Свое вступление на трон Елизавета отметила традиционным актом: подушный сбор на 1742 и 1743 гг. был убавлен на 10 коп. с души, что составило более миллиона рублей. Посылка – «дабы верные наши подданные платежом на прошлые годы доимочных подушных денег исподволь исправлялись» – теоретически верна, но подвела реальная жизнь. В «недоборе» к августу 1742 г. оказалась большая сумма не только прошлых недоимок, но и за первую половину текущего года. Решили оштрафовать всех ответственных за сбор налогов лиц – от губернаторов до подьячих, чтобы «не послабляли в неплатеже». Мера чуть помогла, но денег на воюющую со шведами армию все равно не хватало. Прибегли к испытанному Петром I средству: в декабре дочерью его подписан указ о вычете на один год из жалованья духовных, военных, статских и придворных чинов от 5 до 20 коп. с каждого рубля. Запрещены золотые и серебряные украшения, ограничения введены и на ношение дорогих одежд. Сокращением расходов продиктовано также «жертвенное» распоряжение императрицы: устраивать фейерверк только в день коронации, в остальные торжественные дни ограничиваться одной «иллюминацией». Для оздоровления финансов императрица согласилась и на кардинальную меру – решено «учинить вновь ревизию и на будущее время производить ее через 15 лет».

Приведенные факты говорят о том, в какой сложной ситуации оказалась Елизавета Петровна после вступления на престол.

Выход из нее виделся в возврате к единственно верным, с ее точки зрения, петровским началам внутренней политики. Указом от 12 декабря 1741 г. предписано управление «внутренних всякого звания государственных дел» иметь на установленных указами Петра Великого «основах», кроме тех, которые «с состоянием нынешнего времени не сходны и пользе государственной противны» (упразднен Кабинет министров, Сенату возвращена вся полнота власти). Этим же указом восстанавливалась личная канцелярия самодержицы – Кабинет е.и.в.

За указом от 12 декабря последовали распоряжения о возрождении других петровских учреждений – Берг– и Мануфактур‑коллегий, Главного магистрата, Провиантской канцелярии, должности генерал‑рекетмейстера. Очищение петровских институтов управления от позднейших наслоений и искажений, даже без планов дальнейшего их совершенствования, было в целом благим делом и приносило конкретные результаты. Например, восстановление Берг‑коллегии позволило вскрыть неблаговидные деяния генерал‑берг‑директора Шемберга и заставить вернуть украденные им при покровительстве Бирона большие суммы денег.

В феврале 1742 г. принят и знаменательный указ, осуждающий фаворитизм предыдущих царствований и строго предписывающий впредь производить повышение в чинах исключительно по старшинству и выслуге. Но не будем заблуждаться – возрожденный Елизаветой принцип продвижения по службе не был преградой для его нарушения самой императрицей. Так, из восьми пожалованных при ней в генерал‑фельдмаршалы лиц действительно заслуживавших этого звания было не более двух‑трех. Елизавета не останавливалась и перед поправкой отцовской Табели о рангах, когда придворный чин камер‑юнкера был ею приравнен к армейскому чину бригадира. Шаг по‑человечески объяснимый: очень хотелось отметить услуги тех, кто возвел ее на престол.

Оценивая отношение Елизаветы к петровскому наследию, историк А. Е. Пресняков уверенно писал, что «дело правительства его дочери – дело реставрации, а не творчества», ибо наследница отцовских «правил», убежденная в совершенстве сделанного им в сфере государственного строительства, первоначально и не задумывалась над необходимостью их развития. Но практика вскоре доказала, что реставрировать прошлое и жить в новом времени по законам прошедшего невозможно. Начав решать поставленную Елизаветой перед Сенатом задачу (пересмотреть все изданные после смерти Петра указы с намерением отменить те, которые противоречат петровскому законодательству), ревизоры вскоре поняли бессмысленность затеи. По мнению П. И. Шувалова, надо было решительнее браться за разработку нового свода законов – Уложения, ибо «нравы и обычаи изменяются с течением времени, почему необходима и перемена в законах». Елизавета согласилась. Была создана Комиссия по составлению нового Уложения, которое должно привести правовые нормы в соответствие с изменившимися условиями общественной жизни. Об этом подробнее ниже, а пока заметим, что, по мнению исследователей, царствование Елизаветы четко делится на два периода, рубеж которых приходится на конец 40‑х – начало 50‑х гг. Качественное изменение политики правительства Елизаветы после начала 50‑х гг. связано с тем, что ведущую роль в ней стали играть двоюродные братья И. И. и П. И. Шуваловы.

Единственным значимым делом в первый период царствования стала проведенная в 1743–1744 гг. вторая ревизия (перепись населения). Ревизия опровергла предположение о двухмиллионной убыли «из оклада» со времени первой ревизии и обнаружила прибавку в 2,1 млн душ. В результате по новому кадастру увеличились поступления от прямых налогов. Этому способствовало «прощение» в 1752 г. недоимок по 1746 г. включительно на общую сумму в 2,5 млн руб., как и упомянутое выше уменьшение в 1742–1743 гг. подушной подати на 10 коп. К практике уменьшения подушных платежей правительство прибегало и позже – в 1749–1751, 1753–1754, 1757 и 1758 гг. Обусловлено это было осознанием невозможности даже самыми изощренными способами принудить податное население погасить огромные суммы недоимок. Разумеется, правительство и императрица лично приобретали на этих акциях известный политический капитал. Но теперь уменьшение размера прямых налогов стало сочетаться с ранее практически не применявшейся мерой. По предложению П. И. Шувалова, шедшего в русле финансовой политики передовых стран Европы, принято решение осуществлять постепенное замещение прямых обложений косвенными. Отныне ставки подушной подати снижались – с одновременным повышением косвенных налогов на вино и соль, тяжесть которых все равно ложились на плечи простого народа, но менее очевидно. В конечном счете цена на соль за короткое время повысилась на 120 %, а поступления в казну от ее продажи почти утроились – с 801 тыс. руб. в 1749 г. до 2,2 млн в 1761 г. Такими же темпами от повышения цен на вино увеличивались доходы казны – с 1,2 до 3,4 млн руб. соответственно (в конце 40‑х гг. в стране расходилось почти 7,5 млн пудов соли и 2 млн ведер вина).

Главная задача – составление Уложения – шла медленно. К концу 1761 г. была завершена лишь наиболее важная его часть – «О состоянии подданных вообще». Анализ ее содержания показывает, что Уложение пронизано стремлением законодательно закрепить привилегированное положение дворянства едва ли не во всех сферах экономической и политической жизни страны.

Со смертью Елизаветы работа над новым сводом законов была прервана, а завершенная его часть осталась не обнародованной. Но что характерно – и это важно для выявления сути политики правительства Елизаветы в отношении дворян – в екатерининское время они в своих наказах формулировали те же требования, удовлетворение которых предусматривалось в готовившемся Уложении. Этот факт отмечен и дореволюционными, и современными историками. Как подчеркивает Е. В. Анисимов, «сугубо продворянский характер проекта елизаветинского Уложения становится очевиден в сопоставлении его норм с законодательством Екатерины II. В целом ряде случаев Елизавета была намерена пожаловать дворянству даже больше привилегий (в ущерб государственным интересам), чем дали ему указы Екатерины II…».

Особо отметим, что Комиссия в первую очередь подготовила «судную» и «криминальную» части Уложения: сказалась озабоченность верхов волной массовых протестов крестьянства и работных людей, огромными масштабами бегства крестьян, участившимися разбоями, грабежами. Уложение в который раз законодательно подтверждало «право» дворян на эксплуатацию крестьян. В 1741 г. помещичьи крестьяне были ущемлены и политически – лишены права присягать на верность вступающему на престол государю.

Дворянству во время правления Елизаветы были предоставлены и реально ощутимые материальные привилегии. Наиболее значимая из них – объявление винокурения дворянской монополией. Небывалый взлет винокуренного производства в крепостной вотчине в 30–60‑е гг. XVIII в. объяснялся двумя (помимо растущего спроса на зелье) основными факторами – наличием излишков хлеба, получаемого с барской пашни и в виде оброка натурой с крестьян, и применением бесплатного труда крепостных.

По Указу 1754 г. все винокуренные заводы, принадлежавшие купцам, в течение полугода должны были быть закрыты или проданы помещикам. Так государство ограждало дворянство от конкуренции со стороны более хваткого и предприимчивого купечества. Мера эта не только нарушала объективно развивавшийся процесс, но повлекла за собой структурные изменения регрессивного характера – отныне в отрасли возобладал труд подневольных крестьян, дворянские винокурни стали органической частью помещичьего барщинного хозяйства.

Немалую выгоду дворяне получили и от доставшихся им на беспримерно льготных условиях металлургических заводов Урала. Здесь произошел явный откат от политики Петра I: при нем казенные заводы передавались купцам, так как он понимал, что это наиболее эффективный путь развития отечественной промышленности.

Все эти «подарки» не пошли впрок дворянству. Оно в конечном счете потерпело крах на предпринимательской стезе. Объяснение простое, его сформулировал Н. И. Павленко: «Все заводовладельцы из дворян вели промышленное хозяйство теми же примитивными, хищническими приемами, какими они вели хозяйство в крепостной вотчине. Потребительская манера ведения хозяйства сказалась даже в том, что дворяне, получив в свое распоряжение такие существенные источники пополнения бюджета, как заводы, не только не поправили свои финансовые дела, но даже ухудшили их. Все дворяне‑землевладельцы оказались в неоплатном долгу у казны и частных кредиторов».

Но кризиса нет, и в середине XVIII в. в стране возникают десятки новых металлургических заводов: к 1750 г. действовало около сотни заводов. Главными заводчиками по‑прежнему оставались Демидовы, они выплавляли до 60 % чугуна. Всего выплавка чугуна выросла с 25 тыс. т в 1740 г. до 33 тыс. т в 1750 г. и к 1760 г. достигла 60 тыс. т. Это было обеспечено абсолютным преобладанием принудительного труда в металлургической промышленности. Наемный труд господствовал в шелковой и хлопчатобумажной промышленности, где мануфактуры основывались главным образом купечеством и разбогатевшими крестьянами.

Заметный скачок произошел в развитии суконного, парусно‑полотняного и бумажного производства. С 1725 по 1750 г. возникли 62 новые текстильные мануфактуры (в 1725 г. – 41 мануфактура). На начало 60‑х гг. текстильные мануфактуры составляли более половины всех мануфактур. По стоимости продукции первое место здесь принадлежало льняной, а затем суконной и шелковой. Мануфактуры стали возникать и в провинции – Калуге, Воронеже, Ярославле, Серпухове, Иркутске и др. Особенностью середины века стало укрупнение ранее возникших на селе центров текстильной промышленности – Иванова, Павлова, Кинешмы и др. со все более широким использованием труда вольнонаемных рабочих. Большое распространение получила и так называемая рассеянная мануфактура, работники которой трудились на работодателя на дому, в светелках. Важной переменой явилось ведущее положение купеческого капитала в промышленном строительстве. Если, например, в 1701–1740 гг. купцами было построено 36 заводов, то за последующие 40 лет – уже 79. Острая нехватка свободной наемной силы вызвала к жизни, в развитие указа 1736 г., указ 1744 г., расширявший возможности использования принудительного труда на мануфактурах. Работавшие на них посессионные работники и приписные крестьяне подвергались нещадной эксплуатации, а полумеры правительства по ее ограничению не могли дать результата. Крепостнические формы труда, интенсивность эксплуатации ставили эти группы рабочих в положение фактических рабов. Такова была цена заимствованной извне Петром I капиталистической технологии производства.

Рост производительных сил, углубление разделения труда стимулировали развитие внутренней и внешней торговли. Внешнеторговый баланс России на протяжении 50‑х гг. XVIII в. оставался активным. Главным поставщиком основных товаров на экспорт – хлеба, смолы, пеньки и др. – были дворянские хозяйства. Интерес к торговле определялся очевидной выгодой: европейский рынок сырья гарантировал высокие доходы.

Во внутренней торговле все возрастающую роль стало играть крестьянство, составившее серьезную конкуренцию купечеству. В 1722–1785 гг. существовала особая социальная группа «торгующих крестьян», занимавшихся торгово‑промышленной деятельностью на законном основании с уплатой специального налога без записи в состав посадского населения.

С середины 50‑х гг. торговля постепенно теряет сословный характер и вопреки господствовавшей системе привилегий все очевиднее пробивает себе дорогу принцип свободной конкуренции, победителями в которой чаще оказываются наиболее самостоятельные и оборотистые дельцы из крестьянской среды.

Рост промышленности и торговли в стране создавал условия для преодоления характерной феодальному способу производства самодостаточности, замкнутости и для зарождения нового капиталистического уклада.

Одной из главных экономико‑политических акций правительства на этом пути стала проведенная по инициативе П. И. Шувалова отмена разрывавших страну на множество отдельных земель внутренних таможенных пошлин и семнадцати (!) мелочных сборов, сильно тормозивших развитие всероссийского рынка. Указ императрицы подписан 20 декабря 1753 г. Историки в оценке сделанного единодушны: с «уничтожением внутренних таможен Елизаветою заканчивалось дело, начатое Иваном Калитою», – дело объединения русских земель. Потери от сбора внутренних пошлин были с лихвой восполнены повышением пошлин на внешнеторговый оборот: вместо ранее взимавшихся 5 коп. с рубля стали брать по 13 коп. Если в 1753 г. все пограничные таможни дали 1,5 млн руб., то в 1761 г. – 2,7 млн.

Ликвидация внутренних таможенных пошлин, естественно, отвечала интересам и запросам и дворян‑предпринимателей, и купечества, и мануфактуристов, и крестьян, но вызвана она была главным образом стремлением удовлетворить потребности дворянства. Исследователь шуваловской реформы историк М. Я. Волков пришел к выводу, что именно «изменение позиций дворянства в отношении обложения внутренней торговли явилось главным фактором, решившим судьбу внутренней таможенной системы». Но выгоду от давно назревшей меры больше других ощутило купечество, с благодарностью преподнесшее Елизавете алмаз в 56 карат ценою в 53 тыс. руб., 10 000 червонных да «рублевою монетою 50 000 рублей».

Отмена внутренних таможен не сразу стимулировала устранение иных преград свободной торговле. Сохранились выгодные дворянству монополии и откупа. Это не удивительно – крупнейшим откупщиком был сам автор реформы и другие вельможи. Так, П. Шувалов получил монопольное право на приносивший ему колоссальные прибыли отлов морского зверя, китов и рыбы на Белом море, в Ладожском озере и на Каспии. Ему же в 1759 г. была отдана на 20‑летний откуп продажа табака в Великороссии. В 1758 г. брат канцлера М. И. Воронцова И. Воронцов и камергер А. Б. Куракин завладели торговлей на 30 лет «с живущими по левую сторону Каспийского моря народами, а именно: с бухарцами, хивинцами и трухменцами». В правление Елизаветы (как и позже) сохранялась казенная монополия на продажу вина, являвшаяся одной из важнейших доходных статей бюджета государства. Доходы еще более увеличились с ростом спроса и, соответственно, цен на вино в 50‑е гг. Но как тонко заметил В. О. Ключевский, «питейная продажа» была «знаком страсти или несчастья, а не знаком развития народно‑хозяйственного оборота».

К концу правления Елизаветы в ее окружении приходят к пониманию того, что торговля казенными товарами (за исключением вина и соли) не дает большой прибыли и наносит ущерб развитию торговли в целом. На заседании Конференции при высочайшем дворе 5 января 1761 г. специально отмечалось, что «в казенном содержании не только расходы превышают доход, но часто и само дело упадает».

Таможенная реформа завершилась принятием протекционистского тарифа 1757 г., поставившего барьер ввозу иностранных товаров, беспроигрышно конкурировавших с российскими товарами, и создавшего предпосылку для развития отечественной промышленности и торговли.

В эти же годы принимается ряд мер, подрывающих позиции казенных торговых монополий, – объявлено о свободном отпуске из всех портов и таможен традиционно русских товаров (пеньки, смольчуга, льна, поташа, воска, дегтя, юфти и т. п.). В 1755 г. указ о вольной продаже за границу узкого крестьянского холста открыл возможность «безуказного» производства этого товара на экспорт. Спустя два года было разрешено производство «всякому, кто пожелает пестряди» (вид льняной ткани), а еще через два года (1760) – не менее ходовых веревок и канатов. В том же 1760 г. в Сенат представлен проект указа о ликвидации вообще всех монополий и откупов, разослан на места указ о свободе торговли всеми отечественными изделиями.

Новые веяния отмечены и в сфере применения крепостного труда в частной промышленности. В 1752–1753 гг. ограничивается право купцов покупать крестьян к мануфактурам и для них же вводятся лимиты на использование подневольного труда «вечноотданных». Предписано также уменьшить (в соответствии с новыми нормами) число приписных крестьян.

Среди нетрадиционных мер в области экономики выделяются первые шаги в налаживании коммерческого кредита и денежного обращения путем учреждения банковской системы. Конкретным основанием для этого стали устанавливаемые ростовщиками непомерно высокие проценты («каких во всем свете не платили») – до 30 % годовых, что было крайне разорительно для дворян. В мае 1753 г. императрица «велела Сенату для уменьшения во всем государстве процентных денег учредить Государственный банк из казенной суммы для дворянства». Кредит должен был выдаваться на весьма выгодных условиях – 6 % годовых – и направляться на рационализацию помещичьего хозяйства. Однако в дешевом кредите нуждался и торговый капитал, в росте которого было заинтересовано само государство. В начале 1754 г. П. Шувалов обратился в Сенат с просьбой «для одного купечества банк… определить» и тоже с выдачей кредита «в год по 6 % с рубля».

Создание Купеческого банка не было рядовым явлением в России второй половины века. Это событие стало показателем того, как возросло значение торгового капитала в экономике всей страны.

Отметим особенность создания в России кредитно‑банковской системы, отличавшей ее от стран Запада: все российские банки с момента их возникновения и вплоть до ликвидации крепостничества являлись государственными, а не частными коммерческими учреждениями, и средства для банковских операций предоставлялись тоже только государством. Объясняется этот парадокс слабостью российского купечества, отсутствием у него значимого политического веса, слабой корпоративной организованностью. Не последнюю роль в создании кредитно‑банковской системы по такой схеме играл и политический фактор – стремление самодержавной власти подчинить себе один из существеннейших рычагов управления экономикой в интересах дворянства, своей главной социальной опоры.

В царствование Елизаветы практически впервые в истории страны четко был поставлен вопрос о дворянском управлении на местах.

По проекту П. И. Шувалова «О разных государственной пользы способах» (1754) наряду с действующей администрацией (параллельно ей) предлагалось создать комиссариатскую структуру власти, сформированную исключительно из дворян. В то время ее проект во избежание взрыва недовольства не был реализован. Однако показательно, что сразу же после восстания Е. Пугачева значительная часть из предложенного Шуваловым была проведена в жизнь Екатериной II.

Между тем практически во всех регионах страны шла жестокая борьба между дворянами за власть в существующих местных учреждениях, получение которой давало победителям преимущество при решении участившихся споров за землю, при отдаче многочисленных казенных «статей» в оброк и т. д. Получившие власть на местах обеспечивали себе гарантированные доходы и от взяток, многократно превышавших размеры их жалованья. Помимо этого, почти узаконенного, источника обогащения были еще и «незаконные», вплоть до прямого грабежа населения воеводами.

Для противоборства между дворянами существовала еще одна веская причина. На время правления Елизаветы пришлось начало работ по межеванию земель. Главная цель этой широкомасштабной акции заключалась в дальнейшем укреплении дворянского землевладения. Однако предпринятые правительством реальные попытки межевания земель закончились провалом. Официальное объяснение – «за недостатком денег в казне» в связи с вступлением России в Семилетнюю войну. Однако дело было совсем не в этом.

Межевание земель при Елизавете основывалось на проверке документов на право владения земельными угодьями: «…чтоб все, кто за собою деревни и земли имеют, на эти земли всякие крепости заблаговременно приготовляли». Естественно, такой принцип межевания не учитывал, что к середине XVIII в. большая часть земельных владений сильно отличалась от тех, что были зафиксированы в первичных документах. Произошло заметное перераспределение земельной собственности, в первую очередь путем незаконного присвоения помещиками государственных и крестьянских земель. Установленный же принцип межевания предполагал возврат к документально подтвержденным границам землевладения. Кто же отдаст «свое»? В результате помещики создавали мыслимые и немыслимые препятствия в проведении межевания, вплоть до избиения межевщиков. Дело остановилось.

В правление Елизаветы произошел ряд изменений и в сфере высшего управления государством. Так, на протяжении 50‑х гг. наблюдалось ослабление роли Правительствующего Сената в решении государственных дел. Особенно заметно это проявилось после учреждения 14 марта 1756 г. постоянно действующей Конференции при высочайшем дворе . Создание нового органа управления вызывалось необходимостью координации действий высших властных структур в условиях надвигавшейся войны и обострения социальных противоречий внутри страны. Конференция состояла из великого князя Петра Федоровича, графа А. П. Бестужева‑Рюмина, его брата Михаила, генерал‑прокурора Сената Н. Ю. Трубецкого, вице‑канцлера М. И. Воронцова, графа А. Б. Бутурлина, князя М. М. Голицына, генерал‑фельдмаршала С. Ф. Апраксина, А. И. и П. И. Шуваловых. В работе дважды в неделю собиравшейся Конференции поначалу участвовала и сама императрица. Постепенно этот орган управления подчинил своему влиянию все центральные учреждения. В 1760 г. обновлению подвергся состав Сената и его руководство. Введены такие деятельные персоны, как И. И. Неплюев, Р. И. Воронцов и др. На место одряхлевшего, но все еще державшегося за власть Трубецкого генерал‑прокурором назначен известный своей энергичностью, честностью и неподкупностью князь Яков Петрович Шаховской. Однако первые же его шаги в борьбе за исполнение указов и против злоупотреблений натолкнулись на стену непонимания.

Прагматичный характер политики правительства Елизаветы проявился хотя и в противоречивом, но достаточно последовательном отказе от жесткой феодальной регламентации в сфере социально‑экономической. Ослабление централизованного управления в еще неокрепшей экономике порой приводило к печальным результатам. Так случилось с Российским флотом: многие из 42 военных кораблей и 99 галер были столь «гнилы, что едва можно их починить». На судьбе флота также сказался недостаток иностранных специалистов – корабли «строились неискусно». Спущенный на воду в 1745 г. 99‑пушечный корабль «Елизавета» не мог выходить в море, ибо от малейшего ветра опасно кренился набок.

В заключение приведем оценку состояния дел в государстве в предпоследний год жизни императрицы, данную ею самой. В августовском указе 1760 г. Сенату Елизавета горько выговаривала сенаторам: «C каким мы прискорбием по нашей к подданным любви должны видеть, что установленные многие законы для блаженства и благосостояния государства своего исполнения не имеют от внутренних общих неприятелей, которые свою беззаконную прибыль присяге, долгу и чести предпочитают… Сенату нашему, яко первому государственному месту, по своей должности и по данной власти давно б подлежало истребить многие по подчиненным ему местам непорядки, без всякого помешательства умножающиеся, к великому вреду государства. Ненасытная алчба корысти дошла до того, что некоторые места, учрежденные для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие – предводительством судей, а потворство и упущение – ободрением беззаконникам. В таком достойном сожалений состоянии находятся многие дела в государстве и бедные, утесненные неправосудием люди…»

Не стоит, пожалуй, по нашей многолетней привычке спешить видеть в приведенных словах‑обличениях императрицы только декларацию, некую социальную демагогию. Дело здесь в ином: причины многих «неустройств», о которых высшие эшелоны власти всегда достаточно информированы, усматривались в несовершенстве, а главное – в несоблюдении законов, в злоупотреблениях чиновников всех уровней. Здесь мы встречаемся с типичным для правящей бюрократии убеждением в неограниченных возможностях «праведного» законодательства, которое делало заведомо невозможным и приблизительное понимание истинных причин бедствий «утесненных неправосудием» подданных. Главная из этих причин состояла в господстве крепостнических отношений и порожденных ими феодальных принципов управления. В обществе елизаветинской поры понимания этого не было.

Позже Екатерина II в своих «Записках», имея в виду середину 60‑х гг. XVIII в., без какого‑либо лукавства писала: «Я думаю, не было и двадцати человек, которые по этому предмету мыслили бы гуманно и как люди. А в 1750 году их, конечно, было еще меньше, и, я думаю, мало людей в России даже подозревали, чтобы для слуг существовало другое состояние, кроме рабства». Можно быть уверенным, что ни Елизавета Петровна, ни люди из ее ближайшего окружения в число этих «двадцати» заведомо не входили и не могли войти – не настало еще время.