Итак, отсутствие в первой половине XIX столетия динамики в развитии школьного обучения незрячих в России объясняется не антидемократической позицией Министерства народного просвещения или антилиберальной внутренней политикой правящих монархов, а пассивностью общества в целом. Россияне не видели смысла в организации обучения слепых. Впрочем, не только россияне. Большинство европейцев той эпохи скептически внимало сторонникам создания подобных школ. Не станем упрекать отечественные власти в исключительной неторопливости в деле организации учебных заведений для незрячих. Со времени публичного выступления доктора А.И. Скребицкого на Втором Съезде представителей профессионального и технического образования (Москва, 1896)[72], где он подверг резкой критике деятельность Попечительства о слепых в России, подобные упреки в специальной литературе стали общим местом. [19, 23, 52, 58, 80, 82, 90, 107] Справедливы ли они в полной мере?

Известный немецкий тифлопедагог Ф. Цех, анализируя историю обучения слепых в Европе, фиксирует такую же неторопливость западных властей. Правда, в Германии и Англии к концу 50-х годов XIX века действовало 28 учебных заведений для незрячих, но и они «по большей части <…> были частными заведениями, и только спустя много времени их приняли в число общественных. Конечно, этих учебных заведений было недостаточно для обучения всех слепых, поэтому часто рекомендовалось отдавать слепых детей в начальные школы зрячих, а для учителей этих школ издавались руководства для обучения слепых» [108, С.127]. Отмечает Цех и разобщенность, замкнутость институтов слепых: «Если бы школы слепых имели в то время возможность обмениваться мнениями, они, несомненно, объединились бы по многим спорным вопросам воспитания и обучения слепых. Но они работали каждая особняком, ревниво охраняя то, что было утверждено давностью и опытом» [108, С.128]. По мнению авторитетного немецкого специалиста, кардинальные перемены пришлись на последнюю треть XIX века, когда «в области обучения слепых наступило заметное оживление. Ряд выдающихся педагогов вырабатывал практические, соответствующие современным требованиям методы общего и профессионального обучения и попечения о слепых и проводил их в своих заведениях. Наибольшее же значение для развития дела обучения слепых имели начавшиеся с 1873 года съезды учителей слепых» [108, С.128].

Соотнесем оценку первого этапа развития сети специальных школ на Западе, авторитетно выставленную в 1913 году директором Данцигского института, с фактами российского первого этапа развития сети школ для слепых детей.

Отечественные учебные заведения для незрячих также были частными и не претендовали на выход в «число общественных» школ. Петербургский и Варшавский институты демонстрировали такую же обособленность и закрытость, что и их европейские собратья. И в России, и на Западе «заметное оживление в области обучения слепых» пришлось на последнюю треть XIX столетия. Конечно, Россия значительно уступала странами лидерам по числу учебных заведений для незрячих, но этот факт нельзя рассматривать как проявление чьей-то злой воли (официальных лиц, например). Причина кроется в политическом устройстве государства, в непохожести отечественного уклада жизни на западный. При хронологическом сопоставлении феноменов специального обучения, Россия выглядит отстающей, но обращение к предложенной периодизации, убеждает в ином. Процесс зарождения и становления отечественной системы специального образования протекал в единой с Западной Европой логике. Специфичность российской ситуации заключается в том, что население страны и к середине XIX века не хотело менять ни своего отношения к слепцам, ни мнения об уместности школьного обучения детей-инвалидов. По прошествии полутора веков, оглядываясь назад, вправе ли мы упрекать предков в недостаточной прозорливости и пассивности? Подавляющее большинство населения империи в ту пору имело совершенно отличное от сегодняшнего представление о том, что хорошо и что плохо для убогих, что полезно и что пагубно для страны. Отказ от линейного хронологического сравнения, позволяет утверждать:

· в середине XIX века Россия наравне с лидирующими странами Запада проживала третий период эволюции отношения к глухонемым и слепым людям;

·  как и ведущие страны Западной Европы, Россия вышла на первый этап строительства национальной системы специального образования.

Процесс формирования отечественной сети учреждений для слепых протекал, подчиняясь общим закономерностям, но имел специфические особенности.

Общей закономерностью можно считать резкое усиление общественного интереса к проблеме образования слепых, пришедшееся на последнюю треть XIX века. В России активный всплеск подобного интереса, проявившийся в последнее двадцатилетие XIX века, стимулировался интенсивностью деятельной благотворительности. Специфичным для России стало то, что либеральные реформы и внутриполитические изменения, обусловившие усиление внимания просвещенной и экономически независимой части общества к организации различных учреждений для слепых, состоялись много позже, чем известных нам странах-лидерах. Наступление в конце XIX века политической оттепели, стремительный подъем экономики, увеличение слоя обеспеченного населения детерминирует оживление общественной деятельности в сфере помощи незрячим, в частности, слепым детям.

Если первые шаги на этом пути явились результатом волевого решения монарха, если в середине века жизнь учреждений теплилась благодаря ИЧО, то создание в конце столетия Мариинского Попечительного Совета о слепых[73] (1881) стало, в известной мере, ответом власти на инициативы снизу. Поясним сказанное. Предположение, не пригласи Александр I парижанина Гаюи в Россию, его все равно пригласил бы кто-нибудь другой, абсолютно нелепо. Состояться подобное приглашение в начале XIX века не могло в принципе. Но не появись в конце XIX столетия Мариинское Попечительство ВУИМ, обязательно родилось бы какое-то иное, но с аналогичными целями. Начавшийся процесс уже нельзя было остановить. Вот плоды либеральных реформ и светской благотворительности, вот дистанция, которую одолело сознание российского общества всего за 80 лет! Принципиальное отличие благотворительных акций конца XIX века заключается в том, что филантропическую инициативу, прежде являвшуюся исключительно прерогативой монарха (государства), перехватила прогрессивная и экономически независимая часть общества. И в этом ситуация России не оригинальна, по схожей схеме события развивались и заграницей (в протестантских странах прежде всего), правда, там подобное случилось несколькими десятилетиями раньше.

Перемене отношения россиян к людям с физическими и умственными недостатками способствовало, так же как и на Западе, открытие университетов и появление все увеличивающейся прослойки образованных соотечественников. Парадокс России заключается в том, что училища для глухонемых и слепых детей возникли прежде, чем учебное заведение для детей элиты (Царскосельский лицей основан в 1811 г.), раньше, чем многие Университеты [74]!

Либеральные реформы и перемены в обществе по понятным причинам не могли отразиться на жизни придворного (закрытого) института слепых, правда, и там предлагалось (1864) совершить некоторые изменения по преобразованию богадельни в учебное заведение. В жизнь этот проект воплотится спустя пять лет (1869), еще через два года (1871) в стены учебного заведения допустят девочек, для них откроют отделение на 10 – 15 человек.

Когда институтки повзрослели, попечители столкнулись с новой проблемой - их жизнеустройством по завершении училища. Учитывая, что многие девочки отбирались из Воспитательных домов, лучшим решением посчитали открыть при учебном заведении приют (1888). «Призреваемых в приюте к 1897 г. было 17, хотя число вакансий по уставу, утвержденному в 1882 г., было 60. Плата за пансион составляла 250 рублей в год. Никакой учебной работы в стенах приюта не велось. Таким образом, приют почти ничем не отличался от обычного типа богадельни. Отличие Петербургского приюта состояло разве лишь в том, что в нем призревались уже грамотные бывшие воспитанницы Института Человеколюбивого общества» [50, С.34].

Пока в столице решали, что нужнее для незрячих обучение или призрение, вперед вышли западные провинции, где открылись два небольших учебных заведения для слепых (Гельсингфорс, 1865; Рига, 1872). Оба учреждения ориентировались в своей работе на европейские образчики, так устроительница рижской школы И. Валентинович отправилась из остзейских земель не в православную столицу и не в католическую Варшаву или Париж, а в близкий по духу протестантский Кенигсберг. Рижский институт, естественно, не походил на столичный, но подобно европейским, имел два отделения - общеобразовательное и музыкальное. Небольшая рижская школа (в 1885 году ее посещали 24 ученика) безбедно существовала на щедрые пожертвования земляков, и даже обзавелись со временем дачей с большим земельным участком.

Первым городом, открывшим учебное заведение для слепых на исконно русских землях, оказалась Москва (1871), но и здесь не обошлось без западного влияния. Подавляющее большинство жителей первопрестольного града и в конце XIX века воспринимало слепца как нищего, нуждающегося в призрении и только. Однако среди сотен тысяч горожан нашелся тот, кто решился обогнать медленно текущее «российское время», этим подвижником оказался обер-пастор Евангелическо-лютеранского храма апостолов Петра и Павла[75], епископ Генрих фон Дикгоф[76].

На заре своей пасторской карьеры Дикгоф поддержал начинания глухого единоверца И.К. Арнольда (1860), всячески помогая тому открыть в Москве школу для детей лишенных слуха. С тех пор во время частых зарубежных поездок Дикгоф старался посещать образцовые европейские благотворительные и учебные заведения для детей-инвалидов, дабы передавать новые знания землякам в Москве. Европейски образованный священнослужитель, хорошо знавший о существовании специальных учебных заведений за границей, не мог смириться с тем, что на его родине для детей инвалидов делается крайне мало. И если обучение глухих как-то начинало организовываться, то для слепых по-прежнему существовала только одна перспектива – нищенская сума и посох. Пастор протестант решает открыть в родной Москве, в дополнение к училищу глухонемых, школу для слепых детей. К намеченной цели Дикгоф идет по-немецки планомерно и последовательно. Прежде всего, он отправляется в ознакомительную поездку в ведущие учреждения Австрии, Германии и Швейцарии[77]. Заграничное путешествие неожиданно сводит энтузиаста специального обучения с путешествующей в тех же краях императрицей Марией Александровной[78]. Фон Дикгоф получает уникальную возможность не только побеседовать с Ее Величеством Государыней, но и посвятить высочайшую особу в свои планы. Императрица благосклонно восприняла прожекты лютеранского священника и даже одобрила его инициативу.

Окрыленный напутствием Марии Александровны, обер-пастор возвращается на родину преисполненный радужными надеждами, и направляет государыне докладную записку (1871). Документ содержит подробный отчет и проект организации специального обучения в России. Тем временем в Москве все складывается как нельзя лучше, здесь открывается Международная политехническая выставка (1872), и Дикгофа, являвшегося членом Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, избирают председателем ее Педагогического отдела. В этом разделе выставки предполагалось представить материалы по проблеме начального образования, а также по вопросам воспитания и обучения слепых и глухонемых детей. Готовя экспозицию, Дикгоф включает в нее ряд специальных руководств и пособий, изданных в Австрии, Англии, Германии, Франции, Швейцарии, а также две собственных брошюры – «О глухонемоте» и «О воспитании и обучении слепых детей». Небольшие по объему книжечки знакомили соотечественников с немецким опытом помощи детям с нарушениями слуха и зрения. Старания энергичного пастора заслужили внимание и одобрение со стороны государыни Марии Александровны.

Расценив похвалу Ее Величества как сигнал к действию, Дикгоф, мечтавший открыть училище для слепых, обращается к высокородным и известным землякам с предложением организовать в Москве особое Попечительное общество. Идею поддержали князь А.Б. Мещерский, князь Д.М. Голицын, братья П.П. и Д.П. Боткины, Г.И. Браун[79], И.Ю. Давидов, В.Д. Коншин[80], К.К. Шильдбах[81], Д.Д. Шумахер, организовавшие так называемый Совет учредителей (1874). Члены Совета незамедлительно подготовили проект Устава Попечительства и, согласно строго действовавшим правилам, направили его на согласование в Министерство внутренних дел. Формально Устав не вызвал возражений и был завизирован, но официальное разрешение содержало оговорку, тормозящую реальное дело. Правительство не возражало против открытия учебного заведения для слепых, но потребовало предварительно подготовить соответствующее помещение и собрать начальный капитал в 20 тысяч рублей. За два последующих года удалось найти лишь половину требуемой суммы, тем временем истек срок, отведенный МВД на организацию училища. Только личное вмешательство московского генерал-губернатора князя В.А. Долгорукова[82] помогло добиться отсрочки. Столкнувшись с бюрократическими препонами, учредители создают Распорядительный комитет (1881)[83], члены которого взяли на себя поиск средств и помещения под будущее училище.

Комитет в целях пропаганды идеи обучения слепых детей публикует и распространяет среди горожан брошюру, рассказывающую о целях и содержании будущей работы. «Делу мешали пессимисты, которые утверждали, что дети, лишенные навсегда зрения, по окончанию курса обучения в заведении не смогут применять на практике приобретенные ими знания, не смогут своим собственным трудом добывать средства на пропитание. Они утверждали также, что школы для слепых детей из бедных крестьянских семей совсем не нужны, так как в дальнейшей жизни эти дети будут лишены того, чем заботливо окружили их в учебно-воспитательном заведении» [83, С.7-8].

Одновременно Комитет командирует в Германию Е.А. Фрезе[84], «пожелавшую посвятить свою жизнь делу воспитания слепых детей для изучения способов и приемов обучения слепых детей в западных странах». [87, С.8]. По возвращении госпожа Фрезе, так как школа все еще не была открыта, приступила к обучению слепых детей, находившихся в приюте принца Ольденбургского (открытого при богадельне Московского Дамского попечительства о бедных). Тем временем Распорядительный комитет сумел собрать недостающую сумму и, наконец, в 1882 году Московское учебно-воспитательное заведение для слепых детей открылось, приняв 20 воспитанников. Училище, разместившееся на арендованной площади дома Веры Ивановны Фирсановой[85], состояло из двух отделений – школьного и ремесленного. Не удивительно, что московские энтузиасты, большинство из которых составляли лютеране или принявшие православие немцы, особый акцент сделали на обучение ремеслам. Они, как и первая попечительница всех благотворительных учебных заведений - императрица Мария Федоровна, важнейшим итогом обучения считали экономическую независимость и самостоятельность выпускников специального училища. Члены инициативной группы мечтали дать слепому возможность обеспечить будущую жизнь собственным трудом. Попечительное общество распространило свою заботу на детей, живущих преимущественно в Москве и Московской губернии, без различия вероисповедания и происхождения.

Несмотря на многие субъективные и объективные причины, не позволявшие энтузиастам быстро исполнить намеченные планы, школа крепла. Уже через три года после создания, она располагала необходимым оборудованием для книгопечатания шрифтом Брайля[86] и начала издавать оригинальную, не уступающую европейским стандартам, учебно-методическую литературу.

Однако от момента представления Дикгофом докладной записки императрице Марии Александровне до реального рождения московского училища прошло одиннадцать лет. За это время на российском троне Александра II сменил Александр III и просьбу, обращенную к одной императрице, исполнила другая – Мария Федоровна[87]. Пока тянулась бюрократическая волокита, Москва уступила пальму первенства своему извечному сопернику Санкт-Петербургу. Там училище слепых удалось открыть годом раньше (1881). Энтузиаст-москвич пастор Генрих фон Дикгоф не смог конкурировать с энтузиастом-петербуржцем действительным тайным советником Константином Карловичем Гротом, также увлекшимся идеей создания школы для слепых детей.

8.6.1. Необходимое дополнение. К.К. Грот – «борец с общественной и личной слепотой».

Столичное заведение для слепых, созданное усилиями Гаюи и бесславно угасшее после отъезда француза из России, возродилось через 75 лет. Правда, преемником того первого института новое училище можно назвать весьма условно. И дело не в том, что оно расположилось по другому адресу, училище Грота не использовало опыт своего предшественника ни в коей мере.

Реанимация идеи школьного обучения слепых, а, главное, ее успешное воплощение в жизнь стало возможным благодаря принципиальному изменению позиции образованной части общества, а также личной энергии и подвижничеству известного российского государственного деятеля и филантропа Константина Карловича Грота (1815 - 1897). Его дед лютеранский пастор и известный духовный писатель Иоахим-Христиан Грот прибыл в Санкт-Петербург из земли Шлезвиг-Гольштейн[88], (находившейся тогда в унии с Данией) и получил место пастора (1764) в протестантской церкви Св.Екатерины. Отец К. Грота, женатый на обрусевшей немке Каролине Цизмер, служил в Министерстве финансов и слыл человеком «знающим, деловым и в высшей степени благородным» [44].

Первоначальное воспитание Константин Грот получил дома под руководством матери, а затем поступил в Царскосельский лицей(1826)[89].

Карьера выпускника элитного лицея сложилась блестяще, упомянем ее главные этапы: чиновник Министерства внутренних дел, губернатор Самары, начальник Акцизного комитета Министерства финансов, главный управляющий Канцелярии императрицы Марии Александровны. По долгу службы в Канцелярии ВУИМ Гроту неоднократно приходилось знакомиться и с деятельность приказов Общественного Призрения, и с организацией государственной и частной благотворительности, и с горькой участью призреваемых. Грот оказал решающее влияние на реформу российской пенитенциарной системы. В период работы в МВД Константин Карлович, детально изучив организацию тюремного содержания заключенных в России и на Западе, предложил план нового, более гуманного устройства мест лишения свободы (1878). Монарх воспринял план благосклонно, и тот лег в основу проекта нового российского Закона о тюрьмах.

Будучи сторонником здорового образа жизни, К.К. Грот организует в столице «Гимнастическое общество» с тем, чтобы то готовило учителей гимнастики (физкультуры, в сегодняшнем прочтении). Но выше физического здоровья человека Константин Карлович ставит нравственное «социальное» здоровье населения. А потому, оказавшись во главе IV управления императорской Канцелярии, ведавшей вопросами призрения, попытался наладить ремесленное обучение работоспособных инвалидов, находящихся в подведомственных приютах и богадельнях. В частности, К.К. Грот способствует созданию в Санкт-Петербурге «училища-приюта для глухонемых». Высокопоставленный чиновник отнесся к своему новому назначению как к миссии и в дальнейшем действовал с таким рвением и энтузиазмом, словно исключительно от него зависело изменение государственной социальной политики и устоявшейся практики призрения калек и убогих. И надо сказать, К.К. Грот весьма преуспел в своих начинаниях, особенно в деле призрения незрячих, без остатка посвятив решению этой проблемы последние двадцать лет жизни.

Судьба распорядилась так, что потомок выходца из земли Шлезвиг-Гольштейн создал в России учебное заведение ни в чем не уступающее тогдашним ведущим немецким институтам слепых.

Все началось с назначения К.К. Грота (1877) на руководящий пост в Главное Попечительство для пособия нуждающимся семействам убитых и раненных в русско-турецкой войне. Инициатором создания Попечительства стала супруга Александра II императрица Мария Александровна. Приступив к исполнению новых обязанностей Грот, следуя выработавшейся ревизорской привычке, начал с детального изучения масштаба работы. Сразу же выяснилось, что среди призреваемых достаточно высок процент инвалидов по зрению[90]. Председатель Попечительства решает провести объективную экспертизу, для чего с благословления самодержца организует на деньги Попечительства медицинскую комиссию или «глазной отряд». Вошли в названный отряд военные и гражданские врачи-окулисты, а возглавил его Александр Ильич Скребицкий[91], обладавший в дополнение к медицинскому юридическим образованием.

Решение К.К. Грота рекомендовать А.И. Скребицкого на пост руководителя «глазным отрядом» оказалось не просто удачным, но в известной мере судьбоносным для слепых россиян. Эрудированный медик-юрист придерживался прогрессивных взглядов, а, кроме того, обладал неуемной энергией и остро критическим складом ума. В лице Александра Ильича Попечительство получило не только одного из самых деятельных своих членов, но и самого яростного критика недостаточно активной политики Попечительства и властей в целом в адрес слепых.

Статистические данные и выводы, представленные специалистами «глазного отряда», оказались малоутешительными. Проведенное исследование показало, что в империи удручающе велико число инвалидов по зрению не только среди участников войны, но и среди населения в целом. Эксперты констатировали, что по оцениваемому показателю Россия удерживала на континенте непочетное первое место. Скребицкий не ограничился информированием руководства о результатах проведенной экспертизы, но предал шокирующие данные гласности. Заинтересованная часть общества смогла прочесть его брошюры «Между слепых солдат» (1879), «О распространении слепоты и распределении слепых в разных местностях России» (1886). Скребицкий - врач убеждал читателя, что в России незрячих больше, чем в любой другой европейской стране. Скребицкий - гражданин и юрист ставил вопрос о необходимости создания патронажной службы, которая могла бы осуществлять заботу о слепых в государственном масштабе.

Ознакомившись с выводами «глазного отряда» Главный попечитель К.К. Грот приглашает А.И. Скребицкого к разработке проекта создания особого координационного органа (Попечительства о слепых) в системе ВУИМ. Голоса Грота и Скребицкого оказались услышанными, многие петербуржцы поддержали их. Обратим внимание читателя на важные изменения системы ценностей в сознании образованных россиян. Семьюдесятью годами раньше в общем-то сходные призывы Гаюи не нашли отзвука в северной столице, были проигнорированы и обывателями, и аристократами, и церковью, и властью. Отмена крепостного права, либеральные реформы, работа народных училищ, гимназий, университетов начали приносить плоды: обыватели превращаются в народ, столичные горожане - в сообщество граждан, задумавшиеся о правах тех, кому прежде позволяли лишь побираться Христа ради.

Проект организации деятельного призрения слепых на исходе XIX столетия подержали многие известные россияне: профессора Л.Г. Беллярминов[92], К.К. Бродовский, Л.Л. Гиршман[93], С.С. Головин[94] и др.), но и со стороны широко известных в стране деятелей науки и культуры. Проект одобрил географ П.П. Семенов-Тян-Шанский[95]юрист А.Ф. Кони[96], филолог Я.К. Грот[97], писатель В.Г. Короленко[98] скульпторы М.М. Антокольский[99], А.М. Опекушин[100] и многие другие. Филантропический замысел группы знаменитых россиян действительный тайный советник Грот, который на тот момент на правах министра руководил Тюремным ведомством, представил на суд монаршей чете и получил одобрение. Царь-освободитель (Александр II), в отличие от своего дяди (Александра I), довел дело до конца. Незадолго до своей трагической гибели император ознакомился с проектом и поддержал доброе начинание, 13 февраля 1881 года высочайшим решением утверждается Устав и состав Мариинского Попечительства о слепых. Главной целью Попечительство монарх (государство) определяет «обучение слепых доступным им ремеслам и занятиям, дабы они могли существовать без посторонней помощи и работать, и действовать, по возможности, самостоятельно» [73].

Занимаясь делами Попечительства, объектом заботы которого изначально были взрослые слепцы, Грот задумался о несправедливой участи незрячих детей, обреченных в России на безграмотность. Зная о существовании на Западе специальных институтов, Константин Карлович не мог оставаться пассивным и, не дожидаясь ничьей помощи, на собственные средства открывает маленькое учебное заведение (1881)[101], принявшее поначалу четверых, затем десять слепых мальчиков. На съемной квартире классам оказалось тесновато, и энтузиаст-филантроп решается на следующий шаг, вкладывая все имеющиеся в его распоряжении средства[102] в покупку большого земельного участка и строительство трехэтажного школьного здания и мастерских.

Еще до открытия собственного учебного заведения Грот познакомился с организацией школьного дела во многих европейских городах (Бадене, Берне, Вене, Лозанне, Милане, Праге, Флоренции, Штутгарте), любопытно, что в своем дневнике старательный ученик помечал не только то, что стоит воспроизвести на родине, но и то, чего копировать, на его взгляд, не следовало! Все лучшее из увиденного в европейских институтах Грот попытался реализовать при создании столичного училища[103], проектировать которое пригласил хорошо ему знакомого А.А. Томашко[104]. Консультировали архитектора и лично Грот и директор Дрезденского института слепых Д. Бютнер. Интересна характеристика, которую дрезденский тифлопедагог дал российскому дворянину: «К нам приезжает много русских, но они обыкновенно приходят понюхать и уходят. Не так действовал К.К. Грот, он вникал во все, он замечал то, на что другие и не обращают внимания, он изучал наше дело так, как будто бы ему самому предстояло лично заведовать училищем для слепых. Он, можно сказать, сделался специалистом по нашему делу» [44, С.407-408]. Константин Карлович разработал типовой Устав училища, содержание и организационные формы обучения, поставив главной задачей обучения «подготовку незрячего к самостоятельной жизни в обществе». Формирование педагогического штата пошло по стандартной схеме, Московский Распорядительный комитет первого педагога - госпожу Е.А. Фризе – готовил в Германии, точно также К.К. Грот отправил госпожу фон Трумберг.[105] на стажировку в Дрезденский институт. С помощью Д. Бютнера молодая учительница из Петербурга создаст русскую версию брайлевского шрифта, стараниями Трумберг и А.И. Скребицкого в Германии станут издаваться книги по заказу Попечительства о слепых.

Пастор Г.Г. Дикгоф и высокопоставленный чиновник К.К. Грот, говоря образно, проявляя равную искренность и энергию одновременно двигались в одном направлении, но добились разных результатов. Почему успех сопутствовал петербуржцу? Ответ следует искать в политическом устройстве государства, в правовом положении его граждан. В самодержавной России жизнестойкость любого начинания зависела от благорасположенности к нему (начинанию) верховной власти. При равенстве всех прочих достоинств, К К. Грот имел решающее, был ближе ко двору, к первой семье государства, а потому докладная записка Г.Г. Дикгофа на одиннадцать лет легла под сукно, тогда как совместный проект К.К. Грота и А.И. Скребицкого тотчас воплотился в государственное решение. С момента рождения судьба столичного училища складывалась успешно, что объясняется особым статусом К.К. Грота, он человек близкий царской семье, самодержец ценит удивительного филантропа, выступает его высочайшими покровителями. Детище Грота не испытывает никаких финансовых затруднений, инициативы устроителей не встречают бюрократических запретов. Но забудем о противостоянии столиц, гораздо важнее то, что в конце XIX столетия идея о необходимости обучения слепых детей обрела в обеих достаточное число сторонников. В России, как в свое время и на Западе, христианское призрение обогащается и усиливается за счет светской благотворительности.

Итак, как и на Западе, забота филантропов, адресованная по началу исключительно ослепшим воинам, со временем распространяется на слепых детей. Открытие училищ для незрячих явилось одним из закономерных последствий роста гражданского самосознания российского общества. Получение инвалидом по зрению образования начало пониматься просвещенной частью населения не как экзотика, но как гражданское право.

Некоторое своеобразие российской ситуации заключается в соперничестве старой и новой столиц[106], а также в заимствовании эталонной модели из-за рубежа. По объективным причинам модель специальной школы не могла родиться в России, по субъективным причинам петербуржец К.К. Грот и москвич Г.Г. Дикгоф предпочли германские образцы. Напомним, все отечественные пионеры тифлопедагогики начинали свою преподавательскую карьеру со стажировок в немецких землях, а в качестве консультантов долгое время выступали директор и педагоги Дрезденского института слепых. Следует признать, что вплоть до Октябрьской социалистической революции (1917) обучение незрячих строилось по немецким образцам, а отечественная тифлопедагогика пребывала под сильным влиянием тифлопедагогики немецко-саксонской. Вместе с тем не вызывает сомнения, что усилия западных миссионеров-тифлопедагогов не имели бы успеха, не активизируйся в России светская благотворительность, не изменись отношение государства и общества к слепым. В дело призрения слепых постепенно втягивалось все большее и большее число россиян[107]. Деятельность Попечительства о слепых ВУИМ быстро распространилась на всю страну, при поддержке местных властей и населения за короткий срок (с 1881 по 1898 годы) в России удается открыть 23 специальных учебных заведения. Частные инициативы по организации богаделен, домов призрения, приютов, воспитательных домов, специальных школ и т.п., равно как и появление разнообразных попечительств и благотворительных обществ, стали возможны в результате либерально-демократических политических преобразований, волнообразно происходивших в России на протяжении XIX столетия.

8.7. Рост числа специальных учреждений на рубеже XIX и XX веков.

Конец XIX века ознаменовался не только увеличением количества учреждений для слепых, одновременно ширилась сеть заведений для лиц с нарушением слуха. Отношение российского просвещенного либерализирующегося общества к людям с физическими и умственными недостатками явно менялось, по этому показателю православная Россия стремительно приближалась к протестантскому Западу. Перемены исподволь готовились реформами системы образования. Школьное обучение, в которое вовлекалось все большее число детей из разных сословий[108], получало все большее распространение. Росло число университетов, за период с 1814 по 1834 годы они открылись в Казани, Санкт-Петербурге, Харькове, Киеве (многие специальные школы впоследствии будут созданы именно в этих городах).

Об огромной роли светской филантропии и благотворительности сказано уже достаточно. Вместе с тем, все эти прогрессивные и весьма значимые (в интересующем нас аспекте перемены) сами по себе не привели бы к столь стремительной эволюции общественного сознания, к смене ценностей, переориентированию на новые социальные нормы. Изменение отношения общества к детям-инвалидам явилось, так сказать, побочным, но прогнозируемым результатом политических реформ 60 – 70 годов:

· Отмена крепостного права (1861).

· Учреждение Земства, в компетенцию которого передано заведование здравоохранением и народным образованием (1864)[109].

· Судебная реформа, провозгласившая равенство всех перед законом (1864).

· Принятие нового Устава начальных школ, разрешающего их открытие по инициативе местных властей и общин (1864).

· Реформа городского самоуправления, позволившая Городским Думам самостоятельно открывать лечебные и образовательные учреждения (1870).

· Введение всеобщей воинской повинности (1874).

Проводя в жизнь свои политические решения «царь-освободитель» едва ли думал об инвалидах, тем не менее, мы убеждены, именно они стимулировали рост сети специальных учебных заведений. По прошествии обязательного в таких случаях латентного периода положение в интересующей нас области российской жизни стало стремительно меняться, явно обозначившись на рубеже XIX - XX столетий.

Итак, политические реформы исподволь смягчили отношение общества к детям-инвалидам, что в свою очередь привело к расцвету их общественного призрения, к росту сети детских благотворительных заведений, специальных школ. Количественные изменения должны были трансформироваться в качественные. Именно это и произошло в России конца XIX века, логически обоснованный процесс политических и экономических реформ привел к радикальному социальному сдвигу. Индифферентно-настороженное отношение российского населения к школьному обучению глухих и слепых детей стало рушиться. В европейской части страны ширилась сеть разнообразных учебно-воспитательных учреждений для детей с недостатками физического и умственного развития, зарождалась национальная система специального образования. Предпринятый анализ исторических фактов и социально-культурных феноменов убеждает, что Российская империя в строительстве ССО прошла все те же кризисные точки, что и западные государства. В нашей стране на лицо те же причинно-следственные связи, что и в европейских странах-лидерах специального образования, те же общие закономерности и детерминанты[110].

При прямом хронологическом сопоставлении уровня педагогической помощи детям-инвалидам на Западе и у нас, легко выявляются факты, свидетельствующие не в пользу России. Многие отечественные авторы и до, и особенно после революции, опираясь на эти негативные аргументы, убеждали себя и читателя в отсталости отечественной специальной школы, обвиняя царское правительство чуть ли не в злом умысле. Прибегнув к периодизации, как к инструменту анализа, мы рассматриваем исторические факты как специфические особенности развития национальной ССО. Внешне видимое хронологическое отставание России можно признать формальным, его природа объясняется малым запасом времени, которое судьба отвела империи на строительство специальной школы. Признаем, во второй половине XIX века наша страна, как и все ведущие державы мира, проживала третий период эволюции отношения государства и общества к людям с отклонениями в физическом и умственном развитии. Наравне с лидирующими европейскими странами она начала осваивать первый этап строительства национальной ССО. В силу беспредельной законодательной власти самодержца и правового нигилизма подданных, географических масштабов страны, ее цивилизационной неоднородности, преобладания сельского населения, низкого среднего уровня культуры (цивилизованности), крепких традиций нищелюбия и милостыни, наконец, в силу отсутствия экономической независимости подавляющего большинства населения, Россия иначе, чем Англия, Германия, Дании или страны Скандинавии проживет третий период. Перечисленные (и многие другие факторы), сдерживали в нашей стране процесс эволюции отношения к детям-инвалидам, но процесс этот возник и развивался успешно! Следовательно, нет причин обвинять российское правительство в том, что оно проигрывало Западу в деле строительства сети специальных учреждений. Напротив, есть все основания утверждать, что Россия не только сумела выйти на общий стратегический путь, но начала стремительно догонять тех, кто вступил на него много раньше. Просто за четверть века (время оставшееся до начала мировой войны), невозможно было завершить первый этап строительства ССО.

Зная о глобальных потрясениях, которые выпадут России в XX столетии, располагая информацией, о том, как долго вызревали предпосылки появления специальных школ на Западе, и как неторопливо там строилась система специального образования, зная, как она развивалась в странах с иной исторической судьбой, воздержимся от критических замечаний по адресу наших далеких предшественников. Не станем упрекать их за не сделанное, либо сделанное по сегодняшним меркам неправильно, за то, что они не последовали западным эволюционным путем.

Ни одна крупная европейская страна при организации специальных школ не копировала опыт соседей. Достаточно напомнить о неприятии Эпе образовательной модели Перейра, о длительной борьбе французского и немецкого методов обучения глухих, о провозглашении Англией принципа «своего пути» в организации помощи слепым, об обструкции, которой долгое время подвергался шрифт Брайля за пределами его родины, о принципиальном несовпадении целей и организационных форм обучения умственно отсталых детей в Англии, Германии и Франции, о разных подходах к благотворительности в католических и протестантских странах. Феномен национальных ССО состоит в том, что они детерминированы конфессионально-этническими, политическими, этнокультурными, экономическими, наконец, географическими факторами, в силу чего каждая страна, создавая специальную школу, предпочитала, образно говоря, изобретать свой велосипед.

Попытаемся понять, какой путь одолела самодержавная Россия за 25 лет, и как близко подошла она за то время к границам четвертого периода эволюции отношения к людям с физическими и умственными недостатками, ко второму этапу развития ССО. Но прежде познакомим читателя с некоторыми демографическими данными, знание которых важно для понимания положения детей-инвалидов в России конца XIX века.

8.7.1. Необходимое дополнение. Россия на рубеже XX столетия (в цифрах).

По данным переписи 1897 г. число жителей империи составляло 126 млн. 412 тыс. человек. Из них в европейской части России проживало 94 млн. человек (74%). Городское население составляло 13 % от общего числа жителей страны. Наиболее крупные города:

Санкт-Петербург 127 тыс. чел.                   Харьков     175 тыс. чел.

Москва      1036 тыс. чел.                             Казань       131 тыс. чел.

Варшава   638 тыс. чел.                               Самара     92 тыс. чел.

Киев 247 тыс. чел.                                           Кронштадт 60 тыс. чел.

По данным 1870 г., сословный состав населения Российской Империи распределялось в следующем процентном соотношении:

дворянство          1,2%                      городские сословия         9,2%

духовенство         0,9%                      сельские сословии            81,5%

военные сословия 6,5%                      иностранцы                     0,3%

По данным переписи 1878 г., из числа граждан, проживающих в европейской части империи, русские составили 72,5% (в эту группу вошли украинцы и белорусы), по вероисповеданию: православных – 83,4%, католиков – 4,4%, протестантов – 3,6%.

Смертность детей в возрасте от 0 до 15 лет в среднем по империи составляла 40%. В европейской части России показатели детской смертности колебались и составляли в благополучном 1897 г. – 39%, а в неблагополучном (неурожайном) 1894 г. – 42,8%, распределяясь по возрастам следующим образом: до года - 34,5%; от 1до 5 - 6,5%; от 5 до 10 - 1,8%. Итого: от 0 до 10 лет – 42,8%.

Наибольшая смертность приходилась на июль и август – пору страдных земледельческих работ и детских болезней. Смертность в России, особенно детская, была выше, чем где-либо в Европе, до пятилетнего возраста в среднем доживало 550 человек из тысячи родившихся, тогда как в большинстве западноевропейских стран – более 700. По величине коэффициента рождаемости России принадлежало первое место в Европе.

«С 1850 по 1900 гг. население удвоилось. За 15 лет XX столетия оно увеличилось еще на 30%. В 1914 г. население Российской империи (без Финляндии) составляло 170000000 человек. Особое значение имел рост городов. В 1851 г. в городах проживало около 5% всего населения, к 1914 г. количество городских жителей увеличилось до 15 % всего населения. Эти данные показывают увеличение промышленного населения по сравнению с занятым в сельском хозяйстве. Однако, несмотря на рост городов и промышленности, около 85% российского населения перед первой мировой войной жило в сельской местности, и большинство занималось сельским хозяйством. [11, С.244].

«В 1911 г. в губерниях, имевших земства, в земских школах находилось 46 учеников на каждую тысячу жителей. В не имевших земств губерниях европейской России только 23 человека на каждую тысячу получили школьное образование, а в Сибири еще меньше – 18 человек на тысячу» [11, С. 251].

8.7.2. Устроители школ для глухонемых обретают второе дыхание (1884 - 1917).

Усилиями бывших педагогов императорского Петербургского училища глухонемых, нескольких протестантских пасторов и католических ксендзов за 70 лет XIX столетия за пределами российской столицы удалось открыть чуть более полутора десятков школ для глухонемых. Часть из них, просуществовав совсем недолго, исчезла навсегда, но старания энтузиастов не пропали, организаторы первых частных школ показали (доказали) окружающим, что глухих детей учить можно и нужно.

Политическая география первого (начального) этапа строительства сети специальных школ нам уже известна: Польша, Финляндия, Прибалтийские губернии[111], торговый порт Одесса (вольный город - перенасыщенный выходцами из разных европейских стран, но главное наделенный правовыми льготами и послаблениями), и Москва (с ее давними традициями Немецкой слободы).

Однако в последнюю треть XIX века география вновь появляющихся специальных школ меняется. После либеральных реформ оживляются немцы-колонисты, населяющие юг империи (села Тига, Вормс, Пришиб), чьи предки когда-то позвала в Россию Екатерина Великая. Продолжается расширение сети учреждений в Прибалтике (Сант-Михель, Пюхтенталь, Ювескулле, Пильве, Улеаборг, Куррика). Наконец, в движение активно включаются города, где преобладало православное население: Новочеркасск, Казань, Астрахань, Вязники, Тула, Харьков, Витебск, Максимовичи, Киев, Уфа, Калуга.

Знакомство с данными, представленными в Таблице 3, позволяет сделать вывод о быстром росте числа учебных заведений для глухихонемых. Начиная с 1884 года, их список пополняется практически ежегодно. Рождаются новые типы учреждений, как для детей (школы-приюты, детские сады), так и для взрослых (мастерские, дом призрения для престарелых, сельскохозяйственная колония). Екатеринославская губерния обзаводится диагностическим «летучим ушным отрядом» (1903). В последнее десятилетие ХIХ века предпринимаются попытки организовать обучение глухих детей и в сельской местности, для чего организуются специальные церковноприходские школы.

Таблица 3

Развитие сети учреждений для глухонемых

( I этап становления системы специального образования, 1884 – 1903 гг.)

* ЦПШ – церковно-приходская школа.

Поражает избирательно локализованная демократичность или, как сказали бы сегодня, плюрализм российского правительства и общества относительно призрения глухонемых. В самодержавном православном государстве не подавляются инициативы иноверцев (протестантов, католиков, иудеев), им дозволяется открывать, по сути, национальные школы. Ни церковь, ни самодержец не препятствовали созданию училищ немецкими колонистами-менонитами[112] в селе Блюменорг (впоследствии его перевели в село Тига) Таврической губернии, евангелическо-лютеранскими общинами в финском селе Лембалово (пригород Петербурга) и в Орле, еврейских школ-приютов в Минске (1888), Одессе (1905), Вильно (1912). Несколько маленьких частных учебных заведений, не подчинявшихся ни Попечительству о глухонемых ВУИМ, ни Министерству народного просвещения, действовало на территории Царства Польского. Достаточно сказать, что в 1907 году обучение глухих детей велось в империи на нескольких языках: русском, немецком, польском, финском, шведском, латышском и эстонском. В ряде школ преподавание шло на двух языках, например, в Варшавском институте на польском и русском, более того, Закон Божий преподавался польским детям католическим ксендзом, а русским – православным священником. В пореформенной России открываются перспективы расширения сети, прежде и не мечтавшиеся, частные школы открывают родители (например, отец двоих глухих детей И.Я. Павловский в Казани), образованные глухие - Р. Бухмейстер учреждает приют в Петербурге (1888), Л.С. Вознесенская – школу в Туле (1894), А.А. Бурменский – школу в Царицыне (1911).

8.7.3. Необходимое дополнение. История образования Общества призрения и образования глухонемых детей.

В семье казанского купца 2 гильдии Ивана Яковлевича Павловского (? – 1909) росли два глухонемых ребенка - сын и дочь. Мальчика Иван Яковлевич отправил в петербургское Александро-Мариинское училище, дочь же отпускать от себя не решился. Дельнейшие решения и действия отечественного негоцианта напоминают точно укладываются в схему знакомую по истории возникновения частных учебных заведений в Германии и Франции XVIII - XIX веков. Павловский подает прошение в Казанскую Городскую Думу и Казанское Губернское Земство об открытии на его личные средства училища для глухонемых и об оказании ему в том начинании материальной поддержки (1881). По счастью в университетской Казани нашлись люди, знавшие о возможности школьного обучения глухих и осознававшие полезность такого обучения. Из числа горожан формируется благотворительное Казанское общество призрения и обучения глухонемых детей, члены которого берут на себя поиск финансовых средств, а также разработку собственного устава. Казанский губернатор к филантропической затее отнесся благосклонно и согласно действовавшему тогда закону направил Устав на утверждения в МВД (1884). Мечта Павловского воплотилась в жизнь через шесть лет, в октябре 1887 года в городе официально начинает действовать Общество призрения и образования глухонемых детей.

Пока документы вершили свой неспешный путь от одного бюрократического стола к другому энергичный родитель не терял времени даром, начав с поиска достойного и квалифицированного учителя. Выбор Павловского пал на Марию Александровну Беллер, наставницу из столичного училища, дочь глухих родителей. Занятия можно было начинать, тем более Городская Дума безвозмездно предоставила под школу небольшой дом. Первые уроки прошли в нем еще осенью 1885 года, а в январе следующего – 1886 года состоялось официальное открытие Казанского училища глухонемых (до утверждения Устава оно пребывало в статусе частного училища И.Я. Павловского). Не располагая большим капиталом, Иван Яковлевич при жизни пожертвовал на учебное заведение 5800 рублей и отказал 1200 рублей после своей смерти. За свои труды и пожертвования на пользу образования глухонемых детей И. Я. Павловский был удостоен золотой медали на Владимирской ленте.

В последние годы XIX века в процесс школьного строительства включаются все новые силы, так попечительница Новочеркасских детских приютов княгиня К.М. Святополк-Мирская[113] основала в 1886 году при Мариинском детском приюте Донское Попечительство о бедных с особым «отделением для обучения и нравственного воспитания глухонемых детей обоего пола»[114].

Перемены, стремительно происходившие в жизни русского общества, наконец, привели к тому, что и церковно-приходские школы открыли свои двери для глухих детей. Специальное образование пришло в российскую глубинку, круг его сторонников пополняют представители православного духовенства, зажиточные мещане, то есть выходцы из прежде пассивного (в интересующем нас аспекте) слоя российского общества. Так, в небольшом уездном городке Вязники (Владимирская губ.) с населением в 7 тысяч человек, школа появляется благодаря усилиям почетного гражданина Василия Никандровича Дедюхина и протоиерея Константина Веселовского (1892). Стараниями последнего в финансировании учебного заведения принял участие Святейший синод, выделивший ежегодную субсидию в размере полутора тысяч рублей. Школа в селе Максимовичи Киевской губернии возникла благодаря заботе местного священника М. Яворского (1897), впоследствии и ее финансирование взял на себя Синод. После того, как высший церковный орган ясно обозначил свою позицию относительно школьного обучения глухонемых, православные священнослужители все активнее включаются в новое для них направление деятельной благотворительности.

Настоятель церкви св. Пантелеймона (Харьков) о. Василий (Ветухов) столь страстно убеждал местные власти в богоугодности открытия училища глухонемых, что Городская Дума безвозмездно выделила под его строительство участок земли, стоимостью в три тысячи рублей, да еще по 800 рублей на каждого городского ученика. (Правда, численность глухих воспитанников изначально казалась мала). Харьковское уездное Собрание тоже проявило участие, определи училищу ежегодную стипендию (200 руб. в год). В 1898 году отец Василий обратился к губернскому земскому Собранию, но получил отказ, так как помощь запрашивалась частным лицом, и заседатели беспокоились о правильности использования средств. Вероятно, священник-учредитель, городская администрация и Земство имели несовпадающие представления о целях заведения. Вместе с тем, налицо перемены во взглядах членов Городской Думы и обывателей-харьковчан на необходимость общественной помощи неслышащим. Отец Василий пишет именно об этом: «Сочувствие различных учреждений и частных благотворителей, горячо откликнувшихся на мои первые призывы о помощи глухонемым, придало уверенности, что в нашем интеллигентном обществе созрело сознание бороться с этим недугом» [12, С.2]. На освящение училища (1900) пожаловал епископ Иннокентий и харьковский генерал-губернатор Г.А. Тобизен. По завершении торжественно церемонии почетные гости выразили желание осмотреть школу и познакомиться с ее воспитанниками. Знание учениками молитв и качество их устной речи настолько поразили Владыку, что он, как повествуют официальный отчет, прослезился от умиления. За время своего существования Харьковское отделение Попечительства расширило городское училище глухонемых, открыло ремесленную школу в селе Кочетке (ею руководил местный священник Евгений Проскурников), организовало хутор-школу в Клучиновке. На хуторе возвели храм, который расписывали глухие иконописцы. Все стройки осуществлялись на средства благотворителей.

Уникальна история появления специальной школы в селе Немда Макарьевского уезда, близ города Юрьевец Костромской губернии, устроенной по просьбе крестьянина Балабанова! Его глухонемой сын учился в церковно-приходской школе села Вязники, а отцу хотелось видеть сына подле себя, о чем он и поведал молодому священнику В.В. Попову. Отец Василий воспринял слова прихожанина близко к сердцу и посвятил немало времени и душевных сил на создание особого учебного заведения в родном селе. Вероятно, не без соответствующих проповедей духовного лица местные крестьяне обратились с ходатайством к епархиальным властям разрешить им позаимствовать из приходского церковного капитала 2000 рублей на строительство школы для глухонемых. Епископ Костромской и Галичский Виссарион не только удовлетворил просьбу, но учредил «особое попечительство» (1899), вменив тому курирование почина. Решив финансовые и организационные вопросы отец Василий отправился в Санкт-Петербург на курсы, организованные Попечительством ВУИМ. В том же 1899 году священник В. Попов начинает занятия в глухими детьми, в конце 1901 года состоялось торжественное открытие в селе Немда ЦПШ для глухонемых, в 1903 г. «Ея Императорское Величество Государыня императрица Всемилостивейше разрешила принять в состав учреждений Попечительства о глухонемых Немденскую школу глухонемых» [Отч. 1903, С. 55]. Обратим внимание читателя на исключительность прецедента, впервые в отечественной истории заказчиком специального обучения выступает родитель из крестьян! Стремительность, с которой происходят перемены в сознании россиян, очевидна, круг сторонников образования глухонемых детей становится все шире.

Сеть специальных учебных заведений быстро разрасталась. Мощными очагами ее развития становились школы-первенцы, уже успевшие накопить определенный опыт. К концу XIX века они добились стабильного финансирования, доверия местной и центральной власти, и, что особенно важно, поддержки местного населения. Проиллюстрируем сказанное на примере Прибалтийского региона, где обучение глухих началось существенно раньше, относительно исконных территорий Империи.

Как мы помним, к концу 60-х годов лидирующее положение в крае принадлежало Рижскому училищу, во главе которого до 1879 года стоял деятельный сурдопедагог из Швейцарии господин Штюнзе. После кончины Штюнзе руководство заведением перешло в руки его соотечественника Эттера, не менее талантливого педагога, но не столь успешного организатора. В годы работы Эттера (1879-1887) качество обучения в училище оставалось на высоком уровне, «но сохранить ту же связь, то же авторитетное отношение к провинциальным школам ему, к сожалению, не удалось; последние волей не волей стали существовать как учреждения самостоятельные, тем более, что лифляндское дворянство назначило им особую денежную помощь» [9, С.177]. Прочно встать на ноги училищу удастся с приходом нового директора – сурдопедагога Эдуарда Инселберга (1888), тогда благодаря росту пожертвований оно переедет (1889) в специально построенное «прекрасное каменное здание со всеми современными усовершенствованиями и удобствами» [9, С.178]. Преподавание шло на немецком языке, набор осуществляется дважды в год, а на поступление могли претендовать «все здоровые глухонемые дети в возрасте от 7 до 11 лет». Численность учащихся колебалась в пределах 60 человек, перечень учебных дисциплин не отличался от перечня предметов столичного училища.

Вторая школа, открытая в 1870 году в пригороде Риги – Кирхгольме, вскоре выходит из-под управления Рижского училищного совета, чему способствовал ее перевод в усадьбу Каролиненгоф, расположенную неподалеку от Митавы. Усадьбу приобрело Курляндское Попечительство, а потому училище становится «собственностью Курляндской губернии». Здесь параллельно работали классы для детей из немецких и латышских семей, в силу чего обучение велось на немецком и латышском языках. В конце XX века и это учебное заведение обрело новое специально оборудованное здание. «Источником дохода служит частная благотворительность и субсидии от разных учреждений, среди которых первое место занимает Митавское городское общественное управление» [9, С.185]. Как и в сопредельных немецких землях, городская управа все более озабочивалась судьбой специальной школы.

Похожим образом складывалась судьба Вольмарского училища. К началу ХХ века оно располагалось в прекрасно оснащенном здании, купленном на средства графини Меллин, а управлялось и финансировалось Лифляндским Обществом образования глухонемых.

В Эстляндии, где первое учебное заведение открылось в 1866 году (Феннерн), через полтора десятка лет (1882) создается Пярнусское общество обеспечения глухим эстонцам образования («Hephata»). Активная деятельность членов «Hephata» и сурдопедагогов Феннернского училища увенчается открытием эстонских специальных школ на острове Сааремаа (Пюхтенталь, 1893) и в селе Пильве (1897). Феннернское училище знаменито тем, что одним из первых в России (1895) организовало слуховую работой по новаторскому в ту пору методу профессора Урбанчича[115].

Стоит несколько слов сказать об истории появления училища на острове Сааремаа, в те времена называвшемся Эзель. Жизнь островитян-рыбаков не отличалась достатком, тем не менее местное население мечтало научить грамоте своих глухонемых детей. (Общее число глухих на Эзеле превышало 60 человек). Обеспеченные родители отправляли своих детей в Феннернское училище, но таких счастливчиков на Эзеле насчитывалось немного. Пастор Громанн из тамошнего местечка Пюха (Puha) задумал помочь землякам и привлек к делу открытия школы пасторов из соседних приходов. Сообща немногочисленная группа духовных лиц с помощью проповедей и благотворительных базаров сумела собрать некоторую сумму денег, оказавшуюся достаточной для организации школы на 10 учеников. Нашелся и педагог, им стал уроженец Эзеля, учитель из народной школы М. Ракель. Патриотично настроенный молодой человек прошел стажировку в Феннернском училище и по возвращении возглавил местное учебное заведение. И здесь генерал-губернатор благосклонно отнесся с прожекты и передал его в МВД, там вопрос решили положительно и в 1893 году глухие дети острова перешагнули порог новой школы, разместившейся в имении Пюхтенталь. Вслед за этим создается «Общество образования глухонемых детей острова Эзеля». Схема известна, не смотря на бедность и тяжелый труд, рыбацкое население острова, лютеранское по преимуществу, признает необходимость знания грамоты. Более того, родители глухонемых детей знают о том, что их можно учить и хотят этого. Находится пастор, решивший создать для глухих детей единоверцев, живущих на острове, свою школу. В качестве образца он использует имеющееся в крае училище. Замысел пастора активно поддерживает церковное братство, разделяет местное население, одобряют губернатор и верховная власть. Но теперь мы не нуждаемся в оговорке: «все происходит как на Западе», отныне это и российская практика, точно так же обстояло с частной школой И.Я. Павловского в Казани, ЦПШ протоиерея Веселовского в Вязниках или о. Василия Петухова в Немде, училищем о. Василия в Харькове. К концу 1902 года под крылом Святейшего Синода обреталось 27 учебных заведений для обучения глухонемых.

Восемь губерний Великого княжества Финляндия[116] на рубеже ХХ столетия располагали восьмью же учебными заведениями для глухонемых. К училищам городов Або, Куопио, Якобштадт и Борго добавились училища в Сант-Михеле (1893), Ювескуле (1894), Улеаборге (1898), в селе Лембалово (близ С.-Петербурга) (1889) и местечке Куррика (1899). Городские учебные заведения стабильно финансировались из казны Сейма и городских бюджетов. Заведение в Куррике являлось трехлетней школой для взрослых (14 учащихся, 2 педагога), и содержалось на частные средства. Лембаловская школа, находившаяся в финском селе неподалеку от Санкт-Петербурга, открылась стараниями местного пастора и существовала на средства местной евангелически-лютеранской общины. Деньги собирались по 20 приходам Ингермландии, ежегодно передававших в училищную кассу средства из расчета по 5 рублей с тысячи прихожан. Получаемой суммы хватало, чтобы учить 10-12 приходящих глухих детей и выплачивать сурдопедагогу зарплату (360 руб. в год). Царский манифест (1905) подтвердил политическую автономию Великого княжества Финляндии, более того в 1906 году в его границах вводится всеобщее избирательное право, впервые в Европе его обрели и женщины. Специальные учебные заведения, действовавшие в губерниях Царства Польского, Великого княжества Финляндии, Лифляндии, Курляндии и Эстляндии, жили по своим (региональным) законам и правилам и к Попечительству ВУИМ о глухонемых не относились. А как обстояло дело там?

На 1 января 1906 года в училищах Попечительства ВУИМ о глухонемых суммарно обучалось 1109 человек, из которых почти половина находилась в учреждениях Санкт-Петербурга. Столица и Петербургская губерния имели разветвленную структуру разнообразных специальных учреждений:

1. Мариинская школа. Мастерские. Школа-ферма. Учебная прачечная. Больница (имение Мурзинка по Шлиссельбургскому тракту).

2. Мариинская школа. Мастерские. Богадельня для престарелых женщин (С.-Петербург, Средняя Подьяческая ул., д. № 1 – 92).

3. Педагогические курсы для подготовки учителей школ для глухих. Классы для приходящих. Амбулатория для бесплатного приема больных, страдающих болезнями уха, носа и горла (С.-Петербург, Гороховая ул., 18).

4. Детский сад (С.-Петербург, Крюков канал, 7).

5. Сестрорецкий приют-школа (станция Школьная, пригород Сестрорецка).

6. Нарвская школа (местечко Смолка, пригород Нарвы).

С одной стороны, такое положение дел есть закономерный результат столетней отечественной истории развития помощи глухим, с другой – проявление особенностей российской жизни, в силу которых Петербург и Москва оказались средоточием образовательных, лечебных и благотворительных учреждений, а впоследствии и профильных научных центров. В ведущих российских городах концентрировались лучшие сурдопедагогические силы, в столичные училища собирали воспитанников по всей империи. Достаточно сказать, что из 490 призреваемых[117], обитавших в заведениях Петербурга и его пригородов, только 192 человека являлись уроженцами Петербургской губернии, остальные же съехались в столицу из 60 российских регионов. Петербургское попечительство заговорило о нецелевых тратах на содержание в подведомственных учреждениях иногородних, о необходимости скорейшего открытия профильных заведений во всех административных территориях империи. Можно видеть, как финансовые соображения начинают влиять на политику школьного строительства. Чиновники центрального аппарата ВУИМ еще недавно мало интересовавшиеся инициативой на местах, сами начинают стимулировать региональные отделения к энергичным действиям по сбору средств и открытию специальных учебных заведений. Императрица за сто лет до описываемых событий, сделала первые шаги, и невольно запустила маховик, который сначала медленно, а затем все быстрее ускорял движение различных государственных и негосударственных структур, ради обеспечения помощи глухонемым россиянам.

8.7.4. Необходимое дополнение. Десятилетний юбилей детского сада

Для глухонемых (1910).

В октябре 1910 года свой десятилетний юбилей отметил московский детский сад для глухонемых детей. Один из его основателей - Ф.А. Рау сделал на торжественной встрече доклад о короткой истории уникального для России и Европы дошкольного учреждения. Воспользуемся текстом выступления, чтобы понять мотивы, побудившие москвичей сделать шаг в сторону более раннего начала обучения детей с нарушением слуха.

«Идея – создать учебно-воспитательное заведение для глухонемых детей дошкольного возраста, так называемый детский сад, - говорил Ф.А. Рау, - возникла вскоре после того, как я был призван к управлению Арнольдовским училищем для глухонемых. Видя, в каком запущенном физическом, нравственном и умственном состоянии глухонемые 9-ти и 8-ми летнего возраста поступают в училище, моя жена, Наталья Андреевна Рау, решила устроить заведение, в котором глухонемые дети, с самого раннего возраста, с 3-х, 4-х лет могли бы получать то воспитание, которое, за редким исключением, родная семья не может им дать вследствие незнания необходимых специальных приемов. Что глухонемых детей уже с такого раннего возраста можно обучать, в этом не было сомнения; это доказал опыт Запада и Америки, где детские сады для глухонемых все больше и больше распространяются <…> 28 октября 1900 года был открыт с 5-ю учениками первый в России Детский сад-пансион для глухонемых <...> Число воспитанников из года в год постоянно возрастало и дошло в прошлом году до 35-ти человек. Это число мы считаем предельным, чтобы сохранить семейный характер и иметь возможность вникнуть в индивидуальность каждого ребенка» [79].

Сообщив присутствующим о том, что за десять лет в дошкольном учреждении получили помощь 92 ребенка, Ф.А. Рау переходит к вопросу, равно беспокоившему всех тогдашних организаторов специальных заведений, к проблеме недостаточного и нестабильного финансирования. На протяжении десятилетие сад выживал благодаря денежной помощи дочери П.М. Третьякова, Любви Павловны Бакст, Эммы Максимовны Банза, Марии Федоровны Морозовой. Однако, постоянная зависимость от благодарителя и унизительный поиск средст, отнимали силы, а главное не позволяли вывести помощь глухим детям на тот уровень, который могли обеспечить имевшиеся в Москве сурдопедагогические кадры. «Нормальное ли это положение, - восклицает Ф.А. Рау, - чтобы учреждение, которое за 10 лет доказало сою полезность, которое пользуется полной симпатией всех родителей, отдавших ему своих детей на воспитание, а также широким сочувствием всех слоев общества, - чтобы это учреждение ежегодно волновалось решением вопроса: быть или не быть» [79].

По данным Ф.А. Рау, в Москве в 1902 г. проживало 108 глухих детей в возрасте от пяти до девяти лет, и для оказания им необходимой педагогической помощи городу необходимо открыть, как минимум пять детских садов каждый на 20 - 25 воспитанников.

Свою речь Федор Андреевич патетическим пассажем: «Здесь затрачивается огромное количество энергии и терпения для того, чтобы достичь крошечных результатов. Но эти крошечные результаты являются важным условием для успешности дальнейшего обучения. Детский сад исполнит свое назначение, если он создаст прочный фундамент по отношению устной речи, т.е. внятное произношение, уверенное чтение с губ и охоту глухонемых к самостоятельному употреблению устного слова, хотя бы в виде простых фраз» [79].

Прежде всего, отметим, что практический опыт работы с глухими детьми школьного возраста навел сурдопедагогов на мысль о целесообразности переноса начала обучения на более ранний возраст. Подобная инициатива не могла исходить ни от родителей, ни от филантропов, ни от Министерства народного просвещения, стала возможной благодаря многолетней работе специальных школ. Сторонники идеи обучения глухих дошкольников легко нашли организационную форму – детский сад. К началу ХХ века эта европейская модель вне семейного воспитания получила известность в России, более того наши соотечественники знали о западном опыте успешного обучения глухих детей пяти-шести лет. Многие необходимые условия имелись, и Ф.А. Рау удачно использовал их во имя практической реализации своей педагогической идеи.

Модель специальной школы Россия заимствовала, модель же специального дошкольного учреждения Россия создала сама, опередив в построении этого важного компонента ССО многие страны-лидеры. А что касается внутреннего соперничества российских столиц, то Москва сумела обогнать Петербург. Поначалу столичное училище проигнорировало инициативу, рожденную в первопрестольной, амбиции придворного училища не позволяли его сотрудникам пользоваться московским опытом. В столице детский сад откроется в 1902 году. Примечательно, что Ф.А. Рау в своей речи не разу не упомянул о петербургском опыте. Так, обстоятельства, лежащие далеко от проблемы специального образования, могут влиять на его распространение по стране.

Если в Москве дошкольным учреждением заведовал педагог, то в столице его возглавили врачи: М.В. Богданов-Березовский и Е.С. Боришпольский. К 1 января 1904 года сад посещало 16 глухих детей, педагогический персонал состоял из шести человек, включая М.А. Захарову. Мария Анастасиевна участвовала в работе российских съездов деятелей по воспитанию, обучению и призрению глухонемых. Со временем она займет пост заведующей детским садом, а в 1912 г. примет руководство первым в стране приютом для слепоглухонемых детей.

Итак, количественные изменения постепенно переходили в качественные. Вокруг первых школ создавались некие силовые поля, втягивающие в проблему все большее число россиян. По стране распространялась информация о школах глухих, причем происходило это на фоне переоценки населением значимости школьного обучения. «Жажда просвещения, - писал М.В. Богданов-Березовский, - особенно за последнее время, действительно повлияла и на наплыв глухонемых в большие и столичные города, легко можем убедиться из ежегодных отчетов почти всех учебных заведений для глухонемых в России; цифры эти наглядно показывают, что число отказов в приеме учеников в училища увеличивается с каждым годом, несмотря ни на рост самих училищ, ни на открытие новых учебных подобного рода заведений, и цифры эти нарастают в прогрессии значительно большей, чем та, которую можно было бы объяснить обычным приростом населения. Но администрация и интеллигентное общество больших городов и столиц не было достаточно подготовлено удовлетворить требованию всех жаждущих той или иной помощи; неподготовленность эта особенно сказалась по отношению к глухонемым. Приблизительный, теоретический подсчет глухонемых в России показал число их близко к 200000 человек; почти все они, без сомнения, умственно нормальные люди, все они, без сомнения, хотят пить и есть, и все они, конечно, хотят дать в жизни применение своим физическим и умственным силам» [9, С.3].

Согласно скрупулезным расчетам доктора П.И. Якобий[118] (официальная статистика отсутствовала) только в европейской части страны в начале XX столетия проживало около 90 тысяч глухонемых. Действовавшие на тот момент училища, конечно, не могли принять и малой доли глухих детей, способных к обучению. И все же не станем пускать критические стрелы в прошлое, полемический азарт энтузиастов понятен, но справедливы ли их упреки? Перечитаем приведенную выше цитату, в ней, на наш взгляд, М.В. Богданов-Березовский вольно или невольно сформулировал одну из главных причин отечественной ситуации: «администрация и интеллигентное общество больших городов и столиц не было достаточно подготовлено удовлетворить требованию всех жаждущих той или иной помощи». По убеждению человека, владеющего полной информацией, далеко не все россияне даже из числа тех, кто принадлежал к «администрации и интеллигентному обществу» Санкт-Петербурга, Москвы де еще нескольких губернских городов ясно представляли себе задачи социальной опеки и обучения детей-инвалидов. Если вспомнить, что городское население империи едва достигало 13%, то выражение «далеко не все» может означать половину, а то и менее горожан. Произведя столь грубые, но допустимые подсчеты, мы поймем, сколь незначительная часть российского общества на рубеже XIX-XX столетий готова была принять существование специальных школ. С другой стороны, если вспомнить, что в XVIII веке вопросы обучения глухих интересовали только А.Н. Радищева да еще нескольких россиян из числа вчерашних иностранцев, если в первую треть XIX века над этой проблемой думало несколько сотен человек, то, согласимся, показатель в 6-8% «подготовленного» населения должен вызывать у нас не критику, а чувство уважения к предкам.

Итак, в дореволюционной России учреждения для глухих имелись только в европейской части страны[119], да и то не во всех губерниях. Все учреждения возникали благодаря частным инициативам и не имели стабильной финансовой (за исключением Петербургского и Варшавского институтов) поддержки от правительства. Живя на частные пожертвования и благотворительные средства ВУИМ, школы испытывали постоянную зависимость (в том числе и в плане целей и содержания обучения) от меценатов. В отличие от немецких или скандинавских специальных институтов, российские училища не курировались Министерством просвещения и, следовательно, не получали от государства не только материальной, но административной, и даже методической помощи. На государственном уровне никто не проявил заинтересованности в распространении прогрессивного сурдопедагогического опыта лучших училищ среди других учебных заведений страны, в силу чего, научные достижения петербуржцев, москвичей или прибалтов долгое время оставались недоступными для большинства коллег-сурдопедагогов. Каждая школа оказалась вынужденной самостоятельно готовить для себя педагогические кадры. Все перечисленные факторы тормозили создание в масштабах страны сети специальных образовательных учреждений, соразмерной числу нуждающихся.

Вместе с тем, экономические и политические реформы обеспечили радикальные перемены общественного сознания, доказательством тому служит появление на российской «карте школ глухих» казачьей станицы Горячеводской.

8.7.5. Необходимое дополнение. Энтузиаст сурдопедагогики – урядник И.С. Климов.

1 октября 1911 года отставной урядник, казак Иван Сергеевич Климов на собственные сбережения открыл в родной станице[120] класс для глухонемых детей [74,75].

Военную службу Ивану Сергеевичу выпало проходить в столице в составе личного императорского конвоя. Сегодня невозможно установить, какие причины побудили казака задуматься об обучении глухих. Быть может, сопровождая императора Александра III в придворное училище, он познакомился с тамошними воспитанниками и решил резко изменить карьеру, а быть может, повод оказался совсем иным, не это важно, удивляет другое – военный человек, казак из элитного подразделения записался слушателем педагогического курса в Петербургском училище глухих. Парадокс? Но ведь и Гаюи начинал служебную карьеру шифровальщиком в Министерстве иностранных дел. Правда, в отличие от Гаюи, урядник Иван Климов не общался с Ж.-Ж. Руссо и вряд ли читал знаменитые письма Дидро. Как же сумел уроженец кавказкой станицы православный казак Климов сравняться (в демонстрируемом отношении к глухим, в понимании их прав) с просвещенными парижанами Дидро, Гаюи, Руссо, Эпе? Какая подкидная доска перебросил его из периода, проживаемого соотечественниками, в следующий?

Сколь ни парадоксально это звучит, обогнать время, по которому жили окружающие станичники, Климов смог в силу особой гражданской позиции. На проблему обучения (точнее, не обучения) глухих в границах земель Терского казачьего войска урядник взглянул глазами патриота-государственника. Им двигало не православное благочиние, не протестантское понимание важности обучения грамоте, не просвещенческие идеалы прав личности. Принадлежа к особому сословию, Иван Сергеевич с молоком матери впитал не только чувство преданности царю и Отечеству, но убежденность в ответной заботе государя о казачестве. Однако, на глухих казачат эта забота, как выяснилось, не распространялась.

Живя в родной станице, И.С. Климов, конечно, смотрел на глухих детей с присущей русскому человеку жалостью. Но после знакомства со столичным училищем, тем более после стажировки в нем, урядник изменился. Он узнал, что, во-первых, глухих детей, как и обычных, можно учить грамоте, во-вторых, что во многих странах их давным-давно учат, в-третьих, глухих давно учат и в России. Если первые два положения могли оказаться для военного человека только любопытной информацией, то третье задело за живое. Казаки, в том числе отцы и братья глухих детей, исправно несут военную повинность, тогда почему государство не предоставляет их глухим сородичам бесплатное школьное обучение, как всем остальным казачатам. Вряд ли И.С. Климов заподозрил верховную или войсковую власть в нарушении слова, скорее он предположил, что та просто «не в курсе», и решил исправить положение.

Располагая статистическими данными о распространенности глухоты на континенте, урядник воспользовался опубликованными данными переписи населения 1897 года, и вычислил вероятную численность взрослых глухих в крае, а затем приблизительное количество неслышащих детей в близлежащих станицах. По мнению образованного урядника, в Терской области должно было проживать около 375 глухих детей в возрасте от 7-и до 14-и лет. По его заявлению атаман Пятигорского отдела полковник И.Д. Попов распорядился подсчитать истинное число глухонемых детей обоего пола по станицам вверенного ему отдела. «Полученная информация – 18 человек, не устроила энтузиаста, который сам проехал по станицам и выявил 40 детей с нарушением слуха. И.С. Климов причину несовпадения данных видел в том, «что само население не знает, сколько у них есть всего глухонемых» [74, С.9.]

Не дожидаясь перемен, отставной урядник решает сам взяться за дело и открывает в небольшой саманной избе класс на 11 учеников. Местные власти не мешали, но и не помогали подвижнику, который на личные средства и символическую плату родителей пытался содержать частную школу-класс, что оказалось весьма трудно. «Масса глухонемых, - с горечью писал Иван Сергеевич, - остается в Терской области без всякого обучения и призрения. Зародившаяся же школа не в состоянии принимать за такую плату, как указано в этом отчете[121], а многие родители не в состоянии даже и этой платы вносить. Между прочим, нормальные дети из казачьего сословия обучаются в станичных школах бесплатно <…>. Родители глухонемых детей несут все военные и общественные повинности наравне с прочими, следовательно, и дети их должны пользоваться такими же правами, как и нормальные» [74, С.9]. Трудно отказать уряднику в государственном понимании правовых основ организации специального обучения.

Список учащихся Горячеводской школы, представленный в Таблице 4, указывает на отсутствие у И.С. Климова сословных или иных предубеждений при зачислении ребенка в свое учреждение. Изначально беспокоясь о судьбе казачат, открыв школу, он готов был принимать любого неслышащего ребенка.

 Первоначально педагог набрал 6 мальчиков и 5 девочек (8 из казаков, двое из мещан, одна крестьянка). Определяющим для урядника-сурдопедагога являлся не пол, вероисповедание или происхождение, а право глухого на образование. Успехи, которых удалось достичь за короткий первый учебный год (с 1 ноября 1911 г. по 1 мая 1912 г.) педагог описывал так: «поставлено 26 звуков и более 150 понятий (слов). Звуки и слова глухонемые дети могут говорить сами и понимать их у говорящего лица по движению губ и языка, а так же прочитывать по букварю и написать их. Кроме того, они научились считать устно и письменно до десяти и записывать формулы на сложение и вычитание в пределах десяти» [75, С.2]. Допустимо предположить, что лучшие показатели обеспечили оглохшие и слабослышащие дети, тем не менее, динамика обучения не вызывает сомнения. В конце учебного года (10 мая 1912 года) педагог провел «публичное испытание глухонемых». Трудный для детей и учителя экзамен Иван Сергеевич организовал сознательно, дабы, как он сам пишет: «Убедить присутствующую публику, что глухонемые обучаются в училище всем тем предметам, каким обучаются и слышащие дети в народных школах, чтобы все, как сами родители глухонемых детей, так и местное население относились бы к обучению глухонемых с сочувствием, вниманием и доверием, так как в начале, при открытии этого училища многие не обращали на это никакого внимания, а некоторые по своему незнанию относились с каким-то недоверием, говоря, что для глухонемого разговорная речь не доступна и всякое другое обучение для него лишнее» [75, С.4].

Таблица 4