Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2025
(по состоянию на 1 января 1910 г.).
| № п/п | Название училища | Год основания | Число уч-ся (в т.ч. мальчиков/девочек) | Окончили курс | ||
| 1. | С.-Петербургское Александро-Мариинское | 1881 | 112 | 65 | 169 | 47 |
| 2. | Ревельское | 1883 | 15 | 9 | 22 | 6 |
| 3. | Киевское | 1884 | 53 | 32 | 69 | 21 |
| 4. | Казанское | 1885 | 45 | 30 | 20 | 15 |
| 5. | Костромское им. Б.К.Кукеля | 1886 | 51 | 32 | 49 | 19 |
| 6. | Харьковское | 1886 | 44 | 17 | 50 | 27 |
| 7. | Воронежское | 1887 | 70 | 44 | 49 | 26 |
| 8. | Одесское | 1887 | 42 | 30 | 43 | 12 |
| 9. | Пермское | 1889 | 60 | 31 | 43 | 29 |
| 10. | Московское (мужское) | 1890 | 65 | 65 | 26 | - |
| 11. | Смоленское (мужское) | 1891 | 30 | 30 | 25 | - |
| 12. | Саратовское (мужское) | 44 | 44 | 38 | - | |
| 13. | Самарское | 1892 | 23 | 16 | 21 | 10 |
| 14. | Тульское (женское) | 1892 | 15 | - | - | 15 |
| 15. | Тверское (мужское) | 1893 | 29 | 29 | 15 | - |
| 16. | Тифлисское | 1893 | 20 | 15 | - | 5 |
| 17. | Черниговское - закрыто в 1910 г. | 1893 | 31 | 21 | 19 | 10 |
| 18. | Иркутское им. И.С.Хаминова | 1894 | 33 | 13 | 14 | 20 |
| 19. | Полтавское (женское) | 1894 | 16 | - | 14 | 16 |
| 20. | Владимирское им. А.Л.Лосева | 1895 | 44 | 27 | 4 | 17 |
| 21. | Елабужское (мужское) | 1896 | 20 | 20 | 9 | - |
| 22. | Минское (мужское) | 1897 | 29 | 29 | 8 | - |
| 23. | Каменец-Подольское (мужское) | 1898 | 17 | 17 | 2 | - |
| 24. | Вологодское (мужское) | 1900 | 14 | 14 | 7 | - |
| ИТОГО: | 922 | 630 | 716 | 295 | ||
Открывались школы для незрячих по преимуществу в губернских и уездных городах центральной России[127], в Малороссии[128], кроме того по одной школе действовало на Урале (Пермь), в Сибири (Иркутск), Прибалтике (Ревель), на Кавказе (Тифлис) и в Минске. Некоторую информацию об этих школах можно получить, обратившись к Таблице 7. Из 24-х учебных заведений, перечисленных в Таблице 7, большинство (15) принимало лиц обоего пола, 8 – исключительно мальчиков, 2 – девочек. Всего на начало 1910 года в них обучалось около тысячи человек (630 воспитанников и 295 воспитанниц). В предшествующем 1909 году губернские училища приняли 138 детей, выпустив 45 человек по завершении полного курса. (Ежегодно многие выбывали из школ, так в 1909 году – 43 ребенка были отчислены или выбыли, не окончив курса, 11 детей умерло). Напомним, открыв в 1881 году частную и единственную на тот момент в России школу для слепых детей К.К. Грот смог принять в нее десять учеников. По прошествии тридцати лет число незрячих учащихся достигло в империи тысячи. Безусловно, для страны с многомиллионным населением этого явно недостаточно, но мы фиксируем не абсолютные величины, а темпы роста, тенденции развития сети специальных школ. С этих позиций успехи России начала ХХ века заслуживают, на наш взгляд, положительной оценки. Накануне Октябрьской революции в стране существовало 35 учебных заведений для слепых детей.
Численностью педагогов и учеников учебные заведения отличались друг от друга, преобладали маленькие школы, где один - два учителя вели один - два класса (Вологда, Елабуга, Каменец - Подольский, Полтава, Ревель, Тула, Тифлис). Численность учащихся в большинстве школ колебалась от 30 до 70 человек. Наиболее крупным и известным оставалось Петербургское Александро-Мариинское училище.
8.8.1. Необходимое дополнение. Александро-Мариинское училище слепых
не уступает европейским
К началу 1910 г. старейшее училище России насчитывало 112 учащихся, но только 29 из них числились жителями столицы, прочих же интернов собрали из разных российских регионов. Не менее пестрым выглядел сословный список учащихся, так в 1902/1903 учебном году в столичной школе обучалось детей:
крестьян 71 духовного звания 3
военных 17 казаков 2
мещан 17 питомцев Воспитательного дом 1
дворян и чиновников 5 иностранцев 1.
По прошествии столетия придворное училище перестало комплектоваться сиротами из приютов ВУИМ, более половины воспитанников составляли крестьянские дети, а также дети мещан и военных (по преимуществу солдатские из военных поселений). Случись Гаюи комплектовать свой институт в России на столетие позже, он вновь не набрал бы достаточного числа учеников из семей благородных сословий.
Можно предположить, что незрячие дети из аристократических или богатых семей учились на дому с помощью отечественных или иностранных гувернеров и педагогов, и потому так немного представителей привилегированных сословий попадало в училище. Кроме того, глазным болезням чаще подвергались выходцы из бедных семей. Обращает на себя внимание демократичность попечителей и администрации училища в вопросах комплектования. Оценивая причины подобного либерализма, не забудем традиционную нелюбовь знати отдавать детей в государственные школы, а также жгучее желание монарха и его ближайшего окружения иметь в столице училище для слепых. Иначе говоря, специальная школа для незрячих в Петербурге существовала не столько благодаря общественному альтруизму и христианскому милосердию горожан или столичных властей, сколько, подчиняясь бюрократическим правилам империи. Монарх повелел школу открыть, ее и открыли, а так как из-за непопулярности идеи специального обучения незрячих у «благородных» родителей не сыскали достаточного числа детей дворян и чиновников, то укомплектовали заведение детьми «подлого сословия».
Не разделяя западные либеральные идеи, более того, осуждая их, императорская семья и представители высшей знати создали в сердце самодержавной империи либерально-демократический оазис. И к этому духовному источнику потянулись участливые и деятельные врачи, педагоги, меценаты, формируя новую модель социальной опеки и обучения слепых.
С конца XIX века Александро-Мариинское училище структурно состояло из трех отделений.
Подготовительное отделение делилось на младшие и старшие классы. Детей этого отделения обучали по фребелевской системе, применявшейся тогда в обычных детских садах. В двух классах дошкольного отделения основной задачей считалось воспитание детей, искоренение дурных привычек, привитие культурно-гигиенических навыков, формирование ориентировки, развитие манипулятивных способностей, органов чувств, а так же навыков самообслуживания. Обучение грамоте не предусматривалось. Учебные часы включали так называемые фребелевские занятия (гимнастику и подвижные игры), церковное и светское пение, предметно-ознакомительные уроки, а так же Закон Божий, русский язык (чтение учителем вслух, пересказ и заучивание текстов), арифметика (знакомство с цифрами, двузначным числом, счет в пределах двух десятков).
Школьное отделение (образовательное) - имело три класса, продолжая два класса дошкольных. Здесь преподавали Закон Божий, русский язык, арифметику, географию, историю, естествознание и геометрию. (В отличие от Петербургского училища, дошкольное и школьное отделения Московского с 1885 года были трехлетними). Ученик третьего класса (5 - 6-ой год обучения) писал рельефно-линейным или рельефно-точечным шрифтом Брайля сочинения на несложные темы, владел техникой чтения, мог отвечать на вопросы по тексту и пересказать его. Он так же знал таблицу умножения, решал простые задачи устно и письменно, владел всеми арифметическими действиями, знал дроби, изучал отношения и пропорции, знал нумерацию чисел до миллиона, умел считать на счетах. Ученику преподавались основы планиметрии и стереометрии, ему так же давались понятия о плане и масштабе, горизонте, поверхности земли. Кроме того, ученикам давались общие сведения о географии Земли и Российской империи (в объеме учебника, рекомендованного сельской школе-двухлетке), краткие сведения об истории древних и средних веков и русской истории. Ученик также приобретал элементарные знания по естествознанию и зоологии.
Ремесленное отделение (один класс). Мастерские училища предлагали сверх традиционного набора видов труда для незрячих (изготовление щеток, корзин, плетение и женское рукоделие), обучение настройке музыкальных инструментов и массажу.
Добиваясь хороших трудовых навыков, воспитанники могли рассчитывать на самостоятельные заработки после школы. Со своей продукцией учебное заведение участвовало в двух базарах и трех выставках, получив большую золотую медаль на Первой международной выставке исторического костюма. На международной выставке «Детский мир» училище также удостоилось золотой медали, а Попечительство – почетного диплома.
Финансовые успехи были скромнее, годовой объем продаж изделий незрячих ремесленников не превышал полутора-двух тысяч рублей, да и эти деньги удавалось получить только благодаря усилиям администрации училища. Мастерские обеспечивали незрячих работников сырьем, оказывали услуги по хранению и сбыту готовой продукции, подыскивали покупателей, без столь ощутимой и необходимой поддержки слепые ремесленники не сумели бы обеспечить себе и минимальный заработок.
Школьная библиотека (1909) насчитывала около 4000 томов книг по Брайлю, для своих нужд и для других школ училище издавало рельефные географические карты.
Представляют интерес правила содержания детей в Александро-Мариинском училище: «Годовая плата за каждого интерната составляет 300 руб., но Совет Попечительства (или местное его Отделение) может уменьшать ее, соображаясь с имущественным положением родителей или опекаемых. Беднейшие же дети принимаются бесплатно».
Почти все дети осваивали светское и церковное пение[129]. Выпускники пели в пяти хорах столичных храмов, руководили хорами незрячие регенты. Дети, обнаружившие музыкальные способности, обучались игре на рояле, наиболее успешные получали подготовку настройщика роялей. Старшеклассники регулярно посещали оперные спектакли в Мариинском театре.
В 1909 году училище окончило 6 воспитанников, трое из них: дочь тверского крестьянина Анна Иванова, военного писаря Екатерина Колюбякина и прусской подданной Екатерина Цейтц - получили угол в общежитии слепых работников Попечительства и место щеточника в Мастерской для взрослых слепых. В этой же мастерской (также получив место в общежитии), стал работать корзинщиком сын костромского крестьянина Александр Захаров, щеточником - сын петербургского крестьянина Александр Петров. Его однофамилец,внук прапорщика Петров Григорий, получив квалификацию настройщика и щеточника, определился регентом церковного хора в Харькове.
Организация самостоятельной жизни выпускников по завершении обучения оказалась для администрации, пожалуй, одной из наиболее сложных задач, но благодаря особому статусу училища, удалось получить от Попечительства согласие и деньги на постройку общежития и мастерских. Решение, безусловно, оптимальное, но почти невозможное для прочих российских заведений.
С момента основания училища до 1910 года полностью прошли курс в нем 169 учеников, из них 108 осели в столице, трудоустроившись преимущественно в мастерских Попечительства, так как в иных уголках России рабочих мест для слепых не имелось [73].
Школьная программа, организация быта и досуга воспитанников, даже их трудовое обучение мало соотносились с реальностью, существующей за оградой специального учебного заведения. На примере Александро-Мариинского училища мы получаем очередное неопровержимое доказательство чужеродности западной модели русской культуре. Опытное училище могло функционировать идеально, но хорошо подготовленные им выпускники не вписывались в традиционный уклад российской жизни. Из истории западных институтов глухих и слепых мы знаем, что содержанию специального обучения надлежало соответствовать социальному заказу, в противном случае за порогом учебного заведения выпускника предсказуемо подстерегали неудачи и разочарованияне.
Отечественные маленькие частные школы и в силу непродолжительности существования и мизерного числа выпускников не успели в полной мере осознать масштаб последующих проблем, например, трудоустройства грамотных молодых незрячих мужчин и женщин, овладевших каким-либо ремеслом. Крупные училища, подготовившие не один десяток слепых ремесленников, на собственном опыте убедились в глобальности и многоаспектности вопросов организации их взрослой жизни. Решения петербуржцев, в силу их исключительности, прочим не подходили, провинциальные филантропы даже при помощи Попечительства оказались не в состоянии ни трудоустроить своих питомцев, ни обеспечить их жильем.
Волевое открытие училищ, как и предложенное ими содержание обучения, не соотнесенное с ценностными установками общества (в т.ч. и родителей), привело к возникновению и формированию специфического отличия российской специальной школы на первом этапе ее развития. Поясним сказанное, по-своему образовательному и культурному уровню питомцы столичного училища превосходили родителей и домочадцев, становясь для семьи чужаками. Лишившись ставшего привычным уклада интернатской и городской жизни, грамотные слепцы не находили себе занятия. Они, полагаем, в малой мере ощущали себя убогими калеками-слепцами (инакими по причине физической неполноценности), тогда как окружающие оказалось не подготовленным к такой сменой имиджа. Получив образование, ремесло, присвоив культуру «цивилизации», слепые становились чужими для «почвы», из недр которой вышли. Нищелюбивое общество, готовое подавать милостыню убогому, вовсе не предполагало обеспечивать слепца-ремесленника работой. В глазах окружающих убогий превращался в конкурента и в этом статусе не мог рассчитывать на сострадание. (Напомним, в свое время в Париже выпускники столичного института все тоже самое испытали на себе). Таким образом, неприязнь к слепому работнику не свидетельство бездушности дореволюционного буржуазного общества, как полагают некоторые авторы [19, 23, 52, 90, 107], но естественная и объяснимая жестокость любого общества, находящегося на переходе из второго периода эволюции отношений к инвалидам в третий. Отношение зрячих к слепым определяется не политическим строем, но культурной эпохой и присущей ей моралью.
Среда отторгала слепого, изменившего традиционный образ жизни. Незрячие выпускники школы европейского толка не желали существовать за счет подаяния, но не могли жить в неадаптированной российской среде собственным трудом. Училище давало знания, умения, профессиональные навыки, но на российском рынке отсутствовали соответствующие рабочие места. В силу названных причин многие незрячие не могли или не хотели возвращаться в семьи, оставались под крышей и на коште училища, что противоречило уставу учебных заведений, создавало для администрации дополнительные педагогические и финансовые трудности. Специфическая закономерность развития отечественной ССО в том и заключается, что долгое время у неё не было заказчика.
В России энтузиаст организации школьного обучения глухих или слепых детей (будь то монарх, подвижник-священнослужитель, просвещенный меценат, заинтересовавшийся проблемой врач или педагог, родитель, наконец, выпускник специальной школы), приступая к созданию учебного заведения, мало задумывался о том, что ждет глухого или слепого молодого человека, получившего образование. Устроителей школы заботило, из какой страны пригласить специалистов либо в какой стране познакомиться с лучшими образцами обучения. Важным казалось, чью методику использовать – немецкую, французскую или английскую, на чьи программы и учебники ориентироваться в собственной практике, как обучать грамоте и ремеслам. Сословная принадлежность ребенка, этно-конфессиональная среда, из которой он вышел и в которую ему предстояло вернуться, специфика региона проживания семьи, пожелания родителей – эти и многие другие факторы организаторы специальных школ оставляли без внимания. Модель специальной школы, заимствованная из европейских стран, проживающих один период эволюции отношения государства и общества к людям с физическими и умственными недостатками, волюнтаристски перенесена в Россию, проживавшую другой (предшествующий) период. Даже образцово-показательное отечественное училище, успешно копировавшее и превосходящее лучшие западные образцы конца третьего периода (конца первого этапа развития ССО) не в силах было преодолеть уже упоминавшиеся противоречия, так как существовало не само по себе, а в стране только-только вошедшей в третий период.
По началу эти противоречия оказались неразрешимыми, Гаюи не смог привлечь родителей слепых детей, сотрудничать с министерскими чиновниками, увлечь петербуржское общество, подготовить преемника из россиян. Через восемьдесят, примерно, лет многое изменилось, но все же не настолько, чтобы противоречия между носителями европейской системы ценностей и традиционно мыслящим российским окружением не приводили к конфликтам. Эпистолярное наследие одного из ярчайших в нашей истории филантропов-тифлопедагогов Анны Адлер хранит свидетельства о драматическом противостоянии носителей разных культур, одинаково желавших заботиться о слепых детях.
8.8.2. Необходимое дополнение. Энтузиаст-тифлопедагог А. Адлер: «Пойдем вперед!»
Анна Александровна Адлер (1856 - 1924) родилась в дворянской семье, ее отец – состоял на военной службе в Российской армии, дослужившись до чина полковника. Сестра Надежда вышла замуж за директора Казанских женской и мужской гимназии Ф.М. Керенского, их сын – Александр Федорович Керенский в 1917 году возглавит Временное правительство. Анна Александрова доводилась Александру Федоровичу крестной матерью (1881).
Анна с серебряной медалью окончила Казанскую Мариинскую женскую гимназию (1874) и годичные педагогические курсы (1875). Несмотря на мучавшую ее с детства болезнь ног, Адлер не замкнулась в себе, а всецело отдалась деятельной благотворительности: она заботится об инвалидах русско-турецкой войны (1877-78 гг.), помогает голодающим Самарской и Уфимской губерний, создает в Уфимской губернии народную библиотеку-читальню. Судьбоносным и для Анны Александровны и для незрячих россиян станет предложение пастора Г. Дикгофа войти в Московское попечительство слепых (1881), с этого момента до конца дней вся жизнь и любовь подвижницы посвящена незрячим детям.
Пройдя стажировку в Венском и Дрезденском Институтах слепых (1884), Адлер прилагает немало усилий, дабы внедрить понравившиеся ей немецкие модели на родине. Прежде всего она организует издание книг для незрячих по Брайлю, первым выходит в свет – «Сборник статей для детского чтения» (1885). Адлер один из инициаторов и деятельных участников первых российских съездов по проблемам обучения слепых, создания Обществ слепых. С началом мировой войны она тотчас включается в движение «Помощь фронту», налаживая помощь ослепшим воинам. Цель своей жизни А.Адлер изложила в стихотворной форме:
«Пойдем вперед, пока есть силы,
Пока надежды жизнь полна,
Пока мечты так наши милы
И так чарует нас весна.
<…>
Иди скорей на путь тернистый,
Тебя работы доля ждет,
Быть может, и твой взор лучистый
Свет счастья в жизни принесет. [Пойдем вперед! 1889].
Выдержка из частных писем Адлер позволяет понять, что слова о «тернистом пути» отнюдь не поэтическая метафора:
«Наша школа идет довольно хорошо, насколько это возможно. В комитете же идет борьба. Один из членов стремится передать заведение в руки Мариинского Попечительства, а другой – в руки Человеколюбивого общества. В январе будут новые выборы членов комитета, и мне, кажется, несдобровать. У меня слишком мало дипломатии. Я не умею хвалить то, что дурно. Поэтому-то лучше, если комитет будет единодушным» [1883].
«Мне пришлось еще раз остаться в составе комитета <…>. Щедрых на деньги членов комитета много, но нет никого, кто вникал бы в суть дела. <…> теперь выполняющая должность начальника Хлопонина очень ограниченная, флегматичная, а к тому же крайне мелочная и самолюбивая личность, немалое достоинство ее, впрочем, составляет доброта к детям и честность, но первое в некотором отношении приносит иногда страшный вред детям <…>. Хлопонина находит разумным только то, что ей «начальнице», придет в голову, а иначе ни советов других, ни доказательств не принимает» [1884].
«Относительно печатания книг по Брайлю, конечно, также ничего не выйдет, если на каждом шаге будут такие затруднения и то, что допущено везде, не может быть допущено у нас, только оттого, что цензоры не знают знаков Брайля. Да, неужели же вопрос этот так ничтожен, что ничего не хотят сделать для этого, и мы будем ползти, когда всюду идут быстро вперед. Горько и обидно!» [1884].
«Кроме того [Хлопонина] желает приобрести книги Человеколюбивого Общества. Но еще сегодня я старалась убедить ее, что не стоит бросать деньги на них и платить так дорого за плохие книги, не знаю, послушается ли она меня? Главное столкновение на заседании произошло из-за чтения книг. Я узнала, что детям читают вслух какие-то романы и «Мертвые души» Гоголя. Я сказала, что это вообще рано и что, как и прежде я говорила, а теперь снова повторяю, не следует детям читать книги без разбора. А на это мне ответили, что слепым можно все читать, как и зрячим, и что это одна фантазия, что слепых надо иначе воспитывать, что разницы никакой нет. Потом в виде снисхождения было прибавлено, что если уж я так восстаю всегда против выбора книг, то пусть я составляю программу, что можно читать, что нет. <…> Потом перешли к выбору новой помощницы. Без меня, оказывается, секретарь уже приводил свою какую-то родственницу, которая была в деревне школьной учительницей.
Надзирательница тоже желает поместить свою знакомую – люди все совсем незнакомые с этим делом.
Тогда я передала сведения о рекомендованной мною мадам Блессинг – особе, которая в Лозанне несколько лет находилась при школе слепых и здесь, в Петербурге, занималась в школе, знает хорошо рукоделия, музыку и некоторые другие предметы, интересуется собственно делом слепых, за жалованием не гонится, имеет свои средства. Чтобы ее узнали, желает работать год без оплаты, чтобы показать, насколько она может быть полезна. Приедет на свои средства. Тут мы ничем не рискуем, а можем попасть на хорошего человека, полезного нам.
Мне едва дали начать, едва я сказала слово об этой особе, как надзирательница Хлопонина и секретарь подняли буквально крик, что нам такой не надо, что мы не нуждаемся в опытных людях, что у нас все идет прекрасно, что нам надо просто учительницу, а подготовки к этому не требуется, что это так все легко, только стоит войти в заведение, чтобы все знать. Надзирательница Хлопонина при этом прибавила, что вот я же не готовилась воспитывать слепых, а как веду дело. <…> [Хлопонина] не совсем хорошо слышит и очень плохо видит, ей бы следовало носить очки, она сама сознается, что не видит, как дети сидят в классе» [1885].
«Не могу прийти в себя от удивления, что подобные вещи могут официально совершаться. Возмутительно и обидно за Россию, что безо лжи, происков и желаний выставиться ни одно дело у нас не ведется. В деле о слепых важно бы только факты констатировать. А то ведь веры и правды не будет, когда все убедятся в этом вечном хвастовстве представителей дела. Думала я, что будет прикрашено положение дела, но подобных поступков не ожидала ни в каком случае» [1885].
«Я была и в канцелярии по делам печати, там тоже ничего не добилась. Если иначе не устроится, то надо подавать прошение Генерал-губернатору. <…> Буду ждать, инспектор по делам печати все не мог усвоить, что это такое – шрифт для слепых, а не для глухонемых. Мне пришлось взять у председателя свидетельство, что я состою при комитете школы слепых. Вообще я не думала, что будут делать столько затруднений при разрешении получить шрифт и пресс» [1885]. [87, С.31-50].
Россияне только начинали осваивать ценности третьего периода, а потому точно так же как в свое время западноевропейцы поначалу плохо понимали инициаторов строительства школ для слепых. Общей бедой институтов для слепых (глухонемых) начала первого этапа строительства сети специальных школ и в Европе и в России являлась их региональная замкнутость, автономность и разобщенность. Изменить ситуацию европейцы сумели благодаря созданию специализированных журналов[130] и профессиональных союзов, организации международных съездов[131], таким же образом решили поступить и россияне. В 1886 году Попечительство выпускает журнал «Русский слепец», знакомя заинтересованного читателя с проблемами призрения, воспитания, общего и ремесленного обучения слепых. Рождение журнала стало возможным благодаря усилиям соратника К.К. Грота делопроизводителя Совета Попечительства о слепых О.К. Адеракса. Получив приглашение на службу в Попечительство, Отто Карлович первым делом совершает ознакомительную поездку в лучшие институты Европы, и по возвращении публикует «Отчет об осмотре заведений для слепых в Австрии, Швейцарии, Германии и г. Риге» (1885). Знакомство с положением дел за рубежом наводит Адеракса на мысль о необходимости отечественного специализированного издания, коих в Европе имелось уже немало. Именно Адеракс (при финансовой поддержке Попечительства) начал печатать «Русского слепца». Со временем на страницах журнала (с 1889 года выходящего под названием «Слепец») наряду с переводными, появятся статьи российских авторов (Г.П. Недлера, К.Ф. Лейко, М.К. Мухина, Г.П. Мельникова и др.). Если на Западе журналы подобного рода возникали по инициативе учебных заведений, пожелавших заявить о себе, поделиться опытом или размышлениями об актуальных вопросах обучения, воспитания, организации быта слепых, то в России появление специализированного периодического издания, как и все остальное, инициировалось сверху. Идея издания «Русского слепца» вызрела в недрах Совета Попечительства, таким образом, выход первого номера журнала произошел прежде, чем на него возник спрос. А так как поначалу журнал знакомил исключительно с положением дел в лучших заведениях Европы, неудивительно, что отклики с мест отличались негативно критической оценкой отечественной ситуации. В России социальная опека слепых только набирала силы, а нетерпеливые авторы, сравнивая отечественную практику с исключительными образчиками из стран-лидеров, находили много поводов для недовольства. Авторы, впервые получившие возможность публично обменяться мнениями, тотчас начинают попрекать Попечительство за недостаточную активность в деле улучшения жизни слепых. Издатели предполагали совместно с читателями искать способы вывести наши школы на уровень немецких, тогда как авторы с мест, негодуя, спрашивали, почему в их родных краях до сих пор нет училищ, подобных Венскому или Дрезденскому?
Критический настрой российских врачей и педагогов позволяет высказать два предположения, во-первых, в отношении россиян к слепым на протяжении XIX века происходили очевидные позитивные изменения, во-вторых, конфликт между носителями разных культур (систем ценностей) сохранялся. Одни энтузиасты (западники) закладывали фундамент первого этапа строительства российской ССО, терпеливо и обстоятельно разъясняя, зачем сие нужно. Другие, будучи приглашенными (введенными) в трудоемкий процесс строительства, искренне не понимали, почему стройка только началась. Те и другие проживали один (третий) период эволюции отношения государства и общества к незрячим людям, но в границах периода, если так можно выразиться, осваивали разные фазы. Критики, словно забыли, что на момент рождения журнала в империи существовало от силы пять учебных заведений, чей возраст колебался от года до четырех лет. Издатели явно опередили социальный запрос, а практики требовали плодов с еще не выросших деревьев.
Столь удивительное совмещение разно скоростных процессов на территории громадной империи не могло не привести к парадоксальным результатам, в нескольких крупных городах (Варшава, Санкт-Петербург, Москва) стремительно набирали силу вполне современные учебные заведения для слепых (их календарь, образно говоря, отсчитывал третий период). В других регионах готовились сделать шаг от благотворительных приютов к открытию маленьких частных школ (здесь на календаре время двигалось от второго периода к третьему). Но сохранялись обширные территории, население которых относилось к слепым в традициях, где второго, а где и первого периода. Отметим это крайне важное для понимания общей картины обстоятельство, и вернемся в российские культурные центры. Здесь время летело на удивление стремительно. В 1881 году создается первое училище, в 1886 году начинает издаваться специализированный журнал, в 1898 году проблема общего и ремесленного обучения слепых дискутируется в рамках всероссийской научно-практической конференции.
Актуальные вопросы тифлопедагогики и тифлопсихологии начинают обсуждаться на научных форумах – II Съезде русских деятелей по техническому и профессиональному образованию (1889), I Всероссийском съезде по педагогической психологии (1906), I Всероссийском съезде по семейному воспитанию (1913), I Всероссийском съезде по народному образованию (1913). Кроме того, в 1901 и 1909 годах прошли два специальных съезда, организованных Попечительством о слепых.
Таким образом, формировалась традиция проведения представительных научных и научно-практических мероприятий для обсуждения актуальных вопросов общего, специального и ремесленного обучения слепых, педагогической психологии, семейного воспитания. Не будем говорить о бедственном положении отечественной специальной педагогики (теоретической и практической) в дореволюционной России, она рождалась и обретала собственный голос одновременно с другими новыми для нашей страны гуманитарными дисциплинами. Поражает стремительность, с которой только что появившееся научное направление педагогики и психологии заявляло о себе. К началу ХХ столетия в империи действовало чуть более двух десятков профильных учебных заведений, а острые проблемы образования слепых и их гражданских прав обсуждались на всероссийском уровне. В этом аспекте Россия более не уступала странам-лидерам.
8.8.3. Необходимое дополнение. Обучение слепых в дореволюционной России по оценке потомков.
В 1934 году В.А. Гандер писал: «Положение слепых в дореволюционной России было особенно тяжелым. <…> Чрезмерное число слепых было естественным результатом той политики, какую проводило царское правительство по отношению ко всем нацменьшинствам: поголовное невежество, гнет и эксплуатация со стороны своей и великодержавной буржуазии <…> все это вместе взятое вызывало распространение разных болезней, ведущих к слепоте. <…> Царское правительство проявляло большое равнодушие к этому народному бедствию, жертвой которого были исключительно наименее обеспеченные классы населения» [23, С.3-4].
Согласно докладу, сделанному в 1947 году Д.И. Азбукиным: «До Великой Октябрьской социалистической революции государство уклонялось от заботы о глухонемых, слепых, умственно-отсталых детях и перекладывало эту очень ограниченную заботу на благотворительные организации и лишь в самое последнее время на городские думы» [2, С.3].
Спустя год (1948) П.А. Акифьев напишет: «В царской России положение слепых было <…> тяжелым. Огромное количество слепых явилось результатом бесправия, темноты, отсутствия врачебной помощи и равнодушия властей» [4, С.3].
В 1985 году на страницах журнала Дефектология выскажет свое мнение Т.А. Гроза: «Социальное бесправие слепых в царской России лишало их всякой государственной помощи, права на труд и пенсию» [27].
Объективность оценки динамики в деле помощи слепым, обеспеченной в Российской империи всего за четверть века, читатель может определить самостоятельно.
Вновь открываемые училища остро нуждались в подготовленных педагогах, и столичное Александро-Мариинское училище по мере сил принялось исполнять функцию учебно-методического центра, выращивающего педагогические кадры. Только в 1902/1903 учебном году, стажировку в Петербургском училище прошли 10 человек[132]. Отсутствие достаточного числа квалифицированных педагогов, нехватка учебников, художественной литературы и пособий, напечатанных брайлевским шрифтом, в известной мере осложняли работу специальных школ.
8.8.4. Необходимое дополнение. Анна Адлер – пионер издания в России книг шрифтом Брайля
«Прежде чем приступить к намеченной ею деятельности, А.А. Адлер должна была исполнить все требуемые цензурным уставом формальности.
Известно, что они хлопотливы. После значительной затраты времени ей удалось исходатайствовать от московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, разрешение (13 апреля 1885 г., № 2262) иметь на своей квартире пресс и шрифт системы Брайля, для печатания рельефом. Вскоре затем (17 мая 1885, № 787) последовало из московского цензурного комитета уведомление о порядке выпуска в свет книг для слепых. Вопрос этот восходил на разрешение Главного Управления по делам печати, которое, предписанием 10 мая за № 1658, изъявило свое согласие довольствоваться уведомлением А.А. Адлер, что перепечатка издаваемых ею книг для слепых сделана сходно с разрешенным оригиналом, без обозначения цензурного дозволения на самых перепечатках. Это была вполне рациональная мера, так как во всем цензурном ведомстве не нашлось бы, по новости в России системы Брайля, ни одного лица, способного читать точечный текст.
При переезде А.А. Адлер на дачу в Подольский уезд, где она желала продолжать начатые в Москве занятия, потребовалось новое разрешение властей содержать типографский пресс и шрифт. Разрешение это было ей выдано московским гражданским губернатором 2 июля, 1885 за № 5517.
Местная сельская полиция, в лице урядника, наблюдала за исполнением правил, установленных для содержания типографских станков.
Приводим все подробности, с целью установить неоспоримый факт, что А.А. Адлер, первая, по времени, приступила к печатанию в России книг для слепых по системе Брайля – прибавим: собственными и своих сотрудниц руками, на свое иждивение, без всяких субсидий с чьей-либо стороны (исключая пожертвованную ей бумагу).
Пресс, шрифт и другие типографские принадлежности приобретены ею на собственный счет. Набор, корректура, тиснение – дело ее женских рук. Сотрудницами при техническом выполнении труда А.А. Адлер были: ее знакомая, Эмма Ивановна Герман и родственницы: Елена и Лидия Васильевны Мышецкие. Первая работала с нею ежедневно, последние чередовались через день, оказывая посильную помощь при наборе и печатании. К этому кружку тружениц примкнула впоследствии мать А.А. Адлер, Надежда Михайловна, напечатавшая на ручном аппарате десятки брошюр для подарков слепым» [87, С.911.]
Профессор А.Е. Шапошников пишет: «Брайлевские книги, издаваемые по заказу Попечительства о слепых, с 1886 г. стали печататься в Санкт-Петербурге, в типографии Экспедиции заготовления государственных бумаг, а потом в частной типографии Ю. Штауфа. Печатание книг обходилось очень дорого. Поэтому Попечительство о слепых решило ограничить перечень издаваемых типографским способом книг только теми названиями, которые были необходимы в большом количестве экземпляров (учебники, Евангелие и др.). Что же касается литературы для внеклассного чтения (произведений классиков и современных беллетристов), то к их производству были привлечены «дамские кружки», создаваемые для переписки книг рельефно-точечным шрифтом на добровольных началах (при этом учитывался опыт организации подобных кружков в Англии). Такие «дамские кружки» были организованы в Санкт-Петербурге (1888), Саратове 1893) в Москве (1894.) в Туле (1896) и других городах. Особенной известностью пользовался дамский кружок в Санкт-Петербурге (под руководством Е.А. Шамшиной), в который входило до 100 дам-благотворительниц. В 1895 г. при Александро-Мариинском училище слепых <…> организована небольшая типография, которая занялась регулярным выпуском брайлевской литературы. Для приготовления стереотипов была выписана из Германии машина Кулля. Печатание книг осуществлял Д.С. Раевский вместе с женой, которая диктовала ему текст печатаемой книги. В дальнейшем типография расширила свою деятельность. Через три года начинает выходить журнал «Досуг слепых», который печатался рельефно-точечным шрифтом ежемесячно тиражом в 250 экз.» [Шапошников А.Е. Начальный период библиотечного обслуживания слепых в России (1806-1895 гг.). http://libconfs.narod.ru/1995/p12.htm]
Впрочем, не отсутствие книг, напечатанных рельефным шрифтом, сдерживало рост сети учебных заведений для слепых. Главным тормозом являлась незаинтересованность государства и общества в открытии специальных школ, и, как следствие, скудное финансирование. И все же позитивные перемены происходили, на российской карте последовательно возникали очередные оазисы специального обучения, и что особенно важно, они появились в Сибири и на Урале.
Сначала открылась школа в Перми. К началу ХХ века губернский город являл собой миниатюрную модель отечественной благотворительности, так,. если с 1848 по 1880 годы в Пермской губернии действовало всего шесть благотворительных обществ, то за следующие девять лет к ним добавился еще десяток. По решению Пермского отделения Попечительства о слепых создается городское училище в целях «обучения призреваемых детей ремеслам» (1889). К осени 1902 года полный курс пройдут 24 человек, посещало заведение 36 человек, в том числе 19 - ремесленный класс. Как и везде, большинство слепых трудилось в корзинной, сапожной и ткацкой мастерской. «Игре на рояле обучались только те, кто имел охоту и способности. Из наиболее способных певцов образован хор, поющий в училищной церкви. При училище по-прежнему велись народные чтения, на которых исполнителями музыкальных номеров, а иногда и в качестве чтецов выступали и воспитанники» [73, С.46]. Вырванный из культурного контекста отчет беззащитен перед комментаторами, можно сказать, что Пермская школа была маленькой, а ее несчастные ученики овладевали лишь элементарными ремеслами. С другой стороны, в учебном заведении имелся рояль, на котором способных и желающих учили исполнительскому мастерству. Кроме того, как бы не оценивалось частное учебное заведение потомками, в свое время для многих (и не только для слепых) оно играло роль культурного центра. Продолжим цитату: «Всех чтений [в 1903/04 учебном году] было 15, и на них перебывало до 2000 посетителей. <…> На рождественских праздниках, как и в прежние годы, на средства, собранные по подписке, был устроен литературно-музыкальный вечер, сопровождавшийся раздачей воспитанникам подарков. <…> Гости – слепцы также получили подарки. Праздник посетили члены Совета и около 500 человек гостей. <…> Летом, воспитанники, оставшиеся в училище, занимались заготовкой прута и жили по лагерному в палатках на острове среди Камы» [73, С.48]. Попечение слепых становится для пермяков делом понятным, богоугодным и близким, косвенным тому свидетельством служит значительное число русских фамилий в списке членов Попечительского совета[133]
Тем временем училище для слепых открылась и за Уралом.
8.8.5. Необходимое дополнение. Сибирь обретает специальную школу (Иркутск, 1894)
Модель специальной школы Россия заимствовала в Европе, и на протяжении столетия соотечественники относились к этим заведения как к западным диковинам противным русской душе. На необъятных российских просторах Уральские горы, метафорически говоря, долгое время являлись границей, через которую не могли пройти в азиатскую часть империи никакие инициативы в сфере обучения детей-инвалидов. Не горы, конечно, служили преградой, а разное отношение населения Центральной России и Сибири к людям с физическими и умственными недостатками, население Урала и лежащих к востоку от него территорий не испытывало потребности в специальных школах.
Помогло, как это не раз случалось в истории специального образования, несчастье. Эпидемии трахомы и оспы, свирепствовавшие в Сибири, способствовали высокой распространенности глазных болезней, что и зафиксировали два летучих «глазных отряда», направленных в регион Попечительством о слепых (1875). Среди больных оказалось немало детей, помощь которым никто не оказывал. Позднее, когда в европейских губерниях империи накопится опыт призрения слепых, эмиссары Мариинского попечительства озаботятся ситуацией на Урале и в Сибири. В 1893 году одно из отделений Попечительства открылось в Иркутске. Выбор в пользу Иркутска вовсе не случаен, его объясняет высказывание публициста Н. Шелгунова: «Иркутск <…> единственный город Сибири, имеющий городской характер <…>. Как Англия создала Лондон и Франция Париж, так Сибирь создавала Иркутск. Она гордится им…». Согласимся с мнением Шелгунова, действительно в интересующем нас аспекте Иркутск единственный сибирский город, где сложились предпосылки необходимые для появления специальной школы. Здесь имелись предпосылки для организации специального обучения: Главное народное училище (1788), Сиропитательный дом для девочек (1838), Институт благородных девиц (1845), вторая в России публичная библиотека (1861), мужская гимназии и женская прогимназия (1879), расположенная в доме, пожертвовано купцом И.С. Хаминовым, промышленное училище. «Иркутск был полон учреждениями, созданными на частные средства <…>. Трапезников оставил городу 10 миллионов и, кроме того, создал и обеспечил 9-классное промышленное училище; на средства Хаминова содержалась женская гимназия и прогимназия; Ел. Медведникова создала городской банк и сиропитательный дом; Ю.И. Базанова помимо воспитательного дома и других учреждений построила в Иркутске детскую больницу, равная которой имелась лишь в Берлине. <…> М. Бутин по завещанию оставил жене 100 тыс. руб., а все свои миллионы завещал на нужды просвещения - на реальное училище в Нерчинске и на 10 школ в селах…» [Попов И.И.Забытые иркутские страницы: Записки редактора. Иркутск, 1989. С.17].
На социальную атмосферу города не могли не повлиять политические ссыльные (их список открыл А.Н.Радищев). С 30-х годов XIX века на поселениях близ Иркутска и в самом городе проживали декабристы (С.Г. Волконский, С.П. Трубецкой с супругой - Е.И. Трубецкая, П.Ф. Дунцов-Выгодовский, А. В. Веденяпин, Н.А. Панов, , А.З. Муравьев и многие другие, в начале 30-х гг. здесь оказались участники польских восстаний 1830-31 и 1863-64 гг., потом – петрашевцы, революционные демократы, революционеры 70-80-х гг.
Сама по себе распространенность в регионе глазных болезней не подвигла бы ВУИМ учредить в Иркутске Попечительство, причина в том что городские власти и горожане оказались готовыми выступить его деятельными партнерами. Есть и еще одна причина, по которой выбор ВУИМ пал на Иркутск, имя этой причины - Бронислав Каземирович Кукель[134], полагаем, при выборе места для организации сибирского филиала активный член столичного Попечительства и патриот Восточной Сибири высказался в пользу именно этого города. Сделав выбор руководство ВУИМ не ошиблось, достаточно скоро осуществляемая Иркутским попечительством о слепых просветительская работа возымеет положительные последствия.
Богатый купец и филантроп И.С. Хаминов[135] завещал родному городу усадьбу: два каменных двухэтажных и три деревянных дома, амбар и баню. Городская Дума приняла дар и обратилась к городскому главе В.П. Сукачеву с просьбой: «Принять меры к организации в Иркутске отделения попечительств Императрицы Марии Александровны о слепых и по открытию действий этого отделения войти с ним в соглашение относительно его участия в руководстве дел указанного заведения на правах попечительского совета». Дума также предусмотрела определить кандидатуру для отправки в ознакомительную поездку в столицу. Откомандированному в «Европейскую Россию» представителю города, вменялось в обязанности познакомиться «с устройством существующих там учреждений для слепых, войти в соглашении с советом Попечительства <…> о содействии со стороны оного в деле устройства в Иркутске предположенного думой заведения для слепых детей, выработав затем проект организации и ведения дел этого заведения, предоставить таковой на утверждение городской думы». [Из архивной справки Госархива Иркутской обл.] [цит. по 39, С.13].
Одновременно Городская Дума направила учительницу А.П. Попову в Петербург в Александро-Мариинское училище для прохождения шестимесячного курса обучения. Открылось Иркутское училище в 1894 году, в 1909 году в нем обучалось 33 человека (13 мальчиков и 20 девочек). Как и другие подобные заведения, иркутское работало по программе сельской школы, воспитанники овладевали традиционными для незрячих ремеслами, учились петь и играть на музыкальных инструментах. И здесь устраивали спектакли, а школьный хор несколько раз успешно выступал в общественных собраниях. Пел этот хор и в церкви Святой Троицы, ежегодно получая за это 600 рублей. Воспитанники училища получали медицинскую помощь, ее на протяжении ряда лет безвозмездно оказывал врач Л.С. Зисман.
Со временем училище столкнулось с известной проблемой, как обеспечить выпускников жильем и работой? Местные филантропы пытались помогать, как умели, так в 1912 году некто Кравец построил на территории училища убежище (общежитие) для взрослых слепых. По окончании учебного заведения незрячие люди зарабатывали на жизнь пением и игрой на музыкальных инструментах. Обычно это происходило на базарах, в кабаках или чайных. Более талантливые - играли в ресторанах. Некоторые становился кустарями-надомниками, а некто Н.И. Юркин даже сумел открыть небольшую щеточную мастерскую, наняв в нее мастера и нескольких подмастерьев.
Вернемся из Сибири в Москву и продолжим рассказ об Училище Московского Общества призрения, воспитания и обучения слепых детей. Здесь для организации летнего отдыха воспитанников попечители купили дачу в пригороде. Не ставя своей целью подробно рассказывать о каждом училище, упомянем лишь, что московские выпускники и ученики организовали духовный хор (1897), впоследствии ставший одним из лучших в первопрестольной, и оркестр струнных и духовых инструментов (1899). И в Москве программа обучения «полностью соответствовала учебной программе городских и сельских четырехклассных начальных школ повышенного типа. Детей также обучали ремеслам, пению и музыке [88, С.26]. В 1912 году в московском учебно-воспитательном заведении пребывало 120 слепых детей (еще 114 человек к тому времени успешно его окончили). Из числа выпускников обязательно следует назвать «крестьянского сына Василия Ерошенко[136], которому суждено было стать известным писателем, публицистом, журналистом, филологом, талантливым переводчиком, тифлопедагогом, путешественником, выдающимся общественным деятелем, просветителем и одаренным музыкантом» [89,С.21].
Во всех российских училищах слепых, начиная с первого класса, в параллель с общеобразовательными уроками шли практические занятия. Девочек учили вязать на спицах, вышивать и шить, мальчиков - плести из соломы, лоскута, веревок, лозы. С третьего класса девочек начинали учить вязанию крючком, филейной иглой, на спицах, плетению ковров, а мальчиков - корзиночному, щеточному и переплетному ремеслам. В 14 - 15 лет воспитанник переходил в ремесленное отделение, где в течение года совершенствовался в ранее приобретенных навыках ремесленного труда, одновременно имея возможность продолжать обучение пению и игре на музыкальных инструментах.
Что же касается срока обучения слепых детей, то и в столице, и в провинции он по началу не превышал пяти лет. (Не подчинявшееся Попечительству ВУИМ Московское училище установило шестилетнее обучение). За это время ученику давался элементарный общеобразовательный курс в объеме программы двухлетней сельской школы. Иными словами, тифлопедагоги ориентировались на государственную программу сельской двухлетки, не имея обязательств следовать ей строго, содержание обучения во многом определялось пристрастиями школьной администрации и квалификацией педагогов. Программа училищ включала два раздела: общеобразовательные дисциплины и профессиональную (ремесленную) подготовку. Определенное попечителями содержание обучения слепых детей, предопределило организационную структуру училища, в идеале ему следовало иметь три отделения – дошкольное, школьное и ремесленное. Правда, соответствовать этим требованиям удавалось только крупным и хорошо финансируемым заведениям.
Попечительство ВУИМ не узаконило единую программу, поэтому и структура губернских училищ и объем школьного курса в них заметно различались. Так, в Киевском училище (директор – В.И. Зайончевский) наиболее важным считалось музыкальное образование. Воронежское училище (В.А. Гандер) на первое месте ставило профессиональное обучение, тогда как Харьковское (К.Ф. Лейко) – общеобразовательные предметы.
Численность педагогического и вспомогательного штата, условия содержания, качество обучения и многое-многое другое в жизни учебных заведений зависело от человеколюбия и прогрессивности губернских и земских властей, на чьей земле находилась школа, от щедрости меценатов, от степени участия ВУИМ. Интересную информацию о милосердии россиян к незрячим (в денежном исчислении) можно получить, изучая скрупулезно составленные финансовые отчеты Попечительств. [62, 70, 72, 73, 76] Проанализируем поступления от, так называемых кружечных сборов[137], зафиксированные в Таблице 8.
Таблица 8
Дата: 2019-02-19, просмотров: 291.