российское медиапространство оказалось гибким в отношении ключевой тенденции XXI века — глобализации; перенимая форму, оно вырабатывало соб­ственное содержание (в том числе радикально расходяще­еся с формой). Объем и качество использования глобального контента менялись в зависимости от общественных вкусов, политической линии, этических представлений и т. д., фак­тически подтверждая статус «суверенной медиасистемы».

Во-вторых, российское медиапространство оказа­лось консервативным, более склонным к ценностям со­хранения (хоть и превратно понятым), чем к ценностям разрушения или созидания нового. Несмотря на наличие технологических и организационных инноваций, жизне­способными и востребованными (прежде всего со стороны журналистов — как место работы) оказались традицион­ные, редакционные по организационной модели СМИ (отличающиеся высокой избыточностью персонала и раз­витыми системами гарантий).

В-третьих, российское медиапространство оказалось разобщенным, более того, оно постоянно стремится к пол­ной атомизации по типу коммунальной квартиры. В этом смысле СМИ и журналистика доказали принцип «от осины не родятся апельсины»: если общество страдает от индиви­дуалистического эгоизма и социальной атомизации, соци­альный институт — масс-медиа — не может быть другим по определению.

В-четвертых, российские медиа унаследовали совет­скую болезнь «завистливого превосходства», которая во многом определяла как деловые решения в медиабиз­несе, так и редакционные и кадровые решения. В резуль­тате, российская журналистика остается в рамках посте­пенной и накапливающейся эволюции жанров, форм и свойств журналистки (в отличие от либеральной и соци­ально-ответственной моделей, которые пережили револю­цию жанров и форм). Отдельного разговора заслуживает тема ценностей профессии в России, чему будет посвяще­на отдельная часть этой главы. «Завистливое превосход­ство» — это модель социально-профессиональной реакции, основанная на комплексе неполноценности, компенсация которого происходит через унижение другого (как прави­ло, отсутствующего). В присутствии унижающего, наобо­рот, носитель комплекса начинает заискивать, принимать позы подчинения, стремится учиться и перенимать навы­ки и формы поведения без проникновения в суть превос­ходства.

Наконец, российские медиа как система во многом оказались имитационным институтом (как и многие другие институты в российском обществе). Пресса как ин­ститут не смогла противостоять давлению других действу­ющих сил общественной организации, отстоять свою осо­бенность и автономию; как и многие другие смешанные общественно-государственные институты, она оказалась практически в полной зависимости от политической вла­сти, ее финансовых и репрессивных возможностей.

Текущие пропорции медиапотребления (2014—2015) де­монстрируют, как радикально изменились обстоятельства для профессиональных журналистов. Прежде всего, как показывают исследования Аналитического центра «Видео Интернешнл», в современном цифровом и мультиэкранном мире больше нельзя говорить о последовательном и кон­курентном, даже о параллельном медиапотреблении; чи­татель-зритель-слушатель-комментатор-эмоциональный фильтр практикует многомерное медиапотребление с чертами метапотребления (то есть потребления контек­ста потребления)51

Постепенный отказ от последовательного потребления и переход к фрагментарному, на основе собственного гра­фика жизни, а не под диктовку телепрограммы (через раз­ные формы видеозаписи, через растущую долю просмотра даже актуального телеконтента в интернете), отнимает у телевидения его ключевой козырь — синхронность про­смотра и сопереживания. Для тех СМИ, коммуникация которых преимущественно построена на тексте, принци­пиальными становятся существенное «дробление» инфор­мации при потреблении (массовый читатель стремится к более кратким, лаконичным текстам) и высокая спорадич­ность обращений к цифровому контенту — доля траффика из социальных сетей растет, а вместе с ней уходит обычай «читать газету/журнал/сайт»: ссылка в ленте социальной сети, как правило, ведет на конкретную статью, после про­чтения которой читатель просто уходит обратно в источ­ник информации реального времени.

Эти важнейшие изменения в медиапотреблении стали заметны в начале 2000-х годов и за последние пятнадцать лет стали основными факторами, определившими измене­ния журналистики.

Они же, скорее всего, и будут определять ее изменения в будущем.