Общество враждебно новому знанию. Знанецкий так часто возвращается к этой теме (даже,пожалуй,теореме), что наиболее подробный комментатор и настойчивый пропагандист его книги Луис Козер считает "неофобию" общества чуть ли не главной темой всего построения Знанецкого.

Это сильное упрощение. Знанецкий, похоже, и в самом деле считает, что общество не хочет(даже в наше время) предоставить устойчивый и высокий статус изобретателю и исследователю, но он же указывает на ряд механизмов, допускающих регулярное обновление корпуса знания.

Изобретатель,исследователь и открыватель истины у Знанецкого сильно напоминают пророков или харизматических вождей Вебера. Их маргинальное положение в системе не означает их полной внесистемности. И знание, включающее харизматический элемент, уже соответствует образу неравновесного и динамичного общества в духе Вебера.

Все же Знанецкий, похоже думает, что эти роли актуализируются только в эпохи, когда, как он выражается, "существующий порядок уже нарушен", то есть переломно-кризисные эпохи. Возможность институционализации перемен он не обсуждает. Между тем,именно эти попытки не прекращаются с середины XIX столетия и нельзя сказать, что они были совсем уж безуспешны.

В модерне, когда привычной стала общественная установка на экономический рост, то есть на непрерывное изменение, свободные изобретатели оказались востребованы как капиталисты-предприниматели ("новаторы" Шумпетера), и это была уже полноценная социальная роль. Она укрепилась с созданием патентной системы, как бы коррумпирована, пристрастна и консервативна она ни была. Интерес представляет опыт советских НИИ и даже госплановские попытки рутинизировать изобретательство. Конечно, он экономически оказался менее эффективным, чем американская научная политика, как государственная, так и корпоративная. Но по своему содержанию он тоже был по своему продуктивен и интересен.

Проблематика: роли,индивиды, группы

Хотя Знанецкий и считает свой этюд упражнением в "социологии знания", центральное понятие у него "социальная роль" и, как замечает Вернер Штарк, "это не социология знания в собственном смысле слова, а скорее социология носителей знания, то есть людей, которые производят, хранят и передают знание. Этиmen of knowledge выполняют в обществе функцию; они находятся в определенной общественной среде и сформированы ею, и изучение социального аспекта знания исходит из этого факта и ограничивается этим. Уже само название книги Знанецкого показывает, куда он клонит"53.

Роли, конечно, еще не люди, и не социальные группы, но исполнители ролей - индивиды, групирующиеся на основе исполняемых ими ролей и включенные в самые разные коллективности, или ассоциированные с ними. Может быть, поворот, который Знанецкий дает социологии знания, не решает многих еще плохо понятых проблем процесса познания (на что и жалуется Штарк), но зато он эффективно включает знание как ресурс и институт в ткань общественной жизни. И это активизирует целый содержательный пласт социологии.

Разумеется, за образом "человека знающего" у Знанецкого просматривается более привычный для социально-определительных (и самоопределительных) практик образ"интеллектуала" или "интеллигенции". Они легко и подставляются на место выбранной Знанецким этикетки Man of Knowledge. Почему Знанецкий совершенно отказывается от этих понятий? Он нигде этого не объясняет сам, и мы даже не знаем наверняка, задумывался ли он над этим.

Мы можем осторожно предполагать, однако, что это объясняется его желанием использовать как можно менее расхожее понятие, учитывая, что понятия "интеллектуал" и"интеллигенция", уже в то время были очень популярны и к тому же оценочно коррумпированы, широко употребляясь как социально-сословные этикетки.

В частности разные протагонисты разного знания обнаруживали склонность считать"интеллектуалами"только себя. И некоторые научные по замыслу (по видимости) концептуализации этого понятия также предполагали, что не всякое знание делает его носителя "интеллектуалом". Если пользоваться терминологией Знанецкого, то можно увидеть, например, что мудрецы в собственном нарративе неохотно считают интеллектуалами технологов. А ученые --мудрецов. Технологи и мудрецы не готовы назвать интеллектуалами изобретателей и исследователей, не включенных в господствующие школы. Или, наоборот, именуют их именно интеллектуалами, но вкладывают в это понятие осудительно-презрительную оценку. Те со своей стороны платят им той же монетой.

Схема Знанецкого ставит их всех на одну доску. Хотя в его заключительные пассажи об исследователях нетрудно вмыслить апологетическую интенцию, на самом деле в принципе она ему чужда. Его социология человека знающего по замыслу нейтральна и теряет нейтральность только для тех, кто хотя бы подсознательно выстраивает иерархию знания. Вины Знанецкого тут нет. Такое оценочное коррумпирование нейтральных теорем имеет место всегда и абсолютно на совести тех, кто сам к этому склонен.

Но пользуются или не пользуются протагонисты разных видов знания этикеткой"интеллектуалы" (как это было типично со времен дела Дрейфуса в самом конце XIX века влоть до начала нашего века), определяя себя или своих коллег-конкурентов, они находятся друг с другом в непростых отношениях, связывая себя с интересами разных социальных кругов, то есть самого разного рода коллективностей - от всего общества в целом или больших общественных классов до самых мелких, причудливых и ситуативных фрагментов общественности.И уже таким образом попадают в конфликтные отношения друг с другом. А помимо этого производители-носители того или иного знания конкурируют друг с другом за исполнение не всех, но некоторых социальных ролей, то есть на рынке потребления знания.

Эта сторона дела не была до Знанецкого подмечена и остается до сих пор мало отрефлексирована в социологии знания. Знанецкий тоже ее не слишком педалирует, но определенно фиксирует, и тут он был и остается пионером, на что обращает особое внимание бывший поклонником этюда Знанецкого другой классик социологии Роберт Мертон.

Заключение

Этюд Знанецкого написан уже очень давно. Ссылаются на него редко. Значит ли это, что социология знания и социология вообще не продвинулись в тех исследовательских направлениях, которые Знанецкий наметил? Для того, чтобы получить об этом представление, нужно сперва зафиксировать эти направления. В нашем очерке мы сделали только несколько намеков на них. Чтобы подкрепить их обратимся теперь за помощью к Роберту Мертону. Приведем в заключение пассаж из его комментария к этюду Знанецкого: "Еще много предстоит понять в основах классовой идентификации интеллектуалов, в их тенденции к отмежеванию (alienation) от господствующих или подчиненных слоев общества (population); понять,почему они уклоняются от одних исследовательских задач и радостно хватаются за другие, чреватые немедленными ценностными импликациями, вопреки тому, что как будто требует нынешние правила научной работы, враждебные культурным предрассудкам; объяснить, почему наблюдается такая склонность к техницизму и бегство от опасных мыслей; понять процесс бюрократизации интеллектуалов, в ходе которого проблемы практической политики (policy)превращаются в проблемы администрирования; определить те сферы общественной жизни, где уместно экспертное и позитивное знания, а где достаточно мудрости простого человека - короче, предстоит уделить больше внимания тому, как меняется роль интеллектуалов и какие последствия эти перемены имеют для структуры, содержания и влияния их работы по мере того, как организационные проблемы общества предъявляют интеллекту все возрастающие и противоречивые требования"54. Это было сказано в 1949 году. Можно уже подводить итоги. И Знанецкий сказал, от кого мы можем это ожидать. Есть такая социальная роль -эклектики и историки науки. Очередь за ними.

референция