Затем, когда каждый вернулся к себе, муж Божий остался таким образом лежать в постели, уверяя, что не терпит ничего, кроме изнеможения, и с радостью, какой никогда не испытывал, будучи здоров, ожидал долгожданного часа, когда будет призван и отойдёт к Господу. Пресвитеры и капелланы, которые стояли возле него на страже в ожидании славной кончины, уверяли, что его полумёртвые уста, хоть язык и заплетался, часто повторяли те же псалмы и молитвы, какие он привык произносить, будучи здоров. То, какой образ жизни он вёл и как, будучи здоров, обычно повиновался властному духу, доказала уже умирающая плоть. Когда среда ²⁷⁷, то есть день отдания апостолов, уже прошла, и настал четверг ²⁷⁸, сбежавшиеся к нему старшины, весьма набожно ожидая уже близкого, как они полагали, часа смерти, настойчиво умоляли его позволить им снять его с постели, как обычно поступают с умирающими христианами, но он сказал: «Не утруждайте себя сегодня понапрасну, но завтра, когда я умру, придите ко мне во имя Божье». Все, кто там был, услышали эти его слова. Но и упомянутый аббат, который накануне его помазал, воспринял этот знак предсказанной им смерти с благочестивым стоном и сказал: «Если ты умрёшь, то пусть милосердие Всемогущего не позволит мне прожить в этом мире и семи дней после тебя». Эти слова его просьбы, как подтвердил исход дела, дошли, как мы верим, до ушей доброго слушателя; ибо как только он вернулся в монастырь блаженного Иакова, где был отцом многих монахов, помимо паствы в монастыре Жамблу, которой он также правил, всё его тело охватило недомогание, и он почувствовал, что близится кончина, которой он так желал вместе с епископом и братом, близким ему по духу, с презрением отвергая уже тяжкие превратности земной жизни, которые ему предстояло в дальнейшем попирать без поддержки со стороны такого славного спутника, и желая скорее наслаждаться явным созерцанием Христа вместе с тем, с кем привык посреди бесед об известных таинствах Священного писания вздыхать по прелести Его образа, известной по надеждам, но ещё не на деле. Один [был] у нас венцом клириков, другой – украшением монахов; один, хотя и принял посреди волнений бурного мира управление делами практической жизни с большей охотой, умел всё же поддерживать себя божественным созерцанием и быть мёртвым для тех, кто извне; а второй, мёртвый для мира как по призванию, так и по стремлению души, пас для Господа две паствы из двух овчарен и, щедро распределяя церковные средства, а также мудро подавая советы, никогда не отказывал в поддержке тем, кто извне; оба, наполненные духовной и светской мудростью, оба – прочнейшие колонны в храме Божьем, оба – в том и другом чине служащих Богу, умея шить золотом платье царице, ставшей одесную от божественного величия, и укутывать её в прекраснейшее многоцветье нарядов ²⁷⁹, и, пока были живы, стремились старательно это делать. Будучи в безопасности при таких стражах, охраняемый такими воинами, ты, Льеж, предавался наукам во время этого достойнейшего мира, не страшась ни тайных козней разбойников, ни вторжения тех, кто нападал открыто. Тогда ты был счастлив, а теперь, утратив это счастье, стал куда более несчастен. Итак, когда настала пятница, то есть 8 июля, наш пастырь, как и предсказывал, отдал Творцу блаженную душу ²⁸⁰. А на седьмой день после него ²⁸¹ душа упомянутого аббата, получив желаемое, последовала вслед за епископом ²⁸², как и просила, чтобы по этому мистическому числу дней стало ясно, что за заслуги одинаковой жизни эти столь славные отцы были приняты из круговерти этого мира в один покой вечного блаженства. Итак, отходят, отходят к Господу, своему творцу, блаженные души праведников, наставленные разнообразными благочестивыми стремлениями. Как живые камни, они соединяются для постройки небесного Иерусалима ²⁸³ и в наказание за порочность оставшихся – увы! – уносятся весьма преждевременно, хотя ещё долгое время могли бы быть полезны нежному стаду.