Мы подошли к кульминационному пункту нашего ис-^J следования. Вопрос в следующем: если на протяжении всей эволюции человек обречен остаться верующим, то каким образом он может управлять своей религиозностью с тем, чтобы одновременно перестраивать свое поведение в соответствии с интересами природы?

Поскольку культура, угрожающая теперь нашему су­ществованию, зародилась на иудейско-христианской почве, речь у нас пойдет в основном о влиянии христианства. Помимо всего прочего, христианство предложило челове­ку идею спасения души и систему ценностей, руководст­вуясь которыми можно достичь этой цели. Таким обра­зом, религия, как принято считать, принадлежит к иной реальности — к сфере субъективного духа и души, в про­тивоположность физической реальности, с которой имеет дело наука.

Такое раздвоение реальности, бесспорно, связано с двойственной сущностью человека. Ведь он несет в себе как людское, так и животное начало, является частью природы и в то же время чем-то отличным от нее. Но це-

86

лостная концепция мира не может быть создана на осно­ве раздвоенной реальности. Вопрос о взаимоотношениях религии и науки — важнейший для человека. Многие уче­ные полагают, что религия и наука могут сосуществовать и совместно служить человечеству. Попытаемся разгра­ничить функции религии и науки. Наука дает возмож­ность человеку накапливать информацию и факты; религия позволяет обрести моральные ценности и цель в жизни. Даже если наука и не нуждается в боге для объяснения законов природы, в нем нуждается человек, чтобы придать смысл своему существованию.

Такое разделение может показаться простым и изящ­ным, однако оно не только не соответствует действитель­ным ролям науки и религии, но также и не дает правиль­ного представления о религии. Христианское учение не сводится к субъективной реальности духа и души; напротив, оно стремится упорядочить наши моральные ценности и тем самым управлять нашим поведением, которое в свою очередь связано с информацией. Религиозные представле­ния глубоко повлияли на процесс информационного раз­вития и, следовательно, проникли в научное мышление. И если мы стремимся покончить с ошибочным представ-¹ лением о мире, необходимо отказаться и от религиозных моральных ценностей. Поскольку вера в бога является формой защитного поведения, религия стоит на страже господствующих законов и обычаев, играет консерватив­ную роль и препятствует новому. Руками инквизиции христианство пыталось в 1632 году задушить теорию Га­лилея о том, что законы природы, действующие на Земле, распространяются и на всю Вселенную. В конце прошлого века такая попытка была сделана и в отношении Дарви-новой теории происхождения видов. Сегодня католи­ческая церковь стремится контролировать сексуальное поведение человека; но и здесь перемены — в данном слу­чае ускорение роста населения — опрокидывают рели­гиозные ценности.

Поскольку мифологические и религиозные представ­ления выглядят правдоподобным и неизменным отра­жением реальности, вполне понятно, что мифы о сотво­рении мира и конце света стали неотъемлемой частью христианской веры. В сознании людей таинственные про­цессы рождения и смерти легко увязывались с религиоз­ными концепциями. Но, став частью религии, эти яркие мифы гораздо сильнее, чем мы думаем, повлияли на пред­ставления человека о мире.

87

Возьмем два примера. Исаак Ньютон, гигант духа и выдающийся толкователь законов Вселенной, в 1680-х го­дах все еще верил в библейскую легенду о начале и конце света. Согласно расчетам епископа Ашера, сотворение мира произошло в 4004 году до н. э. Этого было доста­точно автору «Начал» *, чтобы всерьез искать признаки Армагеддона, описанного в откровении Иоанна Богослова.

Столетием позже в принятой Соединенными Штатами Декларации независимости говорилось, что «все люди соз­даны равными; создатель наделил их определенными неотъемлемыми правами».

Другими словами, мифы о начале и конце света, хо­тим мы этого или нет, живы в накопленной человечест­вом информации. Наследство, полученное нервными клет­ками от предшествующих поколений, позволяет человеку (жаждущему избежать смерти) обрести душевный ком­форт в размышлении о том, что и миру придет конец, после чего наступит обещанное в Евангелии вечное бла­женство. Процесс усвоения информации людьми обус­ловлен прежде всего накопленными за миллионы лет верованиями, а также современными, считающимися оче­видными ценностными представлениями. Религиозная доктрина, подавляя естественное, эволюционное пред­ставление о мире, устанавливает человеческому разуму узкие границы. Искажается понятие человека об отведен­ном ему времени. Люди считаются одинаковыми и за­конченными творениями бога, а не самобытными и пос­тоянно развивающимися индивидуальностями. Спасение души и райское блаженство будто бы ожидают после конца света каждого верующего. Религиозно настроен­ный человек, таким образом, перекладывает всю ответ­ственность на бога и отдает свою судьбу в его руки.

Тем не менее из всех мировых религий христианство было — и, по-видимому, остается — наиболее восприим­чивым к идее эволюции.. Под его влиянием находились такие выдающиеся естествоиспытатели, как Коперник, Галилей, Ньютон, Дарвин. Бог — творец всего сущего, но в отличие, например, от солнца, которому поклоняют­ся как божеству, он сам не является частью природы: следовательно, христианину не возбраняется изучать природу и ее закономерности.

Еще более парадоксальную роль сыграла религия, и в частности христианство, в эволюции человека. Религия

* Имеется в виду работа Ньютона «Математические начала натураль­ной философии» (1687).

Была мощной системой, крторая покровительствовала и служила защитой культурной эволюции. Вместе с тем она мешала утверждению естественнонаучной концепции мира и была помехой для естественного поведения человека.

Способны ли мы следовать глубоко присущей нам религиозности и в то же время вести себя естественно? Не знаю; вероятно, лучшее, что нам остается,— это поиск истины, которая представляла бы собой более полную ин­формационную структуру. Наверное, стоит последовать примеру Томаса Манна — смиренно и прилежно заняться изучением соотношения человека и бога, веры и знания. Роман «Иосиф и его братья», пожалуй, оказал на меня большее влияние, чем любой из учебников, и теперь поиски концепции мира заставляют снова и снова воз­вращаться к Манну. Свое знание людей писатель черпает из бездонного колодца прошлого, собирая и объединяя фольклор, мифы, религиозные учения. Под его пером Ветхий завет становится монументальной историей борь­бы человека в духовном и материальном мире.

По Манну, зарождение самосознания и формирование человеческого общества в представлении всех народов мира тесно связаны. «Очень древняя традиция, возникшая на почве правдивейшего самоощущения человека и восприня­тая религиями, пророчествами и сменяющими друг друга гносеологиями Востока, Авестой, исламом, манихейством, гностицизмом и эллинизмом, связана с образом перво­го или совершенного человека, древнееврейского adam gadmon; его нужно представлять себе юношей из чистого света, созданным до начала мира как символ и прототип человечества; образ этот разные ученья и преданья варьируют, но в самом существенном они совпадают» '.

На протяжении всего романа Манн размышляет о взаимоотношениях бога и человека. По его мнению, соз­дателем бога был Авраам. «Ибо в известной мере Авраам был отцом бога. Он увидел его и выносил мыслью; могу­щественные свойства, которые он ему приписал, были, конечно, изначально присущи богу, Авраам не был их творцом» ². Далее Манн задается вопросом: «Но разве он не был им все же в известном смысле, если он их по­знавал, преподавал и, мысля, осуществлял?» ³

Наличие одного-единственного бога благотворно ска­залось на развитии человечества: «Так, из стремления к

' Манн Т. Иосиф и его братья, т. I. M., 1968, с. 62. ² Там же, с. 404. ¹ Там же, с. 403.

89

высшему, Авраам открыл и придумал бога и, уча других, сформировал его и придумал и облагодетельствовал этим все заинтересованные стороны — бога, себя самого и людей, чьи души, уча, завоевывал. Бога — тем, что дал ему осуществиться в человеческом познании, себя же и своих прозелитов — тем, что свел множественное и устра­шающе неведомое к единичному и успокаивающе извест­ному, к определенному владыке, от которого шло все — и добро и зло, и внезапное, ужасное и благодатно при­вычное,— к владыке, которого следовало держаться в любых обстоятельствах» '. Всемогущий бог Авраама луч­ше вооружил человека для самозащиты.

В «Иосифе и его братьях» Манн выдвигает собствен­ную концепцию развития человека. В центре внимания — вопрос о том, как удалось юному Иосифу вырваться из темницы и в конце концов стать доверенным лицом фа­раона и владыкой земли Египетской. Секрет следует искать в силе его духа. Об успехе Иосифа Манн рас­суждает, описывая продажу Иосифа Потифару.

«Бог... привел его в эту страну. Привел, несомненно, с великим, как всегда, замыслом. Он не делал ничего, что не имело бы великих последствий, и нужно было пре­данно помогать ему в полную силу отпущенного тебе ума, а не сковывать его намерений своей косной без­деятельностью... Жить соответственно своей молчаливой догадке или даже убежденности, что бог назначил тебе какую-то неповторимую долю,— это не своекорыстная пронырливость, и честолюбием это тоже нельзя назвать; ибо, если честолюбие относится к богу, оно заслуживает более почтительного названия» ².

Иосифу Манн противопоставляет его обидчивого брата Иуду, обладающего собственным уровнем притя­заний: «Вернее всего будет сказать, что с тех пор он искупал свое преступление в аду — в одном из имею­щихся на свете адов, в аду пола. Многие подумают, на­верно: ну, это еще не самый страшный ад. Но кто так думает, тому неведома жажда чистоты, а без такой жажды ада вообще нет, ни этого, ни какого-либо еще. Ад существует для чистых; это закон нравственного мира. Ведь ад существует для грешников, а погрешить можно только против своей чистоты. Будучи скотом, нельзя совершить грех и получить хоть какое-то пред-

'Манн Т. Иосиф и его братья, с. 400. - Там же, с. 749—750.

90

ставление об аде. Так уж устроено, и ад населен, не­сомненно, лишь самыми лучшими людьми, что, конечно, несправедливо, но что значит наша справедливость» '.

В заключительных строках романа Иосиф обращается к своим братьям: «... по-видимому, вы не поняли толком всей истории, в которой мы находимся. Я не браню вас за это. Можно преспокойно находиться в истории, не понимая ее. Наверно, так даже и должно быть, и это преступно, что я всегда слишком хорошо знал, какая тут шла игра» ².

В этом Томас Манн, по-моему, ошибается. Человек больше не может себе позволить быть частью собствен­ной истории, не понимая ее. Чтобы дать людям это пони­мание, Томас Манн и написал свой роман.

Естественнонаучная концепция мира и соответствую­щая структура информации, к формированию которых мы стремимся, должны базироваться на достижениях естественных наук. Но у нас до сих пор нет такой кон­цепции. С момента публикации труда Дарвина, посвя­щенного эволюции, прошло 120 лет, но их оказалось недостаточно для всеобщего признания идеи эволюции человека. Даже ученые-естествоиспытатели заявляют, что человек не меняется. Можно ли это утверждать, даже если с точки зрения генетики и не произошло явных, поддающихся измерению сдвигов? Действительно ли человек не изменился с тех пор, как прекратился рост его черепа?

Происшедшие в результате культурной эволюции сдвиги в поведении человека остаются неизученным и неопределенным предметом, что порождает ожесточен­ные споры среди представителей естественных наук. И культурная эволюция, и изменения в поведении идут все возрастающими темпами. Неясно, какое влияние это оказывает на естественный отбор, направляющий биоло­гическую эволюцию. Многие исследователи, и в их числе Моно, предсказывают, что культурная и биологическая эволюции пойдут разными путями, естественный отбор перестанет действовать, и человечество, как биологи­ческий вид, неминуемо придет к вырождению.

Моя позиция такова: биологическая эволюция — это медленный процесс, результаты которого проявляются лишь через несколько поколений. В настоящий момент

¹ Манн Т. Иосиф и его братья, т. II, с. 653. '² Там же, т. II, с. 897.

91

принципиально важно установить контроль над возни­кающими под влиянием культурнои""эволюции измене­ниями в поведении, осознать эти изменения, а главное — понять, что своим поведением мы постоянно трансфор­мируем окружающую среду.

Историческая концепция мира или, скорее, отсутствие таковой заслуживает специального рассмотрения. Эволю­ционная история человечества пока еще не написана.