Харрис оспаривает широко распространенное среди антропологов мнение о миролюбии собирателей и охот­ников. Наоборот, он считает войны древнейшим обычаем данной культуры, тесно связанным с задачей сохранения охотничьих угодий и направлением действия популяцион-ного пресса внутри племени. Собирателей и охотников принято считать миролюбивыми, поскольку у них в отли­чие от земледельцев, дескать, не было оснований для острых межплеменных конфликтов по поводу границ занимаемой территории. На самом же деле борьба за жизненное пространство была естественной чертой пове­дения людей той эпохи. Если племени, чтобы прокормить

115

себя собирательством и охотой, требуется территория в 100 квадратных километров, то необходимо наличие «ни­чейной» земли между местообитаниями различных пле­мен. И если под давлением большой численности населе­ния такая земля заселялась, создавалась конфликтная ситуация.

В книге Эйбла-Эйбесфельдта «Биология мира и войны» насилие рассматривается как феномен, обусловленный и биологической, и культурной эволюцией. Как этнограф, он исходит из нераздельности защитных и агрессивных действий в поведении людей. Насильственные действия человека против человека первоначально были формой защитного поведения, призванного как раз пресекать агрессию.

В качестве охотников люди не отличались от живот­ных; их исключительной особенностью стала именно го­товность убивать представителей собственного вида. Эйбл-Эйбесфельдт считает внутривидовую агрессивность есте­ственной: «Вообще говоря, каждое животное конкурирует главным образом с особями того же вида. Они нуждаются в одинаковой пище, одинаковых местах для отдыха и вы­ведения потомства, а все это имеется в ограниченном ко­личестве. Для процветания данной популяции животных им необходимо свободное пространство, чтобы избежать скученности. С помощью агрессивного поведения живот­ные определенным образом воздействуют на своих соро­дичей, заставляя их распространяться на большей пло­щади».

Все это, безусловно, приложимо и к людям — собира­телям и охотникам — не в меньшей степени, чем к любым другим млекопитающим. Согласно Эйблу-Эйбесфельдту, все млекопитающие обладают биологическим механизмом, который не позволяет им убивать особей собственного вида, и различными способами обуздания своей агрес­сивности. Так как поддержание и обновление иерархиче­ской структуры внутри стада важны для его выживания, агрессивность может проявляться в схватках, которые, од­нако, носят ритуальный характер.

Перейдем теперь к больному вопросу: почему же чело­век не сумел взять под контроль свою агрессивность и силу?

По мнению Эйбла-Эйбесфельдта, способность убивать представителей своего вида — это результат культурной эволюции. И группа шимпанзе, и племя людей для защиты своей территории от себе подобных используют одинако­вые приемы, с той, однако, разницей, что человек способен

116

убить врага с помощью оружия, а шимпанзе — нет. Конеч­но, и у людей есть биологический механизм, препятствую­щий уничтожению особей своего вида, но убийство пре­вратилось в столь стремительный акт, что действие этого механизма стало нетрудно побороть. «Оружие, безуслов­но, было важнейшим фактором развития губительной аг­рессивности. Смертоносное оружие, постоянно совершен­ствуясь, как бы возобладало над нашими врожденными сдерживающими механизмами. Мгновенный удар с по­мощью оружия позволяет убить человека раньше, чем тот, соответствующими жестами выразив покорность, сумеет вызвать у нас чувство сострадания»,— полагает Эйбл-Эйбесфельдт.

На мой взгляд, такое объяснение происхождения войн в общем справедливо, но недостаточно полно. Думается, люди начали воевать между собой именно потому, что они являются продуктом информационного развития. В ходе военных действий человек не убивает тех, кто обладает той же информацией, что и он сам, ибо это противоречило бы законам биологии; напротив, он убивает чужака, врага, чье поведение ему незнакомо. Значит, биологический меха­низм работает у человека совершенно так же, как и у других млекопитающих,—препятствует уничтожению себе по­добных.

Борьба за выживание собирателей и охотников была
столь жестокой, что, если голод заставлял убивать собст­
венных детей, он вынуждал также уничтожать чужаков,
покушавшихся на добычу данного племени. Представи­
тели других племен считались врагами. А к врагам собира­
тели и охотники относились как к нелюдям. Именно так в
годы второй мировой войны союзники относились к нацис­
там, а нацисты — к евреям. Война подчиняла себе поведе­
ние людей и жизнь племени; его преуспеяние зависело от
ловкости и силы мужчин, носящих оружие. Таким образом,
война была мощным фактором эволюции: она устраняла
сла^1'х7^'авала"Ттре"Ш^                                       спло-

ченность племени. Она укрепляла власть добившегося по­беды вождя над другими мужчинами племени и особенно над женщинами. Она была обоюдоострым клинком и проб­ным камнем первобытной культуры. ,,..._

Информационное развитие

По-видимому, основные функции живых организмов довольно жестко направляли и регулировали поведение че-

117

ловека на протяжении всего периода собирательства и охо­ты; закономерности этой культуры обусловлены прежде всего способами добывания пищи, репродуктивным пове­дением и формами защиты человеческой жизни от различ­ных внешних угроз. И поведение племени в целом, включая кочевку и регулирование состава, и поведение каждого ин­дивида определялись добыванием пищи, размножением и самозащитой.

А что же можно сказать относительно четвертой основ­ной функции? Какую роль играла усвоенная собирателем и охотником информация в выработке им все более раз­нообразного и гибкого поведения?

Конечно, человек — собиратель и охотник,— живший около 20 тыс. лет назад, с точки зрения умственных спо­собностей, знаний и навыков резко отличался от животных. Его информационное развитие (восприятие органами чувств различных раздражителей, оценка и использование их) было ориентировано преимущественно на внешнюю среду, т. е. природу. По сравнению и с животными, и с сов­ременным человеком собиратель и охотник был величай­шим знатоком природы. Как существо общественное и мыслящее, он был в состоянии использовать природные бо­гатства, хотя при этом фактически все еще оставался в плену своих основных функций.

Описание и анализ культуры охоты и собирательства, думается, позволили показать, что в поведении человека добывание пищи, размножение и самозащита неразрывно связаны. Жизнь собирателя и охотника была принудитель­ной игрой по жестким правилам, регулируемой этими тремя функциями. Именно в этих рамках двуногое существо — человек с помощью умственных способностей целенаправ­ленно совершенствовал свое поведение.

Надо подчеркнуть, что в эпоху охоты и собирательства процесс становления человека еще не сулил особых перс­пектив. Первобытный человек, несмотря на миллионы лет его развития, все еще оставался узником природы. На про­тяжении десятков тысяч лет численность человечества не увеличивалась; ему приходилось поддерживать свое суще­ствование, даже убивая собственных детей. Изучая влия­ние видоспецифичных поведенческих характеристик на жизнь собирателя и охотника, мы отдаем себе отчет, что этого влияния было так или иначе недостаточно для проч­ного успеха человека как вида.

118