Основным моментом является то, что анализ общественной жизни продуктивен только, если исходить из предпосылки, что существуют глобальные, относительно устойчивые структуры. Однако эти структуры можно рассматривать и анализировать по- разному.

    Важно с самого начала признать, что общественные структуры являются продуктом коллективного поведения людей. Поэтому общественные структуры, хоть и существуют длительное время, могут постоянно меняться и меняются в результате воздействия на них общественных движений. Кроме того, наш подход является одновременно и структурным, и историческим: мы учитываем не только влияние структуры на общественную жизнь, но и историческую трансформацию структур под воздействием социальных конфликтов, движений и классовой борьбы. Таким образом, наша методология является историко-структурной.

    Этот пункт заслуживает особого внимания. Акцент на структурном аспекте может создать впечатление, что ситуации зависимости устойчивы и перманентны. Это впечатление, складывающееся в результате неверного анализа, может навести на мысль, что ситуации зависимости еще больше усугубляют слаборазвитость и зависимость.

    Ясно, что наша концепция принимает это как очевидное и показывает, что в обществе, для которого может быть полезен наш анализ, структуры основываются на отношениях неравноправия и отсутствии сотрудничества в общественной- организации. Они зиждутся на социальных асимметриях и эксплуатации в общественной организации. Кроме того, понятно, что осознание неравноправия, характеризующего данные общественные структуры, [16] так же, как и объяснение отношений эксплуатации, на которых базируются подобные структуры, требуют анализа производственной системы и институтов собственности, то есть социально-экономической основы общества. Наконец, в предложенном нами подходе основная роль отводится анализу механизмов и процессов доминирования, которые делают возможным сохранение существующих структур.

    Но использование данного подхода только для того, чтобы выделить механизмы самосохранения структуры, означает пренебрежение противоречивыми результатами самого процесса развития как возможностями отрицания существующего порядка, также присущими социальным процессам. Однако полезно помнить, что формы зависимости могут меняться, и нужно определить структурные возможности изменений, четко указав существующие альтернативы зависимости в данный исторический момент.

    Другими словами, наш подход должен вынести на первый план оба аспекта социальных структур: механизмы самосохранения и возможности изменений. Социальные структуры ограничивают общественные процессы и воспроизводят установившиеся формы поведения. Вместе с тем они порождают противоречия и напряженность в обществе, раскрывая возможности для общественных движений и идеологии преобразований. Анализ должен не только объяснить структурные ограничения, которые усиливают факторы воспроизводства общества, но также наметить возможные изменения, обусловленные интересами общества и идеологиями, возникшими в результате развития определенной структуры. В этом процессе подчиненные общественные группы и классы, так же, как и страны, находящиеся в подчиненном положении, пытаются контратаковать господствующие интересы, которые поддерживают господствующие структуры. [17]

       Важно также уделить внимание идеологиям и оценке возможностей изменения. В решающие исторические моменты политика (которая включает в себя организацию, волю и идеологию) необходима для усиления или преобразования структурной ситуации. Интеллектуальная оценка конкретной ситуации и идей по поводу того, что должно быть сделано, является ключевой в политике, которая находится в нечетко очерченной области между общественными интересами и творческой деятельностью человека. На этом уровне скорее риск, чем уверенность, намечает пути, на которых общественные силы пытаются сохранить или преобразовать структуры. Резюмируя, отметим: в истории, помимо структурной «определенности», есть место альтернативам. Их реализация зависит не только от базисных противоречий в интересах, но также от готовности принять новые пути, чтобы преодолеть критический, с исторической точки зрения, момент «со страстью к возможному»2.

    Был бы полезен финальный комментарий по поводу используемой в нашей книге методологии в том, что касается проблем измерения. Вопрос не в том, чтобы проводить или не проводить измерения. Вопрос в том, что и как измерять. Он также касается методологического статуса измерений. Давать характеристику зависимости - это все равно, что характеризовать капитализм, рабовладение или колониализм. Не имеет смысла сравнивать рабовладение на юге Соединенных Штатов с рабовладением на Антильских островах или в Бразилии с целью всего лишь оценить «степень рабовладения»: между минимумом и максимумом. Имело бы смысл сравнить рабовладельческую экономику с секторами наемного труда или плантационное рабовладение с рабовладением в домашних условиях или же исследовать вопрос о том, как рабовладение затрудняло распространение капитализма в Соединенных Штатах, Бразилии или на Антильских островах.[18]

       Точно так же не имеет особого смысла измерять «степени зависимости», формально сравнивая зависимые ситуации. Результатом отдельных попыток в этом направлении стало отделение «политических аспектов», присутствующих в ситуациях зависимости, от «экономических аспектов». Основная особенность исследований вопроса о зависимости с акцентом на глобальный анализ исчезает при таком подходе. С другой стороны, в проведенных исследованиях часто каждая из сфер зависимости рассматривается в статике с целью подогнать действительность к методологии «логичного научного исследования». Например, когда иностранный капитал способствует промышленному развитию зависимых экономик, происходит определенная интенсификация внутренних рынков, и в результате некоторого перераспределения доходов верхушка средних слоев оказывается в выигрыше. На уровне первичных форм зависимости, когда развитие местной промышленности не связано с мультинациональными компаниями, не существует такого «процесса перераспределения». Несмотря на эти отличия и сложность ситуаций зависимости, в некоторых работах, рассматривавших «теории зависимости», утверждалось, что все формы зависимости имеют общие характеристики. Логическая основа такой методологии заключается в признании возможного общего эффекта какой-то «абстрактной» формы зависимости, которая допускает все варианты ситуаций. При диалектическом подходе такое нечеткое определение недопустимо. Диалектический анализ предполагает усилия по спецификации каждой новой ситуации, поиску отличительных черт, а также по сопоставлению со старыми формами зависимости. При этом в случае необходимости подчеркивается противоречивость различных ее аспектов.

    Таким образом, прежде чем приступать к измерениям, нужно выработать адекватный теоретический подход, чтобы придать [19] смысл полученным данным. Конечно, нужно учитывать факты, которые подтверждает или отрицает конкретный анализ, осуществленный в рамках теории зависимости, если он адекватен. Но данные должны интерпретироваться в историко-структурном контексте.

    Наконец, методологический статус измерений при диалектическом подходе не играет роли основного инструмента в том, что касается показательности, как если бы речь шла о гипотезах, которые могут быть приняты или отброшены только после статистической проверки. Несомненно, статистические показатели полезны и даже необходимы для того, чтобы сделать диалектический анализ менее абстрактным (а значит и менее общим) и более конкретным (то есть связывающим между собой специфические совокупности отношений). Но принципиальные вопросы, требующие освещения, иные по сути. Прежде всего, необходимо предложить концепции, способные объяснить тенденции преобразований. Это предполагает признание того факта, что история приводится в движение противоположными силами. Во-вторых, нужно в целом связать эти силы, охарактеризовав основные источники их существования, преемственности и изменений, определив формы господства и силы, противостоящие ему. Так без понятия капитала как результата эксплуатации одного класса другим, невозможно объяснить движение капиталистического общества. Без анализа форм зависимости, когда речь идет о периферийных странах, нельзя добиться конкретности анализа. Именно благодаря разработке подобных ключевых понятий диалектический анализ и объясняет историческое движение в целом. Это означает, что история становится понятной, когда ее интерпретация предлагает достаточно основательные категории, способные объяснить те базовые отношения, которые поддерживают в целом определенную структурную ситуацию, и те, что противостоят ей. [20]

    Точность историко-структурной интерпретации должна проверяться сопоставлением теоретического определения структурных условий и преобразовательных тенденций и реальным общественно-политическим процессом. Важна и теоретическая интерпретация и практика. Факты не включены в анализ как статистические данные; важно, как они меняются по мере развития общественного процесса. Значимыми являются данные, которые освещают преобразовательные тенденции и непредвиденные процессы, возникающие в истории. Их «подтверждение» зависит от способности общественных движений использовать то, что понимается как структурная возможность. С другой стороны, этот процесс зависит от реальной политической и социальной борьбы. Таким образом, теоретическая интерпретация вплотную отслеживает реальный исторический процесс, и ее показательность в определенной степени зависит от способности продемонстрировать политическим и общественным действующим лицам возможные решения противоречивых ситуаций.

Структурная зависимость

    Для нашего структурно-исторического анализа центральная методологическая задача состояла в определении наиболее значительных структурных изменений в странах, характеризующихся различными видами зависимого положения в Латинской Америке. При этом мы подвергаем теоретически обоснованной критике структурный подход к социально-экономическому развитию, предлагаемый ЭКЛА, структурно-функциональные модели, господствующие в социологических исследованиях, вульгарно-марксистский подход и теорию политической модернизации.

    В механистических концепциях истории развитие латиноамериканских [21] экономик предопределяется глобальной экспансией «капиталистической системы». При этом утверждается, что основные изменения, происходившие в мировом масштабе, вызывали важные перемены и в экономике региона. В подобных интерпретациях общие характеристики капитализма заменяют собой конкретный анализ специфических характеристик зависимых обществ. «Рыночная экономика», «свободное предпринимательство и свободная конкуренция», «монополистический капитализм» представляют собой общие категории, с помощью которых устанавливаются исторические ориентиры для периферийных стран. Безусловно, латиноамериканские общества сложились как результат экспансии европейского и американского капитализма. Существуют (хотя это и менее очевидно) общие характеристики капитализма развитых и зависимых стран. Однако, исключая из модели социальную борьбу и особые (экономические, социальные и политические) отношения, определяющие специфику зависимых обществ, такие попытки интерпретации излишне упрощают исторические явления и приводят к ошибкам, поскольку не воспроизводят точных параметров социальной структуры, не охватывают динамику исторических процессов, порождаемую социальной борьбой внутри зависимых обществ.

    Если какая-либо интерпретация признает только, что рыночные отношения были важным элементом в экспансии торгового капитализма, и из этого делает вывод, что Латинская Америка была капиталистической, в этом абстрактном определении теряется содержание исторических событий. Важная задача состоит в том, чтобы объяснить, каким образом экономическое руководство капиталистов привело к созданию «капиталистических экономик», основанных на рабском труде, в одних районах Латинской Америки, на эксплуатации местного населения - в других, и хозяйства, базирующегося на наемном труде, в некоторых [22] областях, как, например, на юге континента. В каждом из этих случаев за спиной местных экономик стоял капитализм в форме рыночных отношений. Это не были «феодальные» общества. Но недостаточно объяснить конкретные различия, например, между рабовладельческими плантациями в Бразилии и аргентинской экономикой XIX века. В обоих случаях речь шла о «капиталистической» экономике, которая, однако, была организована на основе различных производственных отношений: в одном случае рабовладельческих, а в другом псевдокапиталистических форм производства.

    В книге «Зависимость и развитие Латинской Америки» мы не пытались механически выводить основные исторические этапы зависимых обществ только лишь из «логики капиталистического накопления». Мы не считаем зависимость и империализм двумя сторонами одной и той же медали и не рассматриваем внутренние аспекты как побочные явления. Понимаемый таким образом империализм превращается в какое-то метафизическое действие, которое пролагает пути истории по живому, но пассивному телу зависимых стран. Не учитываются и формы местных обществ, противодействие империализму, динамика местной политической жизни и попытки поиска альтернативы. Подобный анализ, хотя и пользуется марксистской терминологией, в методологическом смысле подобен интерпретациям, основанным на «логике индустриального развития», «этапах модернизации» или даже на фазах «политического развития», рассматривающих трансформацию как результат воздействия механических факторов.

    На наш взгляд, взаимоотношения между внешними и внутренними силами представляют сложное единство, структурные звенья которого не основываются просто на внешних факторах эксплуатации и принуждения, а коренятся в совпадении интересов [23] местных и внешних господствующих классов. С другой стороны, они служат объектом борьбы со стороны местных угнетенных классов и групп. В некоторых обстоятельствах сфера совпадающих или компромиссных интересов может расширяться, включая отдельные сегменты среднего класса и даже некоторые группы трудящихся. В других обстоятельствах отдельные слои господствующих классов могут искать союза со средними классами, рабочими и даже крестьянами в целях самозащиты перед лицом проникновения иностранного влияния, противоречащего их интересам. Внешнее господство в ситуации зависимости национального государства (в отличие от чисто колониальной ситуации, где угнетение со стороны внешних субъектов является более прямым и очевидным) предполагает возможность «интериоризации внешних интересов».

    Очевидно, такое проникновение при империализме является результатом действия внешних социальных сил (транснациональных корпораций, иностранных технологий, международных финансовых систем, дипломатических органов зарубежных государств, иностранных армий и т. д.). Мы же утверждаем, что система господства предстаёт в виде «внутренней» силы благодаря социальной практике местных господствующих классов и групп, стремящихся обеспечивать внешние интересы, не потому, что они внешние, а потому, что они, возможно, совпадают с ценностями и интересами, которые видятся данным группам как собственные.

    Наше исследование конкретных ситуаций требует выявления формы социальной и экономической эксплуатации, степени индустриализации и накопления капитала на периферии, отношения местных экономик с мировым рынком и так далее. Все это должно рассматриваться не как результат абстрактной «логики накопления капитала», а как отражение взаимоотношений и [24] борьбы между социальными классами и группами на местном и международном уровне. Верно и то, что эти местные социально- политические процессы, так же, как и организация местной экономики, коль скоро мы говорим о зависимых обществах, подразумевают и воспроизводят общие характеристики капитализма в том виде, в котором он существует в мировом масштабе. Таким образом, концентрация капитала транснациональными корпорациями и монополия компаний центра мировой экономической системы на технологический прогресс остаются для нашего анализа обязательными ориентирами.

    Само существование экономической периферии не может быть понято без учета направления развития передовых капиталистических экономик, сыгравших основную роль в формировании капиталистической периферии и в интеграции традиционных некапиталистических систем хозяйства в мировой рынок. В то же время процессы экспансии капитализма в Боливии и Венесуэле, в Мексике и в Перу, в Бразилии и в Аргентине, несмотря на подчинение общей динамике мирового капитализма, имеют разную историю, приведшую к разным результатам. Различия коренятся не только в разнообразии природных ресурсов, не только в том, что эти экономики были включены в мировую систему на разных этапах развития (хотя и эти факторы сыграли определенную роль). Их объяснение нужно искать также в том, что в различные исторические моменты, когда определенные слои местных господствующих классов в союзе или в конфликте с иностранными интересами создали разные формы государства, господствовали разные идеологии, предлагались многообразные варианты политической стратегии для ответа на вызовы империализма.

    Цель интерпретаций, данных нами в «Зависимости и развитии», — охарактеризовать в общем виде историю этих различий. Ясно, что существуют общие закономерности капитализма, оказывающие [25] влияние на все рассматриваемые экономические системы, и именно они составляют отправную точку нашего анализа. В то же время исторический процесс объясняется единством в многообразии. Если исследовательские усилия успешны, то общие схемы и решения относительно капиталистических способов производства могут стать основой познания реальных процессов. Необходимо выработать понятия и объяснения, способные показать, как общие тенденции капиталистической экспансии предстают в виде конкретных взаимоотношений между людьми, классами и государствами периферии. В методологическом плане именно в этом состоит переход от «абстрактного» анализа к «конкретному» историческому знанию. В этом смысле история капиталистического накопления - это история классовой борьбы, политических движений, формирования идеологий и утверждения форм господства и противодействия ему.

    Таким образом, анализ структурной зависимости имеет целью объяснение классовых и межгосударственных взаимоотношений на мировой арене, а также внутри каждой отдельной страны. Диалектический анализ этого сложного процесса включает в себя формулировку понятий с целью объяснения, каким образом внутренние и внешние процессы политического господства связаны между собой. Не следует думать, что рассуждения о внешних факторах или об иностранном господстве достаточны для объяснения общественной динамики. Реальная проблема состоит во взаимодействии между обоими уровнями. Акцент следует делать не только на взаимосвязи, но и на противоречиях между этими двумя уровнями. [26]