Со временем называть имена, которые обладали бы хоть какой-то достоверностью, становилось все труднее. Сейчас осталось чуть ли не одно - Мария Степанова.

Сергея Гандлевского. Его ныне чтут все, но пример строгой поэтической диеты не становится от этого заразительным: сборники, представляющие урожай всего лишь одного года, входят в моду. Жаль. Сейчас более, чем когда-либо, многописание - заведомый минус.

на вечную тему - о жизни. Оно написано вне современных стилей и в то же время в соответствии с колебаниями всех их сразу. Оно настроено на современность речи и впечатлений; в нем свободно меняется тон от дворового жаргонизма к классической ассоциации даже не по пути от строфы к строфе, а внутри строки,

Он совершает плавание в пространстве всего языка,

Старость по двору идет,

детство за руку ведет,

а заносчивая молодость

вино в беседке пьет.

Поодаль зрелые мужчины,

Лаиса с персиком в перстах.

И для полноты картины

рояль виднеется в кустах.

Кто в курсе дела, вряд ли станет

стыдиться наших пустяков,

зане метаморфозой занят:

жил человек - и был таков.

А я в свои лета, приятель

и побратим по мандражу,

на черный этот выключатель

почти без робости гляжу...

Чик-трак, и мрак. И всё же тайна
заходит с четырёх сторон,
где светит месяц made in China
и спальный серебрит район,
где непременно в эту пору,
лишь стоит отодвинуть штору,
напротив каждого окна —
звезда тщеты, вот и она.

Первая строфа - ряд эмблем на классическую тему возрастов человеческой жизни. Читая, вспоминаешь, что в позднем Возрождении эмблемы были любимым развлечением, - Их нужно было разгадывать, и потому при их составлении следовало проявить остроумие, не впасть в банальность,

 Гандлевский варьирует степень узнаваемости и неожиданности жизни, допускающей в свой дворовый круг и Лаису с персиком, и рояль из современной речевой идиомы. На этом рояле в кустах, означающем хорошо спланированный сюрприз, поэт проиллюстрировал принцип составления эмблемы.

Эмблема составилась, чтобы стать предметом обсуждения во второй строфе. Здесь главное - тон.

Интонационно он строг и классичен,

лексически и предметно - подчеркнуто современен, чуть снижен, но не слишком.

Мелькнувшая в первых двух строках необязательная ассоциация (“Кто жил и мыслил, тот не может...”) устанавливает пушкинскую свободу.

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей;

Кто чувствовал, того тревожит

Призрак невозвратимых дней:

Постмодернистский центон обычно - грубая работа. Гандлевский любит лукавые намеки и неявные цитации, действующие из глубины текста.

Их не всегда можно точно атрибутировать, но главное - читателю это не всегда нужно делать, настаивая на безусловности той или иной аллюзии.

Гандлевский как будто в назидание оказался рядом со Степановой: “почувствуйте разницу” между тонкой поэтической работой, между “рефлектирующим словом” и конвейером, пусть неплохо налаженным, но работающим на потоке стиля.

Лирическое пробуждение - самое значительное событие при начале нового столетия.

Оно как будто бы не могло не произойти, поскольку все когда-нибудь кончается, в том числе и “конец века”, который был столь долгим и трудным в этот раз, его так дружно пиарили, что казалось: а вдруг не кончится?

Все к тому - некуда деться - постмодерн for ever.

Иногда бывает приятно обмануться и увидеть, что марксистский закон дает сбой, оставляющий надежду - в том числе и на поэзию в новом столетии, и на новые имена, способные преодолевать инерцию колеблющихся стилей.

3. ДЕСЯТИЛЕТИЕ ПОЭЗИИ – ИЛИ ПРОЗЫ?

1.

Спор вокруг бренда «новейшая поэзия» и того, что есть «современность» поэзии в целом. за прошедшее пятилетие потеряли накал. Основное размежевание происходит сегодня не внутри современной поэзии – а вне ее.

На ее пределах, на границах между поэзией и не-поэзией.

В плане профессиональном – между поэзией и любительским стихотворством.

В функциональном – между поэзией в ее самостоятельном качестве и поэзией как средством (текстами песен, рифмованными фельетонами, стихами для детей)...

Наконец, в жанровом плане – между поэзией и прозой.

2.