Три года кормили нас в курсантской столовой. Кормили достаточно поганенько. Больше всего убивало меню на ужин: изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год картофельное пюре на воде, как правило, грубо тёртая морковь и раздербаненная тушка хека, одним своим видом слёзно просившая оставить её в покое и просто отправить по назначению - в «парашу» (эту или подобную рыбу откуда-то привозили вмороженной в ледяные глыбы в самых невероятных «батальных» позах). Время от времени приходилось, поковырявшись в этом кулинарном изыске, идти в «самоход»: перелезать возле «старой» санчасти через забор, обращённый на Танковый проезд (гастроном напротив!) и приобретать на ужин батон белого (13 коп.) или ещё вкуснее – «плетёнку» (22 коп.) и треугольный пакет молока (15 коп.), а затем ухитриться незаметно пронести в казарму. Какая вкуснятина – словами не передать! Всё это богатство приходилось употреблять подальше от ненужных глаз– чаще всего запершись в кабинке туалета. Это никак не отражалось негативно ни на самом аппетите, ни на вкусе поглощаемой «человеческой» пищи. Более того - после столь роскошного ужина ещё и не всякий завтрак в курсантской столовой лез в рот!

На гарнир чаще всего была «шрапнель» или «кирзуха»: перловка, пшёнка, ячневая, реже – рис. Вспоминая домашние, приготовленные руками матери каши, удивлялся тому, как можно аппетитные блюда превратить в нечто непривлекательное на вид, безвкусное и неприятное во рту. По праздникам полагался праздничный обед: на столах появлялись отваренные крутую яйца по штуке на брата (чуть само собой не выскочило из тогдашнего лексикона: «на рыло»), недорогое печенье и суррогат кофе (из ячменя или желудей). Молочные продукты отсутствовали напрочь, кроме ежедневной 20-граммовой шайбы из сливочного масла (госцена 3руб. 60 коп. за килограмм), которое очень часто вызывало сомнения насчёт своей натуральности из-за неестественно ослепительно белого цвета и вкуса вульгарного маргарина (госцена 2 руб.20 коп. за килограмм).

Впрочем, о сливочном масле отдельно. Как-то дежурный по институту (въедливый военный юрист-профессионал из тех, кто априори знает, где «собаки зарыты) «прищучил» прапорщика-заведующего продскладом, недодавшего 1,5 кг сливочного масла на суточный расход. Естественно, прапорщик, не моргнув, тут же обвинил моего коллегу по наряду курсанта Петра Литина в том, что, дескать, он, в процессе перенесения здоровенного куска масла из продсклада в хранилище продуктов суточного расхода (расстояние – метров 15 метров по коридору с официальным перелезанием в одном месте через раздаточное окно) попросту схрумкал эти полтора килограмма сливочного масла за один присест…

Иные «сюжеты для небольшого рассказа» на ту же тему:

- Как-то за обедом в стоящем на столе бачке с борщом выловили «разводягой» (половником) аппетитнейший презерватив…

- Или как-то приготовили для нас очередную «кашу» на гарнир такого качества, что желающих есть эту «субстанцию» больше напоминавшую нечто каучуково-резиновое на клею, чем съедобное, не нашлось ВООБЩЕ. Примчался замполит факультета. Мой тёзка Василий Саулеп продемонстрировал всем, в том числе и замполиту, чем нас «потчевали» в этот раз: взял две тарелки, одну пустую, другую с лепёшкой этой каши, подбрасывал «лепёшку», та совершала два-три кульбита в воздухе и с размаху шлёпалась в пустую тарелку – и хоть бы зёрнышко отделилось от этой «каши» (!). Ситуация, очевидно, не прописанная в «методичках» для политрабочих: а) никто, уважающий себя, такую «еду» не желал есть, и это вроде бы естественная, нормальная человеческая реакция на несъедобное; б) с другой стороны, существовали так называемые «правовые нормы» так называемой «военной администрации» (изучали ещё на первом курсе), которые групповой, тем более, массовый (курс в полном составе!) отказ от приёма пищи квалифицировали однозначно как бунт (!) - со всеми вытекающими отсюда репрессивными последствиями (большевики сделали собственные, или, как тогда модно было говорить, «отдельные» выводы из восстания на броненосце «Потёмкин», на котором всё началось с червивого мяса). Замполит факультета бегал по столовой, делал страшные глаза и требовал, чтобы мы ели, потому что это «приём пищи» и мы должны её, пищу, «принимать»… А ведь должно было быть жаль этого человека, которому должность вменяла в обязанности в любых ситуациях выступать апологетом и требовать выполнения неадекватных вещей наперекор элементарному здравому смыслу и очевидному...Нет, не позавидуешь…

Когда осуществилась мечта трёх лет: сняли с казарменного положения и котлового довольствия - проблемы с питанием уже были иного рода. Питались в буфетах и столовых. В институте и за его пределами. Вспоминается, что в «списке посещаемых» были столовые, именуемые как «Шпала» (травмвайное депо), «Рыгаловка»… Четверги в СССР были днями исключительно рыбного меню, поэтому мы обычно посещали «диетические столовые» (были и такие) – меню там было подороже, зато и по четвергам имелось мясное. Пресное? А зачем на столах выставлены горчица, перец, соль… Иной раз случались «стеснённые обстоятельства», и при визитах в гости в женское общежитие приготовленные женскими руками борщок или пирожки оказывались очень кстати («долг платежом красен» - в ответ при случае не жадились на шоколадки)… Бывали ситуации, когда приходилось упорно думать, где можно перекусить на остатки мелочи, количество которой в кармане уже не позволяло ей бренчать. В студенческой столовой МЭИ? Там на всё-про всё хватало 40-50 копеек. «Дёшево и сердито»? Офицеры из «бронетанковой» тоже не брезговали…Что греха таить - пришлось научиться лихо выдёргивать шнурком от ботинка из винных бутылок проткнутые внутрь их пробки, чтобы затем можно было сдать этот «хрусталь» в пункт стеклотары, по 20 коп., а то и дешевле – чтобы без очереди, - иной раз разбогатев на полтора-два-три рубля, а то и вовсе став обладателем «пятерика» - сумасшедших денег за неделю до выдачи жалованья.

«Нас сняли с казармы! Нас сняли с котла!». Это ещё не было сладкое слово «свобода». Но в собственных глазах выросли в статусе - пришло радостное ощущение себя не столь подневольными и бесправными, как прежде…

***