Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Василий Михайлович СТЕФАНЦЕВ Восток - 77

Восток. Арабист.

Год поступления — 1972, год выпуска - июнь 1977.

Начальник курса: капитан-майор-подполковник Николай Кузьмич ДЕРЕВЯНКО.

Курсовой офицер: старший лейтенант-капитан-майор Вадим ВЕРБИЦКИЙ.

18+

ВИИЯ. Impression.

1972 - 1977

Claude MONET. «IMPRESSION.SUNRISE»

Июль

ПРОЛОГ. ПУТЬ В АБИТУРИЕНТЫ. ИЛИ В «КАНДИДАТЫ»?

«Да, теперь решено. Без возврата

я оставил родные края…» (С.Есенин)

1972 – это был первый год, когда в СССР при сдаче конкурсных вступительных экзаменов в вузы выводилась общая оценка, включавшая в себя не только сумму балов, полученных непосредственно за сдачу каждого экзамена, но также средний балл по аттестату за среднюю школу.

Да, уже были позади 10 лет "английской" спецшколы, сначала в Керчи (Крым), затем в Тбилиси (Грузия); было загадочное предложение специфической «разнарядки» из районного военкомата; через месяц в ответ на запрос пришло в солидном пакете письмо из ВИИЯ с условиями сдачи вступительных экзаменов… Откровенно говоря, в моих и семейных «стратегических» планах значился иной вуз. Тем не менее, по ознакомлении с условиями сдачи вступительных экзаменов в ВИИЯ пришли к выводу, что всё складывается как нельзя удачно: отчего ж не размяться-потренироваться в сдаче вступительных в ВИИЯ (куда мне, из провинции, по причине суперкрутого, по слухам, конкурса вряд ли светило попасть), потренироваться именно в июле , перед сдачей вступительных экзаменов в августе в технический вуз, к поступлению в который я готовился с восьмого класса, налегая вовсе не на английский, а на точные науки? На тот же судьбоносный август отец спланировал свой отпуск– для «присмотра» и оказания материально – моральной и учебной (математика) поддержки в период сдачи «настоящих» вступительных.

***

Ну, здравствуй, Москва!

Итак, Тбилиси, июль 1972г. Чемодан с кое-чем из одежды и учебной литературой. Документы. Ту-104. Курят все – потолок салона в сизом дыму и не продохнуть. До уха доносятся скабрезные анекдоты, которые за шторкой без умолку рассказывает кому-то из экипажа молодая стюардесса-грузинка…

…Домодедово. Автобус-экспресс...налево-направо - леса…поля… Экзотика: островерхие ёлки, белоствольные берёзы…

…А вот и показалась Москва! Точнее, одна из её окраин. Сбитые в тесную толпу серовато-белые панельные многоэтажки... Панельный щит с рекламой кинофильма "Мировой парень" про МАЗы, актёра Олялина и суровое международное ралли, в котором побеждает Минский автозавод ("Песняры": "Лишь только подснежник распустится в срок..." – это оттуда)...

Часть I. В МИРЕ ИЗ КРАСНОГО КИРПИЧА.

Июль 1972 - июль 1973

В АБИТУРИЕНТАХ И ДАЛЕЕ

«Держи три копейки на трамвай и вали отсюда поскорее!»

Как проехать до ул. Волочаевская? Найти на московской улице более-менее знающего город человека оказалось весьма непросто. И не скоро...

…При проходе через КПП на территорию ВИИЯ первые кто встретился - это была группка неряшливых «курсантов со стажем», которые сходу объяснили, какие языки "хорошие", а какие – «не дай Бог!», каков минимальный проходной балл и как тут вообще всё «мрак» и «хреново» - и предложили 3 копейки на трамвай, чтобы я «уматывал», пока ещё не поздно.

***

"Иногородним предоставляется казарма".

Строевой отдел. Сданы документы. Получена информация, как найти свою казарму в этих институтских закоулках.

Оказалось, что вступительные экзамены в институт сдавались-принимались в три потока: первый – в армии, те, кто уже служил в армии срочную; второй – выпускники московских школ; третий – выпускники немосковских школ…

Нас, иногородних, поделили на «роты». Моя - седьмая…

Кажется, что официально мы назывались не «абитуриенты», а как-то необычно «возвышенно» - «кандидаты» (или мы ходили в «кандидатах» после успешной сдачи экзаменов, но до приказа о зачислении, который был издан через добрый месяц с гаком: приблизительно 30-го августа?).

Место обитания - казарма. Питание – курсантская столовая. Но жили в комнатах – на втором этаже над «старой» библиотекой. В каждой комнате койки в два этажа с проходами между рядами минимальной ширины.

В потоке иногородних было исключительно нескучно! Ребята съехались из многих союзных республик (Россия, Украина, Белоруссия, Грузия, Узбекистан), автономных республик, краёв, областей, городов... Встречались весьма целеустремлённые «кандидаты» - те, кто испытывал лотерею Фортуны по второму, а то и по третьему разу. Что ж, до достижения 23-х лет двери были открыты… Вызывали уважение солидно выглядевшие владельцы каких-то неведомых ведомственных переводческих значков на лацканах демонстративно носимых ими интеллигентских пиджаков и вроде как с опытом практической работы в качестве переводчиков – не то, что большинство месяц назад состоявшихся выпускников школ, «желторотых", в мятых рубашках…

В кубрике «пацаны» наперебой и взахлёб рассказывали про «родные края», звучали истории и просто разговоры, разгорались дискуссии, шёл активный обмен мнениями, впечатлениями и, конечно же, «местными» анекдотами, заканчивавшимися громогласным дружным молодым ржанием, - и так часов до 2-х — 3-х ночи, а то и позже.

***

«Аллес ист ферботтен! Аллес ист ферботтен!»

Ещё было не время осознать, что с этого момента в моей жизни уже началась на долгие пять лет эпоха постоянных построений. На этих «сгонах абитуриентов в одну кучу» разные по комплекции, возрасту, должности, званию и эмблемам в петлицах начальники командным, не терпящим возражений голосом втолковывали и нашей, и иным ротам одно и то же – что теперь наша жизнь состоит из одних «нельзя» и «запрещается». Заодно каждому «нарушителю нарушений» были обещаны личные «галочки» за каждый проступок в некоем зловещем списке, который неведомое высокое грозное начальство обязательно учтёт при решении судьбы абитуриента, и не дай Бог...

Я «вляпался» чуть ли не на самом первом в своей жизни построении: стоя в первой шеренге строя, на виду у будущего своего начальника курса, в упор расстреливавшего нас всякими «нельзя» «категорически запрещается» и прочими «неможно», закурил от скуки и тоски, вспоминая лучшие времена, родные пенаты, любимую девушку и три копейки на трамвай… Вдруг показалось, что зычный голос капитана Н.К. Деревянко как-то не ко времени оборвался, и я, разбуженный резко установившейся тишиной, очнулся и посмотрел в его сторону…В ответ увидел буравящий и одновременно испепеляющий меня взгляд... Мельком оглядел себя - подумалось: может, ширинка не застёгнута или что ещё НЕ ТАК? «Не так» оказалось иное. Был выведен на три шага в сандалиях и весёлой по расцветке рубашке навыпуск перед строем: оказалось, в строю не курят, а курят – причём если начальник соизволит разрешить! - в специально отведённом для курения месте, под названием "курилка" (как это нелепо звучит рядом с пушкинским «жив, курилка!»). Для закрепления в памяти правил курения заставили собирать окурки –«бычки», в обилии разбросанные по земле на обширной площади. Впечатления: здравствуй, ж***, новый год!

Бывали, конечно, перескоки в одиночку и вдвоём-втроём через забор подышать полчасика-часик воздухом свободы московских улиц или ЦПКиО, побродить, поглазеть на необъятный город со столичным лоском – витрину государства, отведать пельменей или просто эскимо, выпить кружку-другую пива или кваса (жара!)… и чтобы назначенный старшим надзирателем сержант из поступивших из армии поставил тебе очередной «минус» в кондуит («Где это ты пропадал? А, ещё и пивом несёт! Ставим очередную «галочку» твоему разгильдяйству!» (реальное словечко было и в рифму, и покрепче).

Естественно, что при отсутствии планов на поступление мной руководило нечто сродни задору и «спортивному интересу», и эти новые порядки по ограничению естественных свобод воспринимались легко - как если бы я был «наблюдателем со стороны». На сии «временные неудобства» - именно как временные! - взирал по-философски: ну, что делать, раз в этом заведении принято творить столько откровенных несправедливостей и несуразностей, раз тут принято с серьёзным видом столь нелепо «хохмить» и «чудить»... Это даже забавно! И для меня лично очень скоро закончится…

***

«Арбайтен унд арбайтен!» - что такое «выделить бойцов на работы», или Сдаём экзамены!

Если я, как сказал выше, о ту пору ещё не осознавал, что в моей жизни началась эпоха построений, то наступление параллельной ей эпохи – эпохи трудовой жизни - было вполне наглядным и осязаемым. Лето в ВИИЯ, как и в любом учебном заведении, под стать «страде деревенской»: ремонт учебных аудиторий! Вряд ли абитуриентам-москвичам, наверняка жившим под родительским крылышком и только появлявшимся в красных стенах института к условленному часу в установленные дни, выпало сие удовольствие! Ну, что такое какие-то там желторотые «абитуриенты» в глазах «лиц, назначенных ответственными за ремонт»?! Вышележащее начальство за провал этих «абитуриентов» на вступительных экзаменах претензий этим «лицам» не предъявит, а вот перспектива оказаться с выдранной пятой точкой за отставание от графика ремонта…Посему куда более существенный и значимый, чем связь с какой-то там подготовкой к сдаче каких-то там экзаменов, смысл бесконечных внезапных построений «абитуры» означал реализацию очередных запросов на рабсилу: собрать в кучу ещё не задействованных на работы или в наряды абитуриентов и «выделить» из их числа затребованное количество «бойцов». Вот так, в перерывах между перетаскиванием мебели и сейфов с этажа на этаж и «поднеси – унеси», между "службой" в нарядах на кухню и «на тумбочку» мы как бы невзначай, как бы «про между делом», сдавали вступительные экзамены, результаты которых, если говорить серьёзно, определяли человеческие судьбы.

Попутно создалось впечатление, что подготовка абитуриентов к вступительным экзаменам - это был в глазах начальства как бы «необязательный для исполнения» пункт в распорядке дня, на которую нам после обеда выделялось время в количестве часов двух (или трёх?). Это мероприятие именовалось экзотически звучавшим словом «сампо» и имело место быть в помещении «старой» библиотеки. Однако на деле оказаться «незадействованным» в эти часы почему-то удавалось редко – очевидно, потому, что мест в «старой» библиотеке был дефицит, ну и начальство решало «проблему» по-своему… Довелось-таки испробовать «сампо» на себе – что сказать? Мозги отказывались работать «на приём», поскольку было по-южному жарко и душно плюс послеобеденная истома, помноженная на хронический недосып после ночных «бла-бла-бла» в казарме, либо после дежурств «на тумбочке» или на кухне. Глаза отчаянно слипались – наверное, поэтому самим собой состоялось маленькое, но полезное «открытие»: на "сампо" книг надо брать побольше— чем выше стопка, тем удобнее спать, положив на неё голову…

***

Собственно экзамены

Выдали «зачётные книжки абитуриента»

Первый экзамен – сочинение. Торжественные, как где-нибудь в масонской ложе, процедуры по обеспечению анонимности листов с будущими сочинениями. За содержание и орфографию с грамматикой не беспокоился, а вот запятые…Насыпал их с избытком, подозреваю. Значит, «хорошо».

Но об этом стало известно позже при странноватых обстоятельствах. В день сдачи второго экзамена, по английскому языку, утром, нас построили на плацу, огласили кучу фамилий, приказав их владельцам выйти из строя, потом вышедших построили в отдельную толпу и куда-то зачем-то увели. За «расчётом»? Или это нам выпало получить «расчёт»? Почему-то «начальники» в ответ на наши вопросы превращались в каменные статуи и упорно (садистски?) молчали, пока мы довольно долго простаивали на плацу. Затем вдруг объявили, что направляемся обратно в казарму...

Тех из нас, кто «выжил» после оглашения результатов написания сочинения, прежде всего на скорую руку проинструктировали, как «по-военному» заходить в аудиторию для сдачи экзамена и какими «военными» словами докладывать о себе и «целях своего прибытия». Забавно.

Полученный на экзамене «трояк», как и «неуд» - гарантированный «аллес капут». И телеграмма домой: «Вылетел. Встречайте поездом». Полковник Зотиков, этакий колобок со своеобразным чувством юмора, прославившийся неудачной ночной засадой на «самоходчиков» в качестве дежурного по институту у ворот на плацу, в зимнем фонтане, окружённом обледенелыми сугробами, из которого сам не сумел выбраться («засада» вошла в число лучших институтских баек), рекомендовал иное содержание телеграммы: «прощайте, ножки в розовых чулочках, - гибель Орла!»

Без внутренней установки на поступление сдача экзаменов лишена должного для этого пиетета и мандража; на их месте присутствовал некий внутренний азарт, спортивный интерес: а ну-ка, смогу – не смогу, получится – не получится… Что меня действительно интересовало в те дни – и интересовало куда больше экзаменов, и манило к себе, так это столица по ту сторону решётчатой ограды, куда оказалось «низзя»… К тому же только там, на воле, имелись телефонные автоматы, из которых можно было позвонить и услышать звонкий, всегда оптимистический голосок моей «землячки» и подружки по Тбилиси, хорошенькой армяночки Леночки, которая готовилась к грядущим в августе экзаменам и проживала у родственников или знакомых в Медведково – по московским понятиям тех времён, забытые Богом задворки столицы, глухомань, лишённая метро и потому недосягаемая. Как Магадан.

Из экзаменов понравились «английский язык» (неожиданные тесты проверки памяти, тесты на знание и умение оперировать грамматическими средствами, например, герундий, Nominative Absolute Constructions, артикли, согласование времён глаголов, оживлённая беседа на свободные темы… в заключение ободряющее напутствие экзаменаторов с «английской» кафедры не завалить последующие экзамены) и «история» (помнится, главный вопрос билета – Пугачёвщина; ну, на эту тему я к тому времени успел немало чего прочитать сверх школьной программы. А вот настоящая тяга к историческим дисциплинам пришла только с возрастом).

Что касается экзамена по русскому языку и литературе, то тоже ничего сложного, но только «хорошо» - если не ошибаюсь, из-за откровенной ерунды, которая должна была бы, наоборот, послужить «спасательным кругом», - похромал в деепричастиях страдательного вида. Может, ещё что. Запомнилось: в тбилисской школе учительница отучила меня от произношения крымского (сиречь, южно-русского) «х» вместо твёрдого «г», зато на экзамене в моей речи иногда давало о себе знать моё полуторагодичное интенсивное общение с тбилисскими одноклассниками и улицей: проскакивал лёгкий грузинский акцент и интонации. Они как-то не очень хорошо воспринимались экзаменаторшей, и чем больше она кривилась, тем более усиливался этот акцент помимо моей воли…

***

"Поступил зпт оставаться или забрать документы."

Постепенно в кубриках сначала освободились верхние койки – их снимали с нижних и выносили - «на склад». Затем стало пустеть больше и больше нижних... Комнаты «уплотняли» «уцелевшими» абитуриентами из других помещений поротно. По мере «выбытия» абитуриентов-кандидатов всё чаще приходилось «заступать в наряд», и одна мысль о том, что это обстоятельство негативно отражалось на деятельном участии «бойцов» в процессе ремонта аудиторий, вызывала прилив слёз к глазам и самые горькие сожаления. А если серьёзно, то за несколько дней успелось хорошо сдружиться с некоторыми «коллегами», потому расставаться с ними приходилось с непритворным чувством изрядной горечи...

Итог сдачи последнего экзамена (у моей, седьмой роты – «история»): «заселенных» комнат и коек осталось совсем немного – и если сказать, что в нашей роте «везунчиков» оказалось всего-навсего человек восемь, вряд ли это окажется прегрешением против истины. В соседней, шестой роте, народа «уцелело», кажется, и того меньше. Мне не известно, сколько иногородних абитуриентов числилось в ротах перед началом экзаменационной кампании, но не верилось, что всего каких-нибудь две недели назад вот эта самая комната, в которую свели «остатки» нас, была под потолок забита молодыми людьми, как банка добрых шпротов... Несколько позже, при подведении итогов кампании по сдаче-приёму вступительных экзаменов, кем-то из приёмной комиссии было официально озвучено, что конкурс составил 18 (или 20?) человек на место…

Это надо же – с 18 баллами плюс 4,5 по аттестату оказался в числе успешно сдавших вступительные! Нежданная, как прыщ на ровном месте, проблема: намеченные стратегические семейные планы оказались под угрозой краха, и посему требовалось крайне срочно известить родителей и посоветоваться – если сдавать в совсем близком августе в новый вуз, то времени для подачи документов оставалось впритык... В ответ на моё объяснение, для чего мне так срочно надо в этот день на почту, мой будущий начальник курса внимательно посмотрел на меня и сказал приблизительно следующее: «Это, конечно, ваши семейные дела. Но ты видел, как много ребят хотели поступить, причём и по второму разу, и как мало из вас поступило. Неужели ты так ничего не понял? Передай родителям».

Телеграмма-«молния» из пяти-шести слов родителям о поступлении и с вопросом о судьбе первоначального семейного плана ушла. Часа через четыре повторный поход на почту за ответом: "Поздравляем оставайся "...

Настроение было «разным»; фибры души звенели ещё совсем свежей радостью большой победы, как если бы после хорошей драки или соревнования на приличном уровне; в то же время не отпускала от себя мысль о том, что ввязываюсь в откровенную авантюру, неясные и несладкие последствия которой дадут о себе знать уже в ближайшем будущем: «Ну и вляпался же!».

Так страна, возможно, не досчиталась инженера-строителя… Но её Вооружённые Силы приобрели будущего военного переводчика-арабиста.

***

Мандатная комиссия.

Мандатная комиссия во главе с начальником института важно восседала в боковом небольшом зале всё той же «старой» библиотеки, знакомой по «сампо». Было жарко и душно, потому по возможности были растворены имевшиеся в этом помещении окна.

Мы стояли в виде строя-толпы здесь же, на улице, в садике у фонтана. Были заранее составлены фамильные списки очерёдности следования «шестёрок» или «восьмёрок». Задача будущих начальников курсов, усиленных надзирателями-старослужащими, заключалась в том, чтобы обеспечить чёткое соответствие последовательности шеренг и ФИО людей в них этим спискам и чтобы шеренги и сами «кандидаты» не перемешались в процессе весьма длительного ожидания и отлучений из них («только с разрешения!») по разным поводам и нуждам. Поэтому нас систематически дёргали перекличками.

Там, внутри библиотеки, «на комиссии», какой-то полковник представлял по очереди каждого из вновь зашедшей «партии», зачитывая по бумаге «выжимку» из паспортных данных и полученных на экзаменах баллах по предметам.

Получившие 19 баллов (без учёта среднего балла по школьному аттестату?) считались наиболее пригодными для изучения китайского языка; в моём присутствии «на мандатке» один такой «19-балльный» из нас встретил подобное предложение категорическим «нет», не подействовало на него и то, что, мол, таким может оказаться «приказ Родины» - и после посещения «мандатки» он и иные «отказники» тут же решительно направились в виде организованной толпы во главе с сопровождающим офицером в строевой отдел забрать документы... Для подачи документов абитуриентами в гражданские вузы всё же оставалась добрая неделя...

Ещё во время стояния в неровном строю-толпе и ожидании свей очереди на приглашение в зал заседания мандатной комиссии капитан с автомобильными петлицами, в своё время испортивший мне удовольствие покурить в строю, проведя короткий инструктаж о том, какими «военными» словами отвечать на вопросы членов комиссии, спросил меня, какие языки хотел бы изучать. Ответ: конечно, английский! ну а второй язык? Что я знал, кроме английского? Может, французский, на худой конец, немецкий (после рассказов родителей о жизни на оккупированной Украине не питал и не питаю до сих пор симпатий к немецкой нации). Предложение капитана (очевидно, предварительные расклады по конкретным абитуриентам и факультетам уже нарисовались, и он был в курсе их): подумай, что скажешь, если тебе предложат восточный язык…

Действительно, уже потом, на комиссии спросили мнение насчёт именно восточного языка – какой желал бы изучать? За три секунды вспомнил, чью восточную речь ловило радио в Крыму и в Грузии, – арабскую и персидскую, вспомнил сирийских военных моряков, как-то прибывших в родную Керчь для приёмки военных катеров, вспомнил про войну 1967г. на Ближнем Востоке, вспомнил, как много арабских стран, не один Египет, - интересной работы должно быть предостаточно – и озвучил свой выбор: «арабский» - встреченный одобрительным кивком головы вопрошавшего, который сделал какую-то пометку в своих бумагах.

Причём тут Египет? Да потому, что о ту пору в связи с изгнанием из Египта его президентом Садатом тысяч советских военных специалистов - и это надо же - именно летом 1972 года, перед самым началом сдачи вступительных экзаменов, - арабский язык в абитуриентско-курсантских кругах считался не просто бесперспективным, но убийственно-провальным на все 100%. Оттого оказавшиеся со мной на период летних лагерей в одной языковой группе видели в моём присутствии (ужель единственный, кто добровольно выбрал арабский?) дурное для себя предзнаменование… Наш набор арабистов был в разы меньше, чем в предыдущие годы, и обучение впервые за много лет было спланировано по «обычной», не «ускоренной» программе. «Арабов» за ненадобностью «сокращали»: некоторые изначально ряд арабистов из наборов предыдущих лет были переведены в категорию «перевёртышей»: им резко «отменили» арабский язык и перевели на западный факультет.

Одновременно к моменту нашего поступления ВИИЯ был понижен в ранге военных вузов; в результате этой «реформы» в наших зачётках вместо благородного «слушатель» уже значилось чёрным по белому «курсант», вместо белого «академического» значка («поплавка») теперь полагался «плебейский» синий; от «лейтенанта» до «старшего лейтенанта» служить, если не ошибаюсь, предстояло два года вместо прежнего одного. Определённые поводы для недовольства имелись, и в итоге некоторые ранимые личности в разговорах называли институт «МЯУ» – Московское языковое училище.

Ну, а чехарда и перетасовывание состава будущих языковых групп спорадически происходили на курсе на протяжении всего первого лагерного сбора и улеглись, по-моему, лишь через месяц-другой уже после пришедшегося на середину сентября начала учёбы в учебных аудиториях...

***

Первые метаморфозы

На излёте июля 1972 г. в наш "иногородний" коллектив влились "москвичи".

Всем нам выдали со склада новенькую военную форму, которая ещё на фабрике успевает слегка пропитаться чем-то сродни запаху будущего пота. «Кирзачи». Солдатские шинели. «Сидоры». Котелки, кружки, ложки. Одежду и обувь «проклеймили». К «сидорам» пришили самодельные деревянные «бирки» из подручного материала, ибо, как нам поведал одну из военных тайн патронирующий нас старослужащий, «солдат без бирки что женские причиндалы без дырки». «Гражданку» заставили запихнуть в выданные старые наволочки и отправить по почте домой…

Исколов все пальцы, подшив вкривь и вкось подворотнички и погоны, убыли на свой первый лагерный сбор овладевать азами военных премудростей, а кое-кто - научиться, с какого конца держать веник, и постичь разочарующую истину, что отныне чистка картошки уже не обязанность одной родной внуколюбивой бабушки...

А перед этим, в ответ на домогательства "Вы не стрижены!" уже объявленного официально начальника курса убыл в свой третий подряд за день поход в парикмахерскую (до сих пор существует рядом со станцией метро "Бауманская"), плюнул на всё и постригся наголо («Парикмахерша: «Ты что!!!»; Я: «В армию ухожу!»; «Отошли маме на память» - сердобольная мастер собрала состриженное в конверт). «Под ноль» - неслыханное дело в эпоху моды на длинноволосье под "Биттлз". Несмотря на тогдашнюю жару и солнцепёк, голова на московских улицах постоянно мёрзла, и её приходилось периодически растирать руками. Плюсы: стрижка вылилась в три увольнения подряд, а это - мороженое, пара кружек пива и короткие путешествия по близлежащим окрестностям. Минусы: приехав с юга, загорелый, после стрижки "под ноль" выглядел подобием негра в белой шапочке. Опять плюс: в троллейбусе контроль почему-то не потребовал предъявить билет. И опять минус, да какой обидный: симпатичная девушка на действительно необходимый вопрос (часы забыл в тумбочке) "не подскажете ли, сколько сейчас точное время?", несмотря на исключительную вежливость обращения, сочла необходимым без слов резко «рвануть» на противоположную сторону улицы...

Денежное «довольствие» первокурсников в звании «курсант» без всяких иных должностных обязанностей (например, секретчик) составляло 8 руб. 30 коп. в месяц.

***

«Первый лагерь». Пожарными не рождаются.

Мы уже успели «прослужить» добрых недели две в лагерях, как в наши ряды влилась немногочисленная группа «условников» - условно принятых после сдачи вступительных экзаменов.

Где-то недалеко от лагеря находилась то ли птицефабрика, то ли большое птицеводческое хозяйство – когда ветер дул с этой стороны, воздух был густо пропитан миазмами птичьего помёта. Как-то на занятиях по тактике довелось пересекать близлежащее распаханное поле и скакать среди довольно густо вываленных на его поверхности глыб слежавшихся птичьих экскрементов, грозящих напрочь сжечь корни всего живого.

Жили в палатках, спали на деревянных «нарах», и фраза «откинут полог» из известной песни «Кавалергарда век недолог» более чем понятна – каждый вечер застёгивали брезентовый полог верха палатки – от дождя, от росы, от комаров, а по утрам (уже проснувшись, но лёжа под одеялами), дождавшись сигнала трубы «Подъём», предваряемого характерным шипением патефонной иглы по «винилу», лишний раз дублируемого командиром языковой группы, с неудовольствием откидывали этот самый брезентовый полог, покрытый выпавшей росой, обувались и наполовину одевались - и бежали на «физо» - то на зарядку на стадионе, то «ускоренные передвижения» мимо задов Звёздного городка. Впрочем, сначала для облегчения организма путь вёл в просторный многоместный деревянный, весь в щелях, барак, снаружи похожий на коровник, под названием «ср*льник».

Бегали на «физо» с «голым торсом» в «кирзачах» («юфть» получили уже после лагерей), которые по мере продвижения в осень становились к утру всё более и более «задубелыми», или «окаменелыми», и вновь приходили в «человеческое» эластичное состояние уже от тепла разгорячённой ноги во время бега. Кто не научился грамотно наматывать портянки и правильно «сломать» новые сапоги выше пяток, страдали, порой жутко, от потёртостей ног.

Ну, а после «физо» - «водные процедуры». Вода после ночи освежающе-холоднющая, но так приятно омыться ею, да ещё попросить приятеля полить на спину…

Вокруг палаточного городка беспрестанно подметали листья и освежали бестравные пространства рыхлением граблями. По утрам воздух вокруг палаток пах тополиными почками - какой-то незнакомый, будоражащий, как лёгкое вино, аромат (на юге иные тополя, так не пахнут). Ещё одна экзотика для южанина – ёлки, причём не на картинке, а на каждом шагу - можно пощупать...

В период прохождения «курса молодого бойца», то есть, перехода от домашней жизни к жизни казарменной, аппетит в лагерях, да и в последующий период был просто зверский. Поэтому в первом лагерном сборе особо радовали выходные дни, когда в столовой пустовало достаточно мест и можно было получить остродефицитных калорий не только за себя, но ещё за пару «тех парней», утробы которых в это время сердобольные мамы набивали домашними гостинцами в кустах подальше от посторонних глаз. Однажды так «натрескался» в выходной в обед, что реально почувствовал себя воздушным шариком, наполненным водой – пришлось расстегнуть все ремни и полчаса сидеть без малейшего движения за обеденным столом, чтобы утроба реально не лопнула! Однако стоило после принятия присяги пойти в первое увольнение и отведать обычной домашней яичницы с сосиской, как «зверский» аппетит пропал раз и навсегда!

Тем не менее при росте 184 см перед поступлением с двумя кружками пива и пирожком в пузе весил 69,5 кг (весы в ЦПКиО); уже по прошествии довольно продолжительного времени от окончания периода «обжорства», в первый (зимой) отпуск, двинувшись навстречу своей школьной учительнице по русскому языку и литературе в узком полутёмном коридоре старинного тбилисского дома, напугал её не только «аномально» короткой причёской и отсутствием привычных усов, но и объёмом «стати» - 82 кг!

Редкая для Подмосковья засуха имела место там быть летом 1972 года - и это в краю бесчисленных рек, речушек, озёр и болот! Курс молодого бойца в лагерях на природе под пгт Свердловским перемежался с тушением очагов самовозгорания всяких гнилушек и валежника в близлежащих подмосковных лесах. Выходили в поля на тактику - и часто бывало, что из леса, в котором засел "противник", неожиданно начинал валить столб дыма. Или подымали по тревоге в самом лагере... Во всех случаях подлетали грузовые "газики" (не "уазики"!), мы секунд за пять грузились в кузов – кто полусидя, кто плашмя в кузов в пару слоёв, ноги в сапогах наружу – и на пожарище. Сбивали пламя ветками и сапёрными лопатками, засыпáли самовозгоревшиеся гнилушки и валежник землёй...

Учились всяким премудростям, большим и малым. От интенсивного курса по изучению общевоинских уставов и поддержания чистоты и порядка в «расположении» до того, что непосредственно понадобится в случае боевых действий…

За вырытый окоп в заброшенном поле на окраине леса под Звёздным городком автор этих строк получил «неуд»: когда рытьё (надо было уложиться во временной норматив!) прошло свой экватор, посередине окопа, уже на некоторой глубине, вдруг возник этакий хорошенький пенёк от когда-то срубленного деревца. Тупая лопатка этот пень не хотела «брать»... Да не одному мне тогда "повезло" таким макаром в землекопах.. Зато за рытьё окопа для пулемётчика с соблюдением всех стандартов внутри позиции отделения на окраине лагерного поля огрёб «благодарность»; где-то даже фотографии обретаются...

Обмундирование пропиталось потом и землёй и быстро выгорело. Выданная пилотка «ПШ» оказалась больше заявленного размера и при резких порывах ветра или движениях вертелась на стриженной «под ноль» голове, как флюгер.

Ходили в караул – без патронов, с «железяками». Запомнились два момента.

Первый – ночью на посту случайно бросил взгляд на луну – уж больно большой и оттого необычно тяжело нависшей показалась – в то же мгновение фоне лунного диска на расстоянии менее метра от моей головы промелькнула «кошачья голова». Сова. Поразила полная беззвучность, как в телевизоре с выключенным звуком, совиного полёта и отсутствие даже легчайшего дуновения от крыльев на расстоянии какой-нибудь вытянутой руки…

Второй момент - мохнатое рыжее комарьё из близлежащих прудов и речушки. Достали даже в самой «караулке», находившейся вроде как на бережку. В отдыхающую смену с головой накрылся шинелью, дыша через рукав. Проснулся для заступления на пост с укушенной настырным комаром, пролезшим-таки через рукав, нижней губой. Потешил народ: укушенная губа раздулась и стала выше верхней. К моей радости, за то время, что стоял на посту – губа «вернулась» в свои естественные габариты…

Уставы, уставы, уставы. Строевая, строевая, строевая. Физо, физо, физо..

По воскресеньям самодельные «А ну-ка, парни». «Качки» поднимали штангу и гири. Имеющие преставление о самбо демонстрировали друг на друге свои навыки. До боксёрских перчаток дело не доходило. Обычно мы получали первое место по перетягиванию каната. Однажды сам канат вообще лопнул (?!!!), поскольку его бóльшая часть оказалась в руках нашего курса, меньшая часть у соперников – победа вновь досталась нам…

Самое интересное – конечно же, огневая подготовка, особенно её венец – практические стрельбы. В весьма недавние на ту пору школьные годы мой путь из школы домой пролегал мимо небольшого тира во главе с хозяином - грузином Ромой, как тогда казалось, стариком лет тридцати, на углу чистого уютного парка (в Тбилиси неуютных парков не было) с тенистыми деревьями и с посыпанными «мукой» из красного кирпича дорожками. Там, в пневматическом тире, доводилось повышать не только меткость ради удовольствия, но и уровень собственного благосостояния в стрельбе «на спор» (обычная ставка – «эрти манети» - рус. «один рубль») с донельзя азартными грузинами. В общем, Рома знал, что не будет в накладе и охотно разрешал пострелять в кредит, а приобретённые навыки благотворно отразились на практических результатах уже в армии.

***

Дедовщина?

Сразу оговорюсь: дедовщины как таковой, в группе и на курсе не было, а чем дальше с курса на курс, - тем и того меньше.

Но на первом курсе разница в житейском и ином опыте и соответствующими поведенческими реакциями между возрастами (вчерашние 16-17-летние школьники и 19-21-летние, успевшие прослужить хотя бы 9 месяцев и более в армии) ощущалась вполне наглядно. Поэтому поначалу в обиходе были понятия «старослужащий» и «молодой».

Простейшая статистика, если ею заняться, показывала, что на первом курсе при всех лозунгах о равенстве военнослужащих в вопросах службы обличённые командной властью сержанты на не очень приятные работы чаще задействовали «молодых», чем «старослужащих», например: позавчера «припахали» «молодых» Иванова, Петрова, Сидорова и кого-то из старослужащих; вчера –уже иного, чем вчера, из «старослужащих» и опять Иванова, Петрова и Сидорова; сегодня - вновь нового старослужащего и всё тех же «молодых»… Факты были «на лицо». Мне такая несправедливость чем дальше, тем больше не понравилась, представлялась «вопиющей» - о чём не стеснялся высказываться прилюдно. Конечно, этот «бунт» был под стать моему возрасту: наивен. Интересно, что последовала реакция: после отбоя был «приглашён» как смутьян в «ленинскую комнату» для «разборки». Там заседала группа сержантов-старослужащих. Аргументы возражающей стороны («старослужащие»), что я, дескать, чего-то не понимаю и заблуждаюсь, меня не убедили, поскольку все «назначения» на работы и в наряды и «перекосы» на мой взгляд за последние недели–месяц-полтора мог перечислить по фамилиям и датам… А факты, как говорится, упрямая вещь… В общем, судили-рядили-дискутировали – в итоге «полюбовная» ничья - сошлись на «золотой» середине: мне - перестать вслух выступать с подобной критикой, оппоненты же мои претензии «учтут в службе». Вот на этом и всё.

Во второй раз слово «дедовщина» прозвучало при иных обстоятельствах. Дело в том, что у меня с помощью ножниц довольно неплохо получалось приведение курсантской стрижки в состояние, приемлемое для получения «добра» от начальника курса и дежурного по институту на убытие в увольнение. Так, однажды, накануне выходных, я с ножницами в руках «обработал» двух или трёх коллег по группе. Ну, а потом чёрт дёрнул сказать коллегам, что теперь их очередь привести мою стрижку «в Божеский вид». Вооружившись теми же ножницами, машинкой для ручной стрижки и электробритвой, они сообща подозрительно долго корпели над моей головой, пока жжение кожи в области от шеи до темени не стало уж совсем неприемлемым и я не сказал «хватит». «Парикмахеры» имели смущённый вид, а отражение моего затылка в зеркале произвело ужасающее впечатление. Пришлось «забить» на увольнение, при этом по мере возможного прятать «причёску» под головным убором и избегать попадаться на глаза посторонних. В понедельник с разрешения командира группы при первой же возможности «рванул» в институтскую парикмахерскую (была одно время такая). Парикмахер сначала долго изучала «стрижку» моей головы, прикидывая то одно, то другое, чтобы привести её в мало-мальски приемлемый вид, цокала языком и в конце спросила: «Это старослужащие так издевались над тобой?»

***

«Адрусу, тадрусу, тадрусина, ядрусу…»

Вернувшись из лагерей, переоделись, переобулись, затем каждый долго получал в библиотеке каждый свою кучу учебной литературы с таинственными символами и их расшифровкой в кириллице. Готовились к принятию воинской присяги (состоялась в двадцатых числах октября), которая, наконец-то, узаконивала наши права и обязанности. Одновременно с принятием присяги получен военный билет, есть право на хождение в увольнения. А для этого (ходить в увольнения) съездили толпой на станцию метро «Маяковская», чтобы сфотографироваться в фотоателье-автомате на Горького для пропусков, которые в последующем хранились на курсе в сейфе и выдавались вместо увольнительных записок перед убытием в увольнение (эти пропуска у многих начальников патрулей вызывали большое изумление). После лагерей, с минимумом шевелюры, кое-как выбритые, с «перекрашенными» фотовспышкой волосами и с не успевшими принять перед объективом фотоавтомата подобающее выражение лицами, потому так мало имеющими общего с оригиналами – достойное место нашим физиономиям было разве что на стенде «Их разыскивает милиция» где-нибудь возле опорного пункта охраны общественного правопорядка…Или на съёмках воровских «малин» в стиле фильмов 50-х гг.

Арабский язык начинали осваивать наощупь и по крохам. До Нового, 1973 года сплошным валом, как горбуша на нерест, шли "бананы" и "ту-пенсиз" – то есть, "неуды", от которых, к сожалению, зависела возможность сходить в увольнение в выходные – так курсовое начальство стимулировало успеваемость. "Трояк" был эквивалентен благосклонной улыбке Фортуны, "четвертак" почитался за подарок судьбы. Чтобы получить «пятак», надо было, очевидно, стать равным Аллаху. Внутреннее понимание языка отсутствовало, шёл процесс механической «зубрёжки». Трудно было запомнить за раз пять слов, прочесть без запинки какие-нибудь "иттисаляти - лляти", склонения глаголов... Ковалёв-Шарбатов... Читаем со всеми огласовками. По коже мороз оттого, что арабская письменность состоит из 28 букв, обозначающих только одни согласные и лишь иногда на письме – намёки на гласный звук. А как на слух отличить эмфотический согласный от неэмфотического?

Для упражнений в арабской каллиграфии - карандаши с особо заточенными и косо срезанными лезвием бритвы грифелями, авторучки с "открытым" пером со сточенными в классе о каменный подоконник под 45 градусов и перьями...

А вот после Нового, 1973 года, арабский язык "лёд тронулся". Закон перехода количества в качество? Очевидно. Вообще в каждом достаточно серьёзном деле есть нечто сугубо своё, тайное, неуловимое, абсолютно необъяснимое, но являющееся становым хребтом всему - "фишка". Уловил или, как мы тогда говорили на своём сленге, "просёк фишку" - значит, дело у тебя "пойдёт", плотник ли ты или физик-ядерщик.

***

Новый 1973 год

Новогодье (1973) встречали мужской компанией на квартире у коллеги недалеко от института; новогодняя ночь в Москве оказалось на удивление тёплой: гуляли по улицам в одних кителях, без шинелей. Первого января – с утра пораньше – уже в институте, в наряде: дежурное подразделение. Немного поспали, как тревога: загорелись какие-то тряпки-деревяшки в ничем не примечательных двухэтажных домиках-развалюхах постройки 19-го-начала 20 веков напротив института на Волочаевской. Там с осени были закрыты торговля пивом и "винный" (удивили продававшиеся там бутылки-«фугасы» вина «Солнцедар» с пробками, почему-то залитыми сургучом, словно это были бутылочки со школьными чернилами из «Канцелярских товаров»). Жителей этих трущоб выселили куда-то, сами постройки приготовили к сносу – не прошло и двух лет, как в 1974г. на их месте уже стояли первые панельные многоэтажки.

Ну, а "пожар" был ерундовый, больше дыма, чем огня, и мы его быстро потушили. И вернулись в казарму досыпать.

***

Вышли мы все из народа,

Но не вернёмся в него!»

Лаконично. Ёмко. Откровенно. Цинично. Саркастично. С широчайшим подтекстом: всего четыре строчки, а развернуть их можно в роман. Или в эпическое полотно, достойное кисти И. Глазунова…

И это после всего того, чем нас постоянно «затрахивало» начальство в институте: «Вы - бойцы идеологического фронта! Вы обязаны нести по всему миру великое всепобеждающее учение…». Вместо кропотливого изучения статей на арабском языке о том, что товарищ Л.И. Брежнев что-то там…, было бы намного разумнее и полезнее уделить больше учебного времени на то, чего реально требует практическая жизнь военного переводчика - например, технический перевод по отраслям, видам вооружённых сил и родам войск…Или речевая практика на элементарные житейские темы…

Наверное, одной из причин того, что в «перестройку» народ дружно отрынул от себя подальше современную ему КПСС, прежде всего её ленинский ЦК во главе с таким же ленинским Политбюро, была необходимость жить с «фигами в кармане», было утвердившееся в те времена в обществе «двуличие», «двоедушие», которое «достало» всех: все отлично понимали, что то, как нам рассказывают телевидение и радио, как пишут газеты, как говорят с высоких трибун партийные «боссы» - и как ОНО в жизни – две большие разницы, если по-одесски. И каждый знал, что и как «правильно» скажет сам или его приятель на собрании «для дяди» и что он будет откровенно говорить для проверенных «своих» на эту же тему после того же собрания в «курилке» или за «рюмкой чая».

И в то же время в части населения жила неколебимая вера в правильность коммунистической идеи: «Вот был бы жив Ленин (или Сталин), он навёл бы порядок!».

В пику высоким речам и высоким лозунгам в народе жила насмешка над происходящим в стране под руководством компартии. Народное творчество плодило бесчисленные «политические» анекдоты – пульс переживаемого времени. Огромную популярность имело как официальное («военные песни»), так и неофициальное («бытописание советской жизни») творчество фрондёра Владимира Высоцкого – актёра «Театра на Таганке».

В общем, насквозь идеологизированная советская действительность, в которой (по Конституции СССР от 1977г.) руководящая роль в советском обществе принадлежала КПСС, выработала свои неписаные «правила игры», и, если кто желал быть успешным и «честно» добиться чего-либо в жизни, был обязан им «соответствовать».

Замполит факультета, являвшийся в те времена для меня самым доступным для очей и понимания образцом и олицетворением присутствия КПСС в армии, вполне "соответствовал". На всё это можно было бы не обращать внимания, если бы при этом не совершалось немало не согласующихся со здравым смыслом вещей.

Помнится, к 50-летию СССР (декабрь 1972г.) под его прямым надзором был организован факультетский хор («Партия – наш рулевой» и про Дуню с кузнецами, которые что-то там приколачивают-приговаривают) с костюмированными плясками некоторых народов СССР. В хор "забрили" и меня. Женщина-аккомпаниатор на прослушивании не ошиблась, забраковав меня: полное отсутствие слуха, голос то первый, то второй (мне, отличнику по всем предметам, ещё в начальной школе учительница на пении говорила: «Пять» я тебе поставлю, только молчи!»). Замполит рявкнул в ответ: «Будет петь!». Пришлось участвовать статистом в изображении толпы на сцене. Абсурд - на репетициях и на концерте по-рыбьи беззвучно разевать рот, поскольку рядом стоящие певуны просили не петь вслух, чтобы не сбивать их с диезов и бемолей. Советский олимпийский лозунг "Главное - не результат, а участие" означал: партийно-политической работой должен быть «охвачен» каждый. Чтобы не выпал из поля распространения контроля, из коллектива («все как один») и чтобы "соответствовал".

Такой же бессмысленной спускаемой «сверху» формальностью была обязанность РЕГУЛЯРНО, еженедельно – иначе замполит задаст взбучку начальнику курса, а тот – ниже! – выпускать боевые листки. Автор этих строк, будучи одно время редактором БЛ, который «Из части не выносить!», ощутил всю прелесть тупого формализма этого никому не нужного (не на войне ведь, не на комсомольской стройке) «издания»: в тридцатый раз в карауле, в сороковой раз в наряде по кухне - ни подвига, ни ЧП, ничего из достойного пера и бумаги – хоть бы кто пальнул спросонья по кошке или в воздух на посту или в пулеулавливатель в «караулке» – так на кой нужен никем, кроме «контролирующих лиц», не читаемый «боевой листок»? Нет, «надо, Федя, надо!»

Зато народ живо толпился у время от времени выпускаемых стенгазет: вот где можно было – с оглядкой, конечно! – дать свободу творчеству, юмору, завуалированной иронии и сарказму – живому и актуальному! Бывало, начальство их срывало и авторскому коллективу «доставалось на орехи»…

А в «подполье», то есть, «на очке», почитывали у нас на курсе, например, вещи в те времена преданного идеологической анафеме «антисоветчика» Солженицына – естественно, на английском, без пришедшей в негодность обложки, истрёпанные, залапанные не одним десятком рук и заныкиваемые в самые потайные места; почитывали «покетбуки» от классики до примитивной смеси «сурового мэна с порнухой» – лишь бы английский язык был живым английским. Вышел скандальный «самиздатовский» литературный альманах (кажется, «Арбат») – то же был тайно читаем на курсе…»… Жизнь не могла не учить сравнивать, критически анализировать, делать выводы…

Мы были поколение «Битлз», «Роллинг стоунз», «Лед Зеппелинг», «Истории любви» и «Иисус Христос – суперстар» но это не умаляло нашей готовности отстаивать интересы Родины.

Когда уже учились на старших курсах, в году 1976 (или 1977?), состоялось награждение Президиумом Верховного Совета СССР товарища Л.И. Брежнева, Генерального секретаря ЦК КПСС, по совместительству первого лица СССР, орденом Победы. По этому поводу на самом видном месте на факультете был вывешен больших размеров срочно сооружённый плакат. Как-то группа курсантов, в т.ч. и автор этих строк, оказалась проходящей мимо плаката в одно время с замполитом факультета; он нас остановил, и мы услышали от него «благую весть» о том, что, вот, мол, в связи с выдающимися заслугами в Великой Отечественной войне и что весь советский народ «с чувством глубокой радости и удовлетворения»… на лицах коллег, как в зеркале, я увидел отраженье выражения собственного лица: «Мели, Емеля, - твоя неделя». Замполит также прочувствовал весь наш душевный «пиетет» в связи с данным событием в жизни страны и быстро свернул свой агитационно-воспитательный «спич». Орден, конечно, был вручён Л.И. Брежневу, плакат для курсантов и для «галочки» в плане работы с личным составом на факультете вывесили – к подобному все давно привыкли, - да вот нестыковка: в преподаваемом курсантам учебном предмете «История войн и военного искусства» в разделе «Великая отечественная война» генсека близко не было к чему-либо выдающемуся на уровне кавалеров ордена Победы Жукова, Рокоссовского, Конева, Василевского (дважды)... Да и иные источники и военные мемуары мы тоже читали. Так что…

Кто знает, возможно, существовали какие-то инструкции и методички для замполитовской братии, в которых предписывалось для достижения наилучших успехов в воспитании подчинённого «молодняка» «в духе преданности» соответствующим образом задавить в человеке личность с самых первых дней его прихода на военную службу. Действительно, едва я успел в составе лопоухой в прямом и переносном смыслах «школьной молодёжи» прибыть в лагерь после вступительных экзаменов, как замполиту факультета чем-то «не понравились» мои усы, тем самым я стал «бельмом в его глазу», и он при всякой встрече стал «доставать» требованием сбрить усы. Аргумент сражал наповал – мол, ты не кавказец, а это значит, что усы не являются твоей «национальной гордостью», а посему ты обязан их брить… На моё: «Устав ношение усов не запрещает» - ответ, без аргументов: «Усы сбрей!». Сбрей, и всё! Как там, в пьесах Островского: «Моему ндраву не перечь!» Всё бы ничего, но, очевидно, он параллельно подключил, то есть, заодно вполне серьёзно «достал» и начальника курса, раз тот тоже не единожды отзывал меня «в сторонку» и уговаривал: «Да сбрей ты усы – всем легче будет! Ну, а там время покажет!»… Осёл сдохнет или падишах помрёт? Сбрил-таки, лопух… После чего замполит при встрече со мной уже молчал и его рот растягивался в самодовольной улыбке: 1 : 0 (сломал-таки салажонка – тьфу-ты, лично одержана очередная воспитательная победа!)…К слову сказать, усы я вновь отпустил – уже на третьем курсе, будучи в Сирии – с тех пор ни разу их не сбривал, поскольку они для меня не баловство, а идентичность - как рисунок отпечатка собственного пальца. До сих пор до конца не пойму, причём тут «национальная гордость» как таковая…

Если уж и говорить о «воспитании», то с этой и с последующих «мелочей», то покрупнее, то помельче, мне в институте было привито стойкое, на уровне рефлекса по Павлову, предубеждение ко всему «классу» военных политработников. Потому-то после института, во времена моей последующей службы офицером, было странно и одновременно приятно констатировать для себя, что 90% тех заместителей командира по политической части и политработников, с которыми доводилось близко сталкиваться в реальной службе, оказались на удивление хорошо образованными, эрудированными и развитыми профессионалами и, главное, людьми, способными здраво мыслить, критически осмысливать происходящее и адекватно реагировать без склонности впадать в дурь и придурь – очевидно, по этим причинам со многими из них у меня были обоюдные добрые отношения.

***

О московских погодах

За 40 с лишним лет климат вообще, погода, в частности, значительно изменились в столице. Зимы стали куда теплее. А ведь в семидесятые годы для январей и февралей нормой были затяжные периоды морозов в 24°-26° градусов плюс-минус ещё два-три градусика; в январе обязательно выдавалось несколько дней, когда морозы днём достигали минус тридцати, а к вечеру и в ночь, понятно, и того ниже. Тогда в карауле, если пост был на свежем воздухе, менялись через час вместо двух, а на «вечерней прогулке» запрещалось петь. Когда же температура воздуха повышалась до минус 15° – минус 18°, говорили: «Смотри, как потеплело!»

В начале июня, под запах тополиных почек, с точностью швейцарских часов, в Москве обязательно проходил короткий период обильных ливней. Проезжие части улиц на несколько часов заливали бурные потоки дождевой воды, и тогда женский пол вынужден был снимать обувь и босиком переходить на противоположную сторону…

А современное лето с тех пор стало прохладнее: где эти обязательные июльские и августовские деньки в среднем +36°С в тени? Случаются, конечно, и ныне, но стали редкостью и исключением из правил, а не самой собой разумеющейся нормой, как в те времена.

Сегодня в жаркие московские летние дни молодёжь массово плещется в городских фонтанах, девушки разгуливают по городу и в общественном транспорте в весьма откровенных нарядах... А тогда, в семидесятые… Выйти куда-нибудь на центральные улицы, причём даже не девушке, а парню, и не в выставляющих прелести на показ нарядах, а в обычных приличных, даже скромных по нынешним временам шортах, и ещё при этом иметь на ногах какие-нибудь «вьетнамки»… Кличкой в спину «чудило» можно было бы не отделаться. Из толпы встречных прохожих слышалось бы в адрес носителя шорт: «какая наглость, какое бесстыдство!», «чего они себе позволяют! Не на пляже ведь!» и «куда смотрит милиция!»…А в милиции может быть «строго» - как у Высоцкого:

«Вывели болезлого, руки ему за спину

и с размаху бросили в «чёрный воронок»!»

- не спеша разбирались бы, кто такой, где работает или учится, состоит ли в Комсомоле – и «сигнализировали» бы по месту учёбы или работы для «принятия мер»…

…Купание в фонтане – даже не на Пушкинской или у Александровского сада, не в городе, а «всего лишь» внутри МГУ возле «гуманитарного корпуса» - в описываемые времена тоже было бы воспринято, как наглый вызов принятой в обществе морали и правилам поведения. Хорошо, если списывалось на безалаберность и незрелость возраста…

***

Сентябрь 1973 – июль 1974

Последний лагерный сбор

Летом 1974 г. «абитура» впервые сдавала вступительные экзамены в лагере. Перевод места сдачи вступительных экзаменов в летние лагеря института лишил абитуриентов возможности испытывать удовольствие от сопричастности к общественно полезному ремонту институтских аудиторий, бесплатному, как если бы «ленинский субботник» стал ежедневной нормой. И этот факт сам по себе должен был быть несомненным благом в столь ответственный, судьбоносный период. Если бы только ночами из близлежащего пгт Свердловский не доносился под гром музыки дискотеки радостный и призывный визг не слишком притязательных, зачастую и не очень трезвых местных девиц... С подачи дежурного по лагерному сбору приходилось ходить на отлавливание (на деле – спугивание) в близлежащих зарослях летящих на этот визг, как мотыльки на свет пламени, абитуриентов с мимолётными подружками и изображать с помощью не особо скрываемого бега на месте погоню за ними. Природе свойственно «брать своё» - с наступлением темноты не только лишь одни абитуриенты начинали испытывать внутреннее беспокойство и дискомфорт с первыми звуками дискотеки и особенно девчоночьим визгом, донесёнными ночным «бризом»...

Кафедра оперативно-тактической подготовки – ОТП – была постоянным объектом наших шуток и подтрунивания. Как и над всем «слишком военным». В чём и насколько мы были правы и неправы – показала последующая военная жизнь. Во-первых, сама эта наука воспринималась специфически. Во-вторых, на кафедре ОТП собрался очень «разношёрстный» состав; порой, удивляешься, как они были способны уживаться друг с другом и представлять собой коллектив? Одни преподаватели были строгими, но без внутренней злобы, и с ними военная наука почему-то постигалась быстрее и проще. Другие удивляли своей недалёкостью, прячущейся под полковничьей папахой; кое-кто из них, начитавшись боевых уставов и успешно нарешав кучу тактических задач на ровной бумаге карт, мог во всеуслышание заявить: «Эх, покомандовать сейчас бы полком!». Командовать полком? Пожалте! Там машина с солдатами перевернулась, есть жертвы, здесь в автопарке нет запчастей и не будет, и у «гражданских» не всё «достанешь» по бартеру – и дай Бог одну способную двигаться собрать из двух, стоящих на деревянных подпорках, а тут ещё проверка едет…При третьих преподавателях опасаешься открыть рот, чтобы «не нарваться», поскольку они хронически в «дурном расположении духа» и цепляются к каждому слову, например, у одного из них слово «вариант» (в словосочетании «вариант решения командира») вызывало неожиданно бурную реакцию – мол, «вариант» - это «такие женщины, которые ходят вечером возле метро «Бауманская», все такие размалёванные так, что БЛЕВАТЬ хочется». Четвёртые, который год обучая нас военным премудростям, считали, что имеют дело с «феологами» (филологами?) … И т.п…

В лагере в этот заезд преподавателем тактики в нашей группе был полковник Жаров. С его слов, родственник известного в своё время поэта. Начинал он военную службу артиллеристом на Курской дуге. Рассказывал, как ему, девятнадцатилетнему горячему мальчишке-командиру, которого частенько заносило, опытные мужики-подчинённые в возрасте мягко, по-отечески разъясняли многие истины жизни...На занятиях у него мы не стояли, а сидели на траве среди кустов подальше от ненужных глаз; но когда надо было – вставали и «работали на местности»; учебные вопросы по тактике не кричали "командным" голосом, а обсуждали по-человечески нормальным голосом - и удивительно: при такой – в глазах кафедры ОТП – непростительной «расслабухе» военная наука входила в ухо, но не вылетала из другого, а сама собой укладывалась в голове, легко, просто, логично - и прочно; успеваемость в группе оказалась небывало высокой. Вот вам и психология обучения: в этот раз тактику изучали не из "обязаловки" и окрики, а оттого, что её, как учебный предмет, как науку, ХОТЕЛОСЬ изучать с таким преподавателем, который умел её «донести». Другого такого реально эффективного преподавателя с кафедры ОТП мне встречать не довелось. А зачёт сдали с заслуженно высокими оценками.

И действительно - за "пятёрки" уехали из лагеря досрочно, как нам обещало высокое начальство. Уехали в институт. Но вместо обещанного довеска к отпуску пришлось крушить полы из древнего паркета и таскать батареи отопления из заднего ряда старых краснокирпичных зданий, в которых располагались некоторые службы и кафедры и которые теперь готовились к сносу: расчищалась площадка под строительство нового учебного корпуса...

***

Сентябрь 1974 – декабрь 1975

СВОИМ ЧЕРЕДОМ, или НЕ ЖИЗНЬ, А МАЛИНА!

Расширение ассортимента

В этом году что-то заладилось в советско-американских верхах – на прилавках магазинов внезапно появился на непродолжительное время и исчез доморощенный «Виски», конечно же, со вкусом «невискаря». «Недоразумение» исчезло с магазинных полок, но взамен появилась вполне «съедобная» «цветная» водка «Петровская». Начал было расползаться по столице и напиток из категории «если хочешь растолстеть» - «Пепси». В незамысловатых маленьких стеклянных бутылочках на треть литра. Но как-то глохло это дело. Вскоре пищевая промышленность СССР выдала «Наш ответ Керзону», то есть, ответ на «Пепси» - сначала янтарными «Саянами», попозже - пепсицветным «Байкалом», дошедшими до этих дней...

***

Нехилое предложение

Отгуляли летний отпуск. Начался третий курс. Опять стали богаче, чем год назад, причём на целый «пятерик»: 15 руб. 80 коп. против предыдущих 10 руб. 80 коп.

Жили над «старой библиотекой, в комнатах. В моде был диск Поля Маккартни и группы “Wings” “Band on the Run”.

Не успели как следует отучиться на первом семестре, как начальник курса вызвал к себе четырёх (в том числе и автора этих строк) курсантов и «командным голосом» вдруг огорошил: «Руководство факультета, посоветовавшись с кафедрой арабского языка, решило, что вы являетесь кандидатами на возможную командировку в Сирию...Возражения есть?»...

Галопом по европам - досрочно сдали зимнюю сессию, набрали учебников в командировку, долго вымарывая-вырезая из них всякое упоминание ВИИЯ... Переоделись на каких-то неведомых холодных складах в Люберцах (или Люблино) в дешёвенькие (не офицеры ведь!) пальто, одёжку и летние из неизвестного материала туфельки неизвестной фабрики «Североход» (качество обуви отдавало «зоной» - ведь это же не спроста: «СЕВЕРоход»!)..

Готовы были убыть уже в начале декабря...Убыли же в середине февраля следующего года. Два месяца "гоняли балду" на воле (за пределами института) кто как мог. Если в начале этой предотъездной "эпупеи" из четырёх был женат один, то к убытию холостым оставался один я ...

***

О печальном

Большие самолёты с красными звёздами и борт-переводчиками, случается, падают … Трудно поверить, что Бермудский треугольник – не более, чем фикция.

1975 год принёс нашему курсу первую потерю. В институт прибыл «цинк». Курсант Колибабчук ...Коля Колибабчук. Отличник. Молодая беременная жена…

Декабрь 1975 – июль 1976

ПУБЕРТАТНЫЙ ПЕРИОД

Новшества

Вошёл в строй новый учебный корпус. Установилась тишина после непрерывной ежедневной трескотни отбойных молотков: на улице клали асфальт, на следующий опять на этом месте взламывали и копали. Уровень асфальта на плацу пугающе догонял по высоте тротуары. Бордюрный камень бледнел от ужаса, глядя на происходящее, и собирался отказаться от слова «бордюрный» в своём наименовании.

Новые классы: на карачках отциклевали обломками стёкол паркет, достали лака, отлакировали полы, дождались, когда просохнут – и въехали. Безо всяких залакированных стволов берёзок, различного рода декоративных изысков и клеток с попугаями и прочими фантазиями, которыми с благоволения политотдела курсанты украсили холлы на этажах своих курсов в «старом», восьмиэтажном учебном корпусе и в которые вложили немало труда…

Была закрыта «старая» столовая со столами на 10 человек, в новом корпусе открыли новую, «аристократическую», со столами на четыре персоны и досель неведомыми сервировкой и сервисом.

Но нам уже не довелось вкусить эти прелести…

***

«...а вернёшься из страны далёкой...»

В ту зимнюю - январь - сессию сдавали две (одна в срок, другая - пропущенная из-за командировки в Сирию). Сдали. Только французский - это всё же не какая-нибудь политэкономия социализма - нам перенесли на весну попозже...

В этот год самым младшим из нас стукало уже англо-саксонское совершеннолетие: 21 год. Уже были мало похожи на самих себя двух-трёхлетней давности. Учёба учёбой, но «природа брала своё»: всё больше захлёстывали всякие амурные дела; на курсе периодически кто-то женился, уже были и курсанты-отцы семейств.

Изменились взгляды на жизнь, на людей; изменились реакции и поведение, ценности, вкусы, предпочтения…

Жизнь на старших курсах стала течь по начертанному в старой курсантской песне:

"А вернёшься из страны далёкой -

- командир уж больше не орёт.

Ещё раз о мировой моде

С середины семидесятых мир перешёл с "мини" на "макси". Бывали случаи, когда курсантов патрули задерживали уже за чересчур длинные шинели - на манер кавалерийских (любимого наряда киношного Феликса Эдмундовича).

***

Дворники

Снег на тротуаре Танкового проезда, прилегающего к Институту, имел обыкновение накапливаться в течение всей зимы, транформируясь в вульгарный лёд. Начальство дожидалось момента, когда толщина льда достигала уж совсем наглого и неприемлемого максимума, а весна ещё не наступила, и ставило нам задачу, заодно выкручивая нам руки: тротуары за вечер очистить до асфальта, и только после этого – домой.

Пробовали работать ломами – те отскакивали ото льда с проворностью каучуковых мячиков. Соль действовала слишком медленно, эффект мизерный, к тому же группа курсантов, скупающая крупную партию соли в Гастрономе напротив, вызывала панические настроения у бабушек, ещё помнивших июнь 1941 года: «Военные солью запасаются! Военные – они всё знают!».

Самое эффективное было – пустить шапку по кругу, собрать сумму, направить гонца-переговорщика на ближайшую стройку –«арендовать» грейдер. Грейдер управлялся с заданием максимум за полчаса, кое-где отдирая не только лёд, но и асфальт…

Однако, грейдер не пылесос, и для него прежде всего надо расчистить «поле деятельности». Расчищали. В памяти картина, как мы, освобождая от автотранспорта тротуар для грейдера, с шутками и прибаутками на руках переносим «Жигули» и «Запорожцев» на противоположную от института сторону Волочаевской через трамвайные пути, а пассажиры вынуждено останавливающихся трамваев с весёлым недоумением наблюдали эти «военные манёвры» и пытались догадаться, кому и ради чего потребовалось демонстрировать «удаль молодецкую»… Машины в этой куче на противоположной стороне расставляли так, чтобы уважаемые люди выехали из неё легко и быстро, а вот «неуважаемым» пришлось бы попотеть…

***

«Нетипичная фамилия»

Из забавных ситуаций. Как-то оказались вместе с мл. сержантом И.Евтеевым, турком, в наряде по этажу. Турки недавно вернулись из командировки на юг Грузии, где понабрались кое-чего из грузинского языка. И вот мы с ним живо обсуждали грузинскую нецензурную лексику — один из результатов упомянутой поездки наших «турок», ну, а я десятый класс закончил в Тбилиси и тоже успел там в кое-чем «просветиться».

Тут начальник курса возьми, да и поручи нам оформить новый журнал сдачи-приёма дежурств по этажу. В результате в образец уставной записи (первая страница, все страницы пронумерованы и прошиты суровой ниткой, приклеенной наклейкой с печатью) вместо традиционного «младшего сержанта Иванова» был вписан «курсант Могитханов» (фамилия, образованная от непечатного грузинского слова, которое непосвящённым не известно и русского уха не режет)... От души веселились с Евтеевым, смеялись над собственной выдумкой, и только когда уже вписали Могитханова в журнал («не вырубить топором»), поняли, что исправить сделанное далее нельзя – все листы прошиты-опечатаны - и обратной дороги нет... Теперь надо думать, как выкручиваться...

В конце концов "отмазка" была найдена...На удивлённый вопрос начальника курса насчёт Могитханова ему сказали, что, мол, в советской стране не все ивановы, петровы и сидоровы, но есть и другие, - вот, например, хотя бы на нашем курсе: Талахадзе, Алиуллин, Маркарян, Кушниренко... «Согласен! Но всё-таки какая-то НЕТИПИЧНАЯ фамилия: Могитханов», - сдался Шеф под напором наших идейно верных аргументов...

***

Е марта на больничной койке

8-е марта – и на тебе, какая-то вирусная хворь уложила в санчасть. Кроме меня, таких «счастливчиков» ещё двое: бывший старшина с «лоскутовского» (годом раньше нас) курса и незнакомый юрист. «Лоскутовец», с более, чем непривлекательной внешностью, бывший старшина курса – отличался шустрым поведением и при этом был известен на своём курсе наклонностями шпынять, гнобить подчинённых, а то и вовсе изгаляться над ними, и потому пользовался «дурной» славой и откровенной нелюбовью коллег. Но тут, в санчасти, он оказался на удивление уравновешен, спокоен, адекватен – не то, что «на людях». Санчасть на праздники была сонным царством, мы сами никому, кроме процедур, не были нужны. Делать было абсолютно нечего, мы много беседовали с коллегой о том-о сём, и он мне изрядно поведал о себе, особенно о ранних детских годах, когда при Сталине сидел с матерью в лагере, как их там гнобили; как, например, уже после выхода на свободу всякий раз, когда его хотели после прогулки в парке отвести домой он первое время кричал «нельзя из зоны! Из зоны нельзя!». И прочее. Надо сказать, моё отношение к нему, к моей вящей радости, существенно изменилось в лучшую сторону.

Беседы беседами, таблетки, градусники, что-то там в ягодицу – но скука же! Как вдруг в санчасти тайком собственной персоной объявляется Гера Добряков, тоже из «лоскутовцев», «по граждане» и не с пустыми руками. «Прохожу мимо, и вдруг вспоминаю, что ты лежишь в санчасти – а ведь праздник в стране!», - объяснил он однокурснику.

Ну, конечно, мы причастились, и не раз. И при этом и будущего юриста не забыли – а кто-то говорит, что «переводяги» и «юрла» - «вещь несовместная» …

А вот сданные на следующий день наши анализы были признаны «неудовлетворительными».

***

«Ленинский субботник»

Ленинские субботники сочетали в себе полезное для народа, «халявное» для государства (нечто, сделанное «за бесплатно», что те же материальные ценности, что просто наведение порядка и чистоты) с приятным для участников (совместный труд заканчивался таким же совместным импровизированным «банкетом» трудового коллектива, что объективно содействовало его слаживанию и сплочению).

За время учёбы в институте мне выпало участвовать в субботнике только единожды (в остальные разы был в нарядах и разик – в отъезде) – в апреле 1976г. Действо совершалось в неухоженном парке (имени 1-го мая?) в глубине территории «Ликёрки».

По пути проходили мимо церкви, от куполов которой остались только рёбра – любимый пункт наблюдения у ворон, а на дверях, ведущих в бывший храм, висели поеденные ржавчиной неброские таблички типа «Ремонт электробритв» и т.п.

С минимумом инструментов корчевали пни древними дедовскими способами, в основном за счёт «грубой физической силы» и благодаря «какой-то там матери». Земля была сырая, ещё напитанная талыми водами, покрытая прошлогодней травой и жухлыми листьями – и в этом мы все изрядно изгваздывались, особенно страдали сапоги, которые отмыть эффективнее всего было бы в стиральной машине. Мой коллега Пётр Литин «проникся пафосом» действа и под конец выдал идейно правильно выверенное двустишие:

«Кругом г*вно, и я в г*вне,

Но всё равно приятно мне!».

Всё под Луной когда-нибудь заканчивается – закончился и субботник, и мы, уставшие, но, что куда неприятнее, потные, грязные и дико голодные расходились. Проходившие мимо патрули понимающе нас не трогали, тоже проявляя идейную сознательность и солидарность с участниками субботников в такой день. Впереди светили выходные, и группа курсантов, в том числе и автор этих строк, собралась провести это время на даче нашего коллеги в ближнем Подмосковье. По пути заскочили в ближайший магазинчик и купили, естественно, по пакету молока и несколько хлебных «плетёнок», чтобы не помереть с голодухи (жрать хотелось неимоверно) в дороге, снедь сложили в два больших портфеля, бывших при нас.

Добрались до «Тушинской», там дождались нужного автобуса…

…Ехали на задней площадке. Конец апреля. Было жарковато в шинелях – позволили себе рассупониться в автобусе, сразу по виду превратившись в персонажей из фильма «Человек с ружьём» или «Ленин в октябре». Голод достал окончательно – портфели раскрыты, каждый одной рукой выхватил по пакету молока, а второй оторвал, сколько смог, свой кусок от «плетёнки», которую держал на весу за другой конец его товарищ.

Зубами вскрывались молочные пакеты, откушенные бумажные углы выплёвывались в чрево открытого портфеля. Расхристанные, со сдвинутыми на самый затылок головными уборами на потных головах, в изрядно заляпанных грязью сапогах, жадно откусывали хлеб от оторванного куска и энергично его жевали, запивая молоком из пакета, которое, когда задние колёса автобуса наезжали на ухабы, нет-нет, да выплёскивалось из пакетов наружу, и беловатые капли иной раз струйками наперегонки стекали сверху вниз по тёмно-серому сукну шинелей…

…А в трёх метрах от нас, в проходе автобуса, стоял суворовец – весь наутюженный, чистенький и аккуратненький, рослый, стройный, с румяными щёчками и нежной, словно у персика, кожей - словом, мечта бабушек: кровь с молоком и весь такой слащаво хорошенький и образцовый, словно сошедший с картины сороковых-пятидесятых годов или с рекламного плаката «суворовец – это высоко!»… Он пристально смотрел на нас, и в его немигающих глазах читался неподдельный ужас…

***

Немного о жидкостях

Портвейн московского розлива в нашей среде был популярнейшим напитком и успешно конкурировал с пивом – брал «градусом». Будучи лишённым намёка на благородный букет и вкус, но при этом искушая вполне демократическими ценами, в наших глазах он представлял собой оптимальный вариант, хотя и несколько дороже другого варианта - «Вермута розового» (тот же градус, литраж более чем - «огнетушитель»: 0,8л). Последний изготовлялся из непонятно какого купажированного винного материала и представлял собой откровенную гадость опасно-розового цвета с горьковатым привкусом, употреблять которую соглашался не всякий, да и «начинать» ею пирушку было как-то рисково с точки зрения провоцирования рвотного рефлекса. И тот, и другой «напитки» среди нас были известны как «чернила», или «грязь».

И вдруг в центральных гастрономах появился натуральный, аутентичный португальский портвейн в пёстрых бутылках с необычными вогнутыми конусом вовнутрь донышками. Несмотря на бешеную цену (дороже четырёх рублей!), продегустировали – и поняли, что разница между ним и отечественным портвейном – что дешёвым московским, что дорогим (от 2руб. 20 коп.) портвейном из Крыма – как разница между португальским и русским языками.

Знающие люди рассказывали, что на московский винный завод (МВЗ) вино везли из Крыма, Грузии, Молдавии по железной дороге в цистернах с сопровождающими, которые продуктом приторговывали, идя навстречу пожеланиям жителей станций, которые были хорошо в курсе того, кто что везёт. Естественно, для компенсации «усушки» в цистерну добавлялась вода и, возможно, ещё что-нибудь. Как-то провёл экспериментальную дегустацию. В ходе оной мой «сожитель» по квартире в Чертанове Пётр Литин вслепую по вкусу и «букету» угадал якобы грузинское «Саперави» московского розлива и не смог распознать «Саперави» с точно такой же этикеткой, привезённое мной из Тбилиси.

А вообще-то МВЗ специализировался на производстве купажированных вин; при этом весьма приятным качеством по тем временам отличались красное и белое «Арбатское», «Свадебное», напоминавшее по вкусу «шампанское» без газа.

Московское же «шампанское» было дороговато (дороже трёх с половиной рублей), кроме того, будучи приготовленным не по технологии шампанского, а по ускоренной промышленной поточной технологии, оно не только сильно отдавало дрожжами, но и отличалось чрезмерной «нешампанской» кислятиной во вкусе. Как-то вычитал из учебника для студентов пищевых вузов про секреты промышленного «шампанского». Оказывается, что исходный для приготовления «шампанского» материал – совершеннейшая гадость по своим вкусовым качествам. Но они потрясающе радикально улучшались, если в «бормотуху» добавлялось… растительное масло!!

У женщин постарше был популярен игристый аналог «шампанского» - «Салют» (белое шипучее) - всего 2 руб. 10 коп. за удовольствие (экономия от 1,5 руб. на бутылке)! Иное дело – «шампанское» крымское и грузинское в медалях, азербайджанское без оных, грузинские и армянские коньяки, грузинские (в т.ч. абхазские) и некоторые азербайджанские (например, «Букет Азербайджана») и среднеазиатские (туркменское «Ясман-Салык») вина, опять же портвейны – грузинские, крымские и туркменские – это было хорошего и отменного качества!

Но в советское время существовала так называемая «местная промышленность», многие виды продукции которой предназначались для местного потребления, и потому основная часть «хмеля» союзных республик нечасто выходила за их пределы. Если в тех краях существовали погреба с бочками для дегустации винной продукции, то в популярных молодёжных кафе Москвы задавать вопросы официантам наподобие «Какого завода у вас «шампанское» (или коньяк)?» считалось моветоном и глупым. Вообще столичный «общепит» прекрасно знал, на чём и как делать деньги, профессия «бармен» была весьма «сытной», и тем сытнее, чем «бойче» место...

Импортное пиво в банках было символом приобщения к престижным сферам «высокого полёта». Свои баночные сорта отсутствовали, бутылочное пиво были неплохи; в буфетах крупных кинотеатров можно было отведать под бутерброд с красной рыбкой или настоящей сыро-копчёной и такие малораспространённые «вкусные» сорта в маленьких, 0.33л, бутылочках, как «Двойное золотое», «Рижское», «Славянское» … Советское пиво производилось без консервантов, что в те годы не было оценено по достоинству, и подлежало реализации в считанные дни, иначе на дно начинали выпадать белые хлопья осадка. А импортное долгохранящееся, «с глицерином», в привлекательной таре, иной раз тяжело «ложилось» и на желудок, и на голову.

Ещё пара штрихов. Придя с улицы в промозглую сырую погоду, приятно было потягивать разогретый в «турке» вишнёвый пунш, радостно и горячо растекавшийся по жилам. А вот алычёвый пунш в отличие от вишнёвого был простоват на вкус.

Популярен в народе был «Рижский бальзам» к кофе (или для придания банальному спирту вкуса и цвета коньяка). А о существовании «Туркменского бальзама» мало кто подозревал...

***

Операция «Медведь»

В летнюю сессию – помимо прочего - предстояла сдача экзамена по политэкономии социализма. По группам. Предмет сам по себе – гибрид джунглей с дебрями: в сравнении с политэкономией капитализма, пониманию доступен с большим трудом и рассчитан на курсантов с хорошей памятью или отчаянных «зубрил». И вот курсанты-деревянковцы воленс-ноленс грызли гранит экономической науки (лишних знаний не бывает; мне в переводческой деятельности пригодились даже знания из школьного учебника по астрономии). Группа же угодивших на наш курс «лоскутовцев» - будущих «ускоренников-декабристов», чтобы «не заморачиваться фигнёй», решили действовать по системе «медведь»: каждый из участников заранее готовит лист с ответами на вопросы определённого билета, эти листки вкладываются в конверт подходящего размера, конверт приклеивается клейкой лентой к столешнице снизу. Экзаменуемый, оказавшийся за этим столом, работает диспетчером: незаметно для экзаменатора, внимание которого можно чем-либо отвлечь, обеспечивает себя и остальных листами с готовыми ответами по номерам билетов. Распределены роли, порядок вхождения в аудиторию, рассаживания по столам…

…По рассказам свидетелей происходившего, всё состоялось в лучших традициях фильмов из Голливуда о похитителях золотых слитков. Уже шёл экзамен, и уже были кто успешно сдал его. Но то ли принимавшей экзамен тётушке Хо стало душно и было распахнуто окно, то ли слишком резко была открыта дверь, то ли таковым оказалось качество советского «скотча» - секретный конверт отклеился и вылетел, будучи сдутым порывом сквозняка, громко шлёпнувшись на пол у всех на виду, а из него в свою очередь вылетело несколько «криминальных» листков и разлетелись по аудитории. Тётушка Хо удосужилась нагнуться и с любопытством поднять один листок, другой…

В общем, дело закончилось переносом экзамена на другое число, и мужикам пришлось-таки зубрить политэкономию социализма. Но скандал вышел немалый и был погашен не сразу.

***

Сентябрь 1976 – июнь 1977

О «юрле»

В результате реорганизации языковых групп мне посчастливилось успешно продвинуться по службе, а именно: быть назначенным командиром языковой группы и попутно вырасти сразу на две «лычки» до звания младшего сержанта. На размере жалованья не отразилось, но и забот оказалось не так уж много. Первый семестр учились в аудиториях. «Согласно уставА», сержанты-пятикурсники «ходили» начальниками в караул. Тут доводилось при приёме-сдаче караульного помещения быть свидетелем того, насколько уже к тому времени обострились отношения между «переводягами» и «юрлой» - при приёме-сдаче караульного помещения принимающая сторона откровенно издевалась над сдающей: пыльно-грязно, плохо вымыт пол, тут соринка, там пылинка, а там - чёрная точка на ножке стула… Уже потом, выпускники следующих за нами курсов рассказывали, что с «юрлой» приходилось и махаться чуть ли не «стенка на стенку». Откуда эта русская тяга на генетическом уровне к междусобной вражде до драки? с тех времён, когда было нормой, чтобы князь с холопы на родного брата ходил? Когда деревенские не могли поделить с городскими что-то эфемерное? А городские - с фабричными? Почему обязательно двор должен идти на двор? Улица на улицу? Район на район? «Конюшня» на «Мясо»? Чёрнопогонники на краснопогонников? Неужели прав Жванецкий: «В драке не выручат, в войне победят»?

Однако у юристов был момент просто чудесный: своя библиотека, а в ней спецфонд, в котором хранились такие небольшие брошюрки, озаглавленные «Следственная практика». Чтение этих материалов часто оказывалось куда более захватывающим, чем в случае многих детективов. Обладая определённым литературным даром и смекалкой Ю. Семёнова, на основе расследования реальных уголовных преступлений, представленных в этих скромных на вид сборничках, можно было бы создать не один роман на уровне произведений братьев Вайнеров, а по нынешним временам – «выпекать, как пирожки» сериал за сериалом. На манер Каневского…

Чем ещё, кроме сования любопытного носа в дела институтского продсклада и т.п., позабавили юристы, так это – передаю с чужих слов – шуткой с «Васей». «Вася» – это муляж в натуральную величину мужчины, убитого выстрелом из винтовки в голову с дистанции 40м. Подробности ранения передано со всем натурализмом: мозги, вываливающийся глаз, кровища… Его-то в таком виде курсанты-юристы в конце рабочего дня посадили на унитаз в туалете, закрыли дверцу и оставили до утра…

…Утром убиравшая в туалете техничка, после того, как заглянула в кабинку с «Васей», то ли была обнаружена лишившейся чувств, то ли чуть не развалила стены своим воплем…

***

Знакомство с «Бурденко»

Сдёрнули прямо с занятий. Начальство приказало переодеться в «гражданскую форму одежды», как бы позабыв, что по Уставу у курсанта её категорически не должно было быть, - и быстро дуть в Бурденко…

В госпитале оказались четверо ливанцев, у каждого один глаз получил повреждения осколками гранат РПГ. Исследовали ранения, брали анализы…

В конце концов лечащий врач развёл руками и сказал, что им бы сразу обратиться к нам - тогда, возможно, глаза можно было бы спасти…А они там, в Ливане, то туда, то сюда, то в Американский госпиталь…в общем, время утеряно… необратимые процессы в тканях…Да ещё и сами осколки не металл – не поддаются обнаружению…

Тем не менее, ливанцы не подавали виду. Принесли коробочку с глазными протезами, подобрали… Даже похвалили искусственные глаза – мол, в отличие от «западных», советские способны вращаться в глазнице синхронно с уцелевшим глазом…

Адаптация… выписка… прощания в «Шереметьево»… колёса в воздухе…

Один ливанский полковник воевал в Бейрутском порту, другие – в районах, названия которых мне ни о чём не говорили…В общем, наслушался новостей и рассказов «из горячих рук» про гражданскую войну в Бейруте, начало которой застал ещё во время своей командировки в Сирии и о которой в советской прессе сообщалось весьма скудно…

***

Зануда

Самая муть – обходить по приказу начальника курса разные кафедры с зачётками подчинённых и упрашивать начальников кафедр поставить в них оценки со своей росписью за преподавателей, почему-то забывших это сделать во время приёма экзаменов у курсантов на втором, третьем, четвёртом курсах и убывших с кафедр в ином направлении. Особенно пришлось «побегать» за начальником кафедры общественных наук всеми глубокоуважаемым полковником Хватковым. Я к нему и раз, и другой, и третий, и так, и этак со всеми объяснениями – ему же почему-то всё было недосуг, - в конце концов, он расписался-таки за отсутствующих «препов» в зачётках, но я в глазах «Хвата» превратился в персону, один вид которой ему мгновенно и надолго портил настроение…

***

Суета

…И вот сданы все экзамены. И за пятый курс. И "госы".

Начальник кафедры французского языка (сам Миньяр-Белоручев!!) отметил, что впервые в его практике "Восток" сдал экзамены по второму, французскому, языку лучше "Запада" (мы, арабы, сдавали вместе с португальцами) ...

«Деловых» предложений от пластмассовых галстуков на резинке в мой адрес не поступало. Может оттого, что я не был москвичом с

жилплощадью и не собирался жениться на москвичке опять же с жилплощадью, и оттого все прочие условности уже не были важны. А, может, и по иной причине. Главное - я остался, как того желал себе, в переводчиках.

Служба не обещала много больших звёзд – как писал автор «Тридцать лет на дипломатической службе», «ходить в переводчиках» лучше всего лет до тридцати, затем «менять профиль» для дальнейшей карьеры.

А вот «живая» работа «на земле» оказалась интересной и для прогресса в арабском языке, и для расширения кругозора, и для углубления знаний вообще в самых разных областях; получил уйму навыков и несколько попутных «квази-образований» и пробыл в этой ипостаси вплоть до дня, когда был поставлен перед выбором между полковничьим креслом и возможностью «уйти на дембель»…

Выбрал второе и уволился «на вольные хлеба» «в связи с организационно-штатными мероприятиями» в эпоху расцвета лучшего среди президентов всех времён мастера стучать на деревянных ложках и дирижировать немецким оркестром - верховного главнокомандующего, при котором армия по всем статьям оказалась опущеной ниже плинтуса, а международное военное сотрудничество было похерено в первейшую очередь. Но это будет уже другое время и иная тема для других повествований...

А пока…

…Ещё до «госов» ездили на примерку в «экспериментальное военное ателье» на Полежаевской шить форму.

Поближе ко дню выпуска шустрые мужики (с «Монетного двора»?) принесли к КПП ведро с «левыми» (без положенных индивидуальных номеров) академическими значками – теми, что благородного белого цвета, и реализовывали их всем желающим оптом и в розницу по «червонцу» за штуку. Мне не было жаль десяти рублей - возобладало равнодушие к «цацкам»…

Иное дело - первая офицерская получка! Комсомольские взносы с неё составили символические для России 3 рубля 62 копейки – на то время стоимость бутылки самой «народной» водки…

***

День выпуска

…А вот и день выпуска.

...Впервые официально в офицерской форме. Мы – «пехота», «общевойсковики» цвета «морской волны», а в красной петличке звёздочка в венке – «сижу в кустах и жду Героя». Кое-кто с «Запада» был в морской, чёрной, двубортной с кортиком чуть ли не у самого колена – слов нет: солидняк!..

Выход из строя, шлёп-шлёп строевым, правая рука к виску: «Такой-то …для получения диплома…прибыл!» ... В толпе стоял и смотрел на происходящее отец …

Волнительные моменты в жизни!

…Общее фото на память об этом дне, хотя в кадр попали не все...

Сразу же после торжеств на плацу отметили выпуск с однокурсниками, родными и близкими в офицерской столовой. Начальник факультета обещал для особо «уставших» доставку на дом при условии, что «уставший» сумеет выговорить свой адрес. В углу зала столовой ВИА из курсантов третьего курса юристов играл разное популярное того времени, но самым хитом для ушей (или под настроение?) присутствующих оказалась «Эль Бимбо» в подражанье оркестру Поля Мориа. Хотя это было вообще-то ни к чему – не в ресторане же сидим, но соло-гитаре не хватало карманов, чтобы складывать сыпавшиеся, как дождь, «трояки» и «пятёрки»… Возможно, в этой несколько элегической, но динамичной мелодии_ «Эль-Бимбо», что сродни вальсу Доги из «Милого ласкового зверя», удачно соединились все чувства, которыми был наполнен День выпуска: и радость, но острожная; и грусть но лёгкая; волнительное ожидание близкого по времени прыжка в новый, не совсем понятный мир… Сразу выявился недостаток офицерской формы одежды в сравнении с курсантской: чтобы открыть бутылки вина (кстати, неплохого), оказавшиеся почему-то запечатанными крышками а-ля пиво, приходилось идти к выставленному у входа в столовую солдату-патрульному, просить его снять ремень и по-курсантски, медной пряжкой и привычным «лёгким движением руки»...

…Все давно «морально подготовились» к этому дню торжественных прощаний, и всё же было не избавиться от грустного ощущения того, что мы, арабисты прежде всего, после пяти лет вместе вдруг вот так разом разлетимся в разные стороны и уже не будем иметь возможности каждый день общаться друг с другом, видеть привычные лица однокашников и уважаемых преподавателей...К тому же части из нас, абитуриентов -1972, предстоит пережить подобные минуты только через полгода…

Да, сегодня мы всё ещё здесь, по эту сторону институтской ограды, но добрая половина наших мыслей уже там, в долгожданном загадочном будущем, которое стало осязаемо как никогда прежде... В карманах новой, с иголочки, парадной формы дипломы и офицерские удостоверения, на плечах погоны с лейтенантскими звёздочками...

Прощай, Институт!

Что-то в жизни состоится, благодаря тебе, что-то – вопреки, тем не менее, заложив в нас фундаментальные основы профессии, ты одновременно закалил наши и тело, и дух, задубил кожу, привил иммунитет от жизненных передряг и научил немалому: прежде всего прагматизму, здоровому цинизму, стремлению в любых обстоятельствах ориентироваться на оптимизм, умению «крутиться» ради «выполнения поставленных задач», служебных ли или житейских, даже при отсутствии необходимых для этого сил и средств. Только вот для того, чтобы любить и уважать своё Отечество, вовсе ни к чему грызть асфальт на твоём плацу.

А с сегодняшнего дня мы с тобой, Институт, чужие.

Заявку на пропуск для входа подавать заблаговременно…

***

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Выпускной банкет в ресторане гостиницы «Белград» собрал нас, «арабов», уже знающих, в какие стороны нас разнесут пути-дороги, собрал он и наших близких, наших уважаемых преподавателей. Пожалуй, последняя возможность собраться в таком представительном составе - чтобы что? Чтобы надолго попрощаться друг с другом. Тосты, спичи. «А помнишь, а помнишь». Смех. Тёплая раскованная обстановка.

…Уже когда расходились, мы с Пашей Вакуленчиком в память о канувшей в Лету курсантской жизни, на которую пришлись далеко не худшие годы молодости, взяли бутылку именно «портвейна», зашли в гостиничный туалет, заперлись вдвоём в кабинке и распили портвейн «из горлà» под сигарету – как доводилось проделывать это «на очке» в былые времена в казарме. ..

…Звякнуло об пол донышко пустой посудины - всё, точка!

************************************

Часть II. СЛОВО О НАЧАЛЬНИКЕ КУРСА

Сколь обстоятельным ни было бы какое-либо повествование о годах курсантской жизни в институте, оно всегда будет незавершённым без рассказа о неотъемлемой части этой жизни - о начальнике курса.

Я не был вхож в круг лиц, приближённых к персоне нашего начальника курса, тем не менее не думаю, что моё впечатление о нём окажется слишком поверхностным и субъективным.

Итак, начальник курса Деревянко Николай Кузьмич. Прозвищ было несколько; самое употребительное – «Шеф».

Рос вместе с нами: «автомобильный» капитан на момент нашего поступления, затем майор – и – к нашему выпуску – уже подполковник. Сначала вроде «безлошадный», затем появилась модель «переходного периода» - пожарного цвета «запорожец». Венцом стал «жигуль», окрашенный (с чего бы?) в защитный цвет, гордо именуемый «оливковым» его владельцем. При нас Шеф закончил заочно Военно-политическую академию; естественно, определённый вклад в успех этого предприятия внесла группа курсантов, в том числе и скромное участие автора этих строк.

Шеф проявлял себя приверженным болельщиком ЦСКА, в страстности не уступая спартаковским болельщикам: если утром с первого мгновения встречи с Шефом гремели громы и метались молнии без объяснимых здравым смыслом причин, то, не читая спортивных новостей, не слушая радио и не просматривая телевизор, можно было догадаться, что любимый клуб начальника курса накануне «продул», возможно, даже позорно. И наоборот, если на курсе разносилась весть: «ЦСКА проиграл!», - все понимали, что в этот день лучше не попадаться Шефу на глаза.

Шеф был решительным и напористым. Как-то в период лагерях однажды не оказалось ключа от двери в деревянный павильон, где должны были состояться занятия по «общевоинским уставам». Двери не повезло - Шеф запросто вышиб её плечом– и занятия начались вовремя: по сигналу трубы из репродуктора. Пример, который стоит иметь в своём арсенале.

Может, оттого, что начальнику курса полагалось проводить занятия по строевой подготовке и общевоинским уставам; может, оттого, что здесь он руководствовался принципом не «делай, как я сказал», а «делай, как я», а, может, оттого, что таков был им самим созданный для себя «имидж», Шеф всегда имел самую образцовую стрижку под машинку, в которой волосы сходили «на нет» там, где затылок встречается с шеей, – иной раз казалось, что именно Н.К. Деревянко в молодости служил моделью для изображения образцово постриженных военнослужащих на многочисленных военно-разъяснительных плакатах на темы от проведения «утреннего осмотра» до несения караульной службы. Но всё же Н.К. Деревянко не родился Святым Августином, поэтому поддавался (хотя и крайне редко!) искушениям, о мотивах которых остаётся только гадать, и иной раз позволял себе явиться на утреннее построение с кокетливой запретной скобкой сзади на шее перед очами своих затраханных высотой требований к стрижке воспитанников – тогда вслед за идущим вдоль строя начальником курса из плотно сжатых курсантских губ неслось укоряюще-осуждающее «У-у-у!». Судя по безобидности реакций Шефа и прячущейся в уголках рта улыбке, чувство юмора ему было не чуждо.

По мере нашего продвижения в учёбе с курса на курс область распространения всяческих запретов, ограничений и угроз в речах Шефа всё более скукоживалась, тем не менее, можно утверждать, что все пять лет учёбы, когда больше, когда меньше, прошли под звуки его зычного ора. Тех, кто пришёл «от школьной парты» с минимальным житейским опытом, это поначалу болезненно шокировало. Но не прошло столь уж много времени, как мы заметили: Шеф орёт, а лицо и глаза его отнюдь не злые. Уже позже, через год после выпуска, я случайно встретил на улице Горького бывшего однокурсника, разговорились, и тот рассказал между прочим, что довелось посетить по делам Институт и заодно увидеться с Шефом, который после нашего выпуска «взял» новый первый курс. И якобы Шеф ему признался: «И чего я на вас столько орал все пять лет? В сравнении с ЭТИМИ вы были золото!»

Так уж и золото! На курсе всяко бывало: и ЧП, и отчисленные – но по вынесенному мной впечатлению, – хотя Шеф не был всесилен на факультете, он никого не обидел незаслуженно. Те, кто выпускался уже после нас на разных курсах, рассказывали, что он часто шёл навстречу курсантам – уж не от осознания ли, что в своё время ему доводилось «перегибать палку» в отношении «своих» курсантов?

Увы! Николая Кузьмича уже довольно давно нет с нами. Были на его могиле. Проведали по-русски. Но, наверное, со стороны это была странная для Новодевичьего картина – стоят у могилы люди и… смеются! А мы вспоминали любимые поговорки-присказки Шефа, всякие забавные ситуации с его участием, факты и фактики… Думаю, если бы он мог услышать, то не обиделся бы, а посмеялся вместе с нами…

Вечная память и земля пухом твоему праху, Николай Кузьмич!

***************************

Часть III. КУРСАНТ В СИРИИ ОБРАЗЦА 1975 г., или ВОЛЮШКА-ВОЛЯ!

НЕМОЙ ПЕРЕВОДЧИК

Значит, впереди Сирия.

ГУК. "Десятка".

Зимняя сессия за 3-й курс были досрочно сданы нашей группой из четырёх курсантов ещё в ноябре-начале декабря 1974г., но реальный вылет в Сирию состоялся в середине февраля следующего года.

Итак, в феврале убыли в Сирию.

Москва, «Чкаловский» (Ан-10; минус 26°C — в те годы это была обычная температура подмосковной зимы). Далее ночёвка под Будапештом (уже +1°C по Цельсию в час ночи, запах талых вод, непривычное тепло на улице). Четверо курсантов в компании трёх полковников , а генерал — за штурвалом). Помнится, долго тащились, часов семь от Будапешта до Сирии, авиабаза Тифор (Тифор – это Т-4 по-английски– какая-то насосная станция на нефтепроводе, не столь далеко (70 км) от Тадмура (Пальмиры);); полковник-шахматист, позёвывая и с ухмылкой, всех нас «уделывал», явно разрядник, если не мастер партий-блиц, за максимум пять минут. Почему за пять минут? Потому что именно столько думали мы, его противники за доской, до получения очередного «мата». Ну, а все «удобства» воплощались в единственном ведре литров на 15, стоявшем тут же, в углу маленькой пассажирской кабины, не тянувшей на звание салона в этом грузовом варианте самолёта…

Ну, вот и Сирия, жёлто-пустынная, жёлто-бежевая, с ложными позициями зенитной артиллерии по периметру авиабазы…+17° по Цельсию…

…Ещё спускаюсь по трапу, как тут кто-то из экипажа с вопросом: "Переводчик?". Мой гордый ответ: «Я-переводчик!». Тут же последовала просьба сказать сирийцам, чтобы поставили колодки под колёса — и я «сдулся» в собственных глазах: на меня, во-первых, не представляющего себе «колодки» ни по-русски, ни по-арабски, во-вторых, изрекающего «нечто» в духе учебника сирийского литературного языка третьего курса местный сержант смотрел, как на ожившую античную скульптуру из близлежащей Пальмиры; мне же речи носителей сирийского диалекта вокруг были не намного понятнее языка инопланетян... Выручил сирийский лейтенант — оказался способным расшифровывать мои убогие фразы, жесты и мимику лица... Есть в среде переводчиков-виияковцев уничижительное понятие профессиональной непригодности: "немой" переводчик...

***

Через пару дней вертолётом на постоянное место работы. Под Дамаск. Баббила. 3 км от столицы. Тогда там были поля и оливковые сады. Сегодня, судя по картам "Google", это зона сплошной городской застройки. А тогда летели на вертолёте в поддамасковную Акрабу и по пути довелось с прискорбием наблюдать, как какая-то легковушка на удалении пары километров по непонятной причине скатилась с горной дороги по склону вниз и загорелась...

***

ДАМАСК

Сирийская столица удивила многим. Например:

*Разливающийся по узким улочкам неповторимый аромат кофе и именно восточных пряностей, который мне иногда встречался и в Иордании, а больше — нигде...

*Цветастые, яркие, весёлые расцветки одежд прохожих на улицах; мода - вчера в Париже, сегодня в Дамаске. На их фоне туристки из СССР в скромных советских летних сарафанах выглядели странно по стилю и как бы не совсем одетыми …

*Сапоги-ботфорты из замши на девчонках из района Баб-Тумы. Оказалось, сексапильно! И даже весьма!

*Произвела впечатление арабская, семитская женская красота. Может, не столь фигуры, сколько лица, глаза… Перефразировав Есенина, сказать бы: «Сабах ты моя, Сабах!». До сих пор в Москве мне этой красоты не хватает…

*После просмотра впервые «фильма ужасов» и выхода из помещения кинотеатра на улицу оказалось, что уже наступила темнота, и довелось ловить себя на том, что во всяком встречавшемся на пути домой тёмном закоулке или углу невольно мерещились только что увиденные на экране страхи и опасности…

*Водка "Столичная" и армянский коньяк в армянских лавочках - и то, и другое в одну цену: 19 лир.

*Арака. Надо заставить себя всего лишь один раз проглотить эту жидкость с аптечным анисовым ароматом. В последующем будет вливаться внутрь с лёгкостью водки. Кстати, сирийцы в ресторанчиках пьют араку, разбавляя её водой, отчего "коктейль" принимает вид молока- поначалу по незнанию удивлялся, проходя мимо: пьют молоко - и такие весёлые?! Вообще-то сирийцы казались лёгкими на веселье. Вот едет трактор с прицепом; в прицепе крестьяне, хлопают в ладоши, что-то хором поют, смотрят по сторонам, на лицах неподдельная радость...А ведь крепче переслаженного чая не пили! Сколько и чего надо "принять" нашему соотечественнику, чтобы достичь веселья той же степени?

*Ырку-сус: настойка лакричного корня, жидкость цвета крепко заваренного чая. На рынке Аль-Хамедия её продавали бродячие торговцы с металлическими с чеканкой сосудами за спиной и шлангами у живота, стаканами, воткнутыми в специальный пояс, выбивая какой-то восточный ритм металлическими блюдцами в руке. "Кхамсат франгат" (25 пиастров-кыршей) - и при тебе будет ополоснут стакан водой из одного заспинного сосуда, а из другого в этот стакан будет налит "ырку-сус"...Санитария, конечно, отдыхает, но коли не пробовал - не надо "дурить" читателей надписью «Продавец чая» под снимком этого торговца, как это сделал в своей книге о путешествии по Сирии один широко известный журналист-ориенталист, совершивший вояж по странам Ближнего Востока в те ещё, лучшие времена этого региона.

Сам напиток также требует от впервые к нему приобщающегося совершения над собой немалого усилия (или насилия?), чтобы сделать хотя бы один глоток специфического, сильно пахнущего аптекой, мылкого сладковатого напитка. Но после первого выпитого в мучениях стакана все остальные "идут" на удивление легко. А скоро вообще осознаёшь, что лучшего напитка в летнюю жару в местном климате просто не существует, и что не даром в Ираке продавцы "ырку-суса" удостоены ни много-ни мало настоящего памятника.

*"Сук Аль-Хамедийя" – крупнейший рынок Дамаска в то время. Кварталы, кварталы… Внутри - знаменитая, построенная на фундаменте античного храма мечеть Омеядов с мощами Иоанна-Предтечи, в которую по пятницам приезжал молиться Аль-Асад - отец. Один из группы управления нашего коллектива перед отъездом ходил по рынку и записывал на кассету "голоса Сук Аль-Хамедийия": например, рядом грубым низким голосом продавец орёт: "Жрабат! Жрабат! блира у нус! блира у нус!"; чуть поодаль звенит тенорок: "Кумсан софия димукратыя! Кумсан софия димукратыя!" и т.п. В продовольственной части рынка - хошь, бери в свежем виде, хошь - вареное-пареное-жареное.

*Мусульманский пост в Рамадан - одни, постящиеся, закупают продукты на вечер и ночь, другие (алавиты?) тут же на месте дегустируют, едят, пьют. Знакомые арабы, кто суннит, кто алавит, ведут между собой споры, кто из них правильный мусульманин. Перед самим часом позволения приёма пищи Дамаск вымирает и замирает, разве что только редкая запаздывающая автомашина пронесётся по улице. "Ба-бах!" - и тут начинается действо...

*Шиитская мечеть Сит-Зейнаб. Довелось посетить и осмотреть внутри несколько мечетей, в том числе и эту. Надо сказать, в мечетях (новых) светло, может, за счёт не только широких окон, но и достаточного количества люстр с стеклянными висюльками, в которых дополнительно преломляется и играет свет. Внутри мечети Сит-Зейнаб посередине молельного зала стоит большое, сундукообразное надгробие, из древесины ливанского кедра, с затейливой богатой резьбой; в просторном «зале» имелся угол, специально выделенный для женщин. А во дворе - чьи-то старинные могилы. Чьи? Узнать не удалось. Ехавшие в Хадж в Саудовскую Аравию паломники со стороны Турции делали остановку в Сит-Зейнаб.

*Сосуществование множества религий в одном месте. Идиллия? В городе и в стране немало христиан, христианских церквей и монастырей разного толка. На улице можно встретить и католических монашек в соответствующих одеяниях. Посетили Маалюлю, где якобы говорят на арамейском: церковь Святой Фёклы есть, а вот арамейский язык вроде не звучал в устах местных жителей. Впечатлил православный монастырь Сит-Ная: солидный, красивый, имелись подарки (иконы) и от Московского патриархата.

*Уличный «автопарк» и связанное с ним. Одним из факторов произведённого на меня изумления – уличный «ассортимент» на 1975 г. легковых машин, выпущенных в том числе уже не существовавшими на тот день компаниями: а/м «Симка» - внешне родные сёстры Волги-21, «Десото» - братья ЗиМов, «Пежо-403» - вроде как с одного конвейера с «Москвичами-412», какая-то модель Опеля поразительно напоминала Волгу-24. Были и натуральные наши: пара Волг-21 и Москвич-407. Масса малолитражек «жуков - фольксвагенов» - все такие обтекаемые с плавно закруглёнными обводами – «старые» модели. А вот последние на то время модели «жуков» несли в себе дань наступающей моде: стыки листов кузова уже делались не плавно скруглёнными, зализанными, а под углом 90°. На глаза пропался единичный, разрекламированный, как модель, опережающая своё время, такой же, как и «жуки», весь «прямоугольный» на стыках горизонтальных и вертикальных листов, вроде «рено»: этот «прорыв в будущее» в 1975г. внешне предвосхищал нашу будущую «восьмёрку».

Арабы не стеснялись перевозить детишек в багажниках авто (те во время езды терпеливо поддержали над головой крышку багажника).

Ездить приходилось предостаточно, и потому каждый день доводилось видеть не просто ДТП, а катастрофы и наезды со смертельным исходом; видеть, порой, ситуации, ставившие в тупик: как водителям, удалось такое сотворить на ровном месте?...

На улицах разъезжало немало армейских автомобилей советского производства, у многих из них заправочные горловины были без штатных крышек, просто заткнуты самодельными затычками из свёрнутых в трубку тряпок. Иной раз при езде эти затычки терялись, и при резких ускорениях или торможении бензин выплёскивался на капоты стоящих рядом легковых автомобилей.

Развязки-эстакады внутри города –в тот год только-только приступали к их возведению.

В городе было много круглых площадей, в которые сходилось минимум четыре дороги, когда пошире, когда поуже. И разъезжались с помощью жестов рук: "пропусти" и "проезжай". Водитель-сириец нашего "газика" говорил мне "мидд йидэк!" («вытяни (в окно) руку!») – рука с собранными щепоткой пальцами, высунутая наружу из окна двери авто, означала просьбу водителю соседней автомашины: «Пропусти меня!». А если без пальцев щепоткой махнуть ладонью вперёд, то значило: «Проезжай!». Водитель машет, я машу, нам машут - и так понемногу, как и все, преодолевали забитое автотранспортом неширокое пространство. Немногочисленные светофоры наличествовали в городе, но действующих было ещё меньше; один такой, например, стоял в районе Мидан, на железнодорожном переезде: красный свет надолго перекрывал движение, в то время как почти игрушечный паровозик с одним вагоном, деревянным и резным в стиле «вестерн», полз со скоростью 5 км в час и при этом непрерывно отчаянно гудел, рискуя весь свой пар выпустить в гудок...

Ещё мне рассказали, что якобы приглашали регулировщиков из Швеции, но те в конце концов бесславно уехали обратно.

*В Дамаске были и памятники, и скульптурные группы. Естественно, наиболее важное из них, служащее ориентиром, получило второе, русское, более воспринимаемое нашими соотечественниками, название. Так, например, памятник обороне Порт-Саида (Египет,1956г.) в виде мужской фигуры с пылающим факелом в поднятой руке был известен в русскоязычных кругах как "Поджигатель". А композиция посреди площади близ фильмотеки в гараже консульства из трёх устремлённых вертикально вверх каменных как бы сосисок разной длины, из которых вроде бы сочилась вода, получила название - угадали! - "Три мужских половых...", но только гораздо короче...

*Военный музей понравился обширной коллекцией пистолетов самых различных систем. Были, конечно, там представлены и немногие трофеи Октябрьской войны с фотографиями воздушных боёв. Сирийцы с восторгом рассказывали, как зенитные ракеты советского производства сшибали израильские самолёты. А самым "матёрым" самолётом советского производства называли учебно-боевой МиГ-17, который, вооружённый скромной пушчонкой и пулемётиком, сумел за счёт малой скорости полёта "срезать" путь на вираже и зайти в хвост израильскому "фантому", выполняющему в тот момент разворот по гораздо бóльшему радиусу из-за большой скорости полёта, - и "срубил" сучонка!

*Огромное впечатление произвёл историко-археологический музей Дамаска. Слова – пустое. Это надо видеть!

***

ГОЛАНЫ

*На Голанских высотах бывали обычно через день-два.

*Где полупустыня, где чёрное подобие пемзы, где горы - смотря в каком секторе. Линия разведения войск была обозначена двумя рядами окрашенных в жёлтый цвет бочек из-под горючего.

*Сами высоты местами представлялись, как этакие высокие и крутые горбы-"куличи", нашлёпанные, словно в песочнице, по прихоти неведомого гиганта на достаточно ровной поверхности, с крутыми склонами, высокие - не на один десяток метров в высоту. По ним петлял серпантин дороги вверх, к вершине; на склонах были устроены ярусами железобетонные укрепления. У подножий и между высотами находилась весьма ровная поверхность, местами наблюдались позиции, реальные и ложные, местами - поля, границы которых были обозначены заборами, оградами, выложенными из чёрных камней, извлечённых при пахоте. Встречались то ли озёрца, то ли искусственные пруды - обычно они были пристанищем всевозможных змей.

*Из-за прикрытия, образованного цепочкой этих "куличей", обычно выныривала пара сирийских МиГ-23 на низкой высоте, и рёв их двигателей над головой вызывал внутреннее желание пригнуться поближе к поверхности земли...

*В ответ на это израильтяне вели воздушную разведку и аэрофотографирование: на больших высотах ежедневно летал израильский самолёт-разведчик: "высоко сижу, далеко гляжу"...Реверсионные следы самолётов-разведчиков над линией развода войск были видны и из Дамаска.

*Подъездные пути к высотам были без покрытия и после дождя представляли из себя хлябь и месиво. Но нашим продуктам отечественного автопрома это было фиолетово... «ГАЗ-66» - вне конкуренции.

*В апреле всё это пространство - от горизонта до горизонта и в высоту по склонам холмов по самые вершины - превращалось в сплошной океан красных маков. Красота неописуемая!

*К югу, на израильской территории, с высоты виднелось Тивериадское озеро… Ночами, при восходе луны под определённым углом, оно давало знать о себе в ночном мраке небольшой зоной множества частых-частых вспыхивающих и тут же гаснущих всполохов-искр - отражения лунного света в волнах. Недолго. Но очень неожиданно! И впечатляюще!

*Что касается местного диалекта, то он видоизменялся, и чем дальше на юг, тем сильнее.

В районе Голан стоило отъехать от какой-либо деревеньки в сторону километров на 5-7, как обнаруживалось, что в новой деревеньке местные говорят уже несколько иначе, чем в предыдущей...

*Как-то продвинутой уже осенью, проезжая по каменной пустынной местности без растительности, увидели на чёрных каменных плитах, вылезавших из земли, стаю приземлившихся аистов. Не могли на них наглядеться - словно привет с Родины, словно земляки.

***

БЫТ

*На Голанские высоты ездили с перерывами в сутки - двое, иногда - трое. Неплохо вооружённые на всякий "пожарный". В перерывах готовили технику, чтобы в случае чего… Машины поучаствовали в октябрьской войне 1973г., и их кузова кое-где носили следы попадания шариков от израильских кассетных шариковых авиабомб, а у одной во время техобслуживания вытащили с рамы, из-под кунга, здоровенный зазубренный осколок…

*В "свободные" дни с утра пораньше прапорщик втыкал в эмалированное ведро со спецрассолом кипятильник, а я мчался на «газике» на рынок к открытию за свежими огурчиками…

Вечером можно было угоститься малосольными огурчиками.

*Нашим обеспечением занималась авиабаза Меззи под Дамаском. Ездил туда за всякой всячиной: сирийской полевой формой, за ботинками, за маскировочными сетками. Случались там необъяснимые казусы – как-то порулил на взлёт боевой самолёт с сидящим верхом на фюзеляже техником…В общем, Восток, в смысле как дело тонкое, он и в Сирии Восток.

*О спирте - отдельно. С сирийцами была договорённость – ежемесячно 20 л спирта для обслуживания аппаратуры, к которой их близко не подпускали. Спирт был разного качества: "красный", "голубой" и "белый". Для приёма вовнутрь годился только "белый". Раз в месяц ездил специально за спиртом, требовал, естественно, "белый". Как-то на складе пытались всучить "голубой" вместо "белого" - мол, аппаратуре не всё ли равно. "У нас ОЧЕНЬ ЧУВСТВИТЕЛЬНАЯ аппаратура"- был мой ответ. Убедил.

*Каждый вечер перед ужином - "наркомовские". Закусывал апельсином. Спирт хоть и "белый", и дополнительно очищался подручными средствами и материалами, но всё равно наутро во рту был привкус сапожной ваксы пополам с апельсиновым соком. Уже после возвращения из Сирии довольно долго не притрагивался к апельсинам: при всяком взгляде на них во рту возникал знакомый привкус...

*После ужина просмотр кинофильма. Кинозал на свежем воздухе – углублённый по периметру здания проход вокруг него. Иной раз приходили гости из дежурных сирийских офицеров. Переводил в полголоса, как получалось. Фильмы по большей части были военные. «В бой идут одни старики» каждый зал наизусть, словно лично снимался в нём. Были и «громкие» на военный звук – «Я, Шаповалов Т.П», «Освобждение»… Сирийцы шутили: просыпаемся от свиста падающих авиабомб и грохота взрывов в холодном поту – неужто война? Неужто израильтяне бомбят Бабиллу?! Ан нет – это соседи-русские крутят очередной свой фильм!

*По местному ТВ иной раз показывали и советскую кинопродукцию с титрами, порой, с английскими. Помнятся фильмы с участием Николая Крючкова, тоже военные…

*Сирийцы, офицеры – вроде бы какая-то «европейскость»… Но в гостях у многих из них дома было, как заведено на мусульманском Востоке: женский пол на глаза «чужих» не показывался, стуком в дверь гостиной или ещё как давая знать, что какое-то угощение или кофе поднесены до «границы» - далее сам хозяин заносил это в комнату… Что говорить, когда у многих советских таджиков было заведено: мужчина важно шагает впереди, сзади, зная своё место, в метре-полутора маленькими шажочками (униженно ли?) семенит его супруга…Чтобы рядом, тем более под руку - ха! не положено!!

*В Сирии выращивают турецкий табак, крепкий и душистый. Столь популярная в те годы в Москве «Ява» в Сирии отличалась отсутствием вкуса, слабостью - и даже свежая - запахом плесени. По возвращении в Союз перепробовал всё – по крепости остановился на «Беломорканале». У сигарет с фильтром откусывал фильтр – чтобы «накуриться». Болгарские сигареты и родной «Казбек» поражали удивительной «кислятиной». Зато ценил кубинские сигареты с чёрным, сигарным табаком и сами сигары - «взатяжку».

*Когда мы впервые прибыли в Сирию, в феврале, на улице было +17С°, и мы, вновь прибывшие, после минус 26С°, ходили в рубашках, удивляясь тому, что пожившие на аэродроме наши соотечественники поверх рубашек носили свитера и зимние технические куртки...Когда в конце ноября из холодной России прибыла наша смена, они тоже ходили в рубашках, а мы напяливали на себя всё тёплое...и зябли.

*Когда в ноябре начался сезон дождей (до марта включительно), стало промозгло. И зябко по утрам. Часа через два после подъёма мы снимали куртки. Ещё через час-свитера. Ещё через час - рубашки. и так далее - пока не оказывались с голым торсом (если не было холодного ветра) и загорали около часа. Затем процесс происходил в обратной последовательности.

*В июне появились москиты. Заболел. Сутки пролежал неподвижно на животе в постели, не вставая даже в туалет, с высокой температурой и сильнейшей головной болью, будто головой накануне забивали гвозди. На следующее утро - "как огурчик". Чем болел - до сих пор для меня загадка.

*Почему-то не могли раздобыть "лаврушки" ни на рынке, ни в магазинах... Как-то возвращаясь с Голанских высот, обнаружили в проезжаемой насквозь деревеньке деревце лавровишни.... Местные с любопытством и большим недоумением наблюдали, как русские обрывают и складывают в карманы листья, которые вроде даже козы не едят...

*Как-то после исполнения дел заехали в г. Думу (недалеко от Дамаска), где за высоким глухим глинобитным забором неприступного вида проживала семья (отец, мать, неженатые братья и незамужие сёстры) водителя Акрама. Недалеко в тени деревьев расположилась компания его друзей. Они курили кальян и пили действительно чёрный по цвету кофе. Предложили затянуться из кальяна –глянув на их неестественно блестящие глаза, я благоразумно отказался. Предложили кофе. До сих пор не любитель кофе, не готовлю его и не употребляю, но тогда - отчего бы не уважить, тем более, что чашечка маленькая? Махнул, как рюмку водки – залпом. Вскоре почувствовал, что сердце стремительно понеслось «вскачь» и где-то внутри возникло чувство страха. Мне быстро сунули стакан с холодной водой: мол, этот кофе – «по-турецки» - сёрбают не спеша, маленькими глоточками, причём каждый глоточек надо запивать холодной водой. «Чифирь» из кофе?

*Сделали для себя открытие, что в южном секторе, в г. Деръа, в его старой части, можно было купить кое-какие товары и сигареты заметно дешевле, чем в Дамаске. Уже потом дошло: вульгарная контрабанда.

*Там же, в южном секторе, обнаружили неподалёку от дороги пруд или озерцо. Некоторые наши взбалмошные головы решили по возвращении с позиций часок порыбачить. Пытались накопать червей – в почве таковые не было обнаружены. Напарили кукурузы. Действительно, «попёрлись», и я с ними, хотя в эту затею не верил (должность обязывает – случись что, и готовы претензии прокурора: почему «бросил» людей). С каждым шагом к озерцу количество расползающихся чуть ли не из-под ног в стороны змей увеличивалось. Когда стало возможным разглядеть торчащие из воды не столь уж немногие змеиные головы, у самых «страстных» рыболовов желание продлить своё пребывание в этой местности скукожилось до нуля. Путь обратно, к машинам, оказался более скорым…

*В районе Голан обреталось довольно много стай бродячих собак. Как-то довелось наблюдать картину. Сирийский офицер на выходные едет куда-то на своей легковушке. Недалеко рысцой пробегает собачья стая. Авто останавливается, опускается стекло в окне двери водителя. Достаётся откуда-то снизу охотничья винтовка с коротким стволом. Два выстрела – две собачьих трупа. Авто трогается с места и продолжает свой путь.

*Внутри расположения небольшой сирийской воинской части, где мы находились, охрану советской спецтехники нёс наш караул из советских солдатиков. В помощниках караула на добровольных началах состоял прайд из трёх прибившихся собак во главе с лохматой атаманшей Сметаной антисметанного грязно-серо-чёрного окраса. Мы этих четвероногих подкармливали; кроме того, командир группы считал их надёжнее часовых-службу псины несли очень чутко и очень добросовестно, особенно в ночное время суток. Сирийцы регулярно жаловались на предмет покусанных ночью своих караульных. Мы парировали: «Не надо в собак бросать камни и дразнить их». На этом разборки заканчивались до следующего покусанного. И так далее.

Как-то одного из четвероногих подстрелил из «мелкашки» какой-то сириец-охотник за птичками (распространено в арабских странах) – и что же? Псина полтора дня неподвижно, в одной и той же позе, лежала под «ГАЗ-66» - а потом встала и бодро побежала, несказанно обрадовав нас (думали, «кранты»).

Самое любопытное и загадочное - это то, по каким-таким единственно им понятным признакам псины умели безошибочно отличать русского (советского) от араба. К впервые увиденному ими русскому, только что вылезшему из авто, они подходили, дружелюбно виляя хвостом, а всякого знакомого и незнакомого сирийца, начиная от командира части, были готовы облаять в любой момент.

***

АРАБСКИЙ «ПО НОВОЙ»

В руках блокнот и ручка. Вопрос к начальнику: «Я нужен?». Если нет - «я у арабов там-то до такого-то времени». С арабами - это с сирийскими офицерами, водителями, поварами, торговцами на рынках и в магазинах. Арабский - в смысле сирийского диалекта - с нуля. Не все родились Вашкевичами, чтобы суметь изучать диалекты заочно вдали от их носителей. Из институтского учебника сирийского диалекта запомнилось несколько отрывочных слов и пара фраз: "Уэн бйибиъу дукхан хон?" (Где здесь продают сигареты?) и "Аууаль фильм натык биль-ъараби" (Первый звуковой фильм на арабском языке). Сначала осваивались примитивные и элементарные словечки и выражения типа «Здравствуй-До свиданья», "Что это? Это..." Дальше - больше. Слушал рассказы сирийцев. С какого-то времени и сам им что-то рассказывать. Если не хватало словарного запаса — рисовал нужное в тетрадке. Подсказывали нужные слова. Не стеснялся перебить собеседника: «Как ты сказал? Что это означает? Синонимы? В какой ситуации употребляется? Множественное число? В прошедшем времени? В будущем времени? А можно так употребить? А вот так? Спасибо — на чём ты остановился? продолжай!». Что-то связное начал вякать недели через две-три. Через месяцев шесть-семь знакомые сирийцы уже говорили: "Ну, ты уже как житель Дамаска"; ещё через месяц меня пыталась «побрать» в Дамаске сирийская военная полиция за наглое неуважение к ней: в военной форме, но без беретки, руки в карманах, ноги широко расставлены, нагло торчит сигарета в углу рта — и при этом нагло наблюдает, как проезжает мимо патруль военной полиции. Спасибо нашему сирийскому водиле — втемяшил полиции, что я «кхабир руси», а то не верили («мол, слишком хорошо говорит и ругается по-арабски»). Водиле нашего "газика" Акраму респект. Но мы квиты: в главном штабе ВВС (Амрия) я его отбил от двух мухабаратчиков (контриков) на входе, которые пытались Акрама скрутить "за белые руки" (что у них как-то не получалось - Акрам до армии занимался штангой) и арестовать за «неуставной внешний вид» (гражданская одежда и обувь)… Отбояренный мной от недоброжелателей некурящий Акрам сел за руль нашего «газика», мы отъехали метров сто от Главштаба ВВС – и некурящий Акрам впервые попросил у меня сигарету и закурил... Как ныне сложилась его судьба, суннита, сына хмурого, явно религиозно озабоченного отца-фермера –жителя пригорода Дамаска Думы, оказавшейся на не один год под исламистами?

***

К ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКОМУ

Вообще-то отношение сирийцев к русским было в основной массе очень хорошее; фраза "кхабир руси" (русский специалист) без пропуска и удостоверения личности открывала вход во многие двери. Тем не менее, находились такие, кто время от времени ночью обстреливал из автомата наших часовых в узле связи в Каббуне. Обстановка накалилась к концу семидесятых, когда усилились провокации исламистов, в том числе против наших специалистов и членов их семей. Аль-Асад-отец успокоил неспокойные кварталы Хамы тем, что превратил их в щебень...

А как же пресловутый "еврейский вопрос"? В Дамаске мне показали "еврейскую улицу", где компактно проживали сирийские евреи. Некоторые продавцы в ювелирных лавках признавались в том, что они не арабы - евреи...Да и сейчас они держат передовые позиции, например, в сирийской медицине...

***

Что касается разных любопытных случаев, то всех их не описать - это удобнее сделать опять же за рюмкой чая. Но всё же...

I. "ВОРОТНИК" МИМО ШЕИ, ИЛИ NARROW ESCAPED

Как-то стоял в расположении нашего подразделения в тени (+46°С — июль) под большим и раскидистым деревом грецкого ореха и беседовал с немолодым сирийцекм-адыгейцем, прадед которого когда-то жил на Кавказе, и поэтому мы были почти соотечественники…Как вдруг над головой раздалось истошное чирикание воробьёв и «фыр-фыр-фыр» их крыльев, словно от выпущенного из рогатки камня... Поднял взгляд кверху — а там жёлтый «обруч» стремительно несётся к земле - и уже вот где -всего метра три над нами! Пока мозги соображали, что это такое, «обруч» шлёп о землю ровно посередине между мной и собеседником (а между нами было-то расстояния максимум метра два), далее "обруч" распрямился в линию и оказался ни много-ни мало метровой или чуть более змеёй грязного серо-зелёного цвета в пятнах. Мы всё ещё расчухивались, а змея, тоже, видно, ошалев от неожиданного полёта, не обращая на нас внимания, мгновенно проскользнула в заросли стоячей ежевики за колючей проволокой (в полуметре от нас) и исчезла в них. Какой-то метр влево — вправо, и одному из нас змея, сорвавшаяся с дерева в прыжке за воробьём, стала бы подобием тюрбана или воротника. В общем, сирийский адыгеец заорал: "Ты знаешь, что это за змея?!" и, схватившись за голову, причитая, убежал прочь...

Впрочем, окружали наше расположение оливковые сады из старых деревьев. Старые – значит, очень морщинистые и дуплистые, и потому каждое дерево было напичкано всякой "нечистью": змеями, ящерицами, хамелеонами…

А змеиную кожу мы не раз находили внутри полученных со склада одеялах...

II. ШАЛУНЬИ

Голаны.Стоишь на вершине холма - буквально внизу, под ногами (да, столь круты склоны) в метрах 60-80 одна-две деревеньки и ложные позиции со списанными артиллерийскими орудиями. Склоны холмов опоясаны ярусами окопов, и деревенские мужики неспешно что-то там бетонируют («шлёп-ляп») что-то вроде пулемётных гнёзд, больше прикладываясь к чайнику с чифирём на примусе, чем к корыту с раствором...А воду для раствора (очевидно, по местным понятиям, самая что ни есть женская работа!) мужикам носят молодые женщины и девушки из «нижележащей» деревеньки, карабкаясь наверх с вёдрами, полными воды, в руках по крутому серпантину пробитой для транспорта дороги. Одеяния - традиционные для сирийской сельской местности: тёмно-синие или тёмно-зелёные длинные прямые платья по самые пятки, на голове на манер некоторых наших батюшек головные уборы в виде высоких цилиндров, из-под которых свисают платки, закрывающие волосы и вообще голову и лицо - по глаза. Увидев в руках наших солдатиков фотоаппарат, сирийский вьючный женский пол, нисколько не стесняясь, тут единодушно изъявил бурное желание фотографироваться. Вот они выстроились с нашими солдатиками в шеренгу, обнимая (!!) солдатиков за плечи, а те точно так же - сириек (!!)... Однако, лица дам всё равно закрыты. Пошёл на «хитрость» («Гюльчетай, открой личико!»): «Тебя как зовут? Фатыма? А тебя как? Сабах? А тебя как? Вот мы сфотографируемся, и как потом понять, где Фатыма, а где Сабах? Ведь ваши лица закрыты!». Поглядели дамы в сторону своих мужиков — тех не видно, да и сидят метров на двадцать ниже по склону...Хоп!- не сговариваясь, приспустили с лиц края платков и открыли свои лица — и мы сделали несколько снимков компании в таком «раскрепощённом» виде. Правда, потом пришлось дать строгое указание солдатикам ни в коем случае при повторной встрече с этими сирийками не отдавать им "фотокомпромат": семейное благополучие надо беречь, даже если оно чужое...

III. ВОДЫ! ВОДЫ!

Дождей не было с марта по ноябрь. Тем не менее, как-то в августе с южного направления, со стороны Иордании — далеко-далеко - на горизонте вдруг возникла полоса непривычно тёмного цвета. Через довольно продолжительное время полоса успела разрастись, и в ней стали наблюдаться сполохи молний — зарницы. Наши солдатики оживились, зашевелились... и когда тёмная полоса превратилась в чёрную грозную тучу, внутри которой то и дело сверкали молнии, а в направлении земли свешивались тёмные полосы дождя, солдатики, раздевшись до плавок (вызов мусульманским обычаям), выскочили из нашего железо-бетонного здания, крыша которого была вровень с уровнем поверхности земли (повышенная бомбоустойчивость), а по периметру - двухметровой ширины проход, и жаждали, что наконец-то (август: +46С в тени и сушь) их оросит живой дождь... Там, наверху, внутри тучи, творилось невообразимое: было видно, как всё кипело и бурлило, слои разных оттенков чёрного клубились, непрерывно перемешиваясь друг с другом, вниз к земле тянулись тяжёлые полосы дождя тёмного цвета...Но кап! кап! кап! - вокруг упало всего несколько капель воды, и бурлящая и клокочущая туча пронеслась дальше на север в сторону Дамаска. Созданная матушкой-природой самоподдерживающаяся замкнутая система: не долетев до земли, капли дождя испарялись под воздействием восходящих от земли потоков раскалённого воздуха, и влага опять возвращалась в тучу. Солдатики были крайне разочарованы.

IV. «ПРИВЕТ»

Этот случай лучше всего оценят знающие арабский язык.

Как-то с утра уехал по заданию командира, но не на «газике», а на дремучем «рафике». Дела сделал, уложился в короткое время. Возвратился – командира на месте нет. «Где начальник?». Оказывается, позвонили наше начальство из Дамаска и вызвали с бумагами на совещание с очередной прибывшей из Союза делегацией. Получаса нет, как отъехал. Ну, ладно…

Не прошло и пятнадцати минут, как странными, нервными рывками влево-вправо на повышенной скорости в наше расположение влетел «газик», резко затормозил и замер, как вкопанный. Одновременно распахнулись дверцы, и с раскрасневшимися сердитыми лицами из машины вылетели водитель-сириец Акрам и наш командир-холерик. Командир: «Баран! Чтобы я когда-нибудь ещё раз поехал с тобой в Дамаск! Баран!» Акрам (по-русски): «Я не баран! Капитан – баран!»

Что такое? Прошу каждого объясниться.

Командир: « Прилетела делегация из Союза. Срочно вызвали с картами в Дамаск! Срочно!!! Я этому барану чистым сирийским языком говорю, куда ехать, а он заладил: «Куда ты едешь, куда ты едешь!» Потом вообще остановился! Баран!!»

Акрам: « Меня вызвал капитан и сказал: «Акрам! Рух! Дамаск!(Акрам – поезжай - Дамаск)». Мы поехали. Осталось немного до развилки – куда ехать? Спрашиваю по-русски: «Капитан! Куда ти едеш?» Он мне: «Акрам! Рух! Мархаба! (Акрам-поезжай-привет)». Я ему: «Мархабтейн! (Здравствуй) Куда ти едеш?» А он заладил одно и то же: «Акрам! Рух! Мархаба!(Акрам-поезжай-привет)». У развилки я остановился, поскольку не знал, куда надо ехать. Мы постояли, разругались, а потом возвратились обратно».

Я-командиру: «Зачем Вы всё твердили Акраму по-арабски «Привет»?

Командир: «Какой там ещё «привет»! Я говорил этому барану, чтобы он ехал в гостиницу!»

Я: «В гостиницу?!А как называется гостиница?»

Командир: ««Мархаба» («Привет»)!»

Через полминуты Акрам уже вёз нашего командира по конкретному адресу: «Дамаск, гостиница «Мархаба». По возвращении оба смеялись - над недоразумением? или над байкой, героями которой стали поневоле?

Иной раз бывало не до смеха. Например, однажды раз шесть «прочесали» на машине указанный нам по телефону довольно обширный, но весьма затруднительный для проезда из-за узости улочек квартал в поисках гостиницы под вывеской «City», пока нужный человек не вышел на улицу и не встал у дверей в качестве ориентира. И мы таким образом поняли, что вывеска «Аль-Медина» (араб. «Город»), мимо которой мы все шесть раз проехали мимо, и есть искомая гостиница по-английски «City». Владельцы гостиницы допустили явный промах, опрометчиво дав ей как бы двойное название: «City» - в проспектах для неарабов - и «Аль-Медина» - для арабов. К тому же «Аль-Медина» можно ещё принять и за название священного для мусульман города Медина в Саудовской Аравии.

V. ПО СВЯТЫМ МЕСТАМ

На обратном пути из приграничного с Ливаном района Забадани, куда мы, группа советских специалистов, ездили проветриться для разнообразия на пикник с баяном и гитарой, я вдруг увидел дорожный указатель «Могила Авеля.7км». Начальник согласился, что упустить такую возможность, да ещё при наличии фотоаппаратов и фотоплёнки, было бы неразумно, и мы свернули в направлении указателя и долгих 7 км натужно ползли на газике и ГАЗ-66 в гору, пока, наконец, не прибыли на место. А место оказалось не вершиной, а верхом конусообразной горы, у которой какая-то неведомая сила очень аккуратно срезала верхнюю часть и куда-то её удалила, а сам срез представлял собой весьма обширную ровную почти плоскую поверхность. На этой немалой площади, на которой росло единственное из растительности здоровенное раскидистое старое дерево, и было расположено длинное, но непропорционально узкое одноэтажное здание из местного камня, а в стороне, довольно удалённо, просматривалась небольшая деревянная постройка типа "хозблок". Могилой Авеля не «пахло», зато пахло каким-то варевом, ароматы которого вместе со звуками арабской народной музыки доносились из каменного здания. Пошёл на разведку. Остановился на пороге, заглянул внутрь. Полы застелены коврами; в одном торце кто-то что-то варит в котлах, в другом торце имеется возвышение, на котором устроился самодеятельный явно деревенский оркестр со скрипками на коленях на манер виолончелей и что-то там пиликает, причём явно темпераментное; возле возвышения десяток пляшущих, остальные в изнеможении лежат на коврах. Публика: совсем молоденькие девахи и мужики лет от сорока, в явно праздничных сельских нарядах... Спрашиваю ближайшего: «Где могила Авеля?» Ответ: «Да вот она!» - и он указывает пальцем на узкую, сантиметров в 25, но длинную метров в 4 — от стены до стены — плиту из тёмного камня на полу.

-«И всё?»

-«И всё!»

- «А почему вы веселитесь? Как-то не подобает — ведь всё-таки могила...»

- «А у нас здесь сегодня ярмарка невест!»

Бог с ней, с ярмаркой невест, подумалось, - и немного погодя понял, что сильно ошибся. Махнул рукой, и из ГАЗ-66 на землю спрыгнуло человек пятнадцать, кровь с молоком, не дохлятиков по сложению, а физически крепких советских солдатиков-крепышей в возрасте 20-21 года, - поглядеть, где когда-то закопали несчастного Авеля. Тут началось! Девахи выскочили на улицу впереди своих папаш и безо всякого стеснения стали буквально виснуть (с чего бы такие вольности — христиане? или "уж замуж невтерпёж"?) на наших солдатиках, а те, давно «застоявшиеся в стойле», просто «поплыли» от избытка столь нежданного и бурного проявления женского внимания...

Выскочил на улицу и оркестр, которые запиликали что-то по-арабски живое, темпераментное, тут же к ним присоединились с русскими плясовыми мелодиями наши баян и гитара. Картина очень напоминала кадры из фильма о братании времён первой мировой: «дружба-фройндшафт», всеобщие объятия и импровизированные пляски... Все мои попытки растащить это броуновское, но удивительно «цепкое» движение заканчивались ничем...

Тут подошёл сирийский солдатик и спросил, не едем ли мы в сторону Дамаска. "Едем!" Тогда не можем ли мы завезти в военный госпиталь в Харасте (пригород Дамаска) его напарника, ужаленного скорпионом. "Без проблем", -мы ответили, - «Но сначала разгони эту толпу». Солдатик стал бегать, тормошить, что-то орать, и минут через десять крестьяне с дочками, явно расстроенные, нехотя стали возвращаться в каменное здание, пропахшее харчами. Мы подогнали ГАЗ-66 к деревянной холобуде, которая оказалась наблюдательным постом. Деревянные доски ссохлись от жары, в полу образовались щели с большой палец в ширину, при которых не стоило бы легкомысленно ходить по-сирийски в «шабшАбах» (пластмассовых открытых тапках). Получи расплату за беспечность: когда нога сирийца оказалась рядом с вылезшим из щели в полу скорпионом внушительных размеров, тот, естественно, среагировал по-своему, по-скорпионьи.... Скорпион был раздавлен, но ужаленная нога сирийца «горела», ступить на неё он не мог, и всё время хотелось «по-маленькому». Погрузили болезлого на ГАЗ-66. Погрузились сами и быстро-быстро рванули прочь от «могилы Авеля», пока нас не переженили.

По пути (с севера-востока) завернули в Харасту, сдали на руки в приёмном покое ужаленного…

А вот и родная Баббила… Как заведено, с перекошенным лицом, как у шипящей кошки, диким криком орёт нечленораздельное и угрожающе дёргает затвором сброшенного с плеча автомата сириец-часовой у шлагбаума (только бы, Бекека, не пальнул в нас!)…Выскочил дежурный сержант, вгляделся – приветственно машет рукой: «садык!» (араб.- «друг»). Значит, и на сей раз проедем необстрелянными…

…А солдатики ещё долго ходили под впечатлением от экскурсии по «святым местам» ...

***************************************************************************************************************************

P.S. Свои воспоминания о времени учёбы в ВИИЯ мне поначалу хотелось обозвать «СУБЪЕКТИВНО об ОБЪЕКТИВНОМ», но в конечном счёте появилось IMPRESSION, заимствованное у любимого мной Клода Моне (см.«Impression. Sunrise»), более точное и ёмкое, чем одно только «восприятие», или только «впечатление», или только «ощущение». IMPRESSION – это ещё и потому, что немало чего остаётся «за кадром», и потому, что мои мнения, ощущения и точность изложения фактов, да ещё по прошествии без малого 40 лет после выпуска, вещь неизбежно СУБЪЕКТИВНАЯ. Поэтому я, в силу этой субъективности, не желая кого-то обидеть или восхвалить и, главное, не получив соответствующего согласия, по мере возможного избегал оглашения имён и фамилий. Сам же язык повествования стремился хоть отдалённо приблизить к нашей манере высказываться в те далёкие курсантские времена.

Итог же пяти лет в институте: мейнстрим – ПОЗИТИВ. Не оттого ли в День военного переводчика или годовщин института это непередаваемое удовольствие и радость - увидеть знакомые лица и по учёбе в институте, и с кем довелось пересечься на переводческих путях-дорожках, и о самих институтских годах вспоминается только светлое...

Из института каждый его питомец вышел со своими IMPRESSIONS. Это очень индивидуально, и поэтому весьма хотелось бы услышать, прочесть нечто более обширное и информативное, чем просто ужатые рассказы... Не удивлюсь, если кто-то в содержание моего опуса внесёт замечания, уточнения, добавит подробности, поправит ошибки… или вообще окажется категорически несогласным «по пунктам» и выступит с опровержением. Не возражаю. Может, ещё и поспорю – ведь истина рождается в споре, не так ли?

Василий Михайлович СТЕФАНЦЕВ Восток - 77

Восток. Арабист.

Год поступления — 1972, год выпуска - июнь 1977.

Начальник курса: капитан-майор-подполковник Николай Кузьмич ДЕРЕВЯНКО.

Курсовой офицер: старший лейтенант-капитан-майор Вадим ВЕРБИЦКИЙ.

18+

ВИИЯ. Impression.

1972 - 1977

Claude MONET. «IMPRESSION.SUNRISE»

Июль

ПРОЛОГ. ПУТЬ В АБИТУРИЕНТЫ. ИЛИ В «КАНДИДАТЫ»?

«Да, теперь решено. Без возврата

я оставил родные края…» (С.Есенин)

1972 – это был первый год, когда в СССР при сдаче конкурсных вступительных экзаменов в вузы выводилась общая оценка, включавшая в себя не только сумму балов, полученных непосредственно за сдачу каждого экзамена, но также средний балл по аттестату за среднюю школу.

Да, уже были позади 10 лет "английской" спецшколы, сначала в Керчи (Крым), затем в Тбилиси (Грузия); было загадочное предложение специфической «разнарядки» из районного военкомата; через месяц в ответ на запрос пришло в солидном пакете письмо из ВИИЯ с условиями сдачи вступительных экзаменов… Откровенно говоря, в моих и семейных «стратегических» планах значился иной вуз. Тем не менее, по ознакомлении с условиями сдачи вступительных экзаменов в ВИИЯ пришли к выводу, что всё складывается как нельзя удачно: отчего ж не размяться-потренироваться в сдаче вступительных в ВИИЯ (куда мне, из провинции, по причине суперкрутого, по слухам, конкурса вряд ли светило попасть), потренироваться именно в июле , перед сдачей вступительных экзаменов в августе в технический вуз, к поступлению в который я готовился с восьмого класса, налегая вовсе не на английский, а на точные науки? На тот же судьбоносный август отец спланировал свой отпуск– для «присмотра» и оказания материально – моральной и учебной (математика) поддержки в период сдачи «настоящих» вступительных.

***

Ну, здравствуй, Москва!

Итак, Тбилиси, июль 1972г. Чемодан с кое-чем из одежды и учебной литературой. Документы. Ту-104. Курят все – потолок салона в сизом дыму и не продохнуть. До уха доносятся скабрезные анекдоты, которые за шторкой без умолку рассказывает кому-то из экипажа молодая стюардесса-грузинка…

…Домодедово. Автобус-экспресс...налево-направо - леса…поля… Экзотика: островерхие ёлки, белоствольные берёзы…

…А вот и показалась Москва! Точнее, одна из её окраин. Сбитые в тесную толпу серовато-белые панельные многоэтажки... Панельный щит с рекламой кинофильма "Мировой парень" про МАЗы, актёра Олялина и суровое международное ралли, в котором побеждает Минский автозавод ("Песняры": "Лишь только подснежник распустится в срок..." – это оттуда)...

Часть I. В МИРЕ ИЗ КРАСНОГО КИРПИЧА.

Июль 1972 - июль 1973

В АБИТУРИЕНТАХ И ДАЛЕЕ

«Держи три копейки на трамвай и вали отсюда поскорее!»

Как проехать до ул. Волочаевская? Найти на московской улице более-менее знающего город человека оказалось весьма непросто. И не скоро...

…При проходе через КПП на территорию ВИИЯ первые кто встретился - это была группка неряшливых «курсантов со стажем», которые сходу объяснили, какие языки "хорошие", а какие – «не дай Бог!», каков минимальный проходной балл и как тут вообще всё «мрак» и «хреново» - и предложили 3 копейки на трамвай, чтобы я «уматывал», пока ещё не поздно.

***

"Иногородним предоставляется казарма".

Строевой отдел. Сданы документы. Получена информация, как найти свою казарму в этих институтских закоулках.

Оказалось, что вступительные экзамены в институт сдавались-принимались в три потока: первый – в армии, те, кто уже служил в армии срочную; второй – выпускники московских школ; третий – выпускники немосковских школ…

Нас, иногородних, поделили на «роты». Моя - седьмая…

Кажется, что официально мы назывались не «абитуриенты», а как-то необычно «возвышенно» - «кандидаты» (или мы ходили в «кандидатах» после успешной сдачи экзаменов, но до приказа о зачислении, который был издан через добрый месяц с гаком: приблизительно 30-го августа?).

Место обитания - казарма. Питание – курсантская столовая. Но жили в комнатах – на втором этаже над «старой» библиотекой. В каждой комнате койки в два этажа с проходами между рядами минимальной ширины.

В потоке иногородних было исключительно нескучно! Ребята съехались из многих союзных республик (Россия, Украина, Белоруссия, Грузия, Узбекистан), автономных республик, краёв, областей, городов... Встречались весьма целеустремлённые «кандидаты» - те, кто испытывал лотерею Фортуны по второму, а то и по третьему разу. Что ж, до достижения 23-х лет двери были открыты… Вызывали уважение солидно выглядевшие владельцы каких-то неведомых ведомственных переводческих значков на лацканах демонстративно носимых ими интеллигентских пиджаков и вроде как с опытом практической работы в качестве переводчиков – не то, что большинство месяц назад состоявшихся выпускников школ, «желторотых", в мятых рубашках…

В кубрике «пацаны» наперебой и взахлёб рассказывали про «родные края», звучали истории и просто разговоры, разгорались дискуссии, шёл активный обмен мнениями, впечатлениями и, конечно же, «местными» анекдотами, заканчивавшимися громогласным дружным молодым ржанием, - и так часов до 2-х — 3-х ночи, а то и позже.

***

«Аллес ист ферботтен! Аллес ист ферботтен!»

Ещё было не время осознать, что с этого момента в моей жизни уже началась на долгие пять лет эпоха постоянных построений. На этих «сгонах абитуриентов в одну кучу» разные по комплекции, возрасту, должности, званию и эмблемам в петлицах начальники командным, не терпящим возражений голосом втолковывали и нашей, и иным ротам одно и то же – что теперь наша жизнь состоит из одних «нельзя» и «запрещается». Заодно каждому «нарушителю нарушений» были обещаны личные «галочки» за каждый проступок в некоем зловещем списке, который неведомое высокое грозное начальство обязательно учтёт при решении судьбы абитуриента, и не дай Бог...

Я «вляпался» чуть ли не на самом первом в своей жизни построении: стоя в первой шеренге строя, на виду у будущего своего начальника курса, в упор расстреливавшего нас всякими «нельзя» «категорически запрещается» и прочими «неможно», закурил от скуки и тоски, вспоминая лучшие времена, родные пенаты, любимую девушку и три копейки на трамвай… Вдруг показалось, что зычный голос капитана Н.К. Деревянко как-то не ко времени оборвался, и я, разбуженный резко установившейся тишиной, очнулся и посмотрел в его сторону…В ответ увидел буравящий и одновременно испепеляющий меня взгляд... Мельком оглядел себя - подумалось: может, ширинка не застёгнута или что ещё НЕ ТАК? «Не так» оказалось иное. Был выведен на три шага в сандалиях и весёлой по расцветке рубашке навыпуск перед строем: оказалось, в строю не курят, а курят – причём если начальник соизволит разрешить! - в специально отведённом для курения месте, под названием "курилка" (как это нелепо звучит рядом с пушкинским «жив, курилка!»). Для закрепления в памяти правил курения заставили собирать окурки –«бычки», в обилии разбросанные по земле на обширной площади. Впечатления: здравствуй, ж***, новый год!

Бывали, конечно, перескоки в одиночку и вдвоём-втроём через забор подышать полчасика-часик воздухом свободы московских улиц или ЦПКиО, побродить, поглазеть на необъятный город со столичным лоском – витрину государства, отведать пельменей или просто эскимо, выпить кружку-другую пива или кваса (жара!)… и чтобы назначенный старшим надзирателем сержант из поступивших из армии поставил тебе очередной «минус» в кондуит («Где это ты пропадал? А, ещё и пивом несёт! Ставим очередную «галочку» твоему разгильдяйству!» (реальное словечко было и в рифму, и покрепче).

Естественно, что при отсутствии планов на поступление мной руководило нечто сродни задору и «спортивному интересу», и эти новые порядки по ограничению естественных свобод воспринимались легко - как если бы я был «наблюдателем со стороны». На сии «временные неудобства» - именно как временные! - взирал по-философски: ну, что делать, раз в этом заведении принято творить столько откровенных несправедливостей и несуразностей, раз тут принято с серьёзным видом столь нелепо «хохмить» и «чудить»... Это даже забавно! И для меня лично очень скоро закончится…

***

«Арбайтен унд арбайтен!» - что такое «выделить бойцов на работы», или Сдаём экзамены!

Если я, как сказал выше, о ту пору ещё не осознавал, что в моей жизни началась эпоха построений, то наступление параллельной ей эпохи – эпохи трудовой жизни - было вполне наглядным и осязаемым. Лето в ВИИЯ, как и в любом учебном заведении, под стать «страде деревенской»: ремонт учебных аудиторий! Вряд ли абитуриентам-москвичам, наверняка жившим под родительским крылышком и только появлявшимся в красных стенах института к условленному часу в установленные дни, выпало сие удовольствие! Ну, что такое какие-то там желторотые «абитуриенты» в глазах «лиц, назначенных ответственными за ремонт»?! Вышележащее начальство за провал этих «абитуриентов» на вступительных экзаменах претензий этим «лицам» не предъявит, а вот перспектива оказаться с выдранной пятой точкой за отставание от графика ремонта…Посему куда более существенный и значимый, чем связь с какой-то там подготовкой к сдаче каких-то там экзаменов, смысл бесконечных внезапных построений «абитуры» означал реализацию очередных запросов на рабсилу: собрать в кучу ещё не задействованных на работы или в наряды абитуриентов и «выделить» из их числа затребованное количество «бойцов». Вот так, в перерывах между перетаскиванием мебели и сейфов с этажа на этаж и «поднеси – унеси», между "службой" в нарядах на кухню и «на тумбочку» мы как бы невзначай, как бы «про между делом», сдавали вступительные экзамены, результаты которых, если говорить серьёзно, определяли человеческие судьбы.

Попутно создалось впечатление, что подготовка абитуриентов к вступительным экзаменам - это был в глазах начальства как бы «необязательный для исполнения» пункт в распорядке дня, на которую нам после обеда выделялось время в количестве часов двух (или трёх?). Это мероприятие именовалось экзотически звучавшим словом «сампо» и имело место быть в помещении «старой» библиотеки. Однако на деле оказаться «незадействованным» в эти часы почему-то удавалось редко – очевидно, потому, что мест в «старой» библиотеке был дефицит, ну и начальство решало «проблему» по-своему… Довелось-таки испробовать «сампо» на себе – что сказать? Мозги отказывались работать «на приём», поскольку было по-южному жарко и душно плюс послеобеденная истома, помноженная на хронический недосып после ночных «бла-бла-бла» в казарме, либо после дежурств «на тумбочке» или на кухне. Глаза отчаянно слипались – наверное, поэтому самим собой состоялось маленькое, но полезное «открытие»: на "сампо" книг надо брать побольше— чем выше стопка, тем удобнее спать, положив на неё голову…

***

Собственно экзамены

Выдали «зачётные книжки абитуриента»

Первый экзамен – сочинение. Торжественные, как где-нибудь в масонской ложе, процедуры по обеспечению анонимности листов с будущими сочинениями. За содержание и орфографию с грамматикой не беспокоился, а вот запятые…Насыпал их с избытком, подозреваю. Значит, «хорошо».

Но об этом стало известно позже при странноватых обстоятельствах. В день сдачи второго экзамена, по английскому языку, утром, нас построили на плацу, огласили кучу фамилий, приказав их владельцам выйти из строя, потом вышедших построили в отдельную толпу и куда-то зачем-то увели. За «расчётом»? Или это нам выпало получить «расчёт»? Почему-то «начальники» в ответ на наши вопросы превращались в каменные статуи и упорно (садистски?) молчали, пока мы довольно долго простаивали на плацу. Затем вдруг объявили, что направляемся обратно в казарму...

Тех из нас, кто «выжил» после оглашения результатов написания сочинения, прежде всего на скорую руку проинструктировали, как «по-военному» заходить в аудиторию для сдачи экзамена и какими «военными» словами докладывать о себе и «целях своего прибытия». Забавно.

Полученный на экзамене «трояк», как и «неуд» - гарантированный «аллес капут». И телеграмма домой: «Вылетел. Встречайте поездом». Полковник Зотиков, этакий колобок со своеобразным чувством юмора, прославившийся неудачной ночной засадой на «самоходчиков» в качестве дежурного по институту у ворот на плацу, в зимнем фонтане, окружённом обледенелыми сугробами, из которого сам не сумел выбраться («засада» вошла в число лучших институтских баек), рекомендовал иное содержание телеграммы: «прощайте, ножки в розовых чулочках, - гибель Орла!»

Без внутренней установки на поступление сдача экзаменов лишена должного для этого пиетета и мандража; на их месте присутствовал некий внутренний азарт, спортивный интерес: а ну-ка, смогу – не смогу, получится – не получится… Что меня действительно интересовало в те дни – и интересовало куда больше экзаменов, и манило к себе, так это столица по ту сторону решётчатой ограды, куда оказалось «низзя»… К тому же только там, на воле, имелись телефонные автоматы, из которых можно было позвонить и услышать звонкий, всегда оптимистический голосок моей «землячки» и подружки по Тбилиси, хорошенькой армяночки Леночки, которая готовилась к грядущим в августе экзаменам и проживала у родственников или знакомых в Медведково – по московским понятиям тех времён, забытые Богом задворки столицы, глухомань, лишённая метро и потому недосягаемая. Как Магадан.

Из экзаменов понравились «английский язык» (неожиданные тесты проверки памяти, тесты на знание и умение оперировать грамматическими средствами, например, герундий, Nominative Absolute Constructions, артикли, согласование времён глаголов, оживлённая беседа на свободные темы… в заключение ободряющее напутствие экзаменаторов с «английской» кафедры не завалить последующие экзамены) и «история» (помнится, главный вопрос билета – Пугачёвщина; ну, на эту тему я к тому времени успел немало чего прочитать сверх школьной программы. А вот настоящая тяга к историческим дисциплинам пришла только с возрастом).

Что касается экзамена по русскому языку и литературе, то тоже ничего сложного, но только «хорошо» - если не ошибаюсь, из-за откровенной ерунды, которая должна была бы, наоборот, послужить «спасательным кругом», - похромал в деепричастиях страдательного вида. Может, ещё что. Запомнилось: в тбилисской школе учительница отучила меня от произношения крымского (сиречь, южно-русского) «х» вместо твёрдого «г», зато на экзамене в моей речи иногда давало о себе знать моё полуторагодичное интенсивное общение с тбилисскими одноклассниками и улицей: проскакивал лёгкий грузинский акцент и интонации. Они как-то не очень хорошо воспринимались экзаменаторшей, и чем больше она кривилась, тем более усиливался этот акцент помимо моей воли…

***

"Поступил зпт оставаться или забрать документы."

Постепенно в кубриках сначала освободились верхние койки – их снимали с нижних и выносили - «на склад». Затем стало пустеть больше и больше нижних... Комнаты «уплотняли» «уцелевшими» абитуриентами из других помещений поротно. По мере «выбытия» абитуриентов-кандидатов всё чаще приходилось «заступать в наряд», и одна мысль о том, что это обстоятельство негативно отражалось на деятельном участии «бойцов» в процессе ремонта аудиторий, вызывала прилив слёз к глазам и самые горькие сожаления. А если серьёзно, то за несколько дней успелось хорошо сдружиться с некоторыми «коллегами», потому расставаться с ними приходилось с непритворным чувством изрядной горечи...

Итог сдачи последнего экзамена (у моей, седьмой роты – «история»): «заселенных» комнат и коек осталось совсем немного – и если сказать, что в нашей роте «везунчиков» оказалось всего-навсего человек восемь, вряд ли это окажется прегрешением против истины. В соседней, шестой роте, народа «уцелело», кажется, и того меньше. Мне не известно, сколько иногородних абитуриентов числилось в ротах перед началом экзаменационной кампании, но не верилось, что всего каких-нибудь две недели назад вот эта самая комната, в которую свели «остатки» нас, была под потолок забита молодыми людьми, как банка добрых шпротов... Несколько позже, при подведении итогов кампании по сдаче-приёму вступительных экзаменов, кем-то из приёмной комиссии было официально озвучено, что конкурс составил 18 (или 20?) человек на место…

Это надо же – с 18 баллами плюс 4,5 по аттестату оказался в числе успешно сдавших вступительные! Нежданная, как прыщ на ровном месте, проблема: намеченные стратегические семейные планы оказались под угрозой краха, и посему требовалось крайне срочно известить родителей и посоветоваться – если сдавать в совсем близком августе в новый вуз, то времени для подачи документов оставалось впритык... В ответ на моё объяснение, для чего мне так срочно надо в этот день на почту, мой будущий начальник курса внимательно посмотрел на меня и сказал приблизительно следующее: «Это, конечно, ваши семейные дела. Но ты видел, как много ребят хотели поступить, причём и по второму разу, и как мало из вас поступило. Неужели ты так ничего не понял? Передай родителям».

Телеграмма-«молния» из пяти-шести слов родителям о поступлении и с вопросом о судьбе первоначального семейного плана ушла. Часа через четыре повторный поход на почту за ответом: "Поздравляем оставайся "...

Настроение было «разным»; фибры души звенели ещё совсем свежей радостью большой победы, как если бы после хорошей драки или соревнования на приличном уровне; в то же время не отпускала от себя мысль о том, что ввязываюсь в откровенную авантюру, неясные и несладкие последствия которой дадут о себе знать уже в ближайшем будущем: «Ну и вляпался же!».

Так страна, возможно, не досчиталась инженера-строителя… Но её Вооружённые Силы приобрели будущего военного переводчика-арабиста.

***

Мандатная комиссия.

Мандатная комиссия во главе с начальником института важно восседала в боковом небольшом зале всё той же «старой» библиотеки, знакомой по «сампо». Было жарко и душно, потому по возможности были растворены имевшиеся в этом помещении окна.

Мы стояли в виде строя-толпы здесь же, на улице, в садике у фонтана. Были заранее составлены фамильные списки очерёдности следования «шестёрок» или «восьмёрок». Задача будущих начальников курсов, усиленных надзирателями-старослужащими, заключалась в том, чтобы обеспечить чёткое соответствие последовательности шеренг и ФИО людей в них этим спискам и чтобы шеренги и сами «кандидаты» не перемешались в процессе весьма длительного ожидания и отлучений из них («только с разрешения!») по разным поводам и нуждам. Поэтому нас систематически дёргали перекличками.

Там, внутри библиотеки, «на комиссии», какой-то полковник представлял по очереди каждого из вновь зашедшей «партии», зачитывая по бумаге «выжимку» из паспортных данных и полученных на экзаменах баллах по предметам.

Получившие 19 баллов (без учёта среднего балла по школьному аттестату?) считались наиболее пригодными для изучения китайского языка; в моём присутствии «на мандатке» один такой «19-балльный» из нас встретил подобное предложение категорическим «нет», не подействовало на него и то, что, мол, таким может оказаться «приказ Родины» - и после посещения «мандатки» он и иные «отказники» тут же решительно направились в виде организованной толпы во главе с сопровождающим офицером в строевой отдел забрать документы... Для подачи документов абитуриентами в гражданские вузы всё же оставалась добрая неделя...

Ещё во время стояния в неровном строю-толпе и ожидании свей очереди на приглашение в зал заседания мандатной комиссии капитан с автомобильными петлицами, в своё время испортивший мне удовольствие покурить в строю, проведя короткий инструктаж о том, какими «военными» словами отвечать на вопросы членов комиссии, спросил меня, какие языки хотел бы изучать. Ответ: конечно, английский! ну а второй язык? Что я знал, кроме английского? Может, французский, на худой конец, немецкий (после рассказов родителей о жизни на оккупированной Украине не питал и не питаю до сих пор симпатий к немецкой нации). Предложение капитана (очевидно, предварительные расклады по конкретным абитуриентам и факультетам уже нарисовались, и он был в курсе их): подумай, что скажешь, если тебе предложат восточный язык…

Действительно, уже потом, на комиссии спросили мнение насчёт именно восточного языка – какой желал бы изучать? За три секунды вспомнил, чью восточную речь ловило радио в Крыму и в Грузии, – арабскую и персидскую, вспомнил сирийских военных моряков, как-то прибывших в родную Керчь для приёмки военных катеров, вспомнил про войну 1967г. на Ближнем Востоке, вспомнил, как много арабских стран, не один Египет, - интересной работы должно быть предостаточно – и озвучил свой выбор: «арабский» - встреченный одобрительным кивком головы вопрошавшего, который сделал какую-то пометку в своих бумагах.

Причём тут Египет? Да потому, что о ту пору в связи с изгнанием из Египта его президентом Садатом тысяч советских военных специалистов - и это надо же - именно летом 1972 года, перед самым началом сдачи вступительных экзаменов, - арабский язык в абитуриентско-курсантских кругах считался не просто бесперспективным, но убийственно-провальным на все 100%. Оттого оказавшиеся со мной на период летних лагерей в одной языковой группе видели в моём присутствии (ужель единственный, кто добровольно выбрал арабский?) дурное для себя предзнаменование… Наш набор арабистов был в разы меньше, чем в предыдущие годы, и обучение впервые за много лет было спланировано по «обычной», не «ускоренной» программе. «Арабов» за ненадобностью «сокращали»: некоторые изначально ряд арабистов из наборов предыдущих лет были переведены в категорию «перевёртышей»: им резко «отменили» арабский язык и перевели на западный факультет.

Одновременно к моменту нашего поступления ВИИЯ был понижен в ранге военных вузов; в результате этой «реформы» в наших зачётках вместо благородного «слушатель» уже значилось чёрным по белому «курсант», вместо белого «академического» значка («поплавка») теперь полагался «плебейский» синий; от «лейтенанта» до «старшего лейтенанта» служить, если не ошибаюсь, предстояло два года вместо прежнего одного. Определённые поводы для недовольства имелись, и в итоге некоторые ранимые личности в разговорах называли институт «МЯУ» – Московское языковое училище.

Ну, а чехарда и перетасовывание состава будущих языковых групп спорадически происходили на курсе на протяжении всего первого лагерного сбора и улеглись, по-моему, лишь через месяц-другой уже после пришедшегося на середину сентября начала учёбы в учебных аудиториях...

***

Первые метаморфозы

На излёте июля 1972 г. в наш "иногородний" коллектив влились "москвичи".

Всем нам выдали со склада новенькую военную форму, которая ещё на фабрике успевает слегка пропитаться чем-то сродни запаху будущего пота. «Кирзачи». Солдатские шинели. «Сидоры». Котелки, кружки, ложки. Одежду и обувь «проклеймили». К «сидорам» пришили самодельные деревянные «бирки» из подручного материала, ибо, как нам поведал одну из военных тайн патронирующий нас старослужащий, «солдат без бирки что женские причиндалы без дырки». «Гражданку» заставили запихнуть в выданные старые наволочки и отправить по почте домой…

Исколов все пальцы, подшив вкривь и вкось подворотнички и погоны, убыли на свой первый лагерный сбор овладевать азами военных премудростей, а кое-кто - научиться, с какого конца держать веник, и постичь разочарующую истину, что отныне чистка картошки уже не обязанность одной родной внуколюбивой бабушки...

А перед этим, в ответ на домогательства "Вы не стрижены!" уже объявленного официально начальника курса убыл в свой третий подряд за день поход в парикмахерскую (до сих пор существует рядом со станцией метро "Бауманская"), плюнул на всё и постригся наголо («Парикмахерша: «Ты что!!!»; Я: «В армию ухожу!»; «Отошли маме на память» - сердобольная мастер собрала состриженное в конверт). «Под ноль» - неслыханное дело в эпоху моды на длинноволосье под "Биттлз". Несмотря на тогдашнюю жару и солнцепёк, голова на московских улицах постоянно мёрзла, и её приходилось периодически растирать руками. Плюсы: стрижка вылилась в три увольнения подряд, а это - мороженое, пара кружек пива и короткие путешествия по близлежащим окрестностям. Минусы: приехав с юга, загорелый, после стрижки "под ноль" выглядел подобием негра в белой шапочке. Опять плюс: в троллейбусе контроль почему-то не потребовал предъявить билет. И опять минус, да какой обидный: симпатичная девушка на действительно необходимый вопрос (часы забыл в тумбочке) "не подскажете ли, сколько сейчас точное время?", несмотря на исключительную вежливость обращения, сочла необходимым без слов резко «рвануть» на противоположную сторону улицы...

Денежное «довольствие» первокурсников в звании «курсант» без всяких иных должностных обязанностей (например, секретчик) составляло 8 руб. 30 коп. в месяц.

***

«Первый лагерь». Пожарными не рождаются.

Мы уже успели «прослужить» добрых недели две в лагерях, как в наши ряды влилась немногочисленная группа «условников» - условно принятых после сдачи вступительных экзаменов.

Где-то недалеко от лагеря находилась то ли птицефабрика, то ли большое птицеводческое хозяйство – когда ветер дул с этой стороны, воздух был густо пропитан миазмами птичьего помёта. Как-то на занятиях по тактике довелось пересекать близлежащее распаханное поле и скакать среди довольно густо вываленных на его поверхности глыб слежавшихся птичьих экскрементов, грозящих напрочь сжечь корни всего живого.

Жили в палатках, спали на деревянных «нарах», и фраза «откинут полог» из известной песни «Кавалергарда век недолог» более чем понятна – каждый вечер застёгивали брезентовый полог верха палатки – от дождя, от росы, от комаров, а по утрам (уже проснувшись, но лёжа под одеялами), дождавшись сигнала трубы «Подъём», предваряемого характерным шипением патефонной иглы по «винилу», лишний раз дублируемого командиром языковой группы, с неудовольствием откидывали этот самый брезентовый полог, покрытый выпавшей росой, обувались и наполовину одевались - и бежали на «физо» - то на зарядку на стадионе, то «ускоренные передвижения» мимо задов Звёздного городка. Впрочем, сначала для облегчения организма путь вёл в просторный многоместный деревянный, весь в щелях, барак, снаружи похожий на коровник, под названием «ср*льник».

Бегали на «физо» с «голым торсом» в «кирзачах» («юфть» получили уже после лагерей), которые по мере продвижения в осень становились к утру всё более и более «задубелыми», или «окаменелыми», и вновь приходили в «человеческое» эластичное состояние уже от тепла разгорячённой ноги во время бега. Кто не научился грамотно наматывать портянки и правильно «сломать» новые сапоги выше пяток, страдали, порой жутко, от потёртостей ног.

Ну, а после «физо» - «водные процедуры». Вода после ночи освежающе-холоднющая, но так приятно омыться ею, да ещё попросить приятеля полить на спину…

Вокруг палаточного городка беспрестанно подметали листья и освежали бестравные пространства рыхлением граблями. По утрам воздух вокруг палаток пах тополиными почками - какой-то незнакомый, будоражащий, как лёгкое вино, аромат (на юге иные тополя, так не пахнут). Ещё одна экзотика для южанина – ёлки, причём не на картинке, а на каждом шагу - можно пощупать...

В период прохождения «курса молодого бойца», то есть, перехода от домашней жизни к жизни казарменной, аппетит в лагерях, да и в последующий период был просто зверский. Поэтому в первом лагерном сборе особо радовали выходные дни, когда в столовой пустовало достаточно мест и можно было получить остродефицитных калорий не только за себя, но ещё за пару «тех парней», утробы которых в это время сердобольные мамы набивали домашними гостинцами в кустах подальше от посторонних глаз. Однажды так «натрескался» в выходной в обед, что реально почувствовал себя воздушным шариком, наполненным водой – пришлось расстегнуть все ремни и полчаса сидеть без малейшего движения за обеденным столом, чтобы утроба реально не лопнула! Однако стоило после принятия присяги пойти в первое увольнение и отведать обычной домашней яичницы с сосиской, как «зверский» аппетит пропал раз и навсегда!

Тем не менее при росте 184 см перед поступлением с двумя кружками пива и пирожком в пузе весил 69,5 кг (весы в ЦПКиО); уже по прошествии довольно продолжительного времени от окончания периода «обжорства», в первый (зимой) отпуск, двинувшись навстречу своей школьной учительнице по русскому языку и литературе в узком полутёмном коридоре старинного тбилисского дома, напугал её не только «аномально» короткой причёской и отсутствием привычных усов, но и объёмом «стати» - 82 кг!

Редкая для Подмосковья засуха имела место там быть летом 1972 года - и это в краю бесчисленных рек, речушек, озёр и болот! Курс молодого бойца в лагерях на природе под пгт Свердловским перемежался с тушением очагов самовозгорания всяких гнилушек и валежника в близлежащих подмосковных лесах. Выходили в поля на тактику - и часто бывало, что из леса, в котором засел "противник", неожиданно начинал валить столб дыма. Или подымали по тревоге в самом лагере... Во всех случаях подлетали грузовые "газики" (не "уазики"!), мы секунд за пять грузились в кузов – кто полусидя, кто плашмя в кузов в пару слоёв, ноги в сапогах наружу – и на пожарище. Сбивали пламя ветками и сапёрными лопатками, засыпáли самовозгоревшиеся гнилушки и валежник землёй...

Учились всяким премудростям, большим и малым. От интенсивного курса по изучению общевоинских уставов и поддержания чистоты и порядка в «расположении» до того, что непосредственно понадобится в случае боевых действий…

За вырытый окоп в заброшенном поле на окраине леса под Звёздным городком автор этих строк получил «неуд»: когда рытьё (надо было уложиться во временной норматив!) прошло свой экватор, посередине окопа, уже на некоторой глубине, вдруг возник этакий хорошенький пенёк от когда-то срубленного деревца. Тупая лопатка этот пень не хотела «брать»... Да не одному мне тогда "повезло" таким макаром в землекопах.. Зато за рытьё окопа для пулемётчика с соблюдением всех стандартов внутри позиции отделения на окраине лагерного поля огрёб «благодарность»; где-то даже фотографии обретаются...

Обмундирование пропиталось потом и землёй и быстро выгорело. Выданная пилотка «ПШ» оказалась больше заявленного размера и при резких порывах ветра или движениях вертелась на стриженной «под ноль» голове, как флюгер.

Ходили в караул – без патронов, с «железяками». Запомнились два момента.

Первый – ночью на посту случайно бросил взгляд на луну – уж больно большой и оттого необычно тяжело нависшей показалась – в то же мгновение фоне лунного диска на расстоянии менее метра от моей головы промелькнула «кошачья голова». Сова. Поразила полная беззвучность, как в телевизоре с выключенным звуком, совиного полёта и отсутствие даже легчайшего дуновения от крыльев на расстоянии какой-нибудь вытянутой руки…

Второй момент - мохнатое рыжее комарьё из близлежащих прудов и речушки. Достали даже в самой «караулке», находившейся вроде как на бережку. В отдыхающую смену с головой накрылся шинелью, дыша через рукав. Проснулся для заступления на пост с укушенной настырным комаром, пролезшим-таки через рукав, нижней губой. Потешил народ: укушенная губа раздулась и стала выше верхней. К моей радости, за то время, что стоял на посту – губа «вернулась» в свои естественные габариты…

Уставы, уставы, уставы. Строевая, строевая, строевая. Физо, физо, физо..

По воскресеньям самодельные «А ну-ка, парни». «Качки» поднимали штангу и гири. Имеющие преставление о самбо демонстрировали друг на друге свои навыки. До боксёрских перчаток дело не доходило. Обычно мы получали первое место по перетягиванию каната. Однажды сам канат вообще лопнул (?!!!), поскольку его бóльшая часть оказалась в руках нашего курса, меньшая часть у соперников – победа вновь досталась нам…

Самое интересное – конечно же, огневая подготовка, особенно её венец – практические стрельбы. В весьма недавние на ту пору школьные годы мой путь из школы домой пролегал мимо небольшого тира во главе с хозяином - грузином Ромой, как тогда казалось, стариком лет тридцати, на углу чистого уютного парка (в Тбилиси неуютных парков не было) с тенистыми деревьями и с посыпанными «мукой» из красного кирпича дорожками. Там, в пневматическом тире, доводилось повышать не только меткость ради удовольствия, но и уровень собственного благосостояния в стрельбе «на спор» (обычная ставка – «эрти манети» - рус. «один рубль») с донельзя азартными грузинами. В общем, Рома знал, что не будет в накладе и охотно разрешал пострелять в кредит, а приобретённые навыки благотворно отразились на практических результатах уже в армии.

***

Дедовщина?

Сразу оговорюсь: дедовщины как таковой, в группе и на курсе не было, а чем дальше с курса на курс, - тем и того меньше.

Но на первом курсе разница в житейском и ином опыте и соответствующими поведенческими реакциями между возрастами (вчерашние 16-17-летние школьники и 19-21-летние, успевшие прослужить хотя бы 9 месяцев и более в армии) ощущалась вполне наглядно. Поэтому поначалу в обиходе были понятия «старослужащий» и «молодой».

Простейшая статистика, если ею заняться, показывала, что на первом курсе при всех лозунгах о равенстве военнослужащих в вопросах службы обличённые командной властью сержанты на не очень приятные работы чаще задействовали «молодых», чем «старослужащих», например: позавчера «припахали» «молодых» Иванова, Петрова, Сидорова и кого-то из старослужащих; вчера –уже иного, чем вчера, из «старослужащих» и опять Иванова, Петрова и Сидорова; сегодня - вновь нового старослужащего и всё тех же «молодых»… Факты были «на лицо». Мне такая несправедливость чем дальше, тем больше не понравилась, представлялась «вопиющей» - о чём не стеснялся высказываться прилюдно. Конечно, этот «бунт» был под стать моему возрасту: наивен. Интересно, что последовала реакция: после отбоя был «приглашён» как смутьян в «ленинскую комнату» для «разборки». Там заседала группа сержантов-старослужащих. Аргументы возражающей стороны («старослужащие»), что я, дескать, чего-то не понимаю и заблуждаюсь, меня не убедили, поскольку все «назначения» на работы и в наряды и «перекосы» на мой взгляд за последние недели–месяц-полтора мог перечислить по фамилиям и датам… А факты, как говорится, упрямая вещь… В общем, судили-рядили-дискутировали – в итоге «полюбовная» ничья - сошлись на «золотой» середине: мне - перестать вслух выступать с подобной критикой, оппоненты же мои претензии «учтут в службе». Вот на этом и всё.

Во второй раз слово «дедовщина» прозвучало при иных обстоятельствах. Дело в том, что у меня с помощью ножниц довольно неплохо получалось приведение курсантской стрижки в состояние, приемлемое для получения «добра» от начальника курса и дежурного по институту на убытие в увольнение. Так, однажды, накануне выходных, я с ножницами в руках «обработал» двух или трёх коллег по группе. Ну, а потом чёрт дёрнул сказать коллегам, что теперь их очередь привести мою стрижку «в Божеский вид». Вооружившись теми же ножницами, машинкой для ручной стрижки и электробритвой, они сообща подозрительно долго корпели над моей головой, пока жжение кожи в области от шеи до темени не стало уж совсем неприемлемым и я не сказал «хватит». «Парикмахеры» имели смущённый вид, а отражение моего затылка в зеркале произвело ужасающее впечатление. Пришлось «забить» на увольнение, при этом по мере возможного прятать «причёску» под головным убором и избегать попадаться на глаза посторонних. В понедельник с разрешения командира группы при первой же возможности «рванул» в институтскую парикмахерскую (была одно время такая). Парикмахер сначала долго изучала «стрижку» моей головы, прикидывая то одно, то другое, чтобы привести её в мало-мальски приемлемый вид, цокала языком и в конце спросила: «Это старослужащие так издевались над тобой?»

***

«Адрусу, тадрусу, тадрусина, ядрусу…»

Вернувшись из лагерей, переоделись, переобулись, затем каждый долго получал в библиотеке каждый свою кучу учебной литературы с таинственными символами и их расшифровкой в кириллице. Готовились к принятию воинской присяги (состоялась в двадцатых числах октября), которая, наконец-то, узаконивала наши права и обязанности. Одновременно с принятием присяги получен военный билет, есть право на хождение в увольнения. А для этого (ходить в увольнения) съездили толпой на станцию метро «Маяковская», чтобы сфотографироваться в фотоателье-автомате на Горького для пропусков, которые в последующем хранились на курсе в сейфе и выдавались вместо увольнительных записок перед убытием в увольнение (эти пропуска у многих начальников патрулей вызывали большое изумление). После лагерей, с минимумом шевелюры, кое-как выбритые, с «перекрашенными» фотовспышкой волосами и с не успевшими принять перед объективом фотоавтомата подобающее выражение лицами, потому так мало имеющими общего с оригиналами – достойное место нашим физиономиям было разве что на стенде «Их разыскивает милиция» где-нибудь возле опорного пункта охраны общественного правопорядка…Или на съёмках воровских «малин» в стиле фильмов 50-х гг.

Арабский язык начинали осваивать наощупь и по крохам. До Нового, 1973 года сплошным валом, как горбуша на нерест, шли "бананы" и "ту-пенсиз" – то есть, "неуды", от которых, к сожалению, зависела возможность сходить в увольнение в выходные – так курсовое начальство стимулировало успеваемость. "Трояк" был эквивалентен благосклонной улыбке Фортуны, "четвертак" почитался за подарок судьбы. Чтобы получить «пятак», надо было, очевидно, стать равным Аллаху. Внутреннее понимание языка отсутствовало, шёл процесс механической «зубрёжки». Трудно было запомнить за раз пять слов, прочесть без запинки какие-нибудь "иттисаляти - лляти", склонения глаголов... Ковалёв-Шарбатов... Читаем со всеми огласовками. По коже мороз оттого, что арабская письменность состоит из 28 букв, обозначающих только одни согласные и лишь иногда на письме – намёки на гласный звук. А как на слух отличить эмфотический согласный от неэмфотического?

Для упражнений в арабской каллиграфии - карандаши с особо заточенными и косо срезанными лезвием бритвы грифелями, авторучки с "открытым" пером со сточенными в классе о каменный подоконник под 45 градусов и перьями...

А вот после Нового, 1973 года, арабский язык "лёд тронулся". Закон перехода количества в качество? Очевидно. Вообще в каждом достаточно серьёзном деле есть нечто сугубо своё, тайное, неуловимое, абсолютно необъяснимое, но являющееся становым хребтом всему - "фишка". Уловил или, как мы тогда говорили на своём сленге, "просёк фишку" - значит, дело у тебя "пойдёт", плотник ли ты или физик-ядерщик.

***

Новый 1973 год

Новогодье (1973) встречали мужской компанией на квартире у коллеги недалеко от института; новогодняя ночь в Москве оказалось на удивление тёплой: гуляли по улицам в одних кителях, без шинелей. Первого января – с утра пораньше – уже в институте, в наряде: дежурное подразделение. Немного поспали, как тревога: загорелись какие-то тряпки-деревяшки в ничем не примечательных двухэтажных домиках-развалюхах постройки 19-го-начала 20 веков напротив института на Волочаевской. Там с осени были закрыты торговля пивом и "винный" (удивили продававшиеся там бутылки-«фугасы» вина «Солнцедар» с пробками, почему-то залитыми сургучом, словно это были бутылочки со школьными чернилами из «Канцелярских товаров»). Жителей этих трущоб выселили куда-то, сами постройки приготовили к сносу – не прошло и двух лет, как в 1974г. на их месте уже стояли первые панельные многоэтажки.

Ну, а "пожар" был ерундовый, больше дыма, чем огня, и мы его быстро потушили. И вернулись в казарму досыпать.

***