Ну и ну!

Осень 1973г. Второй курс. Жалованье возросло с 8 руб. 30 коп. до 10 руб. 80 коп. в месяц.

Начало второго курса совпало с большим набором новшеств. Это был:

- год ухода в отставку "Деда" - всеми любимого и глубоко уважаемого начальника института генерал-полковника Андреева;

- год перевода в институт юридического факультета из политакадемии с первым набором на факультет не офицеров и прапорщиков из войск, а школьной молодёжи;

- год первого набора "ботиков" - курсанток (или курсисток - до сих пор не знаю, как будет правильно официально). Забегая вперёд, скажу, что мне нечего сказать об этой категории коллег в юбках – как-то не довелось пересекаться интересами. Единственно: «ботики» - это оттого, что таков был внешний вид их обуви под синими юбками, в которой, на их счастье, им не доводилось показываться за пределами института. По слухам, «ботики» вроде бы были придумкой тогдашнего министра обороны. К тому же в их среде иметь одни «пятёрки» по всем экзаменам и аттестатам не являлось гарантией поступления в институт, и когда наступала пора вступительных экзаменов в институт и речь заходила о новом наборе на «женское» отделение, в институте шутили: «маза мазу вышибает!» («маза» здесь: положение и связи родителей и прочих родственников абитуриенток)...

- год переименования славного, говорящего само за себя имени - как, например, "крейсер "Варяг" – «Военного института иностранных языков» в куцее и безликое "Военный институт" МО;

- год появления на курсантских погонах буквы "К" (в курсантском фольклоре "казарма-котёл", у аборигенов г. Мары Туркменской ССР - "конвой"), пока ещё не из жёлтой резины, впечатанной в погон, а металлической, с зажимами-усиками, имевшими обыкновение царапать и рвать всё, что находится под ними;

В те годы в СА и ВМФ сохранялось много атавизмов и рудиментов со времён Николая Первого, может, и пораньше: офицерские шинели образца 188... года, с богатырской ватной грудью, которые мешали выжить в рукопашной; неудобные даже на парадах фуражки, готовые в любой момент слететь с головы, особенно при беге или в лесу – спросите офицеров-войсковых разведчиков; погоны были, как во времена наполеоновских войн, разного цвета в зависимости от вида и рода ВС: красные, чёрные, голубые; курсанты лётных училищ носили голубые погоны с золотыми полосками, а лётно-технических - с серебряными... Читал как-то о первых наборах в Академию Генштаба ещё перед войной – слушатели были весьма засекречены…но абзац! всё же придумали для них белый кант по окружности фуражек – чтобы хоть как-то, но выделялись в общей массе! Я лично никогда не мог отделаться от внутреннего смеха при виде полковника ВВС в папахе: воображение тут же дорисовывало кубанские усы, сапоги, шпоры, портупею, саблю, лошадь, ведомую на поводке - и то, как при всех этих делах их обладатель, размахивая шашкой, подъезжает верхом к современному боевому самолёту, слезает с коня и забирается в кабину, позвякивая шпорами и ножнами...Чтобы здравомыслие в этой области, наконец, взяло верх, надо было по причине неудобства советской полевой формы политься «лишней» крови в «афганскую» войну. Ещё до «утверждения» советской формы в 60-е гг. случившаяся за добрых полвека до этого русско-японская ничему не научила, кроме как успеть до начала первой мировой научиться окрашивать военные ткани в «защитный» цвет: в «японскую» русские военные, одетые в красивые белые полевые (!) гимнастёрки, вынуждены были самостоятельно их «перекрашивать» в цвет «хаки» - спасибо русской народной смекалке! - вымачивать обмундирование в поднятой со дна луж мути, в то время, как за пятилетие до этого англичане в англо-бурскую уже были обмундированы, как положено...

- год Октябрьской войны 1973 г. на Ближнем Востоке... Арабисты, командированные в те края, кто через год, кто попозже, вернулись в советских и арабских орденах и медалях доучиваться. Некоторые основательно утратить связь с арабским литературным языком и ударились в изобретение неологизмов: «كذلك» (араб.-«также») у них проходил в виде глагола «кезляке», а бедный «Энгельс» ( انجلس )– в виде глагола «инджаляса». В этой военной кампании арабисты, начиная с нашего курса, не участвовали за "младостью" лет и отсутствием "ускоренного" курса подготовки в отличие от предыдущих курсов.

- Пришёл в тот год на место Деда его преемник. Тут же по Институту пошли слухи, что новый начальник был главным военным советником (ГВС) в Египте; при нём состоялся по требованию египетского президента Садата «вывод» советских военных советников из Египта в июле 1972г., за что советники получили ордена и медали, впрочем, помнится, что некоторые кавалеры ордена Почёта были недовольны: «Лучше бы медаль, но военная, чем орден ткачих и доярок». А вот самому ГВСу за «исход» - земля слухами полнится - в высших эшелонах советской власти со всей принятой тогда партийной принципиальностью были предъявлены немалые претензии. В связи с чем новый начальник Института якобы питал особо горячую «любовь» к переводчикам – мол, не удалось переубедить Садата, потому что военные переводчики плохо переводили (в Египте). Однако читаем, например, мемуары Е. Примакова и понимаем, что в те годы для уже оформившихся к тому в времени в голове Садата тайных планах замирения с Израилем мистер Киссинджер по своей значимости запросто в одиночку перевешивал весь советский МИД вместе с советским посольством в Каире, ЦК КПСС, его Политбюро, Генеральным секретарём - и главным военным советником в Египте в придачу. Так оно было или не так, но что реально с незапамятных времён, как египетские пирамиды, так это то, что в ошибках «диспетчеров» слишком часто оказываются виноватыми «стрелочники», и переводчику не следует забывать, что его профессия слишком уязвима в этом отношении.

Лично я столкнулся едва ли не в прямом смысле слова с новым начальником института уже на четвёртом курсе. Это однажды я вынужден был в перерыв перед очередной «парой» успеть сбегать из учебного корпуса к себе в «Хилтон» на седьмой этаж за забытыми там учебными материалами, а затем, чтобы не опоздать на занятия, на всех парах мчаться обратно уже на седьмой этаж учебного корпуса… Пробкой из «шампанского» вылетел из дверей Хилтона но, едва оказавшись снаружи, тут же налетел на стоявшую в сторонке группку в составе самого генерал-полковника, сопровождающего его майора с блокнотиком наготове и ещё кого-то…Тут я «дал маху»: перекинуть стопку книг из-под одной мышки под другую, тоже не пустую, успел, а вот руку приложил к голове на мгновение раньше, чем успел притормозить и с бега перейти на строевой шаг… Козырять начальнику института в походном шаге всё равно, что нанести ему оскорбление. То, что я из переводчиков (читается по петлицам), это было ещё полбеды – при ответе «арабский язык», начальник института совсем разъярился и грозился мне лично выщипать усы… Майор по указке начальника скоренько что-то там начеркал в блокнотике, ну, а я согласно УставУ доложил начальнику курса о «сделанных замечаниях старшими начальниками». Без видимых последствий.

***

"Бытие определяет сознание"?

В первый же лагерный сбор после сдачи вступительных экзаменов, на показе военной техники и вооружения на одном из полигонов довелось некоторое расстояние прошагать параллельными колоннами с будущими первокурсниками подмосковного училища ВОКУ им. Верховного Совета (СССР? РСФСР?). Шли чуть ли не плечо в плечо, перебрасывались короткими разговорчиками и шуточками. Разницы между нами не было никакой — все только что от школьной парты...

Разница, как ни странно, проявилась уже через год с небольшим, когда в нашем кубрике (рядом с моей койкой) «поселили» несколько курсантов из ВОКУ, которые были прикомандированы к кафедре оперативно-тактической подготовки. Моя койка оказалась рядом с их койками и, естественно, дело не обошлось без невольных вечерних наблюдений...

Так, однажды вечером, когда все после «вечерней прогулки» и «поверки» собрались в кубрике, «вокувец», послушав, как наш «китаец» нараспев (до-ре-ми-фа и т.д.) отрабатывает фонетику ("Жы"! "Шу!"»Жы»! «Шу»!) и узнав, что это из китайского языка, с непонятной гордостью за себя и презрением к иностранным языкам заявил тому, что у себя в ВОКУ с удовольствием променял бы два часа «английского» на четыре часа строевой подготовки...

Ещё запомнилось, как их «старшой», сержант, откуда-то принёс анекдот про двух «литёх», куда-то шедших в военном городке, а впереди них на некотором расстоянии оказалась девушка... Один сказал другому: «Хорошо бы её...» и показал товарищу всем понятный соответствующий жест. Второй - первому: «Это же дочка комполка!» Первый: «Отставить!» и показал тот же жест, но в обратную сторону... Анекдот или сопровождавшие его жесты вызвал у «вокувцев» дикий приступ смеха на добрую четверть часа с падением навзничь на кровати на грани дрыгания ногами в воздухе...Запомнилось эта на первый взгляд ерунда, очевидно, оттого, что, глядя на них, нельзя было отделаться от чувства какой-то жалости к конкретным персонам...и сожаления о чём-то иного порядка, всеобщем, глубинном... Ведь всё-таки кузница военных кадров вплоть до «Арбатского военного округа», а тут такое откровенное...

Бывало, и мы наведывались к ним «в гости» - в бассейн сдавать плавание. На местном фоне наше «вторжение», очевидно, выглядело слишком нагло: шли не строем, а организованной толпой, по двое-трое, с кейсами в руках мило беседуя друг с другом, в то время как «местные» «перемещались по территории» только строем. Судя по количеству хлорки в воде и атмосфере бассейна, эта наша «наглая» в глазах «вокувцев» непринуждённость вроде не оставалась безнаказанной...

***

Распределение «второго» языка, или " а ты-то здесь причём?"

На втором курсе начальство по только ему одному ведомому разумению привычным, т.е., путём произвола, "распределило" по группам вторые языки. Снова перетасовались арабские группы – из трёх сделали четыре. Ребятам, изучавшим в школе или ПТУ немецкий, выпало счастье изучать английский, а мне, изучавшему в добротных спецшколах английский с первого класса устно, а с третьего - ещё и письменно, география в седьмом на английском, английская литература в девятом и десятом – французский! Явная нестыковка со здравым смыслом. Обращения с рапортами к начальству ничего не дали - в итоге общения с замполитом факультета я уяснил, что либо должен лежать на плацу, отчаянно грызть асфальт, чтобы понять, что такое Родина и её приказы, либо плакать от счастья и умиления, что через несколько лет свершится мечта всей моей жизни - смогу прочесть Мопассана в подлиннике.

Как-то года через полтора, уже после возвращения из Сирии, я зашёл в свободную аудиторию готовиться к экзаменам (две сессии в одну). Через некоторое время сюда вошла седая дама-англичанка с группой наших курсантов – «немцев», для дополнительных занятий по английскому языку. Занятия у них не клеилось в элементарном: глаголы не спрягались в третьем лице, вопросы не ставились, глагольные времена не образовывались… Ну, как не помогать товарищам в затруднении (шёпотом)? Седая дама заметила мои подсказки и спросила: «Что-то я Вас не припоминаю. Вы у кого в английской группе?». Отвечаю: «А Вы и не могли меня видеть - у меня второй язык французский». Надо было видеть выражение лица этой дамы …

Уже будучи офицером, видел подобия этой «кухни» изнутри: решение принимается кулуарно в узком кругу начальников повыше (кого особо волнует чьё-то мнение или судьба, если «звание – сила»); бумага передаётся «наверх» и утверждена "самим", и никто не понесёт ему вторично на переподписывание документ, поскольку услышит в свой адрес: "А раньше ты чем думал?" и т.п., и т.д. Так и пришлось остаться "недоангличанином" и "недофранцузом". Свои плюсы. Вернее, плюсики…

А вот гораздо позже выяснилось, что на курсе годом старшеодному курсанту удалось настоять на своём, и он, арабист, вместо английского или французского сдавал в том числе на «госах» любимый немецкий. Интересно, что ему помогло добиться такой «лафы» у изобретающего приказы от имени Родины факультетского начальства? Завидую.

***