23 После 1990 года все накопившееся в устной традиции было мобилизовано в письменной традиции, как публицистической, так и академической. Публицистика на эту тему необозрима. Ее обилие сильно маскируется малотиражностью, типичной для новых российских издательств, в сущности представляющих собой легализованный самиздат. Приблизительное представление о круге авторов и тем этой публицистики можно найти в: А.Корупаев. Очерки интеллигенции России (часть I). М., 1995, стр. 119-134. Обзорные статьи (с зачатками библиографии) по 90-м годам содержатся также в томе "Российская интеллигенция в отечественной и зарубежной историографии". Иваново, 1995. В 90-е годы активизируется и академия. Интерес к интеллигенции без малого вытеснил доминировавший ранее интерес к другим агентурам советского социального космоса. (В.Меметов, О.Олейник, И.Олейник. Интеллигенция в формулировках тем диссертационных исследований (1954-1994 гг.) // Интеллигенция России: традиции и новации. Иваново, 1997, стр. 39-40). Активисты этой тематики даже говорят об особой области знания, которую они именуют "интеллигентоведение". Я упоминаю здесь этот литературный массив исключительно потому, что он есть, главным образом документация гораздо более раннего интеллектуального фольклора. Разумеется в атмосфере 90-х годов и тем более теперь топик "интеллигенция" обогатился новыми аспектами и акцентами, но это уэе другая тема.
24 А.Корупаев. Очерки интеллигенции России (часть I). М., 1995, стр.17. Эти наблюдения сделаны по публикациям начала 90-х годов, но, как я все время подчеркиваю, это был выход на поверхность уже давно накопившегося фольклора.
25 В.Шляпентох. "Интеллектуалы как носители специфических моральных ценностей: там и здесь", "22" (Тель Авив), 1986, №49, стр.165-166. Позднее В . Шляпентох опубликовал книгу (V. Shlapentokh. Soviet Intellectuals and Political Power: Post Stalin Era. NY, 1990), где выражается осторожнее .
26 H.Schelsky. Die Arbeit tun die Anderen: Klassenkampf und Priesterherrschaft der Intellektuellen. Westdeutscher Verlag, 1975, s.99
27 М.Покровский. Кающаяся интеллигенция // Интеллигенция и революция. М 1922, с.75
28 ibid с.77
29 Н.Мещеряков. Новые вехи ХХ // Интеллигенция и революция. М 1922, с.98
30 Н.Смирнова "Интеллигентское сознание как предтеча тоталитарного менталитета". Полис , 1993, №4, стр .125,
31 J.Carey. The Intellectuals and the Masses. Pride and Prejudice among the literary Intellegentsia, 1880-1939. London, 1992
32 В.Шляпентох. op cit
33 Здесь, как и во всех случаях самоопределительных претензий любой агентуры, нас интересует только сама символика их самоопределительных практик, а не их обоснованность или необоснованность - это другая тема.
34 К сожалению, его книга "Юрий Олеша: сдача и гибель советского интеллигента" осталась собранием фрагментов, но от этого её документальная ценность, как мне кажется, только возрастает.
35 Как водится, их приписали более авторитетному источнику. Это весьма распространённый случай "дефольклоризации" некоторых социально важных тривиальностей, имеющих широкое хождение в разговорных практиках.
36 С началом перестройки эта самоопределительная практика стала распространяться вширь и многие уже охотно и демонстраивно предпочитали называть себя "мещанами", поскольку появились возможности обогащения. Самоназванием "интеллигенция" удобно было горделиво оправдывать нищету. Состоятельность как будто бы не нуждается в оправдании, но интеллигентская ментальная традиция требует оправданий и тут.
[37] Н.Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М, 1990, стр.17-18

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ КАК ТЕМА ПУБЛИЧНОЙ ПОЛЕМИКИ

Из книги "Нервные люди", Москва, 2006

Популярность темы "интеллигенция",эмоциональная энергия, расходуемая обществом (российским в частности) на полемику по поводу "интеллигенции" и "интеллектуалов",указывает на то, что эти понятия затрагивают очень важный нерв коллективно-групповой и личной жизни "человека социального". Целый ряд конфликтных ситуаций собран как в фокусе в полемическом обсуждении темы"интеллегенция" и сложившихся вокруг этого понятия мифах. Публичная полемика вокруг понятий "интеллигенция" и "интеллектуалы",отражает некие общественные противоречия, групповые интересы, социальные патологии и специфические комплексы заинтересованных социальных групп и индивидов.

Гельмут Шельский, написавший острый и вызвавший целую бурю памфлет против интеллектуалов (1975 год), признавался "Я не думаю,что понятие "интеллектуалы" ... сохраняет для нас познавательную ценность. Наоборот, я считаю, что оно ненаучно, и его использование служит тактическим средством в политических спорах (курсив автора) или по меньшей мере, затемняет суть дела".[1]Американский автор, изучавший французскую фактуру, писал в 1978 году: "понятие "интеллектуал" представляет собой особенно яркий пример спорной концепции по существу; содержание и значение этой концепции равно истории контроверз по её поводу" [2]

"С давних времён это поле оккупировано эндогенной литературой, занятой самоопределениями, самопрокламацией, самооправданиями,самокритикой и даже самобичеванием", - так пишет французский автор [3]. Очень похожим образом высказывается и ирландский автор: "В изучении интеллектуалов проблема дефиниции доминирует…она отражает претензии конкурентов на статус интеллектуала… В западных обществах, всё более зависимых от специализированного знания, термины "интеллектуалы" и"интеллигенция" пробламатичны...".4 С этого же тезиса начинает свою книгу и З.Бауман, предупреждающий(как и Шельский), что использует понятие "интеллектуалы" как дескриптивное "только в очень поверхностном смысле" ("ostensibly") и продолжает: "Категория [интеллектуалы]скорее мобилизует желающих,предлагая им себя в качестве референтной группы и поощряя их само-определение и приглашая их принять участие в некоторой практике глобально-общественного значения...Всегда и повсюду и"интеллектуалы" - комбинированный результат мобилизации и само-рекрутирования"5

Обобщая все эти наблюдения, мы можем сказать, что интеллигенция (интеллектуалы) это прежде всего некая виртуальная референтная группа,определяемая по разному теми, кто хочет к ней принадлежать, и теми, кто не хочет к ней принадлежать. Этот очерк ни в коем случае не очередная попытка определить, что такое "интеллигенция" или "интеллектуалы". Это попытка разработать некоторую тематическую схему для интерпретации контроверз между агентами самоопределения (АС) вокруг этих понятий.

Образ "интеллектуала" обременяет сознание многих так же как, например, образы "масона", "еврея"6, "инопланетянина" и т. п. Озабоченность "интеллигенцией" или озабоченность интеллигенции самой собой в чисто эмоциональном плане может быть сопоставлена и с "сексуальной озабоченностью". Эта озабоченность выходит на поверхность в салонных разговорах, журналистике, публицистике. Она обременяет и коррумпирует академическое обсуждение понятия"интеллигенция". Даже когда "интеллигенция" обсуждается на академических площадках, это обсуждение остается прежде всего общественной полемикой, нередко лишь поверхностно замаскированной под научное обсуждение.

Общественная практика нагружает обозначения всех социальных групп престижно-статусными, этическими, эстетическими,политическими, инструментально-экономическими оттенками. "Аристократ", "джентльмен", "буржуа (буржуй)", "мелкий буржуа(буржуй)", "мещанин", "люмпен", "интеллектуал", "профессионал", "чиновник", "менеджер", "начальник", "яппи", "новый русский", "nerd", "мужик", "урка", "фраер", "технарь", "спортсмен" - все эти социальные определители7 используются инструментально в ходе социальных конфликтов, политической борьбы,статусно-культурной экспансии, экономической конкуренции и компенсаторной мифологии. Оценочный потенциал разных определителей не постоянен. Он ситуативен, то есть зависит от того, кто его применяет, при каких обстоятельствах и к кому он обращён (пассивный "третий" в коммуникации). Он зависит от культурного контекста. А резкие перемены сопутствуют очень резким структурным переменам или моментам особой напряжённости в обществе. Так, например, полная компрометация имени"буржуа" ("буржуй") в сущности совпала с радикальной революцией в России; во Франции и в Германии критический консенсус по поводу "буржуа" симптоматичен для всей их новейшей истории и релевантен в сложившейся общественной системе.

Социальные определители употребляются в целях положительной самоидентификации и негативной стигматизации, как ярлыки в политической борьбе, как содержательно-типологические обозначения объектов (targeted groups) политического манипулирования или маркетинга.

Чисто логически, положительная самоидентификация и отрицательная стигматизация - две стороны одной медали. Одна и та же группа занята и тем и другим. Стигматизация другой группы - непременный коррелят положительной самоидентификации другой группы или индивида. Поэтому восхвалительные "соционимы" должны быть(и часто бывают) спарены с очернительными. Особенно это заметно в оппозиции"интеллигент-буржуа", определившей социальные настроения по крайней мере полутора последних столетий и всё ещё не утратившей свою энергию.

На практике эта естественная симметрия часто оказывается нарушенной. Группы, предпочитающие эскапизм и изоляцию, определенно склонны к радикальной стигматизации чужих. Но группы, расчитывающие на общественное влияние (без прозелитической экспансии),проявляют известную тенденцию мудро не оскорблять других.

Если самоопределяющаяся группа не покидают своей ниши и игнорируют другие группы с их самоназваниями, то её положительная самоидентификация (вместе со стигматизацией чужих) существует только для её внутреннего пользования и почти не отражена на широкой арене общественной жизни. Соответственно, её политика идентичности не имеет серьезных последствий для всего общества. Даже если это экстремистская политика. Самоназвание группы даже остаётся неизвестным для других и не вызывает у других заинтересованной реакции. Но интеллектуалы, или те, кто называет себя интеллектуалами или, если угодно, те, кого называют интеллектуалами, чрезвычайно склонны к вынесению своей статусно-идентификационной озабоченности на всеобщее обозрение и обсуждение. И другие на это охотно откликаются.

Социальные определители имеют разное происхождение, в разной мере могут присваиваться и соответственно в разной мере провоцируют дебаты. Понятие "дворянин",например, очень мало проблематично8. Дворянин - классическое"сословие", то есть чистый легальный конструкт. Но если нельзя стать сословием и корпорацией, то амплификация самоопределения остаётся единственным инструментом позиционирования группы в обществе. Она может быть расчитана на какие-то экономические или социальные последствия, то есть денежный доход или общепризнанное статусное достоинство. Но когда самонаименование не приносит никаких ощутимых преимуществ, то оно становится само наградой, а для этого необходимо им пользоваться непрестанно. Возникает особый ритуальный разговор,нагнетающий самоуважение. Необходимость в таком разговоре была очень настоятельна в советских условиях. Действует простое правило: чем более неформальна референтная референтная группа (реальная, виртуальная, или то и другое)индивида, тем больше он склонен вести разговоры о своей принадлежности к этой группе. Поскольку только так он может поддержать ощущение собственной принадлежности. Это ощущение оживляется не только напоминанием себе самому о своей принадлежности,но и постоянными напоминаниями о не-принадлежности других.

Чем слабее легальная сторона определителя, тем он проблематичнее. Тем шире возможности его разной интерпретации. Интерпретация бывает "обыденная", то есть социально-заинтересованная или"научная", то есть, якобы, незаинтересованная - по крайней мере в идеале. Эти две интерпретации конкурируют друг с другом, пытаясь друг друга вытеснить, и одновременно переплетаются и влияют друг на друга. В принципе это влияние обоюдно, но в действительности направлено в одну сторону: обыденная интерпретация сильнее.9 Это объясняется тем, что обыденная интерпретация"определителя" выполняет чей-то социальный заказ и обеспечивает эмоциональную потребность (комфорт) заказчика. А кроме того, сама идея специфически научной интерпретации возникла намного позже, чем бытовая интерпретация слабо легальных или нелегальных социальных определителей. Эти определители уже вряд ли вообще удастся когда-либо очистить от оценочных коннотаций, которыми они обросли в ходе долгого политически-целевого употребления.

В случае "интеллектуалов" есть еще одно важное обстоятельство. Определителями и самоопределителями обычно пользуются определяемые, а научную рефлексию на них обеспечивают посторонние. А в дискуссиях об "ителлектуалах" агенты самоопределения и носители(агенты) научной рефлексии на него - одни и те же персонажи. Это создает для них как "ученых" особые трудности, но нам здесь важно подчеркнуть не эти трудности10, а то что в данном случае сфера общественных контроверз и научного обсуждения пространственно совпадают и энергетически питают друг друга.

Понятия "интеллигенция" и"интеллектуалы" не есть легальные конструкты. Поэтому они открыты для контроверз, а эти контроверзы в свою очередь не дают установиться никакой конвенции. Понятия "интеллигенция" и "интеллектуал" - зона неустойчивых конвенций. Это зона, так сказать, фатальной недоговорённости в обществе. До сих пор статусная многозначительность, неопределенность и провокативность понятия "интеллектуал", а, стало быть, его инструментальная роль в артикулировании общественых противоречий нарастала.

Можно проследить это нарастание в ходе всей истории человечества, или в ходе последних 3-4 веков, или в течение последних 100 лет,50 лет или даже 10 лет. Менее очевидно, что так будет продолжаться и впредь. Вовсе не исключено, что энергетический (полемический) потенциал понятий"интеллигенция" и "интеллектуал" может скоро иссякнуть. Не исключено, что уже лет через 10 это понятие будет вытеснено из общественной полемики понятиями "профессионал", "менеджер", "яппи", "культуролог", "консультант" или - если будет на то воля аллаха - "улем" И более того, как пишет Манхейм: "…трудно избежать вопроса о том, какова может быть в будущем роль интеллигенции в нашем обществе и каково будущее интеллектуального процесса,известного нам. Эти два вопроса практически совпадают. Хотя упадок относительно свободной интеллигенции и не обязательно означает конец мысли исследования, тем не менее сравнительный и критический подход, стимулируемый атмосферой мультиполярных взглядов, может закончиться. Поэтому мы должны проверить шансы на выживание групп - носителей интеллектуального процесса. Вполне возможно, что этот процесс, как мы его понимаем, является эфемерным и ограничивается несколькими короткими историческими интерлюдиями"".11

Контроверзы по поводу социальных определителей и самоопределителей - это столкновение между индивидами и группами индивидов,проводящими определенную политику идентификации (самоидентификации). Такие конфликты имели место всегда в истории и особенно интенсифицировались при массовом пополнении какого-то сословия. Тогда возникал конфликт между"старожилами" и"пришельцами", приводивший к кризису понятия - статусного определителя.12 Коллизия "интеллектуалов" - не первая в этом роде, но в ней есть и принципиально новый элемент.

Во-первых, проблема социального самоопределения интеллектуалов возникает в ходе радикальной культурной революции. Эту культурную революцию осуществляла небольшая харизматическая группа, а затем новая культура распространялась за её пределы на все общество. Во-вторых, социальное самоопределение интеллектуалов вырабатывалось параллельно изживанию всех легальных конструктов сословного типа и настойчивой эгалитаризации общества. Особенно это сочетание было характерно для советского общества, где обсуждался проект превращения всего народа в интеллигенцию.13 Советские теоретики справедливо полагали, что без этого равенство в обществе не может быть достигнуто. Одновременно это было указание на то, какова была референтная группа авторов этого проекта.

Этот проект критиковался позднее с прямо противоположных сторон. Указывалось, с одной стороны, на то, что он был чистой пропагандой и остался на бумаге. С другой стороны, утверждалось, что он был осуществлён и как раз это было плохо, потому что в ходе его осуществления была создана низкокачественная "массовая интеллигенция". Но в интересующем нас плане гораздо важнее другое. Советский опыт показал, что по мере осуществления просветительски-эгалитаристского проекта в обществе возникают новые и новые очаги иерархизации - реальной или хотя бы условно-знаковой. То же самое было замечено и в других обществах.14 Советский проект равенства центрировался вокруг понятия "интеллигенция": вот почему последующие переживания по поводу этого понятия в советском обществе оказались столь интенсивны, а сознание советского интеллигента столь несчастным.

Ближайшая аналогия к этому - английское общество с необыкновенно живучим классовым сознанием. Все наблюдатели согласны, что"классов" в старом смысле слова в Англии давно нет, а "классовое самосознание" сохранилось и обременяет психическую жизнь индивида.

Эти наблюдения подогревают наш интерес к вопросу, следует ли считать полемику по поводу социальных определителей первичным или вторичным(производным) социальным конфликтом? В эпистемологическом плане этот вопрос,как и многие подобные вопросы, повидимому, оказывается ложным, и ответ на него имеет смысл только как инструментальное допущение. Но ситуативно и исторически это вполне содержательная проблема. Можно найти много свидетельств того, что в одних случаях конфликт (полемика) вокруг социального определителя есть эпифеномен, отражение и продолжение (другими средствами) иных конфликтов; в других случаях, наоборот, это "самозначительный"конфликт.

Есть также основания считать, что автономность этого конфликта в ходе социогенеза (как стадии и формы процесса всеобщей эволюции)возрастает. Это как будто становится особенно заметно начиная с ХIХ века. В постмодерне отношения по поводу производства-потребления и отношения господства-подчинения актуализуются все больше в знаковой сфере.15 А в советском эгалитарном обществе это фактически уже был полнокровный первичный социальный конфликт даже до того, как началось то, что мы теперь называем постмодерном. С некоторых пор он был в сущности единственным не подавленным социальным конфликтом в советском обществе. Конфликтная энергия общества, так сказать, переместилась в эту сферу и сублимировалась в ней, поскольку была вытеснена из других сфер. Государство сумело прекратить имущественное неравенство, но не могло с таким же успехом,или даже вообще не могло, контролировать распределение престижа.

Более того, в советском обществе политика идентификации была единственной сферой политической автономии индивида и, как оказалось позднее, его единственной политической "школой", если не считать школы патронажа-клиентажа. Именно политический конфликт в сфере идентификации задавал эволюционный импульс советскому обществу и сыграл большую, если не решающую роль в его общем кризисе.16

На самом деле возможны разные конвенции по поводу использования понятий "интеллектуал" и "интеллигенция". Можно считать их синонимами. Можно считать, что понятие "интеллектуал" это функционально-ролевое определение, а не профессионально-цензовое. В таком смысле его и употребляли Мертон, Знанецкий, Шилз. За понятием же"интеллигенция" можно оставить именно значение профессионально-цензовой категории - наподобие "белых воротничков", "средних слоёв" или "служащих). Можно (в духе русской традиции)придавать понятию "интеллигенция" эзотерически-ролевой смысл и не соглашаться считать "интеллигенцией" всех дипломированных профессионалов. Можно резервировать понятие "интеллектуал" только за небольшой группой, предлагающей обществу свои взгляды: в этом случае понятие"интеллектуал" приобретает специфический ролевой смысл и оказывается редуцированным вариантом понятия "публичный интеллектуал". Именно такое употребление характерно для американских авторов, от Ричарда Хофстедтера до Ричарда Познера.17 Похожее определение мы встречаем у Режиса Дебре: "Интеллектуал тот кто воздействует на других через символы (образы, слова, звуки) а не через принуждение и ограничение".18 Можно называть "интеллигенцией"технологов и "интеллектуалами" идеологов. как это делает, например Э.Гоулднер, что близко к пониманию Мертона-Знанецкого-Шилза, хотя у Гоулднер сдвигается в сторону профессионально-цензового понимания обеих категорий. Можно,наоборот, называть интеллигенцией идеологов, а интеллектуалами технологов, как предпочитали советские авторы, сопоставлявшие интеллигенцию на Западе и в России..

Об этом можно было бы договориться, если бы заинтересованные лица на самом деле хотели бы договорённости. Но именно такого желания нет. Зато есть сильное желание расположить "интеллектуалов" и "интеллигенцию" в каком-то иерархическом порядке. Например, в России многие убеждены что"настоящий русский интеллигент-гуманитар" выше социальным качеством,чем "бездушный западный интеллектуал-технарь". Другие утверждают, что наоборот. Кое-кто считает интеллектуалов белой костью среди интеллигенции, а кто-то - наоборот. И т.п. Нас как раз инетерсует эта коллизия, а не то, кого следует и кого не следует считать интеллигентом или интеллектуалом. Поэтому я сознательно использую эти понятия как синонимы. Чтобы подчеркнуть своё безразличие к проблеме определения "интеллигенции",я буду пользоваться понятиями "интеллигенция" и"интеллектуалы" вперемежку, имея в виду то функциональную роль, то социальную группу, руководствуясь стилистическими и констекстуальными соображениями. Я буду так же использовать понятие "агенты самоопределения (АС), имея в виду интеллигентов и интеллектуалов по самопределению19.

Контроверзы идут главным образом по таким вопросам: (1) кого следует считать интеллектуалами (интеллигенцией); (2) как следует иерархически классифицировать интеллектуалов (интеллигенцию); (3) как следует оценивать их роль в жизни общества.

Субъект этих контроверз - агент самоопределения (АС). На содержание этих контроверз влияет положение АС в сословно-классовой структуре общества, его положение в системе "центр-периферия" и его участие в(а) борьбе за долю в общественном богатстве; (б) борьбе за власть; (в) борьбе за культурное доминирование; (г)борьбе за общественный почёт.