Иным было историческое развитие в странах, где анклавы представляли собой основу экономической деятельности. Здесь, помимо разнообразия типов отрасли (горнорудная или аграрная), необходимо принимать во внимание степень дифференциации государственного сектора экономики и политические процессы, посредством которых контролирующие эти сектора правящие группировки определяли государственное устройство, характер отношений между собой и с подчиненными слоями общества, а также с внешними силами, создававшими экономические анклавы.

    Как уже указывалось, процесс закрепления «анклавов» в хозяйстве латиноамериканских стран происходил в конце XIX - начале XX вв. после образования национальных государств, когда местная политическая элита уже закрепилась у власти и контролировала важные сектора экономики.

    Динамика переходного периода, как и в предыдущем случае, определяется в каждой стране по-разному, в зависимости от степени дифференциации производственной структуры и соответствующих условий, в которых выступают те или иные общественные слои. Что касается формы господства, то в странах с анклавной экономикой она самым непосредственным образом отражает политическое подчинение рабочих слоев и крестьянства правящим группировкам. В странах же, где превалирует национальное производство, хотя и является верным то, что подчинение носит и политический, и экономический характер, тем не менее превалирует экономический компонент подчинения. В странах с анклавной экономикой существующая структура господства позволяет осуществлять экономическую эксплуатацию через политические отношения. Таким образом, национальные правящие [121] группировки устанавливают отношения с иностранными компаниями скорее как политически господствующий класс, чем как «предпринимательский сектор», а иностранные предприятия, наоборот, устанавливают с рабочими и крестьянами прямые экономические отношения. Вследствие этого экономическая слабость национальных правящих кругов заставляет их поддерживать особую форму господства, ибо их связь с анклавным сектором (необходимая для сохранения власти) зависит от их способности поддерживать внутренний порядок, обеспечивающий иностранным компаниям рабочую силу для экономической эксплуатации.

    С другой стороны, в силу собственных особенностей, в странах с анклавной экономикой формировались рабочие и крестьянские организации, которые, будучи отстраненными от политических процессов, тем не менее представляли собой потенциальную силу, которая могла в той или иной форме выступить на борьбу за свои права. В этих условиях включение в данные процессы средних слоев значительно затруднялось, так как, чтобы пробить брешь в данной закрытой системе, необходимо было использовать «низшие слои» в качестве ударной силы, что могло сотрясти всю господствующую структуру. В другом случае, если бы в силу каких-либо причин внутренняя экономика получила бурное развитие и открылась бы перспектива частичной интеграции средних слоев, народные слои могли бы потребовать своего участия, что могло бы свидетельствовать о хрупкости процесса социальной интеграции.

    Те формы господства, которые предшествовали инкорпорации средних слоев, могут быть охарактеризованы как абсолютное господство олигархических групп, экономической основой которых являлась низкопроизводительная латифундия, ориентирующаяся главным образом на региональный или внутренний рынок [122] и где производственные отношения строились по образу и подобию традиционного помещичьего имения; так было в Мексике, Венесуэле или Боливии. В этом случае крестьянские массы являются главным объектом господства, ибо остальные общественные слои не играют большой роли в национальной системе производства. В результате политическая борьба на общенациональном уровне ведётся между олигархическими группировками, которые противоборствуют между собой с целью получения наибольшей выгоды от связей с внешним сектором, но в то же время выступают в качестве единой силы по отношению к остальным слоям общества. Ограниченное в подобных условиях участие средних слоев, всегда и когда они прорывают замкнутое политическое пространство, выражается в антиолигархических программах, мобилизующих крестьянство в той мере, в какой помещичье хозяйство продолжает играть важную роль в качестве реальной экономической базы власти внутри страны. По мере того, как олигархия всё больше выступает в качестве посредника в контроле над анклавом, программа средних слоев стремится воспринять националистическую фразеологию и мобилизовать другие, некрестьянские социальные слои, когда анклав коренится в горнорудной отрасли.

    История знает также случаи, когда господство не являлось чисто олигархическим, а было в большей или меньшей степени представлено буржуазными слоями, которым удалось сохранить свои экономические и политические позиции перед лицом анклава, правда, за счет определенных уступок. Буржуазия смогла выступить в качестве экономической силы, используя возможности торгового и финансового секторов, особенно там, где сформировались горнорудные анклавы (как в Чили), и контроль над некоторыми аграрными секторами, где в большей мере присутствовали капиталистические формы эксплуатации земли ( пример производителей [123] перуанского побережья).

    В подобных условиях развитие внутреннего сегмента экономики приводит к усложнению общественного разделения труда. При этом особо важным фактором является рост городов. В результате наряду с расширением средних слоев в городах увеличивается численность народных масс, которые добавляются к рабочим и крестьянам анклава и асьенды. И государство ограждает эту «возросшую сложность». Речь идет не столько о том, что проявится - как это было в предыдущем случае - кульминация системы господства, базирующейся на асьенде, сколько о формировании бюрократии, устанавливающей более сложные формы господства, посредством которых олигархические и буржуазные группировки отстаивают свои интересы в отношениях с анклавами. В этом смысле государство, являясь выразителем данного альянса, берет на себя более сложные функции, претендуя, хотя и в ограниченной форме, не только на роль перераспределителя налогов, полученных от анклавной экономики, но и на роль института, способствующего активизации внутренней экономики. И параллельно с этим в самой государственной машине формируются более влиятельные фракции «среднего класса».

    Если говорить схематично, то в политической области средние слои - в своих попытках добиться инкорпорации - сталкиваются с более дифференцированной системой власти, которая структурируется в основном на базе отношений между олигархическим сектором и анклавом. Существуют также разнообразные угнетенные слои, которые могут быть привлечены в качестве союзников: это - крестьяне асьенды или на плантации, рабочие анклавов (в сельском хозяйстве или в горнодобыче), народные массы городов. Политические альтернативы включают в себя широкий спектр альянсов - от использования разногласий в правящих кругах с целью инкорпорироваться в качестве союзника [124] из группировок, как это было в свое время в Чили, до попыток поднять на революционную борьбу рабочих и крестьян, как это сделали перуанские апристы.

    В крайнем случае землевладельцы могли трансформировать характер своей экономической деятельности в такую форму аграрной эксплуатации, которая положила бы конец системе латифундий, что, однако, совсем не означало бы формирования промышленно-городской экономики. В этом случае та часть крестьянства, которая оказалась за пределами анклавов и национального товарного сектора сельского хозяйства была вытеснена в зону натурального хозяйства, как это имело место в Центральной Америке в период бурного развития капитализма в деревне. При этом слабое общественное разделение труда (о чем свидетельствует вышеописанная ситуация) предопределяет малочисленность средних слоев, которые могут найти свое место лишь по мере того, как с развитием анклавной и экспортно-ориентированной экономики будет формироваться довольно широкий сектор услуг. В противном случае они могут присоединиться к крестьянским массам в борьбе против системы господства. Альтернативой этому могла бы стать постепенная трансформация национального аграрного сектора, которая бы позволила перераспределение земли и тем самым способствовала появлению средних и мелких сельских собственников, как это произошло (хотя и в ограниченной форме) в Коста-Рике.

а) Инкорпорация среднего класса в условиях краха олигархического господства (Мексика, Боливия, Венесуэла)

    В странах, где господство олигархии зиждилось на существовании горнорудных анклавов и традиционных отношениях в [125] сельском хозяйстве, средний класс мог добиться эффективного участия в управлении страной тогда, когда ему удавалось с помощью крестьянских и народных масс совершить революционные перевороты, как, например, в Мексике и Боливии или в более мягкой форме в Венесуэле. Существенное отличие первых двух стран объясняется не только хронологически. Главным образом оно объясняется различной ролью, которую сыграли крестьянские массы в революционном движении.

    В Мексике в период порфиризма основным источником развития, как известно, являлась разработка полезных ископаемых, которая наряду с железными дорогами и энергетикой находилась в руках иностранного капитала. 40% всех инвестиций в стране приходилось на Соединенные Штаты, из которых 80% - на железные дороги, горнорудную и нефтяную промышленность.

    Система асьенды обеспечивала незыблемость внутренней системы господства. Хотя следует признать, что иногда в состав правительства входили также представители буржуазии (в основном торговой и финансовой). Что же касается средних городских слоев, представленных в государственной администрации, то они не могли играть существенную роль в силу элитарного характера режима.

    Можно сказать, что средние слои общества, находившиеся в администрации Порфирио Диаса, отбирались самой олигархией. Для того чтобы иметь собственное представительство, среднему классу необходимо было добиться введения избирательной системы. Сопротивление, оказываемое при этом со стороны олигархии, не оставляло ничего другого, кроме революции, заставляя средний класс искать союзников среди крестьянства, которое могло бы быть использовано в качестве «армии» в борьбе против репрессивного аппарата олигархии.

    Средний класс в Мексике достигает своей цели с Революцией [126] (вспомним лозунг «честные выборы и нет повторному избранию») и, хотя не без труда, поначалу навязывает землевладельцам союз уже под предлогом равноправия. Не случайно в состав правительства Мадеро вошли известные политики времен порфиризма. Правление Каррансы также вполне наглядно демонстрирует этот союз. Но сама Революция способствовала созданию крестьянских и рабочих организаций и осознанию ими того, что именно они сделали Революцию. Союз среднего класса с помещичеством смог просуществовать лишь до наступления кризиса 1929 года. Но, с другой стороны, Революция не означала разрыва уз зависимости от иностранного капитала. Тем временем нарастали требования рабочих и крестьян, что вело к нестабильности режима. В этих условиях средний класс должен был либо сохранять союз с земельной олигархией и идти на обострение отношений с народными массами, либо менять тактику. Выбор в этой ситуации сделало правительство Карденаса в 1934 году. Оно пошло на союз с народными массами, что выразилось в проведении глубокой аграрной реформы, создании коллективных хозяйств (эхидос) и сильных профсоюзов. Была также проведена в жизнь широкая программа национализации, конечной целью которой стала нефтяная промышленность. Таким образом, были предприняты первые шаги, обеспечивавшие режиму эффективную поддержку народа. Однако особенность этой ситуации заключалась в том, что при управлении государством представителями среднего класса в частном секторе формировалась параллельная экономическая власть.

    Что касается Боливии26, то там политический крах олигархи начался после поражения в Чакской войне. Она позволила индейскому населению впервые ощутить себя частью нации и осознать свое положение в обществе. Помимо этого, среди части средних слоев начало расти недовольство олигархической властью [127] и стремление сменить ее тем или иным путем. Это относилось к молодым офицерам - участникам Чакской войны, университетским кругам и некоторым небольшим политическим организациям, действующим в городах. Эти организации консолидировались по мере того, как находили сильного союзника в лице шахтеров оловянных рудников. Результатом стало образование Революционного националистического движения (РИД). При этом следует заметить, что вначале крестьянское движение не входило в РНД и развивалось с 1936 года самостоятельно в более радикальном направлении.

    После неудавшейся попытки правительства Вильяроеля сделать более открытой структуру власти на основе союза военных, с одной стороны, и народных масс, с другой, новая попытка покончить с олигархической и анклавной системой встретила более решительную поддержку населения столицы, упомянутых группировок среднего класса и шахтеров. Не случайно, последующие политические выступления ориентируются на национализацию рудников. Поначалу казалось, что радикализм городских низов и населения шахтерских поселков не затронет деревни27.

    Тем не менее сама динамика крестьянского движения поставила перед представителями среднего класса, пришедшими к власти, вопрос об аграрной реформе. Хотя сами крестьяне и не являлись активными участниками политического руководства страной, они превратились в важную социальную опору средних городских слоев после революции 1953 года.

    В Венесуэле борьба между различными региональными олигархическими группировками завершилась установлением военного режима. Хотя он и не затрагивал власть региональных олигархий на местах, но воспрепятствовал продолжению их междоусобной борьбы за преобладающее влияние.

    Пакт с нефтедобывающими компаниями, который поддерживался [128] в годы военных режимов, нарушил традиционный расклад в обществе. Рост городов способствовал формированию довольно значительного среднего класса, а деятельность иностранных компаний в нефтяном анклаве вела к значительной концентрации рабочей силы.

    В стремлении добиться свержения режима средний класс создал оппозицию, основу которой составляли средние городские слои и нефтяники. Этот союз не представлял собой особую угрозу правящему режиму, поскольку за отсутствием выборов оставалась лишь альтернатива насильственного решения. А это было трудно реализовать. Ведь средний класс был сосредоточен в городах, а поддерживавшие его рабочие (нефтяники залива Маракайбо) находились довольно далеко. И более того, по мере поступления доходов от нефти и их перераспределения в Каракасе уменьшалась возможность поддержки со стороны городских народных слоев.

    Альтернативой для средних слоев в этих условиях стало использование противоречий в самой власти и особенно среди военных, чтобы спровоцировать новый военный переворот. Конкретным примером служит военный переворот, совершенный генералом Мединой Ангарита, который был поддержан средними слоями при обещании восстановить демократию. Получив таким образом возможность участия в выборах, партия Демократическое действие, представлявшая собой альянс среднего класса с рабочими-нефтяниками, смогла прийти к власти. С этого момента предпринимаются первые шаги, направленные на подрыв основ традиционной власти. Начинает проводиться аграрная реформа, правительство переходит на более выгодные условия в отношениях с нефтяными компаниями. При всем при том власть партии Демократическое действие оказалась недолговечной. Военные, являвшиеся главной силой свержения прежнего режима, отстраняют[129] эту партию от власти и приводят к ней правительство авторитарного толка во главе с Пересом Хименесом, которое извлекает выгоду от хороших отношений с анклавом.

    Период правления Переса Хименеса совпал с подъемом экспорта нефти, что отразилось на росте, иногда даже чрезмерном, города Каракаса. Кроме того, в этот период иностранные компании уже не только вкладывают свои капиталы в нефтяную промышленность, но и превращаются в крупных инвесторов в торговлю и промышленную сферу, ориентированные на внутренний рынок. В свою очередь, это ведет к появлению народных слоев, которые уже не только зависят от государства, но и способны сами отстаивать свои права. Данное обстоятельство позволяет расширить социальную базу оппозиции, которая состоит из средних слоев, широких народных масс города и нефтяников. Становится более реальным и революционный подъем. Ведь теперь уже можно было рассчитывать и на поддержку (хотя и молчаливую) крестьянских масс - сторонников Демократического действия благодаря программе аграрной реформы, осуществлявшейся в период краткосрочного правления этой партии на предыдущем этапе.

    Однако с изменением направленности потока инвестиций иностранного капитала, который интересовался уже не только нефтью, некоторые представители среднего класса стали ориентироваться на новые сферы деятельности. На этой основе возникали внутренние конфликты. И это вело к подрыву прежнего альянса. [130]

б) Доступ среднего класса в систему буржуазно-олигархического господства (Чили, Перу)

    В условиях Чили местная олигархия и торгово-финансовая буржуазия контролировали государство и, соответственно, блага, получаемые от анклавной экономики. Эти социальные группы, державшие в своих руках важнейшие отрасли экономики, взяли на себя роль младшего партнера либо непосредственно выражали интересы иностранных предприятий, эксплуатировавших анклавный сектор. С другой стороны, рост городов способствовал увеличению численности среднего класса, основную массу которого составляли лица свободных профессий и занятые в сфере услуг. Одновременно формировался и приобретал определенную значимость пролетариат, непосредственно (рабочие селитряных рудников) либо косвенно (портовые рабочие, транспортники и т. д.) связанный с анклавной экономикой. Хотя среди основной массы городского населения позиции индустриального пролетариата и не были преобладающими (важное место занимали ремесленники), оно в какой-то мере поддерживало требования вышеупомянутых социальных групп.

    Постепенное прекращение внутренних конфликтов между национальными господствующими группами объяснялось отнюдь не распределением государственной власти. Кризис, разразившийся после первой мировой войны, затронул кардинальным образом анклавный сектор и непосредственно связанные с ним национальные группы. Напротив, его последствия для местной аграрной олигархии были не столь существенными. В результате возникла необходимость ликвидировать дисбаланс, появившийся в системе власти. Одной из возможностей для этого стало заключение альянса между несколько ослабленной группой и новым социальным сектором, инкорпорируя последний в систему власти. [131] На практике этот альянс заключается со средними городскими слоями, которые получают доступ к избирательным урнам. Это означает, что новое политическое равновесие устанавливается на основе законодательных принципов, в результате которых новые социальные группы не только становятся хозяевами части страны, но и собственниками голосов. В 20-е годы в подобном альянсе, в состав которого входили сторонники А. Алессандри, городской средний класс получил возможность инкорпорироваться в государство и благодаря этому получать выгоды от анклавной экономики. Политика социального восхождения средних городских слоев на первой фазе не подвергала сомнению преимущества анклавной экономики. Их интересы заключались не столько в создании новой экономической базы, которая обеспечила бы им определенную независимость либо предоставила бы возможность конкурировать на равных с уже существующими национальными экономическими группами, сколько в попытке укрепления управляемого ими государства.

    Инкорпорация средних городских слоев означала также мобилизацию народных масс. Однако последние воспринимали участие среднего класса в государственных делах, избирательные права и т. д. исключительно как обычные политические требования, в то время как для представителей народа главная проблема, которая их волновала, коренилась в самом факте поступательного развития экономики. Возможно, именно поэтому новое политическое соглашение, опиравшееся в какой-то момент на народную поддержку, не распространяется на другие сферы и не позволяет народным массам стать постоянным и надежным союзником. Противоречия, возникавшие между экономической системой (с ее взлетами и падениями) и народными массами не могли разрешаться исключительно при помощи политических программ. Все это говорит об остроте конфликта между господствующими [132] слоями и о постоянных трениях, возникавших в отношениях с народными массами.

    Необходимость контроля над государством со стороны конфликтующих групп привела к тому, что неоднократно (главным образом из-за господства, осуществлявшегося олигархией при использовании парламента) приходилось прибегать в качестве альтернативы к силовым режимам, которые могли бы укрепить исполнительную власть. Первоначально за ее усиление выступали именно новые средние слои.

    Кризис экспорториентированной анклавной экономики (особенно кризис 1929 года) вновь нарушил хрупкое равновесие, достигнутое благодаря присутствию средних слоев. Сложившаяся система, в силу того, что она не ставила своей целью создания новой экономической структуры, была лишена динамизма, необходимого для ликвидации безработицы. В силу этих причин пришлось прибегать к палиативным мерам, как, например, к общественным работам, которые позволяли несколько смягчить последствия кризиса. В результате подобная политика провалилась, поскольку требовала огромных затрат и усугубляла проблемы внутреннего долга, что не нравилось ни национальной буржуазии, ни местной олигархии. В то же время эти экономические меры были явно недостаточными для ослабления давления народных масс, потерявших работу либо находившихся на грани безработицы и выдвигавших свои требования.

    Собственно политические действия сводились к подавлению как радикализированных средних городских слоев (студенчество), так и организованного рабочего движения. Никто не выступал в защиту правительств, которые показали свою полную неспособность восстановить союз с местной олигархией. В то же время не исключались столкновения между традиционными господствующими группами, в результате которых даже стало возможным [133] восстановление социалистической республики, просуществовавшей 12 дней.

    На практике лучшей формой борьбы с кризисом было восстановление политического альянса традиционных слоев, включающего незначительную и наименее радикализированную часть среднего класса.

    Проводившуюся в последующем экономическую политику можно квалифицировать скорее как модернизаторскую и отнюдь не популистскую. Если и допускалась инфляция, то исключительно для предоставления кредитов национальным экономическим группам (индустриальным и аграрным). В то же время инфляция отнюдь не компенсируется реальным повышением заработной платы рабочих.

    Конфликт между различными социальными группами становится острым. Насилие и деятельность правых и левых вооруженных формирований выходит за рамки теоретических построений. В то же время по мере преодоления экономического кризиса для средних городских слоев вновь возникает возможность поставить на повестку дня вопрос об участии в осуществлении государственной власти.

    По мере ослабления экономических противоречий народные массы также могут взять на вооружение политические программы среднего класса и сформулировать план перераспределения доходов. С другой стороны (и это можно считать результатом конфликтов предшествующего периода), они уже обладают соответствующей организацией, которая дает им возможность стать союзниками, а не оставаться манипулируемой массой: их участие в политике проявляется в 1938 году в деятельности Народного фронта. Возвращение в последующем среднего класса к управлению государством имеет некоторые новые черты: осуществление власти требует соответствующей экономической базы, а государство [134] может стать рычагом развития индустриальной экономики, которой управляли бы средние слои, а также дает им возможность стать партнером торгово-финансовой буржуазии, причем не только во время выборов, как это наблюдалось ранее, а и в качестве процветающей буржуазии.

    Анализируя ситуацию в Перу, можно отметить, что в этой стране наряду с традиционными крупными землевладельцами довольно существенное место в системе господства занимала и торгово-финансовая буржуазия. В то же время стало невозможным игнорировать и присутствие сельскохозяйственных наемных рабочих, занятых на плантациях, равным образом как и народных слоев города, что в немалой степени усложняет социальную панораму.

    В этот период постоянно действующим фактором перуанской жизни становятся политические режимы, использующие силовые методы, что в какой-то мере объясняется остротой конфликтов, возникающих между господствующими группировками. В свою очередь средние слои стоят перед постоянной дилеммой заключения союза в качестве младшего партнера либо с буржуазией, выступающей за более современные формы капитализма как в промышленности, так и в сельском хозяйстве, либо с народными слоями. Вторая альтернатива более или менее четко была сформулирована в программе Американского народно-революционного альянса (АПРА), однако и эта возможность не была единственной, поскольку мобилизации народных масс под руководством среднего класса противостоял патерналистский популизм, использовавшийся в различных обстоятельствах и в различных ситуациях семействами Пьерола, Легия и Санчес Серро.

    Попытки заключения альянсов в обстановке многочисленных конфликтов ослабляли всю систему господства. Робкие попытки [135] либерализации существовавшей системы, как, например, более или менее активное стремление апристов в той или иной мере использовать насильственные методы для слома существовавшей системы, были подавлены. В результате в течение длительного времени эта партия не допускалась к участию в электоральных процессах, что в какой-то степени объясняет появление военных режимов либо сильное влияние вооруженных сил, которые в те периоды, когда они прикрывали собой господство олигархии и буржуазии, использовались для сдерживания народного давления. Постепенно позиции средних слоев заметно ослабевают. Более слабой становится и их связь с народными массами, предпринимаются попытки заключения альянсов, открывающие доступ к власти в комбинации с представителями либо современных, либо более традиционных групп. Подобные действия наносили ущерб самим средним слоям. В принципе можно было бы сказать, что вырисовывалась возможность их отказа от народной поддержки, опираясь на которую они никогда бы ни пришли к власти, находившейся в руках тех, кто реально обеспечивал систему господства. Оставалась гипотетическая возможность использовать мелкие разногласия между господствующими группами для осуществления контроля над государственным аппаратом и последующего создания более широкого союза. Подобная крайне сложная тактика затрудняла доступ средних слоев к власти, поскольку господствующие группы крайне настороженно относились к союзнику, за спиной которого могли скрываться народные слои, присутствие которых могло разрушить всю существовавшую систему господства. В результате наиболее предпочтительной оказалась форма власти, которая, хотя и не была «демократической», однако по крайней мере обеспечивала сохранность существовавшей системы. Впоследствии, когда некоторые торговые и финансовые круги, ориентированные на модернизацию, [136] попытаются вновь добиться поддержки народа, содержание и облик создаваемых альянсов изменится. Подобные изменения более четко проявятся на начальном этапе движения сторонников Белаунде. Средний класс (особенно апристы), несмотря на угрозу потерять все ещё сохранявшуюся частичную народную поддержку, отныне ищет союзников, подобных Одриа, в рамках традиционной системы власти.

в) Средний класс, латифундисты и анклав (Центральная Америка)

    В Центральной Америке, если рассматривать ее как единое целое, аграрная олигархия трансформировалась в аграрноэкспортную группу, которая, хотя и смогла преобразовать традиционные поместья, вместе с тем оказалась неспособной положить начало существенному прогрессу в области промышленного развитая. В результате более подробного анализа можно было бы выявить те или иные специфические черты в развитии вышеупомянутых процессов в отдельных странах, однако в рамках данного очерка мы ограничимся выяснением общих тенденций28.

    Начиная с периода получения независимости экономика центрально-американских стран, ориентированная на экспорт, продолжала зависеть от ряда колониальных продуктов, особенно от красителей растительного и животного происхождения. В то же время сохраняли свою значимость сельскохозяйственная и животноводческая продукция, предназначенная для внутреннего потребления. Особенности развития экономики отразились и на социальной структуре. Важные позиции занимали торговцы, связные с экспортом красителей. Эта социальная группа играла решающую роль внутри страны, поскольку контролировала все кредитные потоки в аграрной сфере. Отметим также, что производство [137] красителей находилось в руках мелких производителей (минифундистов), что давало возможность торговцам осуществлять свое господство.

    В то же время не все сводилось к производству красителей. Крупные землевладельцы сохраняли свои хозяйства в форме асьенды, общинные или эхидальные земли занимали довольно обширные пространства. Значительные масштабы сохраняла собственность католической церкви.

    Начавшаяся примерно в 1870 году «эпоха кофе» существенно изменила ситуацию. Складываются совершенно новые условия культивирования этого продукта; его с успехом использовали крупные землевладельцы. «Либеральный режим», существовавший одновременно с кофейным бумом, способствовал процессу присвоения земли. Эхидо, церковные и монастырские земли становятся частной собственностью, которая вместе с многими минифундиями на практике попадает в руки помещиков.

    В этот период производителям кофе удается навязать торговцам свое господство. Они создают собственную кредитную систему, опираясь преимущественно на национальные банки и вытесняя таким образом кредиторов предшествующей эпохи. В этот же период начинается строительство и различных объектов инфраструктуры, главным образом железных дорог.

    Создание бананового анклава, находившегося в руках американского капитала, хронологически совпадает с экспансионистской политикой США, которые даже осуществляют вооруженное вмешательство в Центральной Америке и Карибском бассейне. Кроме того, банановые компании устанавливают монопольный контроль над железными дорогами и морскими портами, занимающимися погрузкой фруктов. Хотя в большинстве случаев доходы от экспорта бананов не превышают сумм, получаемых от продажи кофе, этот процесс происходит на фоне серьезного спада [138] на зарубежных кофейных рынках, что особенно заметно при сравнении уровня цен.

    Важность плантационного хозяйства и, соответственно, анклавного сектора в целом возрастает по мере установления а нклавом контроля над транспортом.

    В Центральной Америке кризис 1929 года проявился в первую очередь в сокращении экспорта. Если кризисные явления не всегда были столь очевидными, то только потому, что многие крестьяне перешли на натуральное хозяйство, которое давало им возможность выжить. Тем не менее последствия кризиса оказались довольно продолжительными, экономика восстановилась только в конце 40-х годов.

    Во время кризиса четко проявился и характер господства. Казнь 30 тысяч крестьян в Сальвадоре, взбунтовавшихся из-за голода, показала, что вся система основывалась на господстве одного сектора (землевладельцев, связанных с интересами анклавной экономики) над крестьянством, поставлявшем дешевую рабочую силу и обеспечивавшем крайне высокие прибыли представителям данного сектора. Установление силовых режимов в этот период еще раз подтверждает стремление определенных сил сохранить неизменной сложившуюся ситуацию, несмотря на изменившиеся условия.

    Средние городские слои, которые в Центральной Америке росли сравнительно медленно, также испытали на себе последствия репрессий. Их требования политического участия могли послужить косвенной причиной крестьянского восстания. Напротив, олигархия предпочитала не вводить каких-либо новшеств. Средний класс стоял на перепутье: либо признать господство слоев, связанных с олигархией и с анклавным сектором - носителем крайних авторитарных тенденций, единственной целью которого было полное подчинение крестьянства, либо перейти к [139] политическому давлению, последствия которого вполне могли выйти из-под контроля среднего класса.

    Иллюстрацией наших утверждений может послужить Гватемальская революция. Аграрная реформа вызвала крайне негативную реакцию, а правительства, находившиеся у власти после свержения Х. Арбенса, пытались вернуть ситуацию в исходное состояние. Участие средних слоев в политике стало возможным значительно позднее, когда некоторые круги, связанные с властными структурами, начали модернизировать аграрную экономику - главным образом плантации хлопчатника, которые развивались для обеспечения потребителей внешнего рынка, главным образом, американского. Внедрявшиеся новые технологии теперь уже в значительно меньшей степени были рассчитаны на дешевую рабочую силу. Эти процессы способствовали росту городов и городских структур, которые, хотя и были связаны с сельским хозяйством, мало зависели от крестьян. С другой стороны, развитие промышленности по-прежнему носит крайне ограниченный характер, в силу чего возможности народных масс использовать те или иные формы давления при помощи профсоюзов чаше всего эфемерны.

г) Средний класс, индустриализация и политика

    В большинстве стран с преобладанием анклавной экономики в силу относительной слабости буржуазии внутренний рынок находился в зачаточном состоянии. Среди многочисленных вариантов подобной экономики только в двух случаях речь идет о необходимости расширения внутреннего рынка, то есть об индустриализации. В первом случае в ряде стран, как, например, в Чили, внешний сектор сформировался, когда уже существовал устойчивый торгово-финансовый сектор и, соответственно, средний [140] класс, способный добиваться укрепления национальных основ экономического развития. В другом случае (как в Мексике и Венесуэле) средние слои добились доступа к государственной власти революционным путем, а затем использовали госаппарат для создания национальной экономики.

    В обоих вариантах повсеместная динамизация внутренней экономики сопровождалось давлением средних слоев, связанных с уже существовавшим капиталистическим буржуазным сектором, с городскими народными либо с крестьянскими слоями, либо с теми и другими одновременно.

    С другой стороны, важно отметить, что в этих странах мировой экономический кризис непосредственно затронул современный (то есть анклавный) сектор экономики и ни в коей мере не подорвал основ олигархического господства в поместьях, составлявших его экономическую базу. В целом сворачивание анклавного сектора не смогло компенсироваться, как это произошло в странах с национальными производителями, применением политики «сохранения уровня занятости» и внутренней капитализацией. Напротив, безработица, спровоцированная мировым экономическим кризисом, навязала еще более жесткие условия, в которых разворачивалось политическое противостояние. 30-е годы характеризуются усилением социального давления, ростом забастовочного движения, проведением более радикальной политики, олицетворением которой были JIacapo Карденас в Мексике, Народный фронт с участием радикалов, социалистов и коммунистов в Чили, апризм на революционном этапе своего развития (восстание Трухильо), образование партии Демократическое действие в Венесуэле, крестьянское восстание в Сальвадоре, вовлечение широких крестьянских масс в движение под руководством А. С. Сандино, «социалистические» эксперименты в Боливии и Эквадоре. [141]

    В ответ на выступления народных масс, направлявшихся незначительной частью средних городских слоев, господствующая олигархия и анклавный сектор ответили авторитарными методами, т. е. использовали вооруженные силы. В подобных условиях стало очевидно, что предложениям по формированию внутреннего рынка должны были предшествовать политические изменения, как это произошло, например, в Чили, Мексике, Венесуэле и затем в Перу. Экономические последствия этого «перехода», то есть доступа средних слоев к власти, а в отдельных случаях и преобразование наиболее привилегированной их части в зарождающуюся буржуазию не сопровождались, как в странах с национальной экспорториентированной экономикой, феноменами, объяснявшимися мировым экономическим кризисом. Предварительным и абсолютно ясным требованием в этом случае было банкротство или хотя бы ослабление сектора, связанного с олигархией и с анклавной экономикой, что было необходимо для использования государства, уже контролировавшегося (по крайней мере частично) другими силами, для запуска механизмов накопления и инвестиций, способных создать внутренний рынок, который в свою очередь станет опорой для проведения новой политики.

    Тем не менее было бы ошибочным считать, что с этого момента история этих стран будет повторять циклы, описанные в предыдущем разделе. Десаррольистский популизм уже не имел под собой каких-либо основ, а формирование промышленной буржуазии зависело в большей или меньшей степени от государства.

    Кроме того, благодаря участию государства и частично благодаря финансам, полученным в результате политики более широкого участия государства в доходах, производимых анклавным сектором, восходящий средний класс и национальная буржуазия [142] (которая либо возникла недавно, либо имела более давнюю историю как, например, в Чили и в меньшей степени в Перу) пытаются изменить стратегию развития, укрепляя городской индустриальный сектор. В этих странах, за исключением Чили, указанные процессы приходятся на период после второй мировой войны. Внешняя зависимость, как будет показано в последующих главах, приобретает совершенно иные формы. Начиная примерно с 50-х годов иностранные капиталовложения будут направляться в сферу производства, ориентированного на внутренний рынок, что откроет новые возможности и одновременно придаст новые ограничения национальному развитию. [143]