инициаторы вооруженных конфликтов всегда рассчитывали на приобретение каких-то выгод. Теперь все больше и больше людей видят в войне пережиток прошлого, несовместимый с культурной эволюцией.

Три приведенных довода в пользу ликвидации войн отражают естественные для культурной эволюции сдвиги и потому неопровержимы. Более подробно они будут развер­нуты при рассмотрении научно-технической культуры. Но главной предпосылкой отказа от войны будет осознание человечеством того факта, что в наши дни война перестала быть допустимой формой поведения.

Торговля и городская культура как кузница капитализма

Как мы убедились, торговля и война способствовали накоплению прибавочного продукта. А колониализм — как сочетание войны и торговли — стал связующим звеном между феодализмом и капитализмом. Однако успех коло­ниализма обусловлен прежде всего тем, что в Европе торговля и ремесла — важнейшие источники средств к существованию для горожан — получили развитие еще при феодализме. В самом деле, колониализм начался с тор­говли: странствующие купцы долгое время шли впереди путешественников и захватчиков-колонизаторов.

В истории поведения человека деревенские и город­ские сообщества играли исключительно важную эволю­ционную роль. Это относится и к небольшим государст­вам аграрной эпохи, и к греческим городам-государствам. Это справедливо и для XV века, когда было положено начало европейской гегемонии, когда результатом Возрож­дения и расширения торговых связей стал расцвет таких

197

городов-государств, как Милан, Флоренция и Венеция. В то время Северная Италия была признанным центром мировой торговли. Оттуда товары, привозимые морем из дальних стран, по старым дорогам, проложенным еще римлянами, попадали в Европу. В результате северные области Италии достигли небывало высокого уровня культуры.

Подобно древнегреческим городам-государствам, круп­ные города Северной Италии, очаги Возрождения и тор­говые центры, вели борьбу против сильной государствен­ной власти: те, кто господствовал в сфере торговли, не нуждались в центральном правительстве. Общим итогом было то, что в период европейского владычества формиро­вание национальных государств приостановилось — снача­ла в Италии, а затем и в Германии, где на торговых рынках царили могущественные ганзейские города.

Города эпохи Возрождения значительно отличались от городов времен античности. Как подметил Андерсон, пер­вые были центрами производства, вторые — центрами потребления того, что производилось в сельской мест­ности. По его оценке, в городах эпохи Возрождения раз­деление труда и техническое мастерство объединенных в цехи ремесленников — в ткачестве и металлообработке — достигли гораздо более высокого уровня, чем в античные времена; это касается и морских перевозок. Торговый и банковский капитал, сохранность которого в античном мире из-за отсутствия необходимых финансовых инсти­тутов никак не гарантировалась, теперь — с появлением корпораций эквивалентного денежного курса и двойного бухгалтерского учета — стали бурно и беспрепятственно расти.

Таким образом, развитие торговли и городской куль­туры открыло путь капитализму. Итальянские города не только естественным путем унаследовали традиции среди­земноморской торговли, но и успешно воспользовались римским гражданским правом, принятие которого, как утверждают специалисты по экономической истории, было одним из необходимых условий становления европейского капитализма: формирующаяся система хозяйствования нуждалась в общеприемлемом и гибком регулировании. По мнению Андерсона, повторное открытие и заимствование античного права способствовало росту свободного капи­тала как в городах, так и в сельской местности.

Характерной особенностью этого периода является возникновение и развитие буржуазии, третьего сословия.

198

Торговцы и ремесленники, стимулировавшие материальное производство, постепенно становились все более влиятель­ным общественным классом. Он занял промежуточное по­ложение между правящим классом и крестьянами. К на­чалу XVI века крупные торговцы и банкиры уже финанси­ровали войны в Европе.

Говоря об изменении социальной структуры, необхо­димо отметить, что становление городской культуры, ре­месленного и торгового класса вовсе не сопровождалось ухудшением условий жизни крестьян. Напротив, город и деревня поддерживали оживленные взаимоотношения, от которых выигрывали обе стороны: с развитием торговли и производства крестьяне получали новые стабильные рын­ки сбыта своей продукции.

Упрочение позиций торгового капитализма, видимо, по­служило сильным стимулом для роста производства и рас­ширения ассортимента выпускаемых товаров. Таким об­разом, происходило не просто перераспределение имев­шегося прибавочного продукта — как это имело место при феодализме — посредством войн, торговли и эксплуатации колоний; в данном случае речь шла о реальном увеличении прибавочного продукта в основных отраслях производства, а это создавало новые возможности для роста населения и общего улучшения жизни.

Словом, торговый капитализм может претендовать на сомнительную честь упрочения в сознании людей таких соблазнов, как жажда богатства и погоня за деньгами, от стремления к которым становилось все труднее удержаться. Впрочем, в эпоху аграрной культуры было еще не ясно, куда могут завести эти буржуазные искушения.

Вооружения и строительство дворцов как главные статьи расхода прибавочного продукта

Рост объема излишков все же продолжал оставаться ограниченным, а результаты его использования противоре­чивыми. Внешние атрибуты процветания были в Европе налицо — пышные королевские дворы, богатые столицы, разнообразная культурная жизнь. В конце XVII века был построен Версаль, и Король Солнце блистал там вместе с десятком тысяч придворных. Искусство и наука достигли новых — зачастую и поныне не превзойденных — высот: это было время Шекспира, Мольера, Рембрандта, Баха, Галилея, Ньютона. Век рационализма — XVIII столетие — был преисполнен твердой верой в разум и в прогресс

199

этого, по словам философа Лейбница, «лучшего из миров». Но как жилось в этом мире простому человеку?

Может показаться удивительным, но, согласно оценкам демографов, доля европейцев в мировом народонаселении оставалась прежней, а доля китайцев — хотя они и не эксплуатировали колоний,— значительно возросла. В то же время население завоеванных европейцами территорий, в частности Латинской Америки и Африки, сократилось. Демографические данные свидетельствуют, что гегемония Европы в эпоху аграрной культуры не особенно способст­вовала численному росту европейцев-завоевателей, хотя наносила ощутимый ущерб преуспеванию покоренных на­родов. Дело в том, что из-за нескончаемых войн и непо­мерно расточительной монархической власти народы ев­ропейских стран были вынуждены направлять богатства, которые выкачивались из колоний, главным образом на приобретение оружия и сооружение дворцов.

Англия — лидер поведенческих изменений

В Англии, однако, влияние капитализма не замедлило привести к реальным изменениям в методах производства. Капитализм положил начало развитию промышленности, а также новой научно-технической культуре. Почему это произошло именно в Англии?

Следует сказать, что причина тут не одна. Переход через капитализм и промышленное развитие к научно-техническому развитию и научно-технической культуре был столь же принципиальным сдвигом в поведенческой истории человечества, как и возникновение в свое время аграрной культуры. Думается, англичане потому первыми перестроили свое поведение, что по ряду причин в Англии капиталистическая форма хозяйства сильнее, чем где бы то ни было, влияла на общественную жизнь.

Сошлюсь на концепцию советского антрополога Юрия Семенова, известную мне в пересказе Эрнста Гельнера. Автор полагает, что выдвижение Англии на роль лидера культурной эволюции можно объяснить как процесс пере­дачи исторической эстафеты от одной нации к другой. По мнению Гельнера, наиболее радикальные, ярко вы­раженные изменения в истории человечества связаны с перемещением центра эволюции и выдвижением в ее лидеры новой нации. Преемственность в развитии куль­турной эволюции надежнее всего обеспечивается тем, что периодически роль авангарда берет на себя новая нация. Освоение земледелия и животноводства на Ближнем Вос-

200

токе, расцвет античной культуры в Средиземноморье, европейский колониализм и развитие промышленности в Англии — все это примеры передачи эволюционной эста­феты от одного народа к другому.

Конечно, сравнение культурной эволюции с эстафетой довольно условно. Нельзя, однако, не признать, что такая аналогия позволяет по-новому взглянуть на происхожде­ние научно-технической культуры. После периода Возрож­дения с его приверженностью к античному наследию поведение человека приобрело новые черты, укрепившие его приспособленность к жизни, и передовые рубежи эво­люции переместились к северу от Альп. Однако лидерами эволюции стали не сильнейшие западные государства — Испания и Франция, а Англия. Испания в конце XVI века, а Франция в XVII столетии были наиболее могущест­венными европейскими державами, но их иерархические системы, возглавляемые абсолютными монархами, были, по-видимому, слишком косными и не давали достаточного простора развитию капиталистических тенденций.

На пороге XXI века нам трудно понять, что представ­ляла собой Англия XVI столетия. В ней проживало при­мерно 4—5 млн. человек, что составляло около половины населения Испании, четвертую часть населения Франции и одну сотую долю всего человечества. Эта небольшая страна в XVIII веке стала бесспорным лидером эволюции и оставалась в этой роли на протяжении жизни пяти-шести поколений.

Из-за своей островной изолированности англичане всегда отличались по образу жизни от других европейцев. В XII столетии монархическая власть в Англии стала настолько жестокой, что дворянство и землевладельцы объединились против нее и добились права участвовать в решении вопросов налогообложения. Городские средние классы тоже воспротивились бесконтрольным поборам. В итоге в Англии значительно раньше, чем в любой другой стране, сложилась единая общенациональная представи­тельная система для решения подобных вопросов. Это повлияло на социальное развитие и уже в XVI веке при­вело к радикальным переменам. Англия отказалась от ведения войн на суше. Потерпев поражение в военных действиях на континенте в 40-х годах XVI века, англичане больше не делали попыток возродить сухопутную армию и направили все усилия на развитие флота. К концу столетия Британия стала владычицей морей и необходи­мость в постоянной сухопутной армии отпала.

201

Это самоограничение военных сил имело для страны далеко идущие последствия. Власть помещиков, а также растущей прослойки торговой буржуазии упрочилась и стала сравнимой с властью короля, который уже не рас­полагал регулярной армией. Для поддержания флота тре­бовались столь небольшие средства, что парламенту уда­лось упорядочить налогообложение, и тем самым — впер­вые в истории — производство и присвоение излишков оказались под защитой закона.

Господство на море позволило Англии стать крупней­шей колониальной державой. В XVII веке ей принадле­жало бесспорное лидерство в колониальных захватах. Ее флот подчинил себе не только моря, но и морскую тор­говлю; именно морское могущество позволило ей первой объединить военные и торговые методы ограбления коло­ний. Ослабление роли военных в высших слоях общества, слияние воедино военной, морской и торговой деятель­ности способствовали тому, что мелкопоместное дворян­ство, верное старым традициям, но и не чуждое новым интересам, втянулось в колониальную торговлю. Таким образом, перекачка колониальных прибылей в националь­ную экономику в Англии осуществлялась иначе, чем в странах Европейского континента (пожалуй, за исклю­чением Нидерландов).

Однако источником торгового капитализма в Англии было не только ограбление колоний, но и прогресс в сельскохозяйственном производстве. Капитализм в сель­ском хозяйстве — это самая ранняя форма капитализма и одновременно первый шаг в промышленном развитии и направлении к научно-технической культуре.

В XVII веке Англия опережала другие страны Европы по уровню технического развития сельского хозяйства. На континенте ядром феодальной системы по-прежнему оставалась военная экономика, целиком подчиненная интересам абсолютистских режимов. Развитие капитализ­ма в сельском хозяйстве Англии — многогранный процесс, и разные исследователи акцентируют внимание на раз­личных его аспектах. Хотелось бы подчеркнуть тот факт, что в Англии сложилась совершенно новая организация труда, которая способствовала экономической конкурен­ции и открывала новые возможности отнюдь не только для незначительного меньшинства. Отсутствие войн, низ­кие налоги, рост производства шерсти — все это вместе обеспечивало людям, занятым в сельском хозяйстве, мо­бильность и широту выбора в приложении своих сил.

202

При такой открытой и динамичной организации все три самостоятельных класса — землевладельцы, арендаторы и свободные работники — могли каждый по-своему добы­вать себе средства к существованию. Таким образом, нали­чие свободной рабочей силы было одной из необходимых предпосылок для зарождения капитализма.

Землевладельцы, располагавшие обширными поместья­ми и все более широкими торговыми связями, были, само собой разумеется, заинтересованы в совершенство­вании методов сельскохозяйственного производства. Фер­меры-арендаторы из-за обострявшейся конкуренции также стремились к специализации и разделению труда, ибо только так они могли оплачивать аренду и избежать перехода в ряды неуклонно растущего класса безземель­ных работников. Торговля и ремесла предъявляли посто­янный спрос на свободные рабочие руки.

Как показывает Полани, большую роль в развитии и организации промышленного производства сыграли опто­вые торговцы. Они были знатоками рынка; могли обеспе­чить снабжение материалами; в одних случаях — шерстью и красителями, в других — прядильными и ткацкими ма­шинами для домашнего производства. Веками такая си­стема расширялась и крепла, пока наконец производство шерстяных тканей — основная отрасль национальной промышленности — не распространилось на всю страну, включая сельские местности. Полани подчеркивает, что движущей силой промышленного производства было стрем­ление к прибыли, столь хорошо знакомое тем, чья профес­сия связана с куплей-продажей. Словом, в этой атмосфере погони за прибылью наемные рабочие впервые стали одним из важных производственных факторов.

Изменение социальной структуры в Англии XVII сто­летия отражало общую тенденцию промышленного раз­вития, ориентированного на рынок. Андерсон пишет, что небывалая концентрация торговли и ремесел, происходив­шая в Лондоне, привела к тому, что между царствовани­ями Генриха VIII и Карла I город вырос в 7—8 раз, а в 1630-х годах стал величайшей европейской столицей. Роберт Бреннер, изучавший становление капитализма, рас­смотрел формирование класса свободных наемных рабо­чих и пришел к выводу, что без них была бы совершенно невозможна капиталистическая перестройка помещичьего хозяйства и что этот класс стал неотъемлемым элементом капиталистической системы. Богатства, поступавшие в Англию из колоний, направлялись — не в пример другим

203

европейским странам — на изменения в производстве, ибо производственные отношения здесь были уже подго­товлены к таким изменениям, т. е. к появлению капита­листов-предпринимателей и свободных наемных рабочих. По определению Бреннера, в Англии во второй половине XVII столетия сложилась сверхгибкая система сельского хозяйства. Она не только способна была реагировать на требования рынка специализацией и расширением произ­водства, но и вынуждена была это делать, поскольку фермер-капиталист должен был работать на рынок, чтобы сохранить и закрепить свое право на аренду земли. В результате эта система обеспечивала постоянный рост сельскохозяйственного производства и укрепляла взаимо­выгодные отношения между сельским хозяйством и про­мышленностью: каждый из партнеров гарантировал другому рынки сбыта, а также более эффективные сред­ства производства и потребления.

Преуспеяние человека всегда было связано с пробле­мой излишков производства. Научившись извлекать капи­талистическую прибыль, человечество наконец-то нашло способ быстро производить излишки. Посмотрим теперь, как, стремясь к прибылям и экономическому росту, ис­пользуя науку и технику, люди добились небывалого успе­ха и вместе с тем оказались в ловушке.