Традиционное общество было упорядоченным космосом. У каждого человека была функция и место в иерархии, привилегии (права) и повинности. В Европейской традиции все это суммировалось принадлежностью индивида к сословию. Идеальное общество не предусматривало каких бы то ни было неопределимых структурных элементов.

При переходе к модерну с XVII и в особенности с XIX века социальный космос размывается. Сословный строй постепенно разрушается. Старые сословия дезинтегрируются и выхолащиваются. Титул дворянина либо ликвидируется,либо, как в Англии или России (хотя и на иной манер) превращается не более чем в обозначение заслуг любого рода. Буржуазное сословие не находит в себе сил консолидироваться и постепенно тает за счет перебежчиков в дворянство или в бессословность. Буржуазия растет как класс (денежный или капиталистический), но это совсем не то же самое. Церковное сословие превращается в профессиональную корпорацию, всячески изживающую в себе остатки сословного сознания. Крестьянское сословие исчезает демографически, хотя в одних странах раньше и быстрее, а в других позже и медленнее. Если и делались какие-то попытки оформления новых сословий, то они остались незавершёнными.20 Возникающие на месте сословий экономические (имущественные) классы, отчасти совпадают со старыми сословиями,отчасти нет.

У любой общественной группы или общественного класса есть свои интеллектуалы. Грамши называл их "органическими интеллектуалами". "Органическая" интеллигенция по Грамши это"своя" интеллигенция класса ("тесно связанная" у Манхейма).Для возникающих в обществе новых классов интеллигенция старых классов -"традиционная". Дело не только в том, что органическая интеллигенция класса разделяет его интересы, положение в обществе и судьбу. Интеллигенция каждого класса специфична по своей культуре и экспертизе. Грамши: "предприниматель-капиталист создаёт вместе с собой технического специалиста для промышленности, учёного - специалиста по политической экономии,организатора новой культуры, нового права и т.п." Пример же традиционной интеллигенции - церковники, "органически связанные с земельной аристократией", но уже существующие независимо от "своего"класса21.

Несмотря на свои умственные занятия, интеллектуалы соответствующих классов, сословий, профессиональных корпораций разделяли и выражали их интересы, не обособлялись от материнского сообщества и не искали себе отдельного определителя. В крайнем случае они слыли среди своих "особыми умниками".

Сегодня их можно считать "интеллектуалами", а можно и не считать. Так например Р.Хофштеттер называл отцов-основателей США типичными интеллектуалами, но советский автор комментирует это так: "отцы-основатели были интеллектуальной элитой колониального общества, но главное не в этом. Их социальное лицо определяли не знания, не владения пером,а материальные интересы землевладельцев и предпринимателей"22. На самом деле - это органическая интеллигенция Грамши с характерной специализацией на политической теории и праве.

Обособление умственных занятий постепенно ведет к возникновению кросс-сословного социального агломерата. Происходит это так. Сначала умственная функция занимает определённое время в жизни индивида. Затем она закрепляется за отдельными индивидами. Затем за группами индивидов. Параллельно этому складывается система подготовки профессиональных "умников". Эта функциональная категория, конечно, проявляет волю к институционализации. Если бы это происходило в традиционном обществе, то встал бы вопрос о добавлении к общественному космосу нового легального конструкта. В феодальном обществе клир ведь был сословием.

Но для этого было уже слишком поздно. Носители интеллектуальной функции так и не стали легальным конструктом.23 Ближе всего к этому была академически-университетская "лектура", поскольку она заполнила уже существующую квази-сословную корпоративную нишу. И всё же это была всего лишь корпорация.

Несмотря на жёсткую систему кооптирования и лицензирования, университетская корпорация не смогла полностью монополизировать умственную функцию, и в целом носители умственной функции остались социальным конструктом со всей присущей этому феномену неопределённостью, изменчивостью и эфемерностью. В XIX веке,особенно в Англии, серьзными конкурентами университетов становятся "(королевские) научные общества". С течением времени появляются и множатся уже совсем слабо-формальные образования: периодические печатные издания, клубы, салоны, котерии (кружки),умственные и художественные клики и просто "союзы взаимного уважения".Двойная институционализация интеллектуальной функции особенно ярко выражена во Франции с её противостоянием "академии" и "салона отверженных".

Как подчёркивал К.Манхейм, система-обучения-образования стирает различия рождения, статуса, профессии и состоятельности, но это никоим образом не значит, что классовые связи пропадают24. Агломерирование выходцев из разных сословий и классов поначалу ведет не к гомогенизации и солидаризации агломерата, а, наоборот, к конфликту. Это естественно.

Ситуация аналогична той, которая возникает при агломерировании в городе выходцев из разной этнической среды. Это явление хорошо известно нам как "городской трибализм". До того как они оказываются соседями в одном пространстве, или, если угодно, в"городе", "умники", рожденные в разной среде, попросту ничего не знают друг о друге и соответственно не испытывают друг к другу никаких чувств. В агломерации эти чувства возникают. Это всегда (именно всегда)враждебно-ревнивые чувства. Даже тогда, когда какой-либо компонент агломерата оказывается референтной группой для всех других. И даже в тех случаях, когда между коренными сословиями сохраняется комфортабельная конвенция взаимного уважения. А в обществе, где сословно-классовый мир нарушен, встреча"умников" из разных сословий и классов только подогревает конфликт между самими их сословиями и классами.

Тем не менее, несмотря на состояние конфликта, агломерат(конгломерат) интеллектуалов разного происхождения (опять как в городе) имеет тенденцию к преобразованию в некое единство.Как далеко заходит эта гомогенизация и сопутствующее ей характерное самосознание, зависит от ряда обстоятельств. Во-первых, от количественного представительства разных сословий и классов в агломерате. Во-вторых, от того, насколько сильно связывают интеллектуалов с их сословием материальные интересы. В-третьих, от мощности (содержательной) коренной сословно-классовой культуры интеллектуалов. В-четвертых, от их эмоционального состояния.

Эта коллизия - исключительно сложное силовое поле. Она чрезвычайно переменчива и богата оттенками как в синхроническом, так и в диахроническом плане.

Поначалу в агломерате доминируют представители господствовавших в прошлом (они ещё могут господствовать и в настоящем, но это не обязательно) групп, то есть "традиционной интеллигенции" по терминологии Грамши, но затем их влияние падает. Потом агломерат начинает пополнять себя сам. Потомственные интеллектуалы, конечно, уже не органичны другим сословиям и классам, но культура самого агломерата ещё долго определяется тем, какой элемент в нем господствовал накануне. Таким образом перемены в социальном составе агломерата не ведут к автоматическому замещению его старой культурной ориентации - новой. Советская попытка осуществить такое быстрое замещение полностью сорвалась. После некоторых безалаберных экспериментов советскую интеллигенцию снова стали готовить по старым испытанным образцам дворянско-буржуазного культурного воспитания25, а у неё самой только усилилась ориентация на идеализированную "дворянскую профессуру" как на референтную группу. Вплоть до ностальгической солидарности с её интересами в некоем виртуальном пространстве.

Интеллигенция разного происхождения имеет большую или меньшую склонность сохранять единство со своим материнским телом или, наоборот,отрываться от него. Общая картина сильно усложняется тем, что идейно-политический разрыв со своим сословием-классом вполне комбинируется с сохранением родовых классово-сословных культурных привычек. Судя по художественной и мемуарной литературе, интеллигенция, происходившая из старого дворянского сословия и буржуазии долго не была особенно склонна отрываться от своей классовой почвы, хотя бы потому, что продолжала существовать на доходы,характерные для коренных классов и сословий.

Состоятельные классы-сословия всегда давали некоторое количество образцовых ренегатов (в богему, в революционный радикализм). Однако в XIX веке появляется интересная тенденция перерождения старых и новых состоятельных классов в интеллигенцию. Дело не сводилось к приобретению хорошего образования. Выходцы из дворянства и буржуазии оставляли свою сословно-классовую функцию. Отчасти это было связано с обеднением дворянства. Сложнее обстояло дело с буржуазией. Тон здесь, пожалуй, задавали еврейские буржуазные семьи в Европе, начиная с их уравнения в правах и выхода из гетто, на что проницательно обратила внимание Ханна Арендт.26

Очень запутаны отношения интеллигенции крестьянского и пролетарского происхождения со своим сословием или классом. Именно в этих случаях культурные привычки и идеологическая ориентация чаще всего оказывались в противоречии друг с другом. Отсюда популярный в литературе характер социально неопределившегося, идейно неустойчивого (по советской терминологии)интеллигента. "Голос крови" тянет его в сторону "родичей",но культурные привычки, перенятые от господ (даже сильнее чем материальные интересы), коррумпируют его.

Воспоминания интеллектуала о своём классово-сословном происхождении быстро должны как будто слабеть от поколения к поколению. На самом деле всё обстоит сложнее. Для первого поколения интеллигентов характерны крайности: либо они стремятся уйти как можно дальше от "своих", либо,наоборот, сохраняют по отношению к ним глубокую и демонстративную лойяльность. Ко второму поколению эти крайности сглаживаются и, видимо, в среднем связь-солидарность с материнским классом-сословием слабеет. Но в дальнейшем начинаются попятные процессы. Нечто аналогичное мы наблюдаем в ходе урбанизации, иммиграции и этнической ассимиляции. Поразительно яркий пример этой схемы демонстрируют теперь урбанизированные мусульмане, возвращаясь в третьем поколении к радикальному политическому исламизму.

Социальное происхождение интеллектуала часто влияет на его политические симпатии и стилизацию образа жизни. Но чем дальше, тем больше интеллигенция вполне умышленно стилизуют себя под какие-то классы и сословия,вообще говоря не имея с ними никакой родовой связи. Выбор референтной группы для стилизации у интеллектуалов не-первого поколения достаточно широк. Но в той или иной атмосфере у неё обычно обнаруживаются вполне объяснимые предпочтения. Так советская интеллигенция стала с некоторых пор стилизовать себя под дворянство, уже, казалось бы, давно сданное в антикварную лавку. Эта культурная патология (если это патология)оказалась характерна не только для отдаленных потомков дворянских родов, но и для третьего-четвертого поколения новой советской интеллигенции, включая евреев. В 80-е годы почти никто (блистательное исключение - А.А.Зиновьев) не хотел вспоминать о своем крестьянско-пролетарском или мещанском происхождении,но все кинулись выискивать своих дворянских предков или придумывать их.27

Итак, агломерат интеллектуалов не кристаллизовался как сословие. Он также не сумел организоваться как единое целое на основе адекватно понятых классовых интересов. Отчасти потому, что у него их не было, поскольку он складывался из всех общественных групп и был привязан к ним семейно-сословной солидарностью или материальными интересами. Отчасти потому,что получал доход в очень разной форме и в разных размерах.28 При этом, однако,нельзя сказать, что он не имел тенденции к выработке некоторого классового самосознания, определения своей позиции и миссии в обществе что это совпадает с общей тенденцией к пробуждению классовой сознательности у всех классов. На это с полным основанием обращает внимание К. Манхейм29, и нам остаётся только присоединиться к его мнению. Но мы должны добавить к этому наблюдению, что выработка классового самосознания у агломерата интеллигенции в основном свелась к созданию статусной мифологии в целях престижного самоопределения.