ПРОБЛЕМАТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ РУССКИХ ГЛАГОЛОВ СО СВЯЗАННЫМИ ОСНОВАМИ

Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

1.1. Специфика глаголов со связанными основами в словообразовательной системе русского языка

1.1.1. Понятие связанной основы. На существование в русском языке слов типа обуть, разуть; ввергнуть, отвергнуть, повергнуть обращали внимание многие лингвисты, характеризуя различные языковые процессы. Так, И.А. Бодуэн де Куртенэ, рассматривая процессы качественного изменения морфологического состава слова, иллюстрирует глаголами привыкнуть, отвыкнуть и подобными процесс перехода смыслового центра с корня на аффиксы [Бодуэн де Куртенэ 1877:46].

Н.В. Крушевский на примере глаголов обуть, разуть показал, что происходит, если отсутствуют некоторые из условий выделения производного слова. Он, в частности, писал: «Рассмотрим такие несомненно сложные с предлогами глаголы, при которых соответствующих несложных нет. Напр., при глаголе обуть, обувать мы не имеем беспредложного *уть, *увать, как при обнести, обносить - нести, носить. Потому в нашем сознании не обособляется корень у или ув, несмотря на то, что рядом есть глагол разуть, разувать. Это видно хотя бы из такого слова, как переобуть, которое образовано от корня обу. Если бы об здесь чувствовалось отдельной частью, предлогом, то возможно было бы и образование *переуть» [Крушевский 19986: 152].

В.А. Богородицкий характеризовал такие глаголы как пережившие процесс опрощения, процесс, при котором «слово перестает в живой речи чувствоваться в своем морфологическом составе, становясь простым символом представления, и, таким образом, на место генетического значения выступает реальное» [Богородицкий 2004: 193]. При этом ученый намечает «несколько градаций»: «Первую ступень опрощения представляют слова с прозрачным морфологическим составом, от которого, однако, реальное значение более или менее удалилось, например, забыть, намерение, голик и т.п. Следующую ступень занимают такие слова, как захолустье. Хотя в этом слове и выделяется спереди префикс, указывающий на нахождение предмета за чем-либо, но к префиксу примыкает корень, который не ясен и не выделяется; сюда же относятся такие случаи, как обуть и разуть, где префикс выступает яснее вследствие чередования двух префиксов для выражения противоположных направлений действия» [там же]. Выявленные ступени опрощения ученый определяет как неполное опрощение, «когда возможна еще продукция слова». В качестве примеров полного опрощения ученый приводит слова сутки и сын [Богородицкий 2004: 194].

Рассмотрение процесса опрощения с учетом «градаций» позволило ученому сделать значимый вывод о том, что «в разных случаях начало процесса может относиться к весьма различным моментам прошлой жизни языка, иногда даже весьма отдаленным» [там же].

Терминологическое определение слов типа привыкнуть, отвыкнуть; прибавить, убавить, добавить было дано Г.О. Винокуром в статье «Заметки по русскому словообразованию». Ученый пишет: «Такие основы, которые всегда даны нам только в соединении с теми

или иными аффиксами, можно было бы назвать основами связанными» [Винокур 1959: 435]. Вводя термин, Г.О. Винокур дал характеристику слов со связанной основой с точки зрения словообразования, определив их отношение к понятиям производности и членимости. По мнению лингвиста, слова со связанными основами являются производными, поскольку они имеют общую производящую основу, которая «выделима только путем соотнесения производных основ, а в свободном состоянии не существует» [Винокур 1959: 453]. Однако «до тех пор, пока при данной первичной основе возможны все же разные аффиксы, а не только какой-нибудь один, полного срастания аффикса и основы не происходит» [там же: 436]. Особенности выделения производящей основы обусловлены тем, что значение таких основ «бывает затруднительно представить себе в отвлечении от значений непременно сочетающихся с основой аффиксов» [там же].

При характеристике слов со связанной основой Г.О. Винокуром были затронуты и другие вопросы, определившие направления изучения данного явления, в частности, в области омонимии. Лингвистом подчеркивалась важность изучения и классификации слов со связанной основой для истории языка, «так как именно в этой области особенно легко найти материал, который иллюстрировал бы общие процессы, ведущие к преобразованию морфологического состава слова» [Винокур, 1959:438].

Направления изучения слов со связанными основами были сформулированы и в работах В.В. Виноградова, который писал: «Исследование строения производных основ в системах разных частей речи, изучение процессов изменения основ, например, образования непроизводных основ из производных; описание разных видов "свя-

занных" основ, т. е. встречающихся лишь в сочетании с аффиксами..., -все это чрезвычайно важно для всестороннего и глубокого понимания структурных различий между частями речи» [Виноградов 1975: 159].

В настоящее время перед лингвистами встает большой комплекс теоретических вопросов в связи с затронутыми в статье Г.О. Винокура проблемами связанных основ, и до сих пор актуально мнение В.В. Лопатина и И.С. Улуханова о том, что «многое здесь остается неясным или не выполненным до конца» [Лопатин, Улуханов 1967:22].

Диапазон проблем, которые требуют своего решения, еще достаточно широк: от необходимости классифицировать и описать различные виды связанных основ [Виноградов 1975: 159; Винокур 1959: 438] до изучения семантических процессов, превращающих основу глагола в связанную [Волохина, Попова 1993: 155].

В имеющихся работах, посвященных рассмотрению слов со связанными основами, обнаруживаются спорные вопросы. Среди исследователей нет единства в трактовке термина «связанная основа», по-разному оценивается производность и членимость слов, содержащих связанную основу, а вопросы, касающиеся определения значения слов со связанными основами и их происхождения, остаются недостаточно изученными.

Термин «связанная основа», введенный в научный оборот Г.О. Винокуром, в дальнейшем уточнялся. Исследователи указывали, что связанные основы даны в соединении не только с приставками и суффиксами, но и с другими основами [Стрелков 1967: 63; Шанский 1966: 17]; аффиксы в составе связанных основ имеют деривационный характер [Михайлов 1974: 45; Шанский: 1966: 17]; данные основы

употребляются «минимум в двух словах» [Маслов 1987: 152; Михайлов: 1974: 45]. Ю.С. Маслов в качестве особенности связанных основ отмечает также их неспособность выступать в функции формообразующих основ (ФОС): «Связанная основа может быть определена как общая часть двух или нескольких "взаимно мотивированных" слов, содержащая их корень (и обычно совпадающая с корнем) и никогда не выступающая в качестве ФОС или словоформы, а всегда лишь как часть какой-то ФОС» [Маслов 1987: 152].

Некоторые исследователи считают термин «связанная основа», несмотря на различные его уточнения, не совсем удачным, поскольку многозначен в лингвистике термин «основа» [Федорова 1968:3]. Кроме того, «несвободный характер может иметь не вся основа, а лишь одна из морфем - корень» [Потиха 1970: 27]. По мнению многих исследователей, традиционное понимание связанной основы более применимо к определению связанного корня [Соколов 1964: 5; Янко-Триницкая 1968: 535; Земская 1973: 48-49; Чинчлей 1980: 9-11]. С.Г. Чинчлей, в частности, отмечает, что главный критерий выделения связанных основ характеризует связанный корень, «поскольку именно он встречается только в составе членимых родственных слов (основ), т. е. непременно в соединении со словообразовательными аффиксами или другой основой. Существующие определения иллюстрируются такого рода примерами: -бае-, встречающийся только в составе членимых слов добавить, надбавить, отбавить, подбавить, прибавить, разбавить, сбавить, убавить, надбавка, прибавка» [Чинчлей 1980: 10]. В подобных случаях «так называемая связанная основа не является исходной единицей словообразовательной цепи», «она только вычленяется и соответствует определению связанного

корня» [там же].

В научной литературе представлен подход, при котором термин «связанная основа» заменяется термином «связанный корень» [см., например: Бочкарева 1978]. Данные термины используются как синонимы. Так, В.В. Федорова отмечает, что «под связанными корнями подразумеваются основы, не являющиеся результатом словообразовательного процесса, не членимые на морфемы и выделяемые в группах родственных слов, где отсутствуют слова, содержащие эту основу в свободном виде» [Федорова 1968: 3]. Понятия связанной основы и связанного корня определяются как синонимичные и О.С. Ахмановой в «Словаре лингвистических терминов» [Ахманова 1966: 297].

В некоторых исследованиях [Путырская 1977; Цыбова 1988; Чинчлей 1980] связанные основы отграничиваются от связанных корней, поскольку в науке разграничены понятия основы и корня слова. Главным критерием разграничения связанных корней и связанных основ, по мнению исследователей, служит то, что выделение этих единиц в составе слова является результатом разных типов анализа: морфемного и словообразовательного [Головин В.Г. 1991: 28; Цыбова 1988: 169-170].

Описанию и разграничению принципов, задач, результатов данных типов анализа посвящена обширная литература [см., например, Арутюнова 1958; 127-129; Земская 1973: 12-14; Кубрякова 1974а: 231-237; Милославский 1980: 26; Шанский 1966: 7; Dokulil 1962: 210-211; Основы построения описательной грамматики... 1966: 55-56].

Несмотря на различия взглядов ученых на проблемы морфемного и словообразовательного анализа, можно подчеркнуть, что «сущностью... словообразовательного анализа является установление от-

ношений мотивированности (производности, выводимости) в ряду однокоренных слов» [Лопатин 1977: 25]. «К морфемному анализу... относится такая проблематика, как построение структурных моделей слов и изучение "внутреннего синтаксиса слова" - дистрибуции морфов, их валентностных свойств, ограничений их сочетаемости (как морфологических, так и семантических)» [там же: 29].

Единицей морфемного анализа, результатом морфемного членения на непосредственные составляющие традиционно считается корень слова [Цыбова 1988: 169]. В слове корень имеет свою функцию, являясь «носителем идеи, определяющей лексическое значение слова» [Тимофеев 1966: 2], «выражает основное лексическое значение слова» [Немченко 1984: 17].

Наряду с морфемами в качестве особого, по мнению лингвистов, элемента структуры слова выступает основа слова. Как определяющий признак основы ученые отмечают ее способность выражать самостоятельное лексическое значение [Немченко 1984: 58]. На уровне словообразования основа слова обладает важным свойством, поскольку может использоваться как производящая база для образования новых слов [там же: 63-64].

Некоторые исследователи указывают на то, что основа принадлежит к «структурным единицам как носителям определенной функции» по сравнению, например, с морфемой, которая принадлежит к «структурным единицам как носителям определенной семантики» [Пастушенков 1978: 3]. В.Н. Яковлев характеризует понятие основы и с точки зрения семантики, и с точки зрения структуры. В первом случае основа понимается как «часть слова, выражающая его индивидуальное лексическое значение, включающее в себя понятийно-

вещественное значение корня и деривационно-модификационные значения аффиксов, с точки зрения структуры основа - это часть слова, выражающая его лексическое значение и определяемая путем вычета формообразующих аффиксов» [Яковлев 1990: 39-40].

Корень и основа слова имеют различное значение для грамматического уровня языка. Как отмечает А.И. Смирницкий, корень «представляет собой семантическое ядро слова, но совершенно безотносительно к вопросам грамматического оформления слова, из которого он извлечен» [Смирницкий 1956: 64]. Напротив, основа «является той частью слова, которая поступает в распоряжение грамматики, будучи непосредственно связана с системой формообразующих суффиксов, оформляющих слово» [там же].

Последовательное разграничение связанных основ и связанных корней проводится в работах О.Г. Путырской, которая различает данные понятия по трем признакам: формальному, семантическому, функциональному. Корень является непроизводным, неполнознач-ным, на словообразовательном уровне его роль «заключается в том, что он образует основу, которая является производящей» [Путырская 1977: 10]. От свободного корня, по мнению исследователей, связанный корень отличает признак неполнозначности, отсутствие семантической определенности или «семантическая затемненность» [Земская 1971: 89; Путырская 1977: 6; Цыбова 1988: 169]. Однако в большинстве слов со связанными основами лексическое значение корня можно определить в сопоставлении лексических значений однокоренных слов [см., например, Вепрева 1988; Gobble 1973].

Поскольку связанные корни не являются полноценными корнями, для их обозначения стали использовать термин «радиксоиды»

[Земская 1973: 49; Пастушенков 1977: 31].

Связанными основами, по мнению О.Г. Путырской, являются «морфологически сложные словообразовательные основы, содержащие в своем составе связанные корни... Такая основа имеет четкое лексическое значение и является производящей», то есть на уровне словообразования выполняет словообразующую функцию [Путыр-ская1977: 10].

В качестве одного из релевантных признаков связанной основы исследователями называется наличие у них значения, при определении которого отмечается, что оно не ясно, выводится из значения тех слов, в которые она входит, она стремится к семантическому слиянию с аффиксами» [Земская 1953: 12].

Некоторые исследователи считают, что значение связанной основы «отличается от значения свободной основы своей фразеологич-ностью. Значение связанных основ фразеологично в том смысле, что оно никогда не выводится из значений составляющих элементов, в силу затемненности лексического значения связанного корня и особенностей значений аффиксов (особенно префиксов) в составе слов со связанными корнями» [Путырская 1977: 11].

Значение связанной основы определить легче, если слово выражает конкретное понятие, если же словом выражено абстрактное понятие, то значение связанной основы определить труднее [Земская 1953: 12-13; Путырская 1977: 7].

О сложности выявления значения связанной основы писал A.M. Шелякин: «Если бы "связанные основы" не имели значений, то слова с ними не могли бы быть производными, так как аффиксы в таких словах выделяются в определенных значениях (их не было бы

при отсутствии корневого значения) и соединяются между собой по той же морфематической модели, по которой образуются слова со "свободными основами". Ссылка на то, что "связанные основы" трудно определимы словами, не доказывает отсутствия их значений вообще. Этими значениями является то общее, что объединяет слова со "связанными основами"» [Шелякин 1966: 5].

Анализ научной литературы показал, что при всем многообразии подходов проблема определения понятия связанной основы до конца не решена: не наблюдается единства мнений о морфемном составе связанной основы, о том, что считать ее значением, какова ее роль с позиций семантики и формообразования в структуре содержащих ее слов. Сложными и обсуждаемыми в лингвистической литературе являются вопросы морфологической членимости, производности и мотивированности слов со связанной основой, а также вопросы их формирования.

I Л.2. Морфологическая членимость, производностъ и мотиви рованность слов со связанной основой. В качестве главных признаков основ русского языка ученые называют членимость, производность, оформленность [Земская 1966: 3-12; Крылов 1963: 42; и другие].

Под морфологической членимостью в словообразовании понимается «способность слов выделять в своем составе отдельные отрезки, сегменты (основы, флексии, префиксы, корни, суффиксы), каждый из которых связан с определенной семантикой» [Михайлов 1974: 3]. Следовательно, членимыми являются основы, «хотя бы одна часть которых повторяется в каких-либо других основах, соотносимых с данной по значению» [Земская 1966: 3].

Как отмечают исследователи, сегментация формы зависит, во-пер-

вых, от условий повторяемости ее частей в другом окружении, во-вторых, от степени сохранения ясного содержания у каждой вычленяемой части [Кубрякова 1974а: 40; Янко-Триницкая 1968: 534]. Такая зависимость дает ученым возможность не только устанавливать факт членимости слова, но и определять степень членимости. Ученые выделяют (с разным уровнем детализации) степени членимости слов [Земская 1973: 44-48; Кубрякова 1974а: 40-58; Панов 1968: 214-216; Цыганенко 1991: 14; Черепанов 1974: 25-22; Янко-Триницкая 1968: 534-540].

Слова со связанными основами характеризуются в науке как морфологически членимые. Однако их членимость имеет некоторые особенности, поскольку «обусловлена не их общим корнем, а прежде всего аффиксами, т. е. наличием в них четко вычленяемых аффиксов, словообразовательное значение которых, известное по другим образованиям, присутствует в семантике соотносимых слов со "связанной основой"» [Основы построения описательной грамматики... 1966: 54].

Как отмечает З.А. Толмачева, «непременным условием членимости слова со связанной основой является наличие хотя бы еще одного слова с той же связанной основой» [Толмачева 1959: 140]. Причем, чем шире круг слов с разными аффиксами, но с одним и тем же корнем, тем больше оснований говорить о членимости слов со связанной основой.

Членимость слов со связанными основами возможна, по мнению И.С. Улуханова, и вследствие того, что данные слова в прошлом имели в русском языке производящее слово [Улуханов 2005: 37].

М.А. Кронгауз, характеризуя проблемы определения значения приставок, предлагает рассматривать в качестве объекта исследова-

зо

ния ряды «приставочных глаголов, которые семантически, а также и по другим признакам похожи друг на друга» [Кронгауз 1998: 107]. «Важным свойством такого подхода..., - пишет исследователь, - оказывается то, что он позволяет выделять приставку и соответственно связанную основу в глаголах с несуществующей и вообще "пустой" основой в том случае, если глагол погружается в подходящий приставочный ряд» [там же]. Так, например, «вубить приставка^- выделяется потому, что существует ряд у- глаголов: укокошить, утопить» [там же: 108].

Роль словообразовательной модели подчеркивает И.Т. Вепрева, отмечая, что «осознание значения связанного корня поддерживается и типовой семантикой производных глаголов, входящих в одну словообразовательную модель» [Вепрева 1988: 19].

Указанные особенности слов со связанными основами позволяют ученым характеризовать такие слова как слова с дефектной [Земская 1966: 12], условной [Кубрякова 1974а: 48-53] или связанной чле-нимостью [Янко-Триницкая 1968: 535]. И.С. Улуханов называет такого типа слова слабо членимыми [Улуханов 1977: 67]. И.А.Ширшов относит их к периферийному типу производности [Ширшов 1997].

Трудности в установлении морфологической членимости слов со связанными основами обусловлены неоднозначностью решения в науке вопросов производности и мотивированности таких слов.

Понятие производности трактуется в научной литературе в соотношении с понятием мотивированности, однако характер данного соотношения определяется по-разному. Одним из крайних взглядов на взаимоотношение словообразовательной мотивированности и производности является их сближение. Так, например, Т.А. Молочко пи-

шет: «Отношения (семантические и формальные) между мотивированным (производным) и мотивирующим (производящим) называются мотивацией (производностью)» [Современный русский язык. Словообразование 1978: 5].

Более распространенной точкой зрения на соотношение произ-водности и мотивированности является их разграничение, которое возможно на разных основаниях. Одним из первых дал определение мотивированности в области словообразования М. Докулил. Суть данного явления, по мнению ученого, заключается в том, что форма и значение слова выступают как обусловленные другим существующим явлением [Dokulil 1962: 208].

Положение Г.О. Винокура о том, что «значение слов с производной основой всегда определимо посредством ссылки на значение соответствующей первичной основы» [Винокур 1959: 421], привело к пониманию мотивированности как выводимости значения одного слова из значения другого слова [Земская 1981: 135; Кубрякова 1981: 63; Шмелева 1987: 10]. Так, Е.С. Кубрякова считает, что две единицы связаны отношением производности, если они обладают общей ядерной частью, отделены друг от друга на одну формальную операцию (деривационный шаг) и если одна из них может быть объяснена по смыслу как мотивированная другой или другими единицами [Кубрякова 1974а: 35].

При таком разграничении данных терминов понятие производности шире, чем мотивированность, за которой закрепляется обозначение семантических отношений между производным и производящим. Следовательно, мотивированность является одним из важных признаков производности.

В научной литературе описан и другой подход к разграничению данных терминов, основанный на выявлении семантических и формальных отношений между словами. О.П. Ермакова, рассматривая терминологическую подсистему языка, отмечает, что есть слова, «которые не могут быть истолкованы через свое производящее, так как оно не отражает ни одного из признаков денотата» [Ермакова 1989: 88]. В качестве примера приводятся такие именные образования, как германий, менделеевий. По мнению исследователя, «этим словам нельзя отказать в производности от другой основы посредством определенного суффикса, по определенной модели, однако они полностью лишены семантической мотивированности» [там же: 88-89]. Данный пример, не относящийся, правда, к глагольному словообразованию, позволяет определить отношения между производностью и мотивированностью. Термином «производность» обозначается процесс образования производного слова от производящего по определенной модели, а через понятие мотивированности определяются семантические отношения между словами, участвующими в процессе словообразования.

Однако другие исследователи, определяя мотивированность как непременное условие существования производных единиц в системе языка, подчеркивают ее двусторонний характер. Так, ученые отмечают, что словообразовательная мотивированность - всегда явление двустороннее, формально-семантическое [Янценецкая 1979: 204] или, в других терминах, структурно-семантическое [Мамрак 1992: 31; Хи-декель, Шастун 1988: 157]. А.И. Моисеев, характеризуя словообразовательную мотивированность, подчеркивает важность роли форманта, поскольку «состав (структура) и значение производного слова подготовлены, предопределены, мотивированы производящим словом и

формантом, их субстанцией (звуковым, материальным составом) и семантикой (значением)» [Моисеев 1989: 26]. Мотивация понимается исследователем как «предопределение :каких-то свойств производных слов их образованием» [там же: 25].

Иной подход к разграничению мотивированности и производно-сти предпринят в работах И.С. Улуханова, В.В. Лопатина, Е.И. Коря-ковцевой. Данные понятия разграничиваются в зависимости от того, какой аспект словообразования (синхронический или диахронический) рассматривается. В «Основах построения описательной грамматики русского языка» И.С. Улуханов и В.В. Лопатин отмечают, что «термины "производность", "производный" и "производящий" относятся прежде всего к диахроническому аспекту словообразования; для описания синхронных отношений более удобны термины "мотивирующий" и "мотивированный"» [Основы построения описательной грамматики... 1966: 57]. Такое разграничение понятий, по мнению И.С. Улуханова, позволяет «теоретически четко различать синхронные связи и диахроническую производность» [Улуханов 1992: 6], то есть «диахронические словообразовательные процессы (производность) и синхронные словообразовательные отношения (мотивированность)» [Улуханов 1991: 167].

Разграничение понятий производности и мотивированности на основе разграничения синхронии и диахронии последовательно проведено в Грамматике современного русского литературного языка [1970: 37-38] и в Русской грамматике [1980, I: 133], в работах исследователей [см., например, Копыленко 1976; Коряковцева 1998]. К.А. Тимофеев, в частности, отмечает, что производность в синхронном плане «понимается... как мотивированность»; производность ди-

ахроническая «понимается в генетическом плане, то есть как отношение исторической преемственности между производным и исходным словом» [Тимофеев 1971: 36]. Производность как историческая категория характеризуется и Г.А. Николаевым [1988: 13].

Закрепление термина «мотивированность» за синхронным словообразованием вызывает возражения исследователей, поскольку при таком использовании термина происходит отказ от основных понятий и терминов словообразования, в том числе от производности слов, лежащей в основе всего явления словообразования: иначе было бы словообразование без образования слов [Моисеев 1974]. «Замена термина "производность" на "мотивированность" снимает вопрос о двух планах синхронного словообразования - синхронно-статическом и синхронно-процессуальном..., представляя все синхронное словообразование лишь в статическом аспекте» [Цыбова 1988: 165]. По мнению Н.А. Янко-Триницкой, термин «мотивированность» и производные от него «как бы сдвигают проблему отношений между основами (словами) в сторону семантики» [Янко-Триницкая 1968: 533].

М.Ф. Лукин не только критикует противопоставление понятий производности и мотивированности, базирующееся на разграничении синхронии и диахронии в словообразовании, но и выступает против трактовки мотивации как основного объекта словообразования. Ученый считает, что «мотивация связана не столько со словообразованием, сколько с понятием внутренней формы слова», которая выполняет объяснительную функцию: «она объясняет, какой признак выбран для номинации какого-либо предмета или явления объективной действительности» [Лукин 1997: 90]. «Мотивация, - отмечает исследователь, - это лишь один из компонентов словообразовательного процесса» [там же].

Для решения возникающих противоречий исследователи разграничивают производность диахроническую и синхроническую [Ермакова, Земская 1991; Немченко 1984: 102; Цыбова 1988: 166-167]. При таком подходе производными с диахронической точки зрения являются все слова данного языка, которые в ходе его развития были образованы тем или иным способом на базе других, ранее существовавших слов. По мнению В.Н. Немченко, синхронически производными являются слова, которые в данный момент развития языка воспринимаются как образованные от других однокоренных слов [Немченко, 1984: 100]. Н.А. Янко-Триницкая предлагает использовать в синхронном словообразовании термин «выводимость», лишенный, по мнению исследователя, недостатков, свойственных терминам «производность» и «мотивированность» [Янко-Триницкая 1968: 533].

Мнения языковедов о производности слов со связанными основами не совпадают. Одни исследователи считают такие слова непроизводными, другие - производными.

Ученые, относящие слова со связанной основой к непроизводным, выдвигают в качестве аргумента отсутствие у них производящего слова [Земская 1973: 67; Попова 1996: 18-20; Сигалов 1977: 9; Стрелков 1967: 63; Тихонов 1985: 26; Шанский 1966: 10; Янко-Триницкая 1968: 535]. По мнению исследователей, достаточным критерием определения производности является так называемое «правило Г.О. Винокура», который писал, что «слово можно считать производным до тех пор, пока с ним соотносится слово непроизводное» [Винокур 1959: 436].

Характеризовать слова со связанными основами как производные позволяет существующая возможность установления между дан-

ными словами отношений мотивации, которые реализуются здесь как взаимная мотивация [Зверев 1972: 74; Зенков 1969: 119; Маслов 1987: 152; Цыбова 1988: 170]. Г.С. Зенков, в частности, отмечает: «Члены взаимонаправленной парадигмы связаны между собой отношениями производности, выступающей здесь в виде взаимной мотивации (рав-нопроизводности). Это значит, что производный характер противо-членов в подобных случаях вытекает из факта их соотносительности» [Зенков 1969: 119]. Четкая взаимная соотнесенность препятствует переходу слов со связанной основой в разряд непроизводных, и каждое из них «играет по отношению к другому роль, аналогичную роли производящего слова» [Маслов 1987: 152].

Взаимная мотивация в словообразовательных отношениях рассматривается в работах Н.Д. Арутюновой [1960: 6], Р. Гжегорчиковой и Я. Пузыниной [1979: 41 и след.], В.В. Лопатина [1977: 82], Г.А. Николаева [1984: 34-37], в «Основах построения описательной грамматики...» [1966: 59]. Наряду с термином «взаимная мотивация» в научной литературе используются термины «равномотивированность», «равнопроизводность» [Соболева 1964: 116; Шанский 1966: 17; Улу-ханов1977:63].

Явление взаимной мотивации одним из первых охарактеризовал М. Докулил: «Иногда у пары слов, формально и семантически связанных, не ясно, какое из этих двух слов мотивирующее (основное), а какое - мотивированное (производное). Это бывает тогда, когда формальные критерии мотивации полностью отсутствуют... или когда они не согласуются с семантическими критериями. В таких случаях надо учитывать возможность двусторонней мотивации» [Dokulil 1962: 208].

Статус данного явления оценивается учеными с различных по-

зиций. Так, Н.Д. Арутюнова рассматривает взаимную мотивацию как нейтрализацию категории «первичности-производности» [Арутюнова 1960: 6]. Г.А. Николаев считает явление взаимной мотивации одним из важных промежуточных результатов развития производности. По мнению лингвиста, взаимная мотивация «развивается обычно в пределах изолированных коррелятивных пар (или ряда однотипных корреляций), образовавшихся чаще за счет распада словообразовательной цепи, в которую они входили... и не являющихся образцом для развертывания словообразовательных процессов. Последнее особенно важно, так как приводит к исчезновению односторонней направленности производности в этих парах и к активизации двусторонней соотнесенности» [Николаев 1987: 55].

Однако не все исследователи считают критерий взаимной мотивации достаточным для установления отношений производности в словах со связанной основой, поскольку при установлении отношений производности «важна не соотносительность, а выводимость производного слова из производящего» [Цыганенко 1991: 30], а для признания слова производным «необходимо и установление направления производности» [Сигалов 1977: 9].

Попытка установить направление мотивации в глаголах со связанными основами была предпринята П.Н. Стрелковым [1961: 4-18; 1967: 63-83]. По мнению исследователя, приставочные глаголы со связанными основами выражают либо противоположные, либо сходные значения. В первом случае мотивирующим выступает глагол, имеющий приставку с положительным (по терминологии П.Н. Стрелкова) значением, а мотивированным - глагол, содержащий приставку с негативным значением, то есть со значением аннулиро-

вания результата действия. Например, в парах зарядить-разрядить, обуть-разуть в роли мотивирующих выступают глаголы зарядить, обуть, а глаголы разрядить, разуть образованы от них путем мены префиксов. Такой способ образования слов описан в работах и других исследователей [Михайлов 1970: 82-98; Улуханов 1977: 64-71]. В работах последнего десятилетия И.С. Улуханов рассматривает пары застегнуть-расстегнуть, зарядить-разрядить как образованные сложным способом «депрефиксация + префиксация» [Улуханов 1996: 72].

Данную точку зрения разделяют не все лингвисты. А.Н. Тихонов, в частности, полагает, что при такой оценке пар типа зарядить-разрядить «преувеличиваются словообразовательные возможности связанных основ» [Тихонов 1971: 263]. Направление производности в данных парах, по мнению исследователя, не выражено, поскольку «семантическая соотносительность сама по себе еще не свидетельствует о производности одного приставочного глагола от другого» [там же: 263-264].

Э.П. Кадькалова, например, выводит отношения между указанными парами слов за рамки словообразования: «оппозиции типа при клеить-отклеить... и под. целиком относятся к области лексики и фиксируют один из "моментов" лексико-семантических, а не словообразовательных отношений между однокоренными словами языка» [Кадькалова 1972: 87].

Анализируя взгляды лингвистов на проблемы морфологической членимости, словообразовательной производности и мотивированности слов со связанными основами, следует подчеркнуть, что с позиций синхронного словообразования рассматриваемые единицы невозможно охарактеризовать как производные, поскольку у них отсут-

ствует производящее слово. Однако характеризовать данные слова как непроизводные также не представляется возможным, этому мешает их четкая взаимная соотнесенность, подтверждающая наличие у них в прошлом производящего слова, и четко вычленяемые аффиксы.

Отмеченные особенности рассматриваемых языковых единиц, а также неоднозначность толкования в работах исследователей терминов «производность» и «мотивированность» обусловливают трудности в установлении производности и мотивированности слов со связанными основами.

1.1.3. Становление русских глаголов со связанными основами. До сих пор недостаточно разработана в науке проблема формирования связанной основы, затрагивающая вопросы синхронии и диахронии, словообразования и лексикологии, функционирования языковых единиц. Решение этой проблемы требует специального обобщающего исследования. Тем не менее, ученые, рассматривая различные лингвистические вопросы, высказывали мнения и о путях формирования слов со связанными основами.

В качестве причин, приведших к появлению слов со связанными основами, большинство исследователей называют утрату или архаизацию слова с непроизводной основой [Азарх 1985: 152; Михайлов 1970: 92; Соколов 1964: 6; Стрелков 1961; Тихонов 1971: 271; Толмачева 1959: 141; Цыганенко 1991: 29; Шанский 1966: 17]. Исследователи обращались к таким глаголам, как взять, занять, нанять, обнять, объять, перенять, принять, отнять, изъять; навыкнуть, обвыкнуть, привыкнуть, отвыкнуть', и другие.

Кроме того, в работах отмечается, что основа может приобретать связанный характер в результате семантических изменений в

производных [Михайлов 1970: 92; Толмачева 1959: 142, 156; Шанский 1966: 17]. Как пишет З.А. Толмачева, «в отдельных случаях образование связанных основ при живом корневом глаголе обеспечивается не изменением значения корневого глагола, а семантическими сдвигами в некоторых производных. Особенностью таких групп является то, что в них исследуемый процесс наблюдается чаще всего в незавершенном виде, так как производящий глагол в отдельных переносных или специальных значениях обнаруживает связи с изолирующейся группой» [Толмачева 1959: 142]. Это положение исследователи иллюстрируют, например, глаголами побудить, возбудить.

Как отмечает М.А. Михайлов, при образовании связанных основ большую роль играют не только семантические, но и стилистические факторы, в частности, стилистическая разнородность производящего слова и производных образований [Михайлов 1974: 49-50].

Усложнение основ и переход их в связанные, по мнению лингвистов, наблюдается при заимствовании [Федорова 1969: 95-107; Цыганенко 1991: 29; Шанский 1966: 17].

Попытка определить механизм появления глаголов со связанными основами реализована в работах П.Н. Стрелкова [1961, 1967]. Приставочные образования со связанными основами исследователь разделяет на глаголы, выражающие противоположные значения, и глаголы, выражающие сходные значения. Возникновение сходных по значению префиксальных образований со связанными основами «является результатом развития посредством однокоренных приставочных глаголов лексически обособленных смысловых значений» [Стрелков 1961: 14].

Предложенное объяснение путей формирования глаголов со

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ

БИБЛИОТЕКА

связанными основами в русском языке требует, на наш взгляд, некоторых уточнений, поскольку остается неясным, каковы же причины появления слов со связанными основами, выражающих и противоположные, и сходные значения, например, сложить, разложить, вло жить, вылоэюить, положить, налоэюить, прилооїсить и т.д. Объясняя причины утраты производящего слова особенностями внутриглаголь-ного словообразования, исследователь не касается особенностей семантики бесприставочного глагола; анализируя образование некоторых пар глаголов, например, зарядить - разрядить, не учитывает возможностей развития переносных значений слов. Уделяя особое внимание роли приставок в процессе формирования глаголов со связанными основами, П.Н. Стрелков рассматривает в одном ряду такие разные по способу образования слова, как запереть - отпереть, образованные от утратившегося древнерусского глагола перети с помощью приставок; присутствовать - отсутствовать, этимологически восходящие к суть, сущий (формам глагола быть) и образованные в результате цепочки деривационных шагов; импортировать - экспортировать, образованные от заимствованных слов.

Анализ научной литературы убеждает в том, что факты современного русского языка не дают возможности в полной мере охарактеризовать механизм становления глаголов со связанной основой, поскольку выводы лингвистов делаются на базе исследования слов со связанными основами как уже сформировавшихся языковых единиц.

В лингвистической литературе недостаточность такого подхода отмечается многими языковедами. Отрицание диахронии при изучении языковых явлений, как полагает М.Ф. Лукин, формирует подчас

неверное представление о системе современного русского языка [Лукин 1997:89].

Исследователями активно обсуждается вопрос о взаимодействии синхронного и диахронического подходов в словообразовании, которое обусловлено не только диалектической связью синхронии и диахронии, но и двойственным характером самих функций словообразования [см.: Немченко 1994; Супрун 1987].

Об органичной связанности синхронного и диахронического словообразования весьма решительно говорил О.Н. Трубачев, подчеркивая, что «словообразование как лингвистическая дисциплина определенно страдает как раз от не в меру строгого разграничения синхронии и диахронии» [Трубачев 19946: 19]. По мнению лингвиста, само понятие «словообразование, образование слов имплицирует представление о процессе» и вряд ли правомерно «называть историческим словообразованием только то, что остается за вычитанием словообразования синхронного» [там же: 17-18]. Развивая тему «компромисса», ученый писал: «В словарной практике... мы ... привыкли ценить описание фактов лексики и словообразования. Комплектное, корректное описание употребления и значения слов уже содержит в себе предпосылки реконструкции, то есть операции сугубо диахронической... Тем самым размывается граница, отделяющая резко синхронию от диахронии, описание от реконструкции. Одно от другого отграничивать - напрасный труд» [там же: 19].

Г.А. Николаев считает, что все категории словообразования историчны и разрыв того, что в языке находится в неразрывной связи, ведет к неправильным теоретическим построениям, к формализму [Николаев 1987, 9]. Взгляд на диахронию как на процесс в его эволю-

ции, а не на смену отдельных синхронических состояний предполагает «рассмотрение фактов словообразования в развитии, в их внутрисистемном взаимодействии друг с другом» [там же: 11]. Единственно верным принципом рассмотрения словообразовательных явлений признается диалектическая взаимосвязь синхронного и диахронного подходов к фактам словообразования [Балалыкина, Николаев 1985: 11].

Достижения лингвистики в разработке проблем не только синхронного, но и диахронического словообразования позволили И.С. Улуханову предложить синхронно-диахронический подход к анализу языковых явлений. Характеризуя основные принципы такого подхода, ученый отмечает, что «синхронно-диахроническим описанием целесообразно считать не механическое соединение в одном описании фактов истории языка и его современного состояния, а выявление их соотношения и взаимодействия и прежде всего того, в какой мере синхронные связи между существующими явлениями отражают процесс развития одного явления из другого» [Улуханов 1992: 5]. В актуальные задачи такого описания входит установление особенностей организации синхронной системы языка, которые «в снятом виде» отражают процессы развития языковых единиц или, наоборот, не соответствуют этим процессам [Улуханов 2005: 19].

Объяснительные возможности синхронно-диахронического подхода успешно используются в современных исследованиях, в частности, при изучении явлений энантиосемии [Балалыкина 2001], словообразовательной семантики имен действия [Коряковцева 1998], исследовании системы и функций редупликации в русском языке [Крючкова 2000], при рассмотрении процессов глагольной префиксации [Дмитриева 2005].

Применение синхронно-диахронического подхода к анализу русских глаголов со связанными основами позволит снять целый ряд отмеченных нами ранее противоречий при объяснении причин и выявлении условий, способствовавших формированию этих единиц. Такой подход предполагает рассмотрение слов со связанными основами как результат языковой эволюции, зафиксированный в языке переход производных слов в разряд непроизводных.

Развивая идею преемственности семантического развития слова, О.Н. Трубачев замечает, что «в истории языка преобладали не абсолютные утраты, а переосмысления» [Трубачев 1994а: 3-4]. Это положение представляется весьма актуальным при анализе слов со связанными основами, поскольку нацеливает на рассмотрение данных языковых единиц в ретроспективном плане.

При установлении семантических отношений между словами современного русского языка, содержащими связанную основу, исследователями чаще всего не учитываются исторические изменения словообразовательной структуры, поскольку рассмотрение эволюции языковых единиц, как правило, не соотносится с особенностями мышления человека предшествующих эпох.

Многоуровневая, иерархически организованная система языковых представлений, сложившаяся в психике носителя языка, по мнению СП. Лопушанской, может рассматриваться в качестве языкового сознания индивида определенного хронологического периода: «Если исходить из того, - пишет ученый, - что смысловой доминантой языкового сознания является воспроизводимое в процессе коммуникации восприятие человеком окружающего мира, отношение мыслящего субъекта к продуктам материальной и духовной жизни общества,

представление субъекта о своем месте во Вселенной, о самом себе, то изменение во времени названной смысловой доминанты закономерно будет сопряжено с изменениями структуры речемыслительной деятельности» [Лопушанская 1996: 6].

Учет этих положений создает возможность использования когнитивно-коммуникативного подхода при рассмотрении глаголов со связанными основами.

1.2. Возможности когнитивно-коммуникативного подхода к рассмотрению глаголов со связанными основами

1.2.0. Возможность реконструкции таких процессов, в которых нашли бы отражение закономерности и мыслительных, и речевых, и языковых изменений в их взаимообусловленности, до сих пор остается нереализованной. Именно об этом говорил В.В. Виноградов, обращая внимание на то, что «...от значения слова необходимо отличать его употребление. Значения устойчивы и общи всем, кто владеет системой языка. Употребление - это лишь возможное применение одного из значений слова, иногда очень индивидуальное, иногда более или менее распространенное. Употребление не равноценно со значением, в нем скрыто много смысловых возможностей слова» [Виноградов 1986: 27]. Так был кратко охарактеризован процесс «приращения смысла» в разделе «Смысловая структура слова» [там же: 17-27].

В русской лингвистической традиции идея рассмотрения языковых фактов во взаимосвязи с особенностями мышления появилась в трудах отечественных ученых еще в XIX веке. Так, Н.В. Крушевский, отмечая в народном творчестве многословие, богатство эпитетов, на-

личие таких плеоназмов, как «на солносходе красного солнца», считал, что все это «обусловливается конкретным, образным мышлением» [Крушевский 1998а: 36] и что «конкретное понимание мира внешнего сказывается на каждом шагу в произведениях народного творчества» [там же: 37]. Приведенные цитаты из работы Н.В. Крушевского характеризуют особенности первобытного мышления не вообще, а «со стороны логической». Прежде всего отмечается целостность восприятия мира древним человеком на основе собственного опыта, «действий и смелых выводов»; подчеркивается понимание связей между явлениями воспринимаемого мира, подвижность этих представлений. Одновременно формулируется специфика мыслящего субъекта, вся сила мышления которого основывалась в древности «лишь на непоколебимой вере».

Все это позволило автору сделать вывод о том, что особенности первобытного мышления определяют отличия произведений народного творчества от литературных. Далее следовало уточнение: «для лингвиста ясно, что слово первобытного человека и слово человека современного - две разные вещи, что первобытное слово есть картина предмета, ... тогда как слово современное есть только условный знак предмета» [там же: 36]. Об этом свидетельствует комментарий к названному выше плеоназму: «Когда слово-картина, "солносход", вследствие частого употребления, стало словом-знаком, то народ счел нужным прибавить "красного солнца"» [там же].

В рассуждениях Н.В. Крушевского о взаимосвязи особенностей мыслительной деятельности и характера словесного творчества на разных этапах развития общества и мыслящего субъекта намечались пути дальнейшего рассмотрения речемыслительного процесса, определя-

лись подходы к изучению единства языка и мышления (но не тождества их), были предвосхищены принципы как системоцентрического, так и антропоцентрического анализа языковых явлений. Именно в трудах Н.В. Крушевского сложные логико-философские вопросы впервые рассматривались как основание для будущих решений проблемы изучения и объяснения внутренних законов развития языка, эволюции его категорий и форм как частей единого гармонического целого.

Разграничивая «ближайшее» и «дальнейшее» значения, А.А. Потебня подчеркивал единство представления и звуковой (формальной) выраженности его в слове как речевой единице в отличие от понятия как феномена мыслительной деятельности [Потебня 1958: 19].

Во второй половине XX века С.Д. Кацнельсон, исходя из положения о том, что «процессы мышления и речеобразования неотторжимы один от другого и представляют собой единый речемыслитель-ный процесс» [Кацнельсон 1984: 4], опираясь на исследования психологов, нейропсихологов, философов и лингвистов, попытался наметить фазы протекания речемыслительных процессов, ведущие к преобразованию внутренней речи во внешнюю. Несколько схематизируя его описание, можно представить следующие смысловые различия между внутренней и внешней речью: внутреннюю речь характеризует семантическое единство, образная синкретическая целостность, выражаемая и конкретизируемая в пропозиции на основе многочленных отношений; отсутствие ориентации на слушателя; отсутствие указаний на временную последовательность событий; внешнюю речь характеризует семантическая и формальная расчлененность, выражаемая и конкретизируемая в предложении на основе бинарных отношений; динамизм, обусловленный ориентацией на слушателя; наличие

обязательных указаний на временную последовательность событий, внесение временной перспективы в структуру речи [там же: 5,7, 8].

Названные различия между внутренней и внешней речью следует дополнить существенными признаками, важность которых подчеркивал Л.С. Выготский в своей монографии «Мышление и речь» [1982], разграничив внутреннее говорение и внутреннюю речь. При этом внутренней речи отводилась специфическая функция превращения индивидуализированной формы мысли в социализированные формы слов (предложения). Таким образом, внутренняя речь становится посредником между мыслью и словом. Ученый характеризовал внутреннюю речь как особый вид речевой деятельности, как речь для себя, основной и единственной формой которой является предикативность. Главное свойство внутренней речи - ее сокращенность, которая обусловлена чистой, абсолютной предикативностью, редуцированием фонетических моментов речи, своеобразным семантическим строем внутренней речи: преобладанием смысла слова над его значением [Выготский 1982: 346]. При этом подчеркивается, что «смысл слова никогда не является полным. В конечном счете он упирается в понимание мира и во внутреннее строение личности в целом» [там же: 347].

Развивая идеи Л.С. Выготского, большое внимание проблемам внутренней речи уделял Н.И. Жинкин. Он считал, что мышление вырабатывает собственные языки, на которых строятся гипотезы, доказательства, делаются выводы. Потребности коммуникации и деятельности мышления вызвали образование взаимодействующих кодов, сложившихся в единую саморегулирующуюся систему: язык - звуковая речь - интеллект. Эта система породила смешанный код, на кото-

ром работает внутренняя речь и который, по мнению Н.И. Жинкина, является посредником не только между языком и интеллектом, между устной и письменной речью, но и между национальными языками [Жинкин 1982: 15 и след., 54 и след.]. Этот код и есть язык перевода, он переводит замысел внутренней речи на развернутую речь натурального языка.

Внешний язык «служит для взаимопонимания, внутренний - для поиска и обработки информации, т.е. для мышления. Эти языки всегда действуют совместно. ... Внешний язык формален. Это значит, что он устанавливает лишь правила речи, но не касается ее содержания. Такая особенность обеспечивает применение открытой системы, так как ранее не учтенные содержательные компоненты объектов речи могут быть названы и введены в информационную систему по установленным правилам. Внутренний язык концептуален. Это значит, что совокупность определенных содержательных компонентов понимается как целое, приобретая специфическое качество целостности. Нераздельность двух языков, которые составляют единый человеческий язык, состоит в том, что язык, по своей природе выполняющий творческую функцию, строит такой концепт, который содержит интеграцию концепций разных коммуникантов. В эти условиях концепт преобразуется в текст, а новый текст усваивается другими коммуникантами. Так идет поиск и переработка новой информации» [там же: 147].

Именно отражение закономерностей и мыслительных, и речевых, и языковых изменений в их взаимообусловленности представляется сегодня существенно важным компонентом понятий «речевое мышление», «речевая деятельность», «речемыслительные процессы», в содержании которых реализуется новая научная доминанта «язык

мыслящей личности» (термин СП. Лопушанской). О значимости этого вывода свидетельствует то, что учет личностного фактора при рассмотрении категорий, систем и единиц языка в плане синхронии и диахронии реализован в работах Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, А.В. Бондарко, Т.И. Вендиной, Е.А. Земской, Ю.Н. Караулова, В.В. Колесова, Е.С. Кубряковой, Н.И. Толстого, В.Н. Топорова, Е.С. Яковлевой в качестве методологического основания новой научной доминанты.

Смена научной доминанты, обусловившая рассмотрение языковых процессов во взаимосвязи с речемыслительной деятельностью, вызывает необходимость установить для исследователя сферы соприкосновения результатов лингвистического анализа и анализа языкового материала с учетом особенностей речемыслительной деятельности как единого речемыслительного процесса.

Установить причины и механизм формирования в русском языке глаголов со связанными основами возможно с опорой на когнитивно-коммуникативную парадигму, предложенную в работах СП. Лопушанской [2002, 2003а], где базовыми элементами являются понятия концептосфера, концептуальное ядро, стереотипность.

1.2.1. Концептосфера. Термин «концептосфера» был введен в научный оборот Д.С. Лихачевым. Исследователь определяет значимые признаки концептосферы: «В совокупности потенции, открываемые в словарном запасе отдельного человека, как и всего языка в целом, мы можем называть концептосферами» [Лихачев 1993: 5]. Определяя структуру словарного запаса языка как четырехуровневое образование, Д.С. Лихачев выделяет «1) сам словарный запас (включая фразеологизмы); 2) значения словарного типа, примерно так, как они

определяются словарями; 3) концепты - некоторые подстановки значений, облегчающие общение и тесно связанные с человеком и его национальным, культурным, профессиональным, возрастным и прочим опытом; 4) концепты отдельных значений слов, которые зависят друг от друга, составляют некие целостности и которые мы определяем как концептосферу» [Лихачев 1993: 6].

В свете антропологической и когнитивной лингвистик актуальными и недостаточно изученными в русистике проблемами, понятиями и категориями Л.Г. Бабенко считает языковую картину мира и ее национальные, литературно-художественные и другие варианты, концепт, концептуальное пространство и концептосферу национального языка, методы выявления механизмов языковой репрезентации концептов, их лексикографическую параметризацию. Одна из важнейших в этом ряду - «проблема универсального, общенационального и индивидуального компонентов в структуре концептосферы того или иного языка» [Бабенко 2003: 217]. Исследователем рассматриваются закономерности и особенности устройства концептосферы процессуально-событийного мира, отображаемого глагольной лексикой, семантическими классами глаголов.

По мнению ученого, категоризация процессуально-событийного мира осуществляется благодаря наличию в лексической семантике глагола базовых идентификаторов разного уровня: суперклассификаторов типа «состояние», «отношение», «качество», которые являются основанием отождествления семантики слов, объединяемых в суперпарадигмы - семантические поля [там же].

Концептосфера имеет полевую стуктуру, которая зависит от способов репрезентации концепта. Исследователь выделяет ядро

(когнитивно-пропозициональная структура концепта), приядерную зону (основные лексические репрезентации когнитивно-пропозициональной структуры), ближайшую периферию (совмещенные репрезентации).

Характеризуя каждую из выделенных зон, автор считает, что «истолкование концептов и в целом концептосферы процессуально-событийного мира кроется в семантическом пространстве ЛСГ глаголов, типовом наборе существенных семантических признаков и представляет собой пропозициональную структуру» [там же: 218].

Как отмечает Л.Г. Бабенко, представленная структура концептосферы имеет универсальный характер и в ее репрезентации участвуют наряду с лексическими фразеологические, синтаксические единицы и тексты [там же: 220].

С использованием полевого подхода реконструируется структура концептосферы «Еда» в исследовании И.К. Мироновой, при этом обнаруживается полное совпадение структуры концептосферы с функционально-семантическим полем [Миронова 2002: 18].

В работе З.Д. Поповой и И.А. Стернина «Очерки по когнитивной лингвистике» разграничиваются мыслительная концептосфера и семантическое пространство языка как та ее часть, которая получает выражение с помощью языковых средств [Попова, Стернин 2001: 88-91].

1.2.2. Концепт. Концептуальное ядро. В науке концепт рассматривается в разных аспектах: как лингвокогнитивное, психолингвисти-чекое, лингвокультурное и культурное явления.

Термин «концепт» стал одним из базовых терминов когнитивной лингвистики и определяется как «оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы

языка мозга, всей картины мира, отраженной в человеческой психике» [Кубрякова 1996: 90].

Появление термина «концепт» в современном отечественном языкознании P.M. Фрумкина связывает с развитием когнитивистики, переводом работ зарубежных исследователей, выходивших в серии «Новое в зарубежной лингвистике». Автор также отмечает, что использование термина «концепт» связано с расширением предметной области лингвистики и стоящим за этим расширением сдвигом в ори-ентациях, а именно: «Трактовка смысла как абстрактной сущности, формальное представление которой отвлечено и от автора высказывания и от его адресата, уходит на второй план. Интересы фокусируются на изучении концепта как сущности ментальной прежде всего» [Фрумкина 1992:3].

Ментальные образования, составляющие категориальную основу всей человеческой деятельности, и прежде всего - языка, Г.И. Бе-рестнев считает той «новой реальностью» в языкознании, которую исследователям предстоит описать и объяснить [Берестнев 1997: 47]. Особенностями ментальных образований как объекта познания исследователь называет их глубинность, их большую масштабность по сравнению с собственно языковыми и поверхностно-ментальными квантами смысла - понятиями, их одноплановость, поскольку эти сущности не имеют специального плана выражения, их относительную структурированность [там же: 47-49].

По своему содержанию и степени абстракции концепты могут подразделяться на несколько типов, каждый из которых (конкретно-чувственный образ, представление, схема, понятие, прототип, пропозициональная структура или пропозиция, фрейм, сценарии, или

скрипты, гештальты) рассматривается исследователями с разной степенью детализации.

Термин «концепт» первым в отечественной лингвистике стал применять С.А. Аскольдов-Алексеев, определяя его как «мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли определенное множество предметов одного и того же рода» [Аскольдов-Алексеев 1928: 31]. В качестве синонимов этого термина использовался термин «общее понятие», а также термин средневекового концептуализма «универсалия».

Основной функцией концепта, по мнению ученого, является «заместительная функция», причем концепт может быть заместителем не только реальных предметов, но и некоторых сторон предмета или реальных действий, а также чисто мыслительных операций. Заместительная способность концептов может быть основана иногда только на потенции совершить то или иное замещение.

Определив концепт как «зачаточный акт к возможным операциям над конкретностями», который «способен уже заключать в себе осуществление логических норм или отступление от них» [там же: 35], С.А. Аскольдов-Алексеев предложил разделять концепты познавательные и художественные, охарактеризовав их следующим образом: «Существенное отличие художественных концептов от познавательных заключается все же именно в неопределенности возможностей. В концептах знания эти возможности подчинены или требованиям соответствия реальной действительности, или законам логики. Связь элементов художественного концепта зиждется на совершенно чуждой логике и реальной прагматике художественной ассоциативности. Нельзя сказать, чтобы в этой ассоциативности не было своей зако-

номерности и требовательности. Но они все же не укладываются ни в какие правила и представляют в каждом отдельном случае особую индивидуальную норму вроде нормы развития музыкальной мелодии. Если это закон, то закон индивидуального роста» [там же: 38].

Преемственность в понимании концепта как заместителя сохраняется в работе Д.С. Лихачева «Концептосфера русского языка», однако в отличие от С.А. Аскольдова-Алексеева ученый определяет концепт как мысленное образование, которое в индивидуальном или коллективном сознании носителей языка «не только подменяет собой значение слова <...>, он в известной мере и расширяет значение, оставляя возможности для сотворчества, домысливания, "дофантазиро-вания" и для эмоциональной ауры слова» [Лихачев 1993: 5].

В.В. Колесов, рассматривая ментальную характеристику слов в работах В.В. Виноградова, дает свое понимание концепта, развивая идеи Петербургской филологической школы, одним из методологических постулатов которой является признание того, что «семантика языкового знака важнее его (внешней) формы, которая в принципе тоже может стать содержанием как внутренняя форма слова. Следовательно, изменение как преобразование форм в пользу значения всегда важнее неустойчивого равновесия синхронной системы, организованной на чисто формальных основаниях» [Колесов 1995: 130]. Функциональные изменения смысла проявляются и в слове, и в высказывании. Предпочтение слову отдается потому, что «слово как объект лингвистики легко поддается анализу как с синтагматической, так и парадигматической точки зрения. Все это демонстрирует выход на философский уровень исследования слова во всех его функциональных связях» [там же].

Описывая концепты культуры, Ю.С. Степанов характеризует их с двух сторон: «Концепт - это как бы сгусток культуры в сознании человека; <...> концепт - это то, посредством чего человек <...> сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее» [Степанов 1997: 40]. Под концептом понимается «пучок» представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово.

Концепт является структурированным образованием. В него включается все, что принадлежит строению понятия, и все то, что «делает его фактом культуры - исходная форма (этимология); сжатая до основных признаков содержания история; современные ассоциации; оценки и т.д.» [там же: 41]. Поскольку концепт «складывается из слоев различного времени происхождения, то естественно представлять его эволюцию в виде некоей последовательности, или ряда, звеньями которых являются стадии концепта, или, говоря иначе, данный концепт в разные эпохи» [там же: 56]. Между этими звеньями, расположенными в последовательности, «сразу же вскрываются особые отношения преемственности формы и содержания, благодаря которым нечто из старой стадии концепта становится знаком в его новой стадии» [там же].

Рассматривая примеры концептов, ученый выявляет три компонента или слоя концепта, различных и по времени образования, и по происхождению, и по семантике: основной, актуальный признак, в котором концепт актуально существует для всех пользующихся данным языком как средство их взаимопонимания и общения; дополнительный, или несколько дополнительных, «пассивных» признаков, являющихся уже не актуальными, «историческими», в них концепт существует лишь для некоторых социальных групп; внутреннюю

форму, запечатленную во внешней, словесной форме, осознаваемую лишь исследователями [там же: 44-45].

Ю.С. Степанов выделяет как минимум три «важных» типа концептов: «рамочные концепты», «концепты с плотным ядром» и концепты о человеке. Особенность рамочных концептов состоит в том, что у каждого из них есть некоторый основной, актуальный признак, который и составляет главное содержание концепта. Концепты с плотным ядром «значимы в своей целостности, во всем своем составе признаков, и отвлечение одного из них в качестве "рамки" концепта, хотя и возможно, но есть лишь искусственная логическая процедура» [там же: 71]. В концептах о человеке наиболее ярко проявляется присущее всем концептам свойство - несоответствие реальной хронологии [там же: 73-74].

Развивая идею о неслучайности именования, ученый говорит о том, что выбор признаков осуществляется всегда в границах определенного семантического ряда, который принадлежит уже не только языку, но и сфере культуры. Каждую такую сферу (ряд) ученый обозначает термином «концептуализированная область (сфера)», определяя ее как «такую сферу культуры, где объединяются в одном общем представлении (культурном концепте) - слова, вещи, мифологемы и ритуалы» [там же: 68].

Границы познания концептов связаны со «значимостью» (термин Ф. де Соссюра), под которой понимается «относительное значение слова - выделенная ему часть семантического поля, зависящая от распределения значений между наличными в этом поле словами» [там же: 74]. Логически определенное понятие значимости стало называться «интенсионалом». Термин «интенсионал» Ю.С. Степанов считает

синонимом термину «смысл» [там же: 75].

Концепт в научной литературе часто соотносится с понятием, и этот вопрос остается дискуссионным. В некоторых работах эти термины выступают как синонимы [Никитина 1978]. Однако в современных исследованиях наблюдается разграничение концепта и понятия в зависимости от того, на какой основе они формируются. Так, Л.О. Чер-нейко и В.А. Долинский отмечают, что «основа понятия - логическая, рациональная и в том случае, если оно научное, и в том случае, если оно наивное. При этом содержание научного понятия расширяется за счет включения тех свойств явления, которые открылись научному знанию. Содержание наивного понятия (языкового) более константно, чем содержание понятия научного, и может быть определено как сумма лингвистически релевантных признаков, способных дифференцировать имена и, соответственно классы явлений, стоящих за именами.

Основа концепта - сублогическая. Содержание концепта включает в себя содержание наивного понятия, но не исчерпывается им, поскольку охватывает все множество коннотативных элементов имени, проявляющихся в сочетаемости» [Чернейко, Долинский 1996: 21-22].

Различия между понятием и концептом, по мнению Н.Н. Болдырева, обусловлены самим различием теоретического и обыденного познания - познания и когниции [Болдырев 2001: 24]. Такой подход позволяет рассматривать понятие как один из типов концептов: «Понятие - концепт, содержащий наиболее общие, существенные признаки предмета или явления, его объективные, логически конструируемые характеристики. ... понятие возникает на основе представле-

ния или схемы в результате постепенного абстрагирования от вторичных признаков» [там же: 36].

Лингвистическую традицию имеет разграничение терминов «концепт» и «понятие» в рамках логических отношений объема и содержания понятия. Под объемом понятия понимается «класс предметов, который подходит под данное понятие», а содержание понятия трактуется как «совокупность общих и существенных признаков понятия, соответствующих этому классу. <...> термином концепт называют лишь содержание понятия; таким образом термин концепт становится синонимичным термину смысл» [Степанов 1997: 41-42]. По мнению Ю.С. Степанова, особенность концепта, отличающая его от понятия, заключается в том, что «концепты не только мыслятся, они переживаются» [там же: 41].

Концепт (в отличие от понятия) символизирует «знание, структурированное во фрейм, а это значит, что он отражает не просто существенные признаки объекта, а все те, которые в данном языковом коллективе заполняются знанием о сущности» [Телия 1996: 96].

М.Р. Проскуряков рассматривает концепт как цикл понятия, предполагающий процесс - наполнение содержания понятия «знанием о сущности» и его результат - объем понятия. Ученый пишет: «В сфере деятельности и мышления, в языке, тексте, культуре, науке концепт существует как структурированный процесс, цикл отношений понятия к знаку, к другим понятиям, образу или типу (архетипу), метафоре, символу или мифу. Таким образом, концепт представляет собой динамичное взаимодействие объема и содержания понятия, значения и смысла слова, в основе которого лежит метод получения и передачи, накопления и фиксации, хранения и изменения знаний, а

также инструкция к действию в соответствии с этими знаниями» [Проскуряков 2000: 21-22].

Однако, по мнению некоторых лингвистов, «оперирование категорией понятия в классическом "безобразном" представлении» оказывается явно недостаточным [Воркачев 2001: 66]. По мнению исследователя, из признания концепта планом содержания языкового знака следует, что он включает в себя помимо предметной отнесенности всю коммуникативно значимую информацию [там же].

В лингвистической литературе концепт часто интерпретируется через традиционные лингвистические термины «значение», «смысл» или «содержание слова». Так, крайние, по мнению ученых, взгляды на соотношение концепта и значения языковых средств представлены в работах Р. Джекендоффа и А. Вежбицкой. Р. Джекендофф приравнивает значения языковых средств к выражаемым в них концептам или концептуальным структурам [Jackendoff 1992: 195]. Противоположная точка зрения представлена в работах А. Вежбицкой, которая считает, что значения в определенном отношении независимы от языка.

Концептуальный анализ, основанный на отождествлении языкового значения и концепта проводится И.Д. Гажевой, которая определяет концепт как «комплекс культурно-обусловленных представлений человека о предмете» [Гажева 2000: 79]. При этом различия в речевом поведении лексемы признаются релевантными для определения соответствующего ей того или иного концепта. Исследователь предполагает, что многозначной лексеме соответствует единый концепт, с которым на семантическом уровне коррелирует несколько языковых значений; исходная прототипическая модель, обеспечивающая единство концепта, заключается в основном значении. Важным здесь ста-

новится «поиск того когнитивного фактора, который обеспечивает сходство значений и структурное единство концепта» [там же]. Наличие такого когнитивного фактора обусловлено тем, что представление всегда устойчиво, способно изменяться, но не переходить из одной категории в другую [Рябцева 1991: 73].

Как справедливо отмечает Е.Г. Беляевская, экспликация когнитивного фактора, формирующего единство многозначной лексемы и относящегося к ее «генетическому уровню», требует рассмотрения процессов формирования семантической структуры слова [Беляевская 1994: 107].

Рассматривая концепт «вопрос» с использованием парадигмы теории прототипов, Н.К. Рябцева описывает структуру концепта следующим образом. Основу концепта составляет исходная прототипи-ческая модель основного значения слова. Это база для формирования производных значений. В структуре концепта выделяются также центральная и периферийная зоны. При этом периферийная зона способна к дивергенции, то есть вызывает «удаление» новых производных значений от центрального, однако «есть механизм, обеспечивающий упорядоченность строения концепта и связность составляющих его элементов» [Рябцева 1991: 72-73].

В процессе развития прототипического значения формируется структура концепта, которую можно представить как цепочечную, радиальную или смешанную. Категоризация концепта происходит в результате прототипического эффекта, определяющего специфику употребления слова. Такой эффект «возникает, когда более сложные элементы категории описываются в "терминах" более простых - элементарных, центральных представлений, составляющих ядро катего-

рий» [там же: 74]. Концепт формируется на основе развития базисного элемента, который, с одной стороны, являясь основой прототипи-ческого значения всех употреблений слова, формирует внутреннюю, смысловую структуру концепта, а с другой стороны, задает модель категоризации всех его значений, реализуя «внешнюю» категориальную отнесенность [там же]. Категориальная отнесенность концепта мотивирует все реальные и возможные значения слова и объединяет их в целое представление. Она обеспечивает концептуальную устойчивость этого представления и его связь с другими концептами данной категории. Модель базисного элемента концепта содержит основания для такого переноса [там же: 75].

Исследователи, опирающиеся на многоуровневую структуру значения, противопоставляя концептуальный уровень семантическому, рассматривают соотношение концепта и значения следующим образом. Е.С. Кубрякова пишет, что «концепты - это скорее посредники между словами и экстралингвистической действительностью и значение слова не может быть сведено исключительно к образующим его концептам... Правильнее было бы, наверное, говорить о концептах как соотносительных со значением слова понятиях [Кубрякова 1996: 92]. Далее ученый отмечает: «Независимы от языка именно концепты, идеи, и не случайно, что только часть из них находит свою языковую объективацию» [там же]. Иллюстрируя это положение, исследователь показывает, что концепт сближается с содержанием синонимического ряда как целого. Таким образом, содержание концепта шире значения, поскольку значением слова становится концепт «схваченный знаком» [Кубрякова 1991].

Разделяя позицию Е.С. Кубряковой, Н.Н. Болдырев считает, что

отождествление концепта с языковым значением приведет к необходимости выделять в семантической структуре значения каждого слова индивидуальные компоненты значения, «а это снимает существующее (признаваемое всеми, канонизированное) различие между значением и смыслом» [Болдырев 2001: 39].

Определяя границы экспликации концепта, Л.О. Чернейко отмечает: «Концепт включает понятие, но не исчерпывается им, а охватывает все содержание слова - и денотативное, и коннотативное, отражающее представления носителей данной культуры о характере явления, стоящего за словом, взятым в многообразии его ассоциативных связей» [Чернейко 1995: 75].

Разграничение концепта и значения слова предложено Д.С. Лихачевым, который видел в концепте «своего рода, "алгебраическое выражение" значения, которым мы оперируем в своей письменной и устной речи, ибо охватить значение во всей его сложности человек просто не успевает» [Лихачев 1993: 4].

В работах Ю.С. Степанова разграничение между концептом и значением слова проводится на основе соотношения объема и содержания понятия: «Значение слова - это тот предмет или предметы, к которым это слово правильно, в соответствии с нормами данного языка, применимо, а концепт это смысл слова» [Степанов 1997: 42].

Значение понимается как концепт («наивное понятие») в работах О.Н. Селиверстовой. При этом подчеркивается важность отграничения «языкового концепта» (значения) от общих знаний о мире, которые разделены в нашем сознании [Селиверстова 2002: 14-15].

Исследователи отмечают, что концепт существует в различных формах, однако наиболее распространенной является вербальная. На-

пример, А.П. Бабушкин и М.Г. Жукова подчеркивают, что это «любая дискретная единица коллективного сознания, которая отражает предмет реального или идеального мира и хранится в национальной памяти языка в вербально означенном виде» [Бабушкин, Жукова 1999: 11].

Н.Н. Болдырев считает, что по способу репрезентации в языке выделяют лексические, фразеологические и грамматические концепты. Концепты, репрезентируемые значением отдельного слова - лексические концепты, передаваемые значениями фразеологических сочетаний - фразеологические концепты, грамматические концепты находят свое отражение в грамматических формах, категориях, синтаксических конструкциях [Болдырев 2001: 43].

В лингвистических работах отношение между концептом и формой его языковой экспликации характеризуется по-разному. Так, в работах С.Х. Ляпина [1993; 1997], В.И. Карасика [2001] культурологический концепт определяется как «многомерное культурно-значимое социопсихическое образование в коллективном сознании, опредмеченное в той или иной языковой форме» [Карасик 2001: 102].

Ученый предлагает считать концепты «первичными культурными образованиями, выражением объективного содержания слов, имеющими смысл и поэтому транслируемыми в различные сферы бытия человека, в частности, в сферы преимущественно понятийного (наука), преимущественно образного (искусство) и преимущественно деятелыюстного (обыденная жизнь) освоения мира» [там же: 102]. Автор противопоставляет объективное потенциальное содержание или концепт; содержательный минимум, который обычно представлен в словарной дефиниции и который является актуализацией концепта, всегда частичной и субъективной по отношению к смысловому

потенциалу; конкретизацию содержательного минимума, проявляющуюся в нескольких направлениях, в частности, в тематизации и прагматизации [там же: 102-103].

Рассматривая концепт истины в русском языке, В.А. Лукин пишет: «Инвариант различных явлений истины, преломленных в языке, - это и есть концепт истины. Иными словами, концепт истины вбирает в себя обобщенное содержание множества форм выражения истины в естественном языке, а также в тех сферах человеческой жизни, которые предопределены языком и немыслимы без него» [Лукин 1993: 63]. По мнению С.Г. Воркачева, такая инвариантная модель предполагает формирование концепта «в процессе усвоения языка и освоения внеязыковой действительности субъектом мысли или речи» [Воркачев2001:67].

Развивая подход к анализу концептов, предложенный в работах Ю.С. Степанова, И.П. Михальчук рассматривает концепт в совокупности языковых и культурно-исторических связей, определяющих его семантику. Основным способом исследования при этом становится концептуальная модель, которая определяется как «способ экспликации семантической структуры концепта», «средство исследования концепта, с помощью которого осуществляются операции со смыслами» [Михальчук 1997: 29]. Процесс моделирования, по мнению автора, включает «определение базовых компонентов его семантики, а также выявление совокупности устойчивых связей между ними. Эти связи рассматриваются в аспектах синхронии и диахронии, что дает возможность не только проследить эволюцию концепта, но также объяснить его с помощью понятий, в настоящее время с ним не ассоциирующихся» [там же].

Ученые соотносят концепт, прежде всего, со словом. В.П. Неро-знак, в частности, отмечает, что концепт - это «знаменательный (сигнификативный) образ, отражающий фрагмент национальной картины мира, обобщенной в слове» [Нерознак 1998: 81].

Собственно языковая экспликация концепта [Jackendoff 1993: 16] осуществляется в слове, пропозиции [Schiffer, Steel 1988], фразеологизме [Добровольский 1983].

Один из способов номинации концепта предложен в работах А. Вежбицкой [1990, 1996, 1999]. Автор выделяет концепты базового уровня («примитивы» типа некто, нечто, вещь, место), комбинацией которых можно описать весь словарный состав языка. Однако P.M. Фрумкина отмечает, что языковое мышление может обрабатывать сколь угодно элементарные единицы, но склонно к укрупнению ментальных репрезентаций, с которыми оно работает [Фрумкина 1993].

В науке представлена и компромиссная точка зрения, согласно которой «часть концептуальной информации имеет языковую "привязку", т.е. способы их языкового выражения, но часть этой информации представляется в психике принципиально иным образом, т.е. ментальными репрезентациями другого типа - образами, картинками, схемами» [Кубрякова 1996: 91].

В литературе представлен и другой подход к определению характера соотношения слова и концепта, основанный на том, что слово как элемент лексико-семантической системы языка всегда реализуется в составе той или иной лексической парадигмы, что позволяет его интерпретировать как инвариант лексической парадигмы, образованной ЛСВ этого слова; имя смыслового (синонимического) ряда, образованного синонимами, соотносимыми с одним из ЛСВ этого слова.

По мнению С.Г. Воркачева, «в любом случае, концепт, как правило, соотносится более чем с одной лексической единицей, и логическим завершением подобного подхода является его соотнесение с планом выражения всей совокупности разнородных синонимических (собственно лексических, фразеологических и афористических) средств, описывающих его в языке, т.е. в конечном итоге концепт соотносим с планом выражения лексико-семантической парадигмы» [Воркачев 2001:68].

Рассмотрение концепта в соотношении с несколькими лексическими единицами может быть обусловлено, на наш взгляд, и тем, что слово обладает не только значением, но и значимостью, а, следовательно, экспликация концепта может осуществляться в границах семантического поля [Шептухина 2004].

В исследованиях разрабатываются также подходы к выделению и описанию синтаксических концептов. Г.А. Волохина и З.Д. Попова, понимая концепт как «мыслительные образы, стоящие за языковыми знаками, означаемые языковых знаков» [Волохина, Попова 1999: 3], определяют синтаксический концепт через отношение пропозиции и структурной схемы простого предложения [там же: 7]. Такое понимание синтаксического концепта основывается на важном положении о том, что «множество высказываний, содержащих одинаковые или близкие по содержанию компоненты, позволяют усмотреть говорящим некоторые обобщенные смыслы, выполнить их категоризацию, установить их типы. Для часто выражаемых смыслов вырабатываются специальные формальные средства» [там же: 6-7].

Характеризуя место синтаксических концептов в концептосфере языка, авторы отмечают, что «синтаксические концепты - важная и во многих отношениях, возможно, доминирующая часть концептосферы

языка» [там же: 169], поскольку позиционные и структурные схемы предложения «воздействуют на входящую в них лексику, во многих случаях подчиняют неизосемичные словоформы, преобразуют их значения. Это способствует развитию многозначности слов. Синтаксический концепт сильнее лексических концептов, наименования которых попадают в высказывания, обслуживающие синтаксический концепт» [там же].

Систематизируя подходы к определению концепта, сложившиеся в лингвистике, можно заключить следующее. Концепты составляют содержание национального языкового сознания и формируют наивную картину мира носителей языка. При этом определяющим является способ концептуализации мира в лексической семантике.

Концептуальное ядро соотносится, прежде всего, с концептом. Основным свойством ядра концепта исследователи считают устойчивость. Н.Н. Болдырев, полагает, что ядро концепта, наиболее его яркую, устойчивую часть составляют универсальные предметные коды, они кодируют концепты в сознании человека и обеспечивают наиболее легкий доступ к содержанию концепта [Болдырев 2001: 26]. При этом автор подчеркивает, что ядро концепта составляют конкретно-образные характеристики, которые являются результатом чувственного восприятия мира, его обыденного познания. Абстрактные признаки являются производными по отношению к тем, которые отличаются большей конкретностью и отражают специальные знания об объектах, полученные в результате теоретического научного познания [там же: 29]. Последовательность признаков носит индивидуальный характер.

Противоположных взглядов придерживается К. Бибок. При рас-

смотрении проблем концептуальной семантики русского и венгерского языков он опирается на двухкомпонентную теорию описания концептов, согласно которой исследователь различает их ядро и функцию распознавания. Как отмечает автор, «ядро связано с теми аспектами концепта, которые определяют его принадлежность к категории и выявляют отношение к сложным концептам, в то время как функция распознавания определяет вид информации, используемой для вынесения быстрых суждений о принадлежности к категории, быстрой сортировки вещей, событий и т.п. в мире» [Бибок 1996: 156].

При проведении такого различия автор подчеркивает, что «традиционная семантическая теория, особенно компонентный анализ, правильно описывает ядро, в то время как теория прототипов описывает функцию распознавания» [там же].

Характеризуя ядро, исследователь отмечает, что неопределенное семантическое или ядерное значение конкретизируется посредством нашего обычного знания, вызываемого нейтральными контекстами, то есть такими контекстами, «которые не требуют уничтожения ранее установленных компонентов смысла, что необходимо в случае метафорических значений, появляющихся в ненейтральных контекстах» [там же: 159].

Используя традиционную терминологию, А.В. Бондарко касается проблемы соотношения универсальных мыслительных оснований языковых значений и специфических особенностей плана содержания в каждом языке, предлагая разграничивать языковые значения и смысл. Под языковыми значениями ученый понимает «значения единиц, классов и категорий данного языка, рассматриваемые в парадигматической системе и в речевых реализациях» [Бондарко 1992: 5].

Термином «смысл (смысловое, мыслительное, когнитивное содержание)» обозначается «содержание, представляемое как инвариант внутриязыковых синонимических преобразований и межъязыковых соответствий» [там же]. Смысл при этом трактуется как когнитивная основа лексических и грамматических значений языковых единиц и их реализаций в составе семантических комплексов, выступающих в высказывании [Бондарко 1996: 318].

В самих языковых значениях различаются смысловая основа данного значения и интерпретационный компонент - способ представления смысла, связанный с данной формой. Как пишет А.В. Бондарко, «содержание, выражаемое формальными средствами, всегда выступает в той или иной языковой интерпретации, как "прошедшее сквозь призму" системы и структуры данного языка» [Бондарко 1992: 6]. Смысловая основа и интерпретационный компонент не существуют в «чистом виде», однако представление о рассматриваемых компонентах значения могут дать сопоставления синонимических высказываний и межъязыковых соответствий. «То, что при сопоставлении обоих типов остается инвариантным, - отмечает ученый, -дает основания для суждения о смысловой основе выражаемого содержания, те же элементы (оттенки, нюансы), которые варьируются при замене одной формы другой, а также при переходе от одного языка к другому, представляют интерпретационный компонент» [там же].

Языковая интерпретация смысловой основы выражаемого содержания является исторически обусловленной и унаследованной, поскольку «в распоряжении говорящих находятся исторически сложившиеся системы форм и конструкций вместе с заключенными в них способами представления смыслового содержания» [там же: 9].

При этом в речевой деятельности говорящего существует возможность выбора того или иного способа представления смысла формирующегося высказывания, которая ограничена факторами обязательности, определяемыми структурой данного языка.

Обращаясь к вопросам анализа соотношения лексического значения и понятия со стороны мышления, цель которого - рассмотреть процесс выражения и раскрытия понятий в языковых формах, С.Д. Кацнельсон уточняет понятие «концептуального ядра» в значении слова, отмечая, что «концептуальное ядро значения обычно обволакивается дополнительными смысловыми «оттенками» экспрессивного и стилистического свойства» [Кацнельсон 1986: 17].

Некоторые исследователи включают концептуальное ядро в структуру значения слова. В.И. Заботкина, рассматривая структуру значения слова с точки зрения соотношения в нем семантического и прагматического компонентов, отмечает: «Значение слова складывается из чисто семантической доли (концептуального ядра) и из прагматической доли, направленной на употребление знака» [Заботкина 1993:85].

Концептуальное ядро значения рассматривается Е.Л. Березович в качестве одного из носителей концептуальной информации. Иерархия языковых носителей концептуальной информации, предложенная автором, отражает «снижение объективированности и нарастание субъективных моментов при трансляции этой информации: внутренняя форма; деривационные связи; концептуальное ядро значения; коннотация; типовая (узуальная) сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и т.п.); "свободная" текстовая сочетаемость; ассоциативные связи» [Березович 2000: 34].

Рассматривая сквозные мотивы русской языковой картины мира, А.Д. Шмелев разграничивает смысловое ядро значения слова и «фоновые» смыслы, а также определяет их отношение к языковой картине мира: «представления, формирующие картину мира, входят в значение слов в неявном виде. Пользуясь словами, содержащими неявные, "фоновые" смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир. Напротив того, смысловые компоненты, которые входят в значение слов и выражений в форме непосредственных утверждений и составляют их смысловое ядро, могут быть (и нередко бывают) осознанно оспорены носителями языка. Поэтому они не входят в языковую картину мира, общую для всех говорящих на данном языке» [Шмелев 2003: 309].

По мнению Н.В. Черемисиной, концептуальное ядро характеризует стереотипную ситуацию. Именно ситуация, как считает исследователь, является «минимальным ситуативно-языковым микромиром, минимальным коммуникативно значимым фрагментом языковой картины мира. Будучи социально- коммуникативно значимой и часто повторяясь, ситуация становится стереотипной; каждая такая ситуация имеет концептуальное ядро и обслуживается типовым, стандартным набором ядерных средств - не только ограниченным набором слов, но и (прежде всего!) - типовым набором предложений-формул, так называемых стационарных предложений, являющихся одновременно единицами речи и единицами языка, а следовательно, не творимых и не создаваемых, а лишь воспроизводимых в речи» [Черемисина 2001:159].

Термин «концептуальное ядро» используется в литературе и применительно к языку. Так, концепты, принадлежащие к концептуальному ядру языка, по мнению М.Р. Проскурякова, должны быть

подтверждены завершенной композицией, развернутой в ряде пропозиций. Так, концепты война и мир, эксплицируемые в тексте известного романа, принадлежат концептуальному ядру языка, поскольку подтверждены завершенной композицией, развернутой в ряде пропозиций. Простейшие из которых - «война не есть мир, мир не есть война» - формируют сюжетность языковой антонимии, существуют в языковом сознании как целостное решение идеи, у которого есть имя «Война и мир». Однако концепты война и выборы существуют лишь в ментальном пространстве предвыборного текста, оставаясь вне его окказиональными синонимами. Отношения синонимии предполагают определенную композиционную завершенность признаков понятий, т.е. вне мотивации в концептуальном ядре языка пропозиции выборы - это война. Слово война не сможет закрепиться в качестве концепта-интерпретатора [Проскуряков 2000: 58].

В лингвистической литературе находят отражение различные толкования термина «концептуальное ядро». Мы придерживаемся понимания концептуального ядра, позволяющего отличать обозначаемое явление от других подобных, в единстве со стереотипностью, обеспечивающей набор наиболее значимых признаков определенного концепта [Лопушанская 2003а: 262].

1.2.3. Стереотипность. Понятие стереотипности в научной литературе не является широко используемым. В «Кратком словаре когнитивных терминов» [М, 1996] термин «стереотипность» отсутствует; имеется определение стереотипа - стандартного мнения о социальных группах или об отдельных лицах как представителях этих групп [Демьянков 1996: 177].

Стереотипом в лингвистических и социально-психологических

концепциях называется форма обработки и состояния знаний [см., например: Woods 1973: 39]. В некоторых работах стереотип применительно к языковому значению раскрывается с помощью понятий ин-тенсионала и экстенсионала [Демьянков 1996: 178; Putnam 1975].

Однако для нашего исследования ключевым становится термин «стереотипность» в том понимании, которое предложено в работах СП. Лопушанской [2002; 2003а]. Стереотипность рассматривается как смысловая доминанта концепта и «является стержневым маркером, показателем выраженности того или иного концепта в процессе мыслительной деятельности, направленной на преобразование внутренней речи во внешнюю» [Лопушанская 2003а: 262]. При разграничении внутренней и внешней речи исследователь опирается на работы Л.С. Выготского [1982], С.Д. Кацнельсона [1984].

Сложная трансформация внутренней речи во внешнюю эксплицирована, по мнению СП. Лопушанской, в виде семантических изменений двух типов: семантической модуляции и семантической деривации. Семантическая модуляция понимается как «универсальный речемыслительныи процесс, объединяющий разноуровневые средства данного языка в ряды речевых соответствий для реализации семанти-ко-смысловой соотнесенности компонентов смысловой структуры слов, словоформ, морфем, словосочетаний, предложений, текста. Модуляция - это перенос значения, не затрагивающий категориальную сему, перенос, результаты которого обнаруживаются при сопоставлении компонентов семантической структуры слова, сложившейся в системе языка, со смыслом словоформы, функционирующей в тексте, в частности, в высказывании, равном предложению. При этом стереотипность как основной стержень, доминанта концептуального ядра слова

сохраняется, тогда как результаты семантической деривации приводят к появлению омонимов» [Лопушанская 2003а: 263-264].

Таким образом, понятие стереотипности соединяет концептуальное ядро концепта как единицы мыслительной деятельности и категориально-лексическую сему слова как языковой единицы.

1.2.4. Когнитивно-коммуникативный подход к рассмотрению глаголов со связанными основами позволяет проследить соотнесенность языковых и мыслительных изменений. Анализ конкретного материала, реконструкция семантической и смысловой структур при сопоставлении с особенностями речемыслительной деятельности личности определенного исторического периода дают возможность установить закономерности формирования глаголов со связанными основами.

При этом «смысловая структура глагола как комплексное явление обнаруживает взаимодействие разноуровневых признаков (лексических, словообразовательных, формообразующих, словоизменительных и словосочетательных). Функционирующая словоформа реализуется одновременно во многих системных отношениях, от согласованности или несогласованности которых зависит последовательность выражения того или иного значения» [Лопушанская 1990: 79]. Учитывается также противоречивость динамики различных компонентов семантической структуры, их сложная перегруппировка, актуализация одних и нейтрализация других в зависимости от реализации системных и асистемных особенностей глагольной словоформы в контексте [там же: 79-80].

Применение комплексного подхода к анализу языковых единиц позволило нам предложить определение глаголов со связанными основами как особого типа двух или нескольких взаимно мотивирован-

ных префиксальных образований, у которых сохраняется исходная категориально-лексическая сема производящего глагола и формируется общность семантики на лексико-грамматическом уровне.

Выявленные признаки связанной основы обусловили план описания языкового материала: во второй главе рассматриваются структурные особенности глаголов в соотношении с лексико-грамма-тическими признаками; в третьей главе реконструируются семантическая и смысловая структуры типовых производящих глаголов, устанавливаются типы семантических изменений (семантическая модуляция, семантическая деривация); в четвертой главе реконструируются семантическая и смысловая структуры производных глаголов, выявляются модуляционно-маркирующая и / или деривационно-маркирующая функции основы и префикса.

ГЛАВА 2

Дата: 2019-02-02, просмотров: 334.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒