В феврале 1733 г. умер польский король Август II. Известие о его смерти послужило сигналом к началу открытой борьбы за так называемое польское наследство. Франция и Швеция (Англия заявила о нейтралитете и не вмешивалась в конфликт) выдвигали своего ставленника – уже побывавшего королем Польши (1704–1711) 56‑летнего Станислава Лещинского, тестя Людовика XV, в расчете на то, что послушный король, «партия» которого имела в Польше большое влияние, сильно облегчит создание пресловутого «восточного барьера» против России. Российское правительство, в согласии с цесарем, и слышать не хотело об этом претенденте, исходя из того, что Станислав «Русскому государству отъявленный неприятель, так тесно связан с французскими, шведскими и турецкими интересами, что кроме злых поступков ожидать от него ничего нельзя». Поэтому Россия и Австрия желали видеть на польском троне сына Августа II, Фридриха Августа Саксонского, однако на определенных условиях: с получением польской короны он должен отречься от притязаний на Лифляндию и не менять форму правления в Курляндии. Твердость России в польском вопросе объяснялась, с одной стороны, тем, что с Речью Посполитой у нее была одна из наиболее протяженных границ, а с другой – оставалась нерешенной задача воссоединения с Россией белорусских и украинских земель, остававшихся под властью Польши.

Амбициозный претендент недолго колебался, ибо понимал, что без поддержки Австрии и России на троне ему не быть. После непродолжительных переговоров в августе 1733 г. Австрия и Россия заключили с Фридрихом Августом оборонительный союз на 18 лет. Союзники брали на себя обязательство сохранения целостности европейских владений друг друга и предоставления взаимной военной помощи в случае нужды. Практически Август принял все предварительные условия России, в том числе и признание императорского титула за русскими царями, чему ранее упорно противился Август II. Однако в дальнейшем события пошли не по российскому сценарию.

В сентябре 1733 г. под Варшавой на элекционном (избирательном) сейме, где собрались до 60 тыс. вооруженной конной шляхты, большинством голосов королем был избран Станислав Лещинский. Несогласное меньшинство прибегло к правилу liberum veto, требующему единогласия в решениях сейма, и обратилось к русскому правительству с просьбой «о защите драгоценнейшего сокровища Польши – права свободного избрания короля». Формальный повод для уже подготовленного военного вмешательства появился вовремя.

В сентябре 1733 г., с трудом преодолевая раннюю осеннюю распутицу, предместье Варшавы – Прагу занял 20‑тысячный русский корпус под командованием генерала П. П. Ласси. Под защитой «дружеских штыков» 5 октября в Грохове (под Варшавой) польским королем был избран Фридрих Август (Август III). Русские войска до конца года не трогались с места, а затем выступили к сильно укрепленному Гданьску, где, еще надеясь на помощь Франции, укрывался не имевший своей регулярной армии Станислав Лещинский. Он не мог рассчитывать и на польское дворянское войско, низкая боеготовность которого была известна всем. Так началась продолжавшаяся почти два года вооруженная борьба.

В январе 1734 г. русские войска заняли Торунь (его жители тут же присягнули новому королю), а затем осадили Гданьск. Зимнее время года, малочисленность осаждающих (значительную часть гвардии пришлось оставить под Варшавой и в Литве для подавления выступления конфедератов) воспрепятствовали быстрому овладению городом. Замена генерала Ласси на посту главнокомандующего фельдмаршалом Б. Х. Минихом не ускорила события. Гданьск капитулировал лишь в июле. Лещинский бежал и впоследствии удовлетворился тем, что стал герцогом лотарингским. В летние месяцы 1734 г. русские войска усмиряли сторонников Лещинского, «помогали» местным «сеймикам» в скорейшем признании Августа III королем. Усилия французской дипломатии добиться помощи своему ставленнику со стороны Пруссии, Турции и Швеции не принесли результатов. Первые две придерживались выжидательной тактики и заявили о своем нейтралитете. Швеция же приняла совет английского посла и отказала в явной поддержке Лещинского. В сложившейся ситуации подошедшая в мае к Гданьску на подмогу французская эскадра из 11 кораблей была обращена в бегство прибывшим из Кронштадта Российским флотом.

Австрия, занятая войной с Францией из‑за тех же польских проблем, не принимала прямого участия в военных действиях на территории Польши. Более того, ей самой потребовалась поддержка.

В соответствии с русско‑австрийским союзным договором на помощь сплоховавшим австрийцам в июне 1735 г. на Рейн направился 20‑тысячный корпус под командованием П. П. Ласси. Своевременная демонстрация поддержки Россией своего союзника привела к скорому завершению войны, и в октябре были подписаны предварительные условия мира.

Постепенно улучшались отношения России со Швецией. Стимулом к этому служило понимание невыгодности для обеих сторон затухания торговых связей. Переговоры шли трудно, пока Россия летом 1735 г. не одержала дипломатическую и военную победу в Польше. Швеция стала более покладистой. Утратила жесткость и позиция России ввиду угрозы турецкого нападения и необходимости обеспечения «шведского тыла» в случае войны на юге страны. В итоге русско‑шведские переговоры завершились в августе 1735 г. возобновлением Стокгольмского союзного договора 1724 г. сроком на 12 лет.

Восстановление военно‑политического союза со Швецией стало крупным успехом российской дипломатии: союз обезопасил наиболее уязвимые западные и северо‑западные границы страны в условиях неумолимо приближающегося русско‑турецкого конфликта.

§ 2. Русско‑турецкая война 1735–1739 гг. Восточный вопрос

После внешнеполитического поражения в борьбе за «польское наследство» версальский двор, имея дальней целью восстановление своего влияния в Польше, сосредоточил усилия на разжигании агрессивных намерений Турции и Швеции. В результате сразу же после окончания военных действий в Польше началась Русско‑турецкая война. Она стала вторым в XVIII в. вооруженным столкновением двух «непримиримых» соперников. Всего же за 200 лет их противостояния (с 1676 по 1878 г.) произошло 11 войн, стоивших тысяч человеческих жизней с обеих сторон и более 30 потерянных для созидательного труда лет. В их ряду война в годы правления императрицы Анны Ивановны и султана Махмуда I, цель которой, как, впрочем, и всех остальных, – установление господства над стратегически важнейшими проливами Босфор и Дарданеллы.

Конкретные причины войны 1735–1739 гг. лежали в истории взаимоотношений России и Турции на Среднем Востоке и в Прикаспии еще в петровское время, когда между ними по договору 1724 г. были поделены владения Персии. К России тогда отошли территории на западном и южном побережьях Каспия, завоеванные во время Персидского похода 1722–1723 гг. Петра I. После смерти императора, в силу изменившейся международной обстановки и сложной внутриполитической ситуации в стране, его преемники и думать не могли о продвижении на Средний Восток и далее, в Индию. Их намерения ограничивались тем, чтобы постараться выполнить завещание Петра I: отвоеванные у Ирана территории «в полное владение и безопасность привесть», а «басурманов в тех провинциях пристойным образом убавливать и населять христиан». Но к началу 30‑х гг. XVIII в. стало очевидно, что России и эту «урезанную» задачу выполнить невозможно. На то была объективная причина: Россия еще не обладала достаточным военным и экономическим потенциалом. Единственное, что удерживало правительство Анны Ивановны от немедленного возвращения завоеванных провинций Мазендеран, Гилян и Астрабад, – это опасение, что ослабленная в ту пору Персия не сможет их удержать у себя и они станут легкой добычей Турции (они были возвращены Персии по Рештскому договору 1732 г.).

К середине 30‑х гг. обстановка в Персии нормализовалась, чем не замедлило воспользоваться русское правительство. 10 марта 1735 г. между Россией и Персией был подписан Гянджийский договор, по которому возвращались завоеванные Петром I северные земли Персии – Баку, Дербент, крепость Святой Крест с территорией до реки Терек. По этим двум договорам у России были не одни только потери: в случае войны с Турцией Персия обязывалась действовать против турецкого султана. Все эти события буквально взбудоражили умы турецких правителей, давно зарившихся на вышеназванные лакомые территории. Сразу же после заключения Гянджийского договора Турция предприняла попытку выйти через Кавказский хребет к западным прикаспийским владениям Персии. Весной 1735 г. верный вассал турецкого султана крымский хан Каплан‑Гирей направился к Каспию через владения России, вступив по пути в вооруженные столкновения с русскими пограничными отрядами. Этот поход крымского хана, нарушившего условия Константинопольского (русско‑турецкого) договора 1724 г., явился фактическим началом войны. После того как в России стало известно о готовящемся новом переходе 70‑тысячного войска крымского хана по тому же маршруту, русские войска получили приказ о походе в Крым.

Рассматривая последовательность событий тех лет, С. М. Соловьев писал: «… В Петербурге уже давно хотели начать ее (войну. – М. Р. ): отдали Персии области, завоеванные Петром Великим, и как ни оправдывали эту отдачу тем, что эти области вместо пользы причиняют страшный вред, служа кладбищем для русского войска, однако было очень неприятно начинать царствование уступками приобретений великого дяди; поэтому желалось вознаградить себя за эти уступки приобретениями со стороны Турции, желалось возвратить то, что было уступлено Петром, изгладить таким образом бесчестие Прутского мира». Действительно, военный конфликт мог и не разгореться, если бы не два важных момента, на которые справедливо обращают внимание современные историки. Во‑первых, в умах россиян прочно сидела память о позорных для страны итогах Прутского похода 1711 г., когда Петр I вынужден был уступить туркам дорогой ценой завоеванные Азов и Таганрог, уничтожить с огромными усилиями построенный Азовский флот и пр. В одном из писем Анны Ивановны прямо говорилось, что «Пруцкой трактат был великой вред и бесчестие нашему государству». С той поры мечта о реванше не оставляла русских правителей. Второе обстоятельство, не дававшее угаснуть пламени разгорающегося конфликта, тоже было следствием «прутского синдрома». Вольно или невольно российский посланник в Турции И. И. Неплюев едва ли не в каждом своем донесении провоцировал Анну Ивановну напасть на Турцию, занятую в то время войной с Персией. Вот наиболее характерные выдержки из потока его депеш: «Представляю высокомудрому соизволению Вашего Величества заблаговременно принять меры к укрощению этих варваров, чтоб, не выпустив их из персидской войны, привести в резон и Российской империи покой доставить». Или: «При таком благополучном случае от Вашего Величества зависит смирить турецкую гордость, ибо они при вступлении хотя малого русского корпуса в их землю принуждены будут… мира просить… если на конечную свою гибель не ослепнут».

В начале октября 1735 г. русские войска числом чуть менее 40 тыс. воинов под командованием генерала М. И. Леонтьева начали свой бесславный поход в Крым, не дойдя даже до Перекопа, до которого оставалось еще десять дней пути. Осенние хляби, бескормица для лошадей, голод и болезни солдат, постоянные стремительные уколы татарской конницы, снег и морозы на обратном пути привели к огромным людским потерям. Пала и большая часть лошадей.

В 1736 г. организацию нового похода в Крым поручили фельдмаршалу Б. Х. Миниху, срочно отозванному из Польши. Он разработал план похода, причем не на реальной оценке сил и возможностей – своих и противника, – а замешанный на стереотипе о превосходстве «белого» человека (да еще и немца) над «варварами» Востока и непомерно слащавой лести императрице.

По абсолютному незнанию реальностей самонадеянно уверенный в том, что «турки от российского войска не в малом страхе стоят», фельдмаршал не прислушался к предостережениям кабинет‑министров Остермана и Черкасского: «Армия принуждена будет идти несколько сот верст степью, и притом такими местами, где, кроме весьма немногочисленных колодезей, никакой воды не имеется, она должна будет везти за собой провиант и весь запас для лошадей».

Военные действия 1736 г. начались в двух направлениях – против Крыма и против расположенной в устье Дона турецкой крепости Азов. Здесь успешно действовала преодолевшая огромный путь из Австрии почти 30‑тысячная Донская армия под командованием новопожалованного фельдмаршала П. П. Ласси. 19 июля комендант крепости еще до начала штурма заявил о полной капитуляции, а на следующий день прислал и ключи от города.

Иначе было на крымском направлении. 20 апреля Миних во главе 54‑тысячной Днепровской армии выступил из Царицына. Разделенная на пять колонн армия растянулась на десятки верст. Определенный в штабах порядок движения войск был нарушен после первого же нападения легкой конницы противника. Теперь армия передвигалась в одном громоздком каре с обозом в центре. При каждом очередном налете конницы войско останавливалось, по периметру каре выставлялись рогатки, препятствующие прорыву конницы. После отражения нападавших ружейными залпами рогатки снимались, и каре медленно тащилось дальше. Спустя месяц после начала похода Миних доложил, что он достиг Крыма. Громоздкое войско подошло к Перекопу, и через два дня была взята единственная крепость, охранявшая проход через ров и вал семиверстной перекопской линии. Русский солдат впервые вступил на землю Крыма, испытывая удовлетворение от того, что теперь он топчет землю крымского хана, а не наоборот, как это было веками. Русский воин наверняка знал, что лишь Петр I в начале XVIII столетия перестал выплачивать крымскому хану унизительную для страны ежегодную дань.

Миних имел приказ «дотла разорить гнездо разбойников», и он это сделал. Были взяты, разграблены и сожжены Гезлев, Кинбурн, столица ханства Бахчисарай и город Султан‑сарай. Но вскоре армия, так и не разгромив постоянно ускользавшие основные силы крымского хана, повернула назад, к Перекопу: Миних опасался быть запертым на полуострове возвращавшимся из иранских провинций крымским войском. Для спешного отхода имелись и другие резоны – в условиях нестерпимой жары, нехватки питьевой воды, плохой пищи, антисанитарии тысячи и тысячи солдат гибли от болезней, пала значительная часть лошадей. Причиной массовых смертей была и пруссаческая жестокость Миниха, в самое пекло изнурявшего солдат маршами. B результате была потеряна почти половина армии.

Так бесславно окончился 1736 г. Потрясение от неуспеха было столь велико, что императрица написала Остерману: «Нам одним турецкое государство вовсе разорить или сгубить невозможно будет, и нынешнего года довольно это показало наше войско, как люди и лошади пропали… не лучше ли войну прекратить…» И далее просила вице‑канцлера изыскать способы прекращения войны выгодным миром. Но то была, видимо, минута отчаяния.

Главная операция, назначенная на 1737 г., – овладение мощной крепостью Очаков. Ее осуществление вновь возложили на Миниха. В конце апреля войско численностью 60–70 тыс. человек из Переволочни выступило в поход и 30 июня подошло к Очакову. 2 июля, после сильных бомбардировок, вызвавших пожары в городе, Миних безрассудно бросил половину армии на приступ крепости, ничего не подготовив для преодоления глубокого рва и штурма стен.

He сумев с ходу преодолеть ров, штурмующие оказались в зоне прямого огня и в «значительном беспорядке» стали отступать, преследуемые вышедшими из крепости турками. На этот раз русских от поражения спасло чудо: пожар подобрался к пороховым погребам осажденных. Взрыв был такой силы, что под обломками стен и зданий погибло до трети гарнизона. Воспользовавшись паникой, гусары и казаки ворвались в крепость, началась массовая резня, комендант сдал крепость «на всю волю» победителя, прося только о «пощаде жизни».

Наскоро восстановив укрепления Очакова и оставив в нем 8‑тысячный гарнизон, Миних с армией двинулся к Бендерам с надеждой на изгнание турок из Бессарабии. Однако недостаток провианта вынудил армию повернуть назад. Как и в кампании 1736 г., огромными были потери от болезней. Если при штурме Очакова потери составили не более 4 тыс. человек, то за время похода – 12 тыс. солдат и офицеров. Миних вновь оправдывался «жарким климатом и дурной степной водой».

Итак, кампания 1737 г. окончилась взятием Очакова. Попытка Турции в октябре 1737 г. вернуть эту стратегически важную крепость, контролировавшую устья Днепра и Южного Буга, не удалась.

В Крыму, где на этот раз действовал 25‑тысячный корпус П. П. Ласси, удача поначалу была на стороне русских войск. В июле корпус беспрепятственно вступил на полуостров не через Перекоп, где его уже ждали, а через Гнилое море (Сиваш) и Арабатскую стрелку и направился к Kapacy‑Базару, разоряя и безжалостно выжигая на своем пути села крымчан. Ласси дважды разбивал татарское войско под предводительством самого хана и однажды даже гнал его 15 верст – до самых гор. Однако жара, безводье, отсутствие фуража опять вынудили русские войска уйти из Крыма к Молочным Водам.

Каковы же итоги кампании 1737 г.? Попытки российских дипломатов П. П. Шафирова, А. П. Волынского и И. И. Неплюева на конгрессе в Немирове, открывшемся в августе по инициативе турецкой стороны, добиться признания «земель татарских Кубань и Крым и прочие до реки Дуная лежащие со всеми жителями и крепостями» во владении России не увенчались успехом. Турки отвергли и требование о предоставлении независимости Валашскому и Молдавскому княжествам. Началась подготовка к кампании 1738 г.

Наскоро организованная, она также закончилась неудачей.

100‑тысячная армия во главе с Минихом тремя неуклюжими огромными каре медленно двинулась к крепости Бендеры. Но цель не была достигнута. Как свидетельствует австрийский капитан Парадис, «русская армия употребляет более 30 часов на такой переход, на какой другая армия – четыре часа». Такую скорость во многом определял громоздкий обоз: майоры имели до 30 телег, сержанты в гвардии – по 16. Обоз брата фаворита Бирона генерала Г. Бирона состоял из 300 быков и лошадей, 7 ослов, 3 верблюдов.

Беды, поджидавшие армию, все те же: объективные – жара, безводье – и самими созданные – отсутствие всякой гигиены, недостаток фуража. И тот же результат – огромная смертность людей, массовый падеж скота. Нехватка тягловой силы привела к тому, что на обратном пути даже бросили несчетное количество орудийных снарядов и походного снаряжения. Из‑за эпидемии чумы, унесшей 20 тыс. жизней, были оставлены Очаков и Кинбурн.

Армия Ласси, легко преодолев Сиваш, в июне без труда захватила и уничтожила Перекопскую крепость. Но уже в начале июля русский лагерь у Перекопа все чаще стали беспокоить налеты неприятельской конницы. На военном совете было принято ставшее уже традиционным решение: «Так как армия терпит недостаток в воде и конских кормах, а неприятель прежде изнурения нашего войска не намерен вступить в сражение, а далее идти в Крым по известному в воде и кормах недостатку нельзя, то надобно идти от Перекопа прямейшим трактом к Днепру». Что и было сделано.

Полный провал кампании 1738 г., казалось, должен был сильно расположить Петербург к миру, особенно в условиях подъема антирусских настроений в Швеции, Польше, непрекращающихся восстаний в Башкирии. «Прутский синдром» перевесил все иные доводы. Пятый год войны должен был стать решающим. На этот раз по плану, представленному императрице кабинет‑министром А. П. Волынским, А. М. Черкасским, А. И. Остерманом и Минихом, «главной армии надобно идти прямо через Польшу к Хотину… а другой армией, для диверсий, действовать против Крыма и Кубани». Как оказалось, план движения к турецкой крепости Хотин на Пруте через Польшу, а не по безводным степям неожиданно и для самих его авторов оказался удачным.

28 мая армия перешла польскую границу и четырьмя колоннами по разным трактам двинулись к Бугу, который перешла в конце июня. В середине июня войска переправились через Днестр и вступили в Молдавию. Сытое русское войско «в чрезвычайном кураже» покатилось к Хотину, на пути к которому в полутора милях от крепости при деревне Ставучаны стал сераскир Вели‑паша с 90‑тысячной армией. 17 августа произошло решающее сражение, в результате которого разбитые турецкие войска в панике отступили к Хотину, оставив русским огромные запасы продовольствия, пушки и снаряжение. Потери русских составили 13 убитых и 54 раненых. «Никогда еще совершенная победа не была одержана с такою малою потерею!» – замечает находившийся на русской службе полковник К. Г. Манштейн, автор записок о России.

Спустя два дня без боя сдался Хотин. В конце августа армия преодолела Прут и направилась в глубь Молдавии. «Армия, – замечает С. М. Соловьев, – шла весело, имея обилие в фураже и в съестных припасах; неприятель был поражен страхом. Турки бежали за Дунай, татары – за Днестр». 1 сентября взяты Яссы, и прибывшая в лагерь Миниха депутация молдаван признала российскую императрицу «государынею Молдавии».

В то время когда Миних «торжествовал покорение Молдавии», союзники‑австрийцы сдали туркам Белград, ключевую крепость в Сербии, и заключили с ними сепаратный мир, «мир стыдный и весьма предосудительный», по оценке Миниха. Торопились с миром в надоевшей всем войне и в Петербурге, рассчитывая на выгодные его условия после победы при Ставучанах, взятия Хотина и Ясс. Однако весть о прелиминарном соглашении австрийцев с турками вызвала в столице уныние и дурные предчувствия. Так оно и случилось. Стоившая России 100 тыс. человек и огромных материальных потерь война принесла ей немного. По заключенному при посредничестве Франции 18 (29) сентября 1739 г. Белградскому договору Россия в обмен на Азов возвратила туркам и Хотин, и Яссы, и Очаков с Кинбурном. Причем в Азове Россия не имела права строить укрепления и держать гарнизон, а также иметь флот на Азовском и Черном морях. Большая и Малая Кабарда и территория к югу от Азова признавались «барьером между двумя империями». Реальным же приобретением в войне была степная территория в несколько десятков верст на Правобережной Украине. Условия Белградского мира 1739 г. были аннулированы лишь спустя три с небольшим десятилетия по Кючук‑Кайнарджийскому мирному договору 1774 г.