В предыдущей главе было сказано, в каких условиях «десаррольистский альянс» может строить экономическую политику, позволившую расширить внутреннюю экономическую базу некоторых латиноамериканских стран. Действительно, в разное время удавалось создать такую власть которая благоприятствовала консолидации внутреннего рынка в Аргентине, Бразилии и Мексике. Оставляя в стороне вышеуказанные различия, отметим, что в этих странах возникли объединения или соотношения сил, которые облегчили разнообразное взаимодействие прежде доминировавших групп и тех, что образовались вследствие появления средних слоев, промышленной буржуазии и до известной степени городских масс. Очевидно, что эти альянсы и обстоятельства благоприятствовали различным персонажам неодинаково в зависимости [177] от страны и конкретного исторического момента. Но они помогли создать условия для накопления и роста инвестиций, для расширения спроса городских слоев. В таких условиях государство смогло выступать в качестве арбитра: давление со стороны народных масс и организованных групп удалось направить на достижение согласия, благоприятствовавшего развитию. Разумеется, существование данной системы определялось, как уже указывалось, выгодной конъюнктурой. Устойчивость экспортных цен и временами их рост в период второй мировой войны и в первые послевоенные годы позволили поддерживать экспортные сектора, если не в одинаковой степени, то, по крайней мере, на прежнем уровне и одновременно финансировать рост городской промышленности.

    Конец этой конъюнктуры имел различные последствия в каждой из перечисленных стран. И это во многом зависело от характера ранее достигнутого компромисса политических сил, который по-своему обусловливал продвижение в политике индустриализации.

    Так, в Аргентине отмеченные политические особенности означали сохранение роли агроэкспортного сектора, хотя и ощутившего на себе эффект значительного перераспределения. К тому же возникновение здесь динамичных индустриальных секторов все же не имело значительных масштабов (особенно, если говорить о создании базовых отраслей индустрии)34. Новая международная рыночная конъюнктура создала ясно и наглядно весьма драматическую альтернативу: либо сдерживание зарплаты и государственных расходов за счет трудящихся, либо перестройка агроэкспортной экономики с целью повышения ее производительности и тем самым продолжение в длительной перспективе финансирования современного индустриального сектора. После падения Перона в 1955 г., антипопулистская оппозиция [178]выдвинула именно последний лозунг. Однако ни экспортный сектор сам по себе не мог навязать стране свой проект, ни расширение политической базы посредством объединения с промышленными секторами (политически слабыми) не могло предотвратить давления масс. Военное вмешательство часто выступало как форма выхода из тупика и как открытая реакция против возвращения к популизму. Иными словами, попытка достичь таким образом экономического развития натолкнулась на протест широких слоев трудящихся. Она не смогла автоматически утвердиться как политика - как с точки зрения ее эффективности, так и формальной легализации. В итоге не получилось ни стимулирования промышленного развития, ни политической стабильности.

    В Бразилии правление Варгаса и продолжение его экономической политики правительством Дутры (1946‑1950 гг.) связаны с созданием определенных базовых отраслей индустрии - сталеплавильной, электроэнергетической, транспортной, нефтяной. Этот курс был возобновлен во время второго правления Варгаса (1950‑1954 гг.) с уже более ясными целями по форме развития, стимулируемого государственными инвестициями. Это способствовало более быстрой трансформации производственной структуры городской сферы. Как известно, доходы времен войны отчасти были израсходованы непроизводительно. Но все же технический парк был переоснащен, поддерживалась практика широкого импорта оборудования. Сказался и страх перед возможностью новой мировой войны, вызванный корейским кризисом. В результате всего этого и благодаря спровоцированному корейским кризисом буму индустриализации, поддерживаемой внутренними силами, был придан мощный импульс. В любом случае цена этой индустриализации имела и политический аспект: практика осуществления контроля и введение множественного курса обмена валюты благоприятствовали внутренним секторам (частному [179] и государственному) экономики в ущерб экспортным секторам, вследствие чего эти последние никогда не прекращали протестов против вмешательства государства. Верно, что выгодные цены на кофе на мировом рынке до 1953 г. позволили аграриям пережить без ущерба для своих доходов политику поощрения секторов, ориентированных на внутренний рынок. Однако, когда к 1954 г. начала меняться конъюнктура, альянс варгистов достиг своего предела: часть аграриев присоединилась к оппозиционным средним городским слоям. А к этому добавилось давление не только внутренних, но и международных финансовых группировок. Неблагоприятная для сбыта кофе новая конъюнктура была использована США для давления на Варгаса, который достаточно далеко зашёл в своей националистической политике. После короткого периода безвластия, последовавшего за самоубийством Варгаса (когда проводилась политика сдерживания инфляции, спровоцированной предыдущими событиями), альянс популистов и десаррольистов восстанавливается при Кубичеке. Но он принял иной курс, наподобие того, который после ряда лет топтания на месте пытался применить Фрондиси к процессам политического и экономического развития Аргентины. Речь идет о капитализации с использованием внешних ресурсов. Эта политика позволяла в короткий срок уменьшить давление инфляции и удовлетворить требования городских слоев о повышении заработной платы. Она поддерживалась частью производителей-экспортёров и в то же время означала усиление индустриального сектора, теперь уже связанного с иностранным капиталом. Такой курс мог стимулировать развитие, несмотря на политическую нестабильность.

    В Мексике35, где из-за ее политико-исторических особенностей социальные группы оказывали свое воздействие как на уровне государства, так и его партийных структур, аналогичный [180] процесс открытия внутренней системы производства иностранному капиталу смог пройти без военно-политических кризисов, которые отличали бразильский или аргентинский путь. К тому времени не только определилась роль государства как инвестора, как регулятора экономики. Благодаря ему уже сформировалась городская промышленная буржуазия, подверглись «модернизации» механизмы профсоюзной интеграции, то есть были созданы каналы, посредством которых рабочее и народное движение могло интегрироваться в общество, чье государственно- политическое устройство было легитимным и учитывало в известной мере задачи распределения.

    Таким способом удалось избежать противостояния национальной буржуазии государству-инвестору (присущего Бразилии и Аргентине, где популистские истоки государства придавали ему двойственный характер), а также того, чтобы это противостояние приняло радикальные формы. Удалось предотвратить серьезный конфликт классового или популистского толка. Даже переход к политике расширения участия иностранного капитала, (ограниченного вначале и возраставшего впоследствии) не стал предметом серьезных противоречий. Таким образом, в этих условиях могли сочетаться развитие и стабильность36.

    Ценой процесса стабильного развития было, однако, усиление (медленное, но устойчивое) своего рода новой олигархии. Это заставило государственный аппарат маневрировать как ради собственных целей, так и ради «ассоциированного развития» - в партнерстве с иностранным капиталом.

Итак, то, что могло стать модернизированной моделью общественного развития, зашло в итоге все в тот же тупик, кажущийся безысходным, на современном этапе капиталистической эволюции Латинской Америки. Модернизация здесь происходит ценой растущего авторитаризма и без изживания нищеты — типичного [181] следствия «развития в сочетании с маргинализацией». Напротив, растет количество населения, стоящего вне экономической и политической системы, растет в той же мере, в какой порядок поддерживается с применением механизмов открытого или скрытого подавления.

    Здесь уместно прояснить смысл предыдущих заметок. Никоим образом из них не следует делать вывод о какой-то предопределенности, каком-то пределе в капиталистическом развитии при внешнем контроле, которое упрямо навязывает свою волю истории. Также не следует делать вывод, противоположный предыдущему, о том, что все можно объяснить историческими случайностями. Напротив, предложенная здесь интерпретация учитывает существование вполне определенных структурных рамок для индустриального развития при национальном контроле, в которых и действуют различные социальные силы.

    Конфликты или соглашения между этими различными силами не подчиняются, однако, механизму фатальной детерминации. Результат их взаимодействия в специфических условиях может привести к историческим результатам, совершенно отличным от тех, которые анализируются здесь, например - к кубинскому варианту. Но в той мере, в какой система социальных отношений выражается через систему власти, исторически складывается некий комплекс структурных возможностей, присущих данной системе. В контексте этих структурных возможностей, являющихся следствием предшествующей общественной практики, прочерчиваются определенные траектории и исключаются прочие альтернативы.

    Действительно, в структурном смысле индустриализация (в рамках описанных социальных и политических характеристик латиноамериканских обществ) утверждает настоятельную потребность накопления, но в то же время приводит к резкой социальной [182] дифференциации. Давление с целью достижения участия различных секторов - как инкорпорированных, так и маргинализированных - вступает в противоречие с практикой инвестирования, которая предполагается отстаиваемым типом развития.

    Мы уже выяснили, что «латиноамериканская модель развития вовнутрь» основана на конъюнктурных возможностях, благоприятных условиях внешнего обмена и ограниченного участия населения в получении плодов развития. Наличие одномоментной выгоды позволило меньше использовать политику отстранения от плодов развития и даже допустить такие формы инкорпорации масс, которые дали жизнь «десаррольистскому альянсу» в его национально-популистском (варгизм и перонизм) или государственно-популистском варианте (случай Мексики), не исключая из него слои и сектора, доминировавшие в период развития вовне. Когда необходимо учитывать давление более широкого спектра, особенно с включением крестьянства и низших городских слоев, это уменьшает возможность накопления и приводит к разрыву важного звена альянса политической гегемонии. Аграрный сектор, в первую очередь латифундисты, выступает против популистского государства или против тех промышленных и финансовых секторов города, которые могли бы поддержать требования масс. Если же борьба городских низов за повышение заработной платы становится слишком активной, группировки аграриев могут найти сторонников своей оппозиционной политики в промышленных и финансовых секторах, которые не могут согласиться с подобными требованиями. Если при неблагоприятных внешнеэкономических условиях государство или городские индустриальные круги пытаются форсировать политику, направленную на перераспределение доходов аграрного сектора в пользу городского, они также сталкиваются с оппозицией аграрного сектора. [183]

    Существует также весьма важный обусловливающий внешний фактор. Даже когда речь идет о некоем автономном (по характеру производства) национальном хозяйстве, то все равно, поскольку накопление и финансирование промышленности осуществляются благодаря поступлениям от экспорта, последние остаются жизненно важными ресурсами развития. Между тем возможности размещения экспортной продукции на мировом рынке не контролируются «изнутри». В результате тенденция к ухудшению условий внешнего обмена добавляет структурные ограничения для реализации рассматриваемой модели. С другой стороны, вовсе не по причине исторической или эмпирической случайности политическая практика национал-популизма или десаррольистского этатизма (как осей власти) сопряжена с необходимостью государственного арбитража, благоприятного хотя бы для поддержания уровней заработной платы и ее роста в стратегических отраслях либо для решения проблем в крайних обстоятельствах, когда, например, власти особо необходима поддержка масс или же требуется решать задачи расширения потребительского рынка. Рост городской индустрии уже сам по себе требует (по крайней мере, на этапе импортзамещения) большего участия масс, если и не относительно, то хотя бы абсолютно. Все это усиливает давление масс, которое становится опасным для системы, особенно когда совпадает с падением цен на экспортируемые товары или со вспышками инфляции, которая интенсифицирует трансферт доходов.

    В таких условиях, когда политический кризис системы не позволяет осуществить политику поощрения государственного и частного инвестирования для поддержки процесса развития, все возможные альтернативы (за исключением открытия внутреннего рынка «вовне» для иностранного капитала) окажутся несостоятельными, как и получается на практике, если только не принимать [184] гипотезу кардинального политического поворота к социализму. Изучение же некоторых из таких возможностей, проведенное применительно к действующей политической структуре, демонстрирует их нежизненность.

    Случай, при котором национальный промышленный сектор устанавливает свою гегемонию (то есть контроль над государством), добиваясь результатов в политике индустриализации может рассматриваться в следующих параметрах действия и возникающей конъюнктуры.

    а) Поддержание уровня цен на внешнем рынке, позволяющее продолжать процесс перемещения доходов. Очевидно, что это невозможно осуществить благодаря собственной политике, поскольку цены определяются вне сферы действия национальной экономики. Такая невозможность обозначает одно из ключевых ограничений рассматриваемой модели.

    б) Наступление на позиции экспортного сектора с целью продолжения практики трансферта доходов. Это не только предполагает изменение схемы политических союзов, но и затрагивает базу финансирования, которая будет проявлять тенденцию к сокращению.

    в) Сдерживание роста заработной платы. Оно приведет к слому систему политических союзов и может повлечь за собой столкновение с организованным рабочим движением. Это чревато также риском свертывания внутреннего потребительского рынка.

    г) Курс на изоляцию городских низов. Он означает попытку предотвратить давление популистов и, соответственно, необходимость принять на себя риск политических кризисов внутри системы власти.

    д) Сохранение закрытости внутреннего рынка и наряду с этим провозглашение некоего моратория на платежи по внешнему [185] долгу, который, разумеется, означал бы конфронтацию с могущественными внешними силами.

    е) Проведение политики изоляции аграриев при усилении региональных диспропорций развития. Это может создать трения, но не обязательно вызовет глубокий кризис политической системы.

    Если, напротив, предполагается, что кризис будет порождением самого популистского государства, то есть той структуры власти, в которой, помимо представителей городской промышленной буржуазии, участвуют лидеры масс, и что массы играют важную роль в защите государства, то ситуация для целей развития не станет лучше без глубоких политических преобразований или (в качестве альтернативы) без иностранного проникновения на внутренний рынок. Действительно, помимо конфликтов, указанных в предыдущей гипотезе, могли бы возникнуть новые конфликты вместо противоречий, которые в данном случае были бы следствием сдерживания зарплаты и растущего участия масс. Речь идет о конфликтах в самом ядре популистского государства. Ни народные слои не остались бы в составе альянса, не имея возможности оказывать свое давление в целях перераспределения доходов, ни представители управленческой элиты предприятий (частных или государственных), которые не смогли бы выдерживать это давление одновременно с продолжением накопления и инвестирования.

    Противостоящая популизму альтернатива состоит в реализации схемы, основанной на альянсе промышленной буржуазии и аграриев-экспортёров. Однако и здесь существуют возможности для конфликтов. Агроэкспортёры не будут хорошим союзником тем, кто будет противиться нажиму в пользу открытия инвестиционного рынка. Ведь иностранные инвесторы осуществляют индустриализацию, для которой изъятия из национального агроэкспортного [186] сектора не являются основным источником формирования капиталов. Кроме того, оппозиция городских рабочих слоев, которым придется выносить все бремя накопления капиталов, может разрушить эту схему или завести ее реализацию в политический тупик.

    Некоторые из предположений, которые мы кратко обрисовали выше, уже были испытаны на деле, хотя, что вполне понятно, не буквально, а частично либо в комбинации с элементами из других вариантов.