В первой половине семидесятых в моде были длинные волосы. «Силовика», как сегодня принято говорить, можно было легко опознать в уличной толпе по неподобающе короткой стрижке или причёске.

Совсем коротко стричься и в голову не могло прийти, как ни "мордовали" нас начальники - каждый на свой лад, имея личное субъективное представление о том, что подразумевается в Уставе под «стрижкой» и «аккуратной короткой причёской». За «скобку» на шее курсанту грозили санкции.

Повеселила языковая группа с курса на год старше: в разгар комсомольского или какого-там собрания в актовый зал вошли несколько курсантов, все как один постриженные "под ноль" (стрижка!), и только командир языковой группы - в силу высоты своей должности! - позволил себе привилегию - причёску советских детсадовцев и первоклашек - "под чубчик". Замполит факультета чуть не задымился от негодования. Несомненно, своевольные были "взяты на карандаш».

В отличие от длинных волос в одежде в те времена мода была на "мини", что не проходило мимо нашего института. Так, на первом курсе некоторые занятия по арабскому и русскому языку вели не намного нас старше преподавательницы, старавшиеся следовать веяниям современной моды, особенно при стройных ногах… «звяк!», «звяк!» - именно на этих занятиях у «изголодавшихся» курсантов письменные принадлежности неестественно часто «неловко» выпадали из рук под столы и куда-то там закатывались... Ну, а галифе нещадно ушивались, полы шинелей немилосердно обрезались на грани «фола»... Как-то идти в увольнение - а в моей шинели кто-то уже ушёл в увольнение накануне. Делать нечего - выбрал самую длинную из остававшихся на вешалке. По возвращении из увольнения, на станции метро "Бауманская" (мышеловка) был "побран" патрулём: какой-то старлей-стройбатовец вовсю спешил "выполнить план задержаний" к концу дня. Чужая шинель на мне оказалась на 2 см короче (т.е., выше от пола), чем указано в Уставе. В результате изъятие военного билета под расписку, визит через день в комендатуру на Новобасманной для шагистики и, главное, вызволения арестованного военного билета.

В комендатуре куда-то отвели с наших глаз подальше офицеров и прапорщиков. Рядовой состав поделили на десятки, приказали сержантам проводить занятия по шагистике. В нашей «десятке» сержант гонял «урюков», которые явно прикидывались «шлангами», а мы, двое курсантов-виияковцев (1-й и 3-й курсы), стояли и смотрели на этот спектакль. Шагистика продолжалась всего два часа вместо четырёх обещанных; однако мы продрогли («марток – наденешь трое порток!») и сами попросили сержанта, чтобы погонял нас малость «для сугреву». Следующим утром на построении состоялось, естественно, «наказание преступления»: мне был объявлен "месяц неувольнения". Не так было бы кисло, если бы о ту пору существовали хотя бы простейшие, без всяких цифровых удовольствий, мобильные телефоны. Из института можно было звонить по единственному телефону-автомату, если тот был исправен, но тогда перед ним выстраивалась немеряная очередь...Да! Неувольнение – это всё же возможность доделать недоделанное из учебных заданий, постираться и поработать иголкой с ниткой, почитать что-нибудь интересное, если удалось такое раздобыть, вечером посмотреть в клубе кинофильм, который, часто оказывалось, был явно снят из расчёта на тупого зрителя и уже демонстрировался в клубе даже не в пятый и не в шестой тоже раз… В общем, месяц мёртвой скуки!!

Скрасить «разлуку»? Какие «мобилы»? Категорически запрещалось держать в казарме «гражданку» - на этот счёт регулярно проводился «шмон» под матрацами кроватей и в каптёрке. Столь же категорически запрещалось вести личные дневниковые записи и «держать» на территории института личную фотоаппаратуру, радио- и аудиотехнику - что уж тогда сказать о мобильных телефонах сотовой связи, компьютерах и прочих гаджетах, доведись им к тому времени увидеть свет и войти в повседневный быт!

Через некоторое время, оказавшись по вызову в кабине те начальника курса, был ввергнут в недоумение его вопросом: «Скажи-ка, за что я тебя наказал?» Ну как за что? Начал было я там что-то мямлить про неуставную длину шинели... «Запомни: ты получил месяц неувольнения не за шинель, а за то, что попался патрулю. Заодно и другим наука». Это откровение «Шефа» окончательно всё расставило по своим местам в моей голове. Но месяц неувольнения – это слишком! По-моему, больше никому за все 5 лет такая честь не представилась.

***

«Борзость» и «Переводчиков беречь надо!»

Если не ходить в увольнения, а «сидеть» в институте, то единственное – после чтения, постирушек, портновских и прочих хозяйственных дел – развлечение – это просмотр вечером художественного фильма. Конечно, я просмотрел далеко не весь репертуар институтского клуба, но после просмотренного, когда читаю о великих достижениях советского кинематографа, невольно задаюсь вопросом, а кто и в какой стране снимал эти фильмы, пустые, бессодержательные, ни развлекательные, ни «пища для ума», которые потом не по одному и не по два раза демонстрировали нам в институтском клубе? Чтобы получить хорошее представление о достижениях отечественной кинематографии в области кинохалтуры, надо было посещать наш институтский клуб по субботним и воскресным вечерам. Из виденного запомнились к сегодняшнему дню разве что «Я, следователь» (с Кикабидзе), «Русское поле» (с Мордюковой), «Дерзость» и «Иван Васильевич меняет профессию».

Фильм «Дерзость» - о том, как бежавшие из-под расстрела на угнанном из концлагеря мотоцикле после окончания строительства бункера для фюрера военнопленные во главе с актёром Олялиным неожиданно хорошо устроились в оккупированном городке, более того, герой Олялина, из-за внешнего сходства с одноглазым немецким лётчиком-асом – любимцем Гитлера и будучи переодетым в его форму, параллельно безукоризненно владея немецким так, что у немцев вне подозрений, как жена Цезаря, был удостоен аудиенции фюрера в бункере где-то на Украине ( «Вольфшанц»? Винница?). Но попытка устранить Гитлера не удалась – бдительная охрана отобрала оружие на входе. Фильм «ещё тот», а поскольку его демонстрировали десятки раз, то был хорошо известен в курсантских кругах и получил второе, очень меткое название - «Борзость». Из фраз, почерпнутых из фильма: теперь входящий в помещение, где уже до него уже собрались коллеги, говорил: «Паяете? Чаёк пьёте? А водочку было бы лучше!». А если кого-то «заносило», и он начинал нести ахинею, ему, чтобы опомнился, говорили пароль из фильма: «Девушка! Вы такая красивая, а пиво у Вас несвежее».

При просмотре фильма «Иван Васильевич меняет профессию» (и как только ему удавалось попадать на институтский киноэкран?) зал дружно аплодировал «князю Милославскому» в искромётном исполнении Куравлёва после его слов: «ПЕРЕВОДЧИКОВ БЕРЕЧЬ НАДО!»

В Ленинской комнате находился телевизор. Время просмотра телепередач строго регламентировалось по времени и тематике – типа «Служу Советскому Союзу», некоторые новостные блоки, отдельные кинофильмы. «Вне графика» с дозволения замполита факультета можно было смотреть международные спортивные соревнования высокого уровня или патриотическое – например, «Семнадцать мгновений весны». Откровенно говоря, действительно интересных передач и фильмов на советском телевидении было раз-два и обчёлся. Дочь, найдя на чердаке дачного дома газеты за 70-80-е гг. и ознакомившись с содержанием, в том числе с программами ТВ, резюмировала: «Как скучно вы жили!!»

Зато в поздний вечер и ночь православной Пасхи ситуация была противоположной: на «голубом», обычно пресно-скучном заидеологизированном экране раскручиваются самые захватывающие, а то и вовсе феерические передачи, кинофильмы - специально «припасённые» руководством ТВ к этому дню и предназначенные для удержания прежде всего молодёжи дома – для этого и подстраивались под предпочтения. Концерты, музыкальные клипы, исключительно популярные тогда «на безрыбье» нечастые юмористические программы… Тех молодых людей, которые не «купились» на это и пошли-таки кто реально участвовать в церковной службе, кто из любопытства или фрондёрства поглазеть на действо со стороны, «отлавливали» у православных храмов задействованные райкомами ВЛКСМ комсомольцы-активисты при помощи присутствовавшей на мероприятии милиции, «устанавливали» ФИО, места работы или учёбы задержанных - для принятия «соответствующих» воспитательно-карательных мер, особенно против членов Комсомола…

***