Согласно предлагаемому в данной книге определению культурной эволюции, она охватывает три этапа:

— культура собирательства и охоты,

— аграрная культура,

— научно-техническая культура.

Успех человека как природное явление подразделяется на три эти ступени. Культура собирательства и охоты является наиболее ранней стадией развития человечества, в рамках которой не происходило существенных измене­ний; аграрная культура представляет собой промежуточ­ную стадию и охватывает примерно 10 тыс. лет медленного роста нашего вида; научно-техническая цивилизация — это последний по времени короткий период, характе­ризующийся невероятно стремительным ростом. Культур­ная эволюция, включающая три стадии ускоряющегося развития, представляет собой величественное природное явление и огромное достижение человека.

Разделение на три ступени соответствует стадиям роста популяции людей, но действительной основой для подоб­ной классификации являются средства производства. Эво­люционная история построена таким образом, что сред­ства производства принимаются за важнейший фактор, объясняющий ход исторических событий. (Это, конечно, перекликается с представлением, что добывание пищи является одним из ключевых факторов культурной эво­люции, см. гл. 3.)

Анализ культурной эволюции, в основе которого лежит характеристика средств производства, заставляет вспом­нить Карла Маркса. Его взгляд на историю получил назва­ние материалистического именно потому, что он придавал столь важное значение средствам производства в процессе культурного развития. И если попытаться классифициро­вать мое понимание эволюции, базирующееся на представ­лении об основных и видоспецифичных функциях, его, несомненно, следует отнести к материалистическим кон­цепциям истории.

101

По правде говоря, кажется странным, что историки-материалисты до сих пор не сумели на основе синтеза биологических и социологических знаний нарисовать еди­ную картину культурной эволюции, хотя данные для этого появились еще в XIX веке. Идея эволюции и вера в прогресс характерны для прошлого столетия. Когда в 1859 году сделал свое эпохальное открытие Дарвин, представление о культурной эволюции было уже широко распространенным. Поведение человека и историю его поведения сразу же стали рассматривать как часть всеоб­щего процесса эволюции природы.

В книге «Становление теоретической антропологии» Марвин Харрис описывает разного рода дискуссии, про­ходившие в середине прошлого века и связанные с поис­ками убедительной концепции человека и его поведения. Важно отметить, что в то время естественные и антро-поцентристские науки еще не отделились друг от друга и между биологами и социологами существовал активный обмен информацией. Герберт Спенсер — возможно, наи­более ярый поборник веры в прогресс — в своих иссле­дованиях перешел от биологических к социальным пробле­мам. Его социология, в основе которой лежали биологи­ческие закономерности, рассматривала эволюцию челове­ческого рода и сопряженные с ней постоянные измене­ния как само собой разумеющиеся факты.

Однако после XIX века социальные науки стали утра­чивать свой динамический и эволюционный характер. Возможно, частично это объясняется усилением процесса дифференциации и дробления научных исследований: поскольку социальные науки разделились на многочислен­ные дисциплины, специализирующиеся на изучении от­дельных аспектов поведения человека, поведение в целом и его материалистическая основа остались в тени. Нельзя тем не менее отрицать тот факт, что неэволюционный взгляд на человека прежде всего обусловлен политически­ми и идеологическими причинами. Материалистические представления о человеке и истории подавлялись из-за страха перед Марксом и коммунизмом.

Сейчас, в XX веке, не подлежит сомнению, что Маркс был наиболее влиятельным социальным философом прош­лого столетия. Если не учитывать его взгляды, дискуссии по любым социологическим и политическим вопросам становятся весьма маловразумительными. Его идеи — независимо от того, упоминается ли его имя,— поистине являются вездесущими. Хотя мысли Маркса замалчи-

102

вались, они легли в основу позднейших теоретических построений.

На похоронах Карла Маркса в 1883 году его ближай­ший сподвижник Фридрих Энгельс отметил, что подобно тому, как Дарвин обнаружил эволюцию в живой природе, Маркс увидел эволюцию в истории человечества. Как бы подкрепляя это утверждение, исследователь антропологи­ческих теорий Марвин Харрис высказал мнение, что Маркс выдвинул не менее фундаментальную научную идею, чем принцип естественного отбора Дарвина: предложил общую концепцию научной истории человечества.

Взгляды Маркса на историю наиболее полно изложены в его главной работе «Капитал». Их можно свести к двум важнейшим утверждениям:

— основным историческим фактором, определяющим са­
мосознание и социальные отношения людей, являются
средства производства материальных благ;

— исторические эпохи различаются по уровню, которого
достиг человек в использовании природных ресурсов.

Это представление об истории, вне всякого сомнения, подтвердилось. Развитие средств материального производ­ства и все более интенсивное использование природных ресурсов — вот что определяло жизнь человечества как до Маркса, так и в последующем. От этих факторов всецело зависят и американская капиталистическая культура, отвергающая марксизм, и марксистская социалистическая культура, сложившаяся в Советском Союзе.

Если материалистический взгляд на историю оказался столь реалистичным, обоснованным и к тому же доказал свою научную плодотворность, вызывает удивление, что на протяжении целого столетия его пытались искоренить. Чем это объясняется? Маркса целиком и полностью отвер­гали. Маркса-философа заслонил Маркс-революционер. Для современников он был автором «Коммунистического манифеста», эмигрантом, гонимым из страны в страну, проповедником пролетарской революции. Когда между­народное рабочее движение провозгласило «Капитал» биб­лией трудящихся, в глазах буржуазного мира Маркс стал Антихристом. '■

И все же, хотя Маркс-философ был прав, Маркс-ре­волюционер заблуждался *. Насколько верным и обосно­ванным оказалось его общее понимание истории, настоль-

* Оценка взглядов П. Кууси на марксизм дана в предисловии насто­ящего издания.— Прим. ред.

103

ко же необоснованным — вывод о неизбежности револю­ции. Разве сам тот факт, что марксистская концепция истории применима к любой, а не только к одной опреде­ленной эпохе, не ставит под сомнение мысль о скорой революции?

По Марксу, на разных стадиях развития материаль­ного производства действуют разные производственные факторы, изменения в которых происходят независимо от воли людей. Рабочий класс как движущая сила револю­ционного процесса является, таким образом, производст­венным фактором, соответствующим определенной стадии развития производства. Точно так же, согласно Марксу, средства производства определяющим образом воздейст­вуют на господствующее общественное сознание и само­сознание человека.

По предсказанию Маркса, в эпоху научно-технической культуры с развитием производительных сил и изменением средств производства изменятся также и факторы произ­водства, общественные отношения и социальное мышле­ние. Так оно и произошло. По сравнению с XIX веком рабочий класс сильно изменился. Бруно Крайский, Улоф Пальме, Гельмут Шмидт выступают — по крайней мере публично — от имени рабочего класса, однако вряд ли у кого-нибудь хватит фантазии вообразить их на барри­кадах. I

Представления Маркса о пролетарской революции сло­жились главным образом применительно к Англии и Европе XIX века. Он назвал классовую борьбу движущей силой истории до того, как познакомился с антрополо­гическими исследованиями о первобытных людях, зани­мавшихся собирательством и охотой. Когда в 1877 году вышла книга Моргана «Древнее общество», Маркс немед­ленно прочитал и законспектировал ее, чтобы уточнить те места в своих сочинениях, где он касался жизни древне­го человека. Сделать это, однако, довелось Энгельсу, ко­торый в 1884 году, уже после смерти Маркса, опубли­ковал работу под названием «Происхождение семьи, част­ной собственности и государства». В предисловии Энгельс утверждал, что определяющими факторами исторического процесса являются материальное производство и необхо­димость воспроизводства жизни. В книге была впервые предложена следующая периодизация истории:

— эпоха человека-дикаря: непосредственное присвое­
ние природных продуктов;

— эпоха человека-варвара: скотоводство и земледелие;

104

— эпоха цивилизованного человека: промышленность.

Предложенные Энгельсом в 1884 году определения эпох были более красочны («дикость», «варварство»), чем наши, но принцип периодизации был именно такой.

Не удивительно, что в самый разгар первой мировой промышленной и капиталистической революции Марксу казалось, будто эволюционное развитие вступило в новый этап; аналогичные переломные моменты можно выделить и в биологической эволюции. Таким образом, по убежде­нию Маркса, эволюционный процесс неминуемо пере­растал в революцию. Интересно, обратил ли Маркс особое внимание на изменения в средствах производства. Даже если революция не была неминуемой, ускорение научно-технического развития было так или иначе неизбежно.

Важно отметить, что культурная эволюция никогда не интересовала историков и других обществоведов, за исключением антропологов, которым с помощью система­тического изучения человека и его культуры удалось, на мой взгляд, добиться большего, нежели историкам. Осно­вой антропологических исследований являются знания о развитии человеческого рода. Антропологи стремятся объяснить поведение человека, сравнивая различные куль­туры и эпохи; они традиционно придерживаются эмпи­рического подхода, проводя региональные исследования. Обращаясь как к естественным, так и к общественным наукам, антропологи пытаются создать теории, обобщаю­щие достижения тех и других. Их попытки внушают уверенность, что уже созревают предпосылки для создания эволюционной истории человечества. Моя же цель ограни­чена здесь поиском общих подходов к решению этой задачи.

Новая книга Марвина Харриса «Каннибалы и короли» служит убедительным подтверждением возможностей эво­люционной истории. Читая ее, я не мог отделаться от мысли, что Тойнби, разрабатывая в 1930-х годах свою культурную морфологию, сильно недооценивал историчес­ки конкретные формы поведения человека. Книга Хар­риса еще раз подтверждает, что история должна быть чем-то большим, нежели, по выражению Шекспира, «по­вестью, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла» *.

* Шекспир У. Макбет, акт. 5, сцена 5. (Пер. Ю. Корнеева.)

II