Ни одна из противоборствующих испанских сторон не могла самостоятельно в военно-политическом плане и в короткие сроки одержать победу.  

На стороне мятежников оказались хорошо подготовленные марокканские войска, через несколько дней после начала войны они стали получать итальянскую и немецкую помощь сначала авиацией, несколько позже – другими видами военной техники, амуницией, живой силой.

В республиканском лагере военная ситуация первые два – два с половиной месяца войны была достаточно тяжелой.  «У правительства, к сожалению, не было единого плана контрнаступления, как не было и единого руководства движением. …Правительственный декрет о роспуске армии и призыв к солдатам восстать против начальства и перейти на сторону республики, правда, отвлек некоторую часть солдат от восставших генералов, но и дезорганизовал армию», - подчеркивал в своем докладе о положении в Испании (22 сентября 1936 г.) Витторио Кодовилья, член делегации ИККИ в Испании. Эту картину дополнял Андре Марти в докладе «О положении в Испании» на заседании Секретариата ИККИ в октябре 1936 г.: «Старая армия почти исчезла… надо сказать, что они [республиканцы – В.М.] имеют оружие, которое они плохо, неумело используют. Так, например, вначале раздавали хорошие маузеровские ружья девушкам, не имевшим понятия о том, как с этими ружьями обращаться. В 9 случаях из 10 это оружие, розданное милиционерам, приведено в негодность»[566].

К осени 1936 г. вооруженные силы Республики представляли собой плохо управляемый конгломерат сотен различных по численности, партийной и профсоюзной принадлежности отрядов и колонн. Отдавая должное боеспособности ополчений и той огромной роли, которую они сыграли в начале Испанской войны, нужно признать, что противоречия внутри правительственного лагеря, политические мотивы не позволили ему в полной мере использовать традиционный потенциал массовой партизанской войны. Идеологические пристрастия и амбиции командиров вооруженных подразделений нередко оказывались выше патриотического энтузиазма и готовности рядовых испанцев к защите. 

Подробная  характеристика военной организации противоборствующих испанских сторон не входит в задачи данного исследования. На основе доступных архивных (обзоры и записки советских военных атташе и советников в Испании, дневники Антонова-Овсеенко, донесения Розенберга, М. Соколина в Москву и др.) и опубликованных документов вычленим военные проблемы, которые нужно было решать воюющим лагерям.

По данным Исполкома Коминтерна, на октябрь 1936 г. правительственные войска насчитывали 120 тыс. человек, «но боеспособных имеется максимум 30 тыс. человек... Остальные силы представляют собою разрозненные зачастую батальоны»[567]. Остро стояла проблема профессионально подготовленных кадров: командирских, рядовых - в артиллерии, авиации, танковождении. В начале сентября 1936 г. сотрудник советского посольства в Париже М. Соколин писал в своем отчете в Москву: «Несколько дней назад началось обучение пехоты. На различных площадках можно наблюдать, как идет учение. Учебных винтовок нет; их заменяют либо палками, либо вовсе ничем не заменяют» [568].

Не хватало вооружения: ружей, патронов, пороха, артиллерийских снарядов, авиации, танков и собственно амуниции. К началу Гражданской войны испанская армия фактически не имела современных танков. Антонов-Овсеенко в первых числах октября докладывал Н. Крестинскому: «Досадно, но факт – арагонский фронт не может развернуть успех у Уэски, потому что недостает патронов, а в Барселоне более 4 миллиона гильз и каждый день производится еще 100 тыс., но ни грамма пороху. Вторая грозная сторона – отсутствие современной авиации – в Мадриде осталось не более 6 истребителей и 1 бомбовоз; 4 октября противник уничтожил аэродром с 7 современными самолетами. В Каталонии же 25 «калош», пара гидравьонов и пара бомбовозов (по слухам)»[569].   

В стратегическом плане республиканские силы отличались недостаточной маневренностью, невысокими темпами наступательности, слабостью разведки, в том числе, полевой, почти полным отсутствием фортификационных сооружений: «вокруг осажденных и осаждаемых городов не было ни одной инженерной работы, не было самых примитивных окопов»[570].

По сообщениям советских военных атташе, советников, дипломатов, в первые месяцы войны «бывали случаи, когда кажется, что люди просто не хотят защищаться… С трудом идут в бой, а иногда и вовсе не идут в «неурочное» время – завтрак, обед, ночь… Наряду с критикой испанской пехоты приходится слышать много похвал по адресу отдельных испанских героев. Но одной из слабых черт даже этих выдающихся вояк является чрезмерная любовь к театральности и бравирование опасностью». Как писал в двадцатых числах сентября 1936 г. М. Соколин Н. Крестинскому: «Простое появление авиации, до всякой стрельбы, обращает республиканцев в бегство». Розенберг добавлял: «Необстрелянные части приходят в ужас не только от бомбардировки самолетов, но и от пулеметов и других видов автоматического оружия»[571]. Аналогичная оценка состояния республиканской армии присутствовала и в сообщениях представителей Коминтерна в Испании: «... наши бойцы бросали траншеи, как только начиналась воздушная бомбардировка»[572].

До официального оформления Интербригад (14 октября 1936 г.), на стороне республиканцев сражалось немало иностранцев-добровольцев. В донесении М. Соколина от 12 сентября упоминается иностранная команда летчиков под командованием французского писателя Андре Мальро – «наилучшая группа правительственных летчиков». Там же Соколин отмечал, что испанцы, как правило, весьма болезненно относились к попыткам «иностранных друзей давать советы или навязывать свою волю. Я имею в виду взаимоотношения команды иностранных летчиков с испанскими военными властями». В документе также приводится характеристика боевых качеств русских эмигрантов, полученная Соколиным «от группы иностранных летчиков»: «Все они в один голос утверждали, что наилучшие пулеметчики всей народной авиации – бывшие русские белогвардейцы». В тот же период был пока «единственный немецкий летчик, сражающийся на стороне Мадрида»[573].

 В другом письме М. Соколина (27 ноября 1936 г.) присутствует оценка добровольцев самими испанцами: «Испанцы ошеломлены работоспособностью и самопожертвованием добровольцев. Они не понимают, как можно ночью воевать как днем, выполнять задания в срок и т.п. Их удивляет и даже, пожалуй, раздражает, что добровольцы забывают о еде, занятые обстрелом». Добавим, что к тому времени потери частей Интербригад составляли 30 %[574].

 У мятежников, по мнению зарубежных наблюдателей, в начале гражданской войны пехота была «вполне дисциплинирована. Особенно стойки марокканцы… Бывали случаи, когда марокканцы голыми руками захватывали действующие против них танки»[575]. Правда, после потерь марокканцев в июле-августе 1936 г. перед Франко остро встала проблема людских резервов. «Регулярные части, которые пошли за Франко, - считал член британского парламента Робертс, посетивший Испанию - ненадежны и их держат, главным образом, в глубине оккупированных мятежниками провинций»[576]. До начала советской помощи Республике франкисты доминировали в военно-техническом плане. Не случайно, в сентябре 1936 г. Франко подчеркнет, что победа будет за тем, чья техника окажется сильнее, и кто лучше сможет ее использовать[577].

Правда, политическое единство отсутствовало и в лагере мятежников (карлисты, монархисты, фалангисты, и пр.), что было на руку защитникам республики.

Отечественный ученый Мещеряков М.Т. со ссылкой на испанского военного историка Р. Саласа Ларрасабаля приводил следующие данные: в течение первой недели мятежа против республики выступили 62 тыс. солдат и офицеров сухопутных войск, 7 тыс. моряков, 27 тыс. гражданских и штурмовых гвардейцев, 2 тыс. летчиков и техников, всего 98,5 тыс. человек. Верность республике сохранили, по его данным, 55 тыс. человек сухопутных войск, 13 тыс. моряков, 40,5 тыс. внутренних войск, 3,3 тыс. летчиков[578]. В декабре 1936 Антонов-Овсеенко в очередном донесении в НКИД довел цифру войск у Франко до «не менее чем 150 тысячной армии»[579]. «Известия», апеллируя к данным «Дейли телеграф» ( Daily Telegraph ), писали, что, несмотря на то, что на территории, занятой мятежниками, нет авиационных заводов, пропорции к началу ноября 1936 г. составляли 20 самолетов мятежников на 1 правительственный (дель Вайо заявил, что у франкистов в 80 раз больше самолетов)[580].

Таким образом, на начальном этапе войны (условно обозначим его границы Мадридским сражением, проигранным мятежниками в начале ноября 1936 г.) правительственные войска в количественном отношении  превосходили  силы генерала Франко (при этом построенные по милиционному принципу отряды  сыграли решающую роль в обороне Мадрида), но зато в качественном уступали: «Франкисты изначально имели преимущество над республиканцами в дисциплине, а республиканцы – в инициативности бойцов»[581]. При этом обе воюющие стороны остро нуждались в людских и военно-технических поставках.

Первой на просьбы Мадрида о продаже военной техники откликнулась Франция Народного фронта. Со ссылкой на прессу английский посол в Париже Дж. Клерк докладывал 27 июля 1936 г. Идену, что днем раньше испанский самолет с золотом стоимостью 19 млн. франков на борту приземлился в Ля Бурже. Деньги были предназначены для оплаты амуниции и самолетов[582]. Симпатизировавший республиканцам министр авиации Пьер Кот в конце июля 1936 г. распорядился о поставках в Испанию авиационной техники с оборудованием и экипажами, боеприпасов, ружей, пушек и пулеметов[583]. В Тулузе была сформирована эскадрилья «Испания» под руководством французского писателя-антифашиста Андре Мальро. Французское правительство, как было показано выше, колебалось: 25 июля 1936 г. совет министров запретил продажу оружия республиканской Испании, 1 августа отменил запрет, 9 числа того же месяца подтвердил его. Несмотря на последующее подписание Францией Соглашения о невмешательстве в дела Испании, частные фирмы сохранили, пусть и ограниченную, возможность поставки в Испанию самолетов без боевого оснащения[584]. В распоряжении эскадрильи «Испания» оказалось 17 самолетов-истребителей Девуатин D.372 со снятым вооружением. После установки на них пулеметов Виккерса, они вступили в бой. Тогда же, в августе 1936 г. республиканское правительство получило 12 французских двухмоторных бомбардировщиков Потез 540. К концу ноября 1936 г. в Испанию прибыли 10 самолетов типа Девуатин D.371, позже – 7 Девуатин D.501, 2 D.510, 5 Луар-Ньюпор LN-46, истребители Спад-510. Но нужно отметить, что состояние французской авиационной промышленности, чьи мелкие предприятия были разбросаны по всей стране и не были вплоть до 1938 г. оснащены современным оборудованием, неизбежно сказалось и на качестве производимых самолетов. Естественно, серьезного противостояния итальянской и немецкой авиации эти французские самолеты оказать в испанском небе были не в состоянии.

Откликаясь на просьбу Франко о поддержке, Гитлер не планировал быть глубоко втянутым в конфликт на Пиренейском полуострове. Мотивы его военного вмешательства были прагматичны и расчетливы. Выступая на Нюрнбергском процессе, Геринг отметил, что он посоветовал Гитлеру испытать в Испании немецкую авиацию[585].

Гитлеровскую военную интервенцию в Испанию большинство исследователей условно делят на три этапа:

1) воздушная операция по переброске войск Франко из Марокко, решение активно поддержать Франко в борьбе против республиканцев (август 1936 г.),

2) усиленное расширение агрессии в рамках операции «Отто» (решение принято 19 сентября 1936 г.),

3) отправка в Испанию легиона «Кондор» (октябрь-ноябрь 1936 г.)[586].

Советская печать осенью 1936 г. отмечала, что «в Мадриде отвергают возможность того, что мятежники оплачивают эти поставки. По всеобщему мнению, поставки мятежникам производятся на условиях территориальных уступок Германии и Италии»[587].

26 июля 1936 г., на следующий день после отдачи Гитлером приказа об оказании помощи Франко, был создан т.н. штаб «W» - формально особый отдел военного министерства, контроль над которым поручался Герингу (начальник штаба – генерал Х. Вильберг, затем – генерал Э. Енеке)[588].

Уже 10 августа 1936 г. испанская газета «Кларидад» поместила фотографию немецких самолетов со свастикой. Это были «Юнкерсы», помогавшие Франко перебрасывать войска из Марокко. Первые самолеты типа Ju-52c прибыли в Марокко уже 28 июля. Немного позже в Испанию были направлены 6 морских разведчиков Не-60. В конце июля из Гамбурга вышел немецкий пароход «Узарано», на борту которого находилось 28 самолетов в разобранном виде, авиабомбы, снаряды, патроны. Информацию о поставках немецкой техники (в основном, самолетов) мировая пресса публиковала в течение всего августа 1936 г. [589].

В конце августа поверенный в делах Германии в Мадриде Велкерс докладывал в МИД об успешной бомбардировке испанской столицы самолетами типа Ju-52, добавляя, что такие акции станут систематическими[590]. В испанском небе опробывались немецкие бомбардировщики Юнкерс -52/3m, Юнкерс-87, Хенкель-50, Хенкель-111, ДО-17, истребители Хенкель-45, Не-46, Не-51, Не-52, Хеншель (Н-123), Арадо, Мессершмидт (МЕ-109) морской разведчик Не-60, штурмовик Не-46c, торпедоносец Не-59 В-2  и др. Всего же за испанскую войну Германия испытала 27 типов самолетов[591]. Немецкий «легион Кондор»   использовал в испанской войне скоростные монопланы Мессершмидт 109В и Хенкель Не 112В. Впоследствии Гитлер заметил: «Фран­ко должен воздвигнуть памятник Ju 52. Этому самолету обя­зана победа революции в Испании»[592]. Последний боевой вылет Ju 52/3m состо­ялся 26 марта 1939 г. во время налета на Бельмец.

30 октября 1936 г. Гитлер принял решение направить в Испанию авиаподразделение – легион «Кондор». По данным американского историка Р. Проктора, в составе данного легиона службу в Испании прошло более 5 тыс. человек. В целом, 19 тыс. немцев сражалось на стороне Франко. На счету «Кондора» 386 сбитых самолетов, сам он потерял 160 воздушных машин разных типов[593].

В своем дневнике полпред в Германии Г. Астахов описывал (январь 1938 г.) отправку в Испанию военных специалистов – техников: "Всего отправляется 2 тыс. человек. Отправка идет небольшими группами по 50 – железной дорогой через Италию. Одну из таких групп сам собеседник видел на вокзале. Отправляемых заверяют, что участвовать в боях им не придется»[594]. К сожалению, у исследователя не  было возможности  проверить приведенные данные.

В условиях нарастания Мюнхенского кризиса (лето 1938 г.) немецкое командование стало отзывать из Испании наиболее опытных пилотов и оповещать, что они могут быть востребованы в Германии в августе[595].

Германия делала ставку на танк как на основу вооружения новых моторизированных войск. В Испанию первая партия немецких танков Т-1 прибыла в сентябре 1936 г. Это были легкие (6 т), слабо вооруженные (1-2 пулемета) танки со слабой (6-8 мм) броней. В начале февраля 1937 г. М. Литвинов сообщал М. Розенбергу, что «по довольно правдоподобным сведениям, в районе сосредоточения войск мятежников появились немецкие пушечные танки»[596]. Ллойд-Джордж, описывая  И. Майскому свою поездку в Германию в 1936 г. и наблюдение за маневрами в Баварии, подчеркивал, что особо понравившаяся ему немецкая противотанковая пушка «впоследствии оказалась столь полезной Франко в Испании»[597].

«Гитлер вел себя достаточно осторожно, - считает Престон, - послав новейшее вооружение и небольшой по численности легион «Кондор», напротив, вмешательство Муссолини возросло до такой степени, что он оказался в состоянии необъявленной войны с Испанской республикой»[598].

Несмотря на определенную истощенность итальянского военного потенциала в результате абиссинской авантюры, Муссолини, подчеркивают такие исследователи, как Престон и Ковердейл, недолго колебался относительно военного вмешательства во внутренний испанский конфликт[599]. Война в Эфиопии продемонстрировала необходимость владения современным оружием, например, маневренными танками (пулеметы танкеток в иных случаях оказывались бессильными перед пехотой противника) и создания механизированных частей. В абиссинской кампании уже были частично опробованы, как подчеркивал зам. министра по военным делам Байстроки, мощные и безопасные ручные гранаты, штурмовые мортиры, станковые пулеметы повышенной мощности, противотанковые орудия[600].

Некоторые из 17 сформированных в 1935-1936 гг. итальянских батальонов легких танков были применены еще в Восточной Африке. Война на Пиренейском полуострове с ее идеологическим и геополитическим подтекстом предоставляла удобный случай для дальнейшей проверки боеспособности, как этих соединений, так и современных видов оружия. Это решение дуче отвечало в целом его внешнеполитической доктрине – подготовке, как подчеркивалось в решении Совета министров Италии от 30 января 1936 г., «страны к большой европейской войне»[601]. Из речи генерала Байстроки в палате депутатов 20 марта 1936 г. (оказавшейся в распоряжении советского посольства - В.М), следовало, что Италию ждала «короткая, но яростная и бурная война; если же по причине высшего порядка война затянется, народ и армия, подготовленные к жертвам и сопротивлению, сумеют выиграть, чтобы развернуться при первой возможности»[602].

Убедившись, что Франко не сможет захватить Мадрид осенью 1936 г., Гитлер и Муссолини приняли решение о разрыве дипломатических отношений с Испанской республикой и признании мятежников в качестве законного испанского правительства. Отныне никто не мог упрекнуть их в том, что они помогают незаконному военному мятежу. Как подчеркивает М. Алперт, тем самым Гитлер и Муссолини связали себя обязательствами и уже не могли допустить военного поражения франкистов[603]

Ведущими в итальянской авиации 30-х гг. были истребитель-биплан ФИАТ CR-32 («Сверчок») и трехмоторные бомбардировщики «Савойя» S.81 и S.79. Они, а также тяжелые транспортные самолеты, бомбардировщики Капрони-111 и 113, СА-135, легкие бомбардировщики Ромео–37, успешно испытывались в ходе испанской войны[604]. Вывод о значимости авиации в современной войне итальянское политическое и военное руководство сделало еще в ходе абиссинской войны. Она, по мнению министра авиации Валле, «позволила обнаружить свои возможности. На расстоянии 4-6 тыс. километров была создана полная авиационная организация, способная питать целый воздушный флот. ...Только благодаря авиации возможно удержать контроль над столь обширной областью»[605]. 

По показаниям (переданным М. Розенбергом А. Нейману) итальянского летчика Висензо Патриарца, взятого в плен в середине сентября 1936 г., разобранные самолеты типа CR.32, выгружались, в частности, в Мелилье, перевозились для сборки на аэродром Надор, а затем - на аэродром Тетуана, откуда они вылетали для участия в военных действиях в Севилью. Он подтвердил также поставки франкистам боеприпасов калибра 7,7 и бензина. Патриарцу обещали жалование 1 тыс. песет в месяц. Итальянское консульство в Мелилье устраивало приемы прибывавшим из Италии офицерам. По словам пленного летчика, военно-воздушный атташе в посольстве Италии Феррари был вынужден бежать из-за угрозы расправы с ним республиканцев. Описывая вылеты, летчик  отмечал, что самолеты были оснащены 50, 70 и 100 килограммовыми бомбами испанского производства. На аэродроме, где проходила служба пленного (Касерес), числилось, кроме немецких, 9 итальянских истребителей «Фиат»[606].

CR.32. оказался самым массовым типом самолета Испанской войны. На счету истребительной эскадрильи «Фиат» - большая часть из заявленных итальянцами 903 воздушных побед, ее члены были отмечены Франко медалями[607]. «Сверчки» использовались во всех крупных сражениях: в прорыве мятежников к побережью весной 1938 г. и в битве на реке Эбро, где они участвовали в величайшем за всю войну воздушном бою, а также — в наступлении на Каталонию в начале 1939 г. По мере снижения активности республиканских ВВС «Фиаты» все меньше работали как истребители, и все больше — как штурмовики. 

Советские дипломатические и военные наблюдатели и разведка в течение всей войны докладывали в Москву о том, что «отправка аэропланов и военных материалов мятежникам продолжается итальянцами систематически»[608].

В самом конце войны в испанском небе появились итальянские истребители нового поколения — Фиат G.50 и «Макки» С.200, по своим данным значительно превосходившие CR.32. Но именно CR.32 из группы «Ассоди Бастони» стал последним самолетом, сбитым в Испанской гражданской войне; это произошло 31 марта 1939 года.

Признано, что итальянские самолеты не были (по крайней мере, на начальном этапе войны) слабее немецких. Во время своего визита в Италию в январе 1937 г. Геринг посетил авиационно-опытную станцию в Гвидони и весьма подробно ознакомился с состоянием итальянской авиации. Советская дипломатия сообщала в Москву, что, по мнению Геринга (апеллирующему, в том числе, и к опыту Испанской войны), «итальянские аэропланы совершеннее германских как в вопросах  высоты потолка, так и в вопросах скорости». Геринг поставил задачу использования немцами итальянского технического опыта. В обмен на это он предложил итальянцам передать германские патенты на производство синтетического бензина и каучука[609]. Cоветская сторона (как следует из архивных источников) оценивая после «джентльменского соглашения» (начало 1937 г.) соотношение сил Италии и Великобритании, утверждала, что «несомненно преимущество итальянской авиации над английской»[610].

В июле 1937 г. «Пополо д’Италиа» ( Popolo d’Italia ) писала, что вся итальянская авиационная и автомобильная промышленность работает в области моторов, дизелей и других важнейших частей на заграничных патентах, конструкторская работа не развивается, и Италия должна платить за это большие суммы в валюте[611]. Несколько позже, в октябре 1937 г. советский полпред в Италии Б. Штейн, со ссылкой на английского коммерческого советника Носворси, докладывал М. Литвинову, что «половина фабрик, включая даже и военные заводы, сократили почти на половину свое производство из-за отсутствия сырья»[612].

Что касается использования в Испании итальянской наземной техники, то два батальона легких танков были сформированы уже 15 сентября 1936 г.  и оснащены танкетками типа L. Италия также поставила Франко пулеметы двух видов, несколько млн. патронов для винтовок и офицерских револьверов, 120 тыс. гранат (по данным 1937 г.), противотанковые орудия, снаряды[613]. По качеству итальянские военные материалы уступали немецким,  как отмечают многие исследователи. Некоторые из поставленных Италией пушек были изготовлены до 1 мировой войны, встречались ружья модели 1891 г.[614].

Дипломатическое название «Итальянской военной миссии в Испании» в феврале 1937 г. сменилось откровенным «Добровольческий корпус» («Corpo Truppa Voluntari» - CTV). В 1938 г. CTV насчитывал 4 дивизии. Итальянские «добровольцы» были объединены в бригады со смешанным составом «Черные стрелы» и «Синие стрелы», чью доблесть постоянно отмечал в своих приказах Франко. Итальянская печать ( Regime fascista ) характеризовала их «нашими чернорубашечниками, нашей доблестной молодежью»[615]. Вплоть до победы Франко, в зоне боевых действий оставались также итальянские дивизии Литорио и «23 марта». Итальянские «добровольцы» были также участниками испанского иностранного легиона «Тресио». В ноябре 1938 г. сформировались еще 2 дивизии – «9 мая» и «Зеленые стрелы» (смешанная дивизия). О количественном составе итальянских дивизий советские наблюдатели и дипломаты в Испании имели разноречивые сведения. Из дневника поверенного в делах СССР в Испании С. Марченко (21 ноября 1938 г.) следует: «По одним данным, дивизии имеют до 18 тыс. человек, по другим – 12 тыс., наконец, третьи утверждают, что, фактически, в результате больших потерь, состав итальянских дивизий не превышает 8 тыс. человек»[616].

На начальном этапе Испанской войны Италия по понятным причинам старалась придать хоть относительную дипломатическую и военно-техническую маскировку своим поставкам мятежникам. Ее  формы иллюстрирует пример с пароходом «Лигурия» (водоизмещение 15 тыс. т), который, как следует из архивных источников, вышел 28 апреля 1937 г. из Неаполя с солдатами и военными материалами. За два дня до этого итальянское морское министерство сообщило французскому и английскому правительствам о включении судна «Лигурия» в состав итальянской военной флотилии в качестве вспомогательного крейсера[617]. Эта уловка была предпринята для того, чтобы дать возможность пароходу избежать установленного порядка контроля, который, как известно, не распространялся на военные суда. В середине лета 1937 г. Италией был предпринят другой маневр – в связи с предстоящими и объявленными на август учениями на Сицилии, по всей стране шли учения местного значения, сопровождавшиеся большим передвижением воинских частей. Под покровом этих перемещений посылка оружия в Испанию значительно облегчалась. Так, по данным советского посольства в Риме,  17-23 июля ежедневно отправлялось морским и воздушным путем по 500 человек[618].

С лета 1937 г. итальянская печать фактически перестала скрывать факт участия своей страны в испанских событиях. Газеты начали публиковать списки и фотографии убитых, письма легионеров из Испании. Был выпущен специальный номер иллюстрированного журнала, посвященный «Черным стрелам» под заголовком «Фашистская эпопея в окровавленной Испании». Воспевались героизм и боевая выучка итальянских солдат.   Особо отмечалась бригада «Черные стрелы»: «Когда будет снято покрывало с того, что происходит в Испании, мир увидит, что и там доблесть итальянских бойцов была «на уровне не старых боевых традиций»[619]. Но, как следует из документальных источников, по мнению немецких военных, «без итальянской пехоты можно было, в крайнем случае, обойтись»[620]. Советский полпред в Германии Г. Астахов  записал в дневнике: «Немецкие военные продолжают острить насчет боевых качеств итальянцев»[621].

Французский поверенный в Риме Блондель поделился в конце сентября 1937 г. с советским дипломатом Гельфандом данными донесения об основном центре итальянских отправок в Испанию – порте Специя. Погрузка производилась в специальном, охраняемом и закрытом районе порта. В этот район прибывали большие итальянские суда и забирали войска и материалы. Пароходы уходили под охраной военных кораблей. Точно был установлен факт отбытия 900 артиллеристов, скомплектованных в сентябре 1937 г. из разных частей Италии, и «примерно 10 тыс. фашистских милиционеров. Среди последних находились, якобы, 2,5 тыс. немцев. <…> Блондель на основе своих подсчетов утверждает, что Муссолини решил довести число своих войск в Испании до 150 тыс. человек. Те же результаты подсчета дают итальянские информаторы»[622].

Очень существенной оказалась помощь итальянцев в подготовке франкистских пилотов. С марта 1937 г. итальянские офицеры также основали ряд школ по подготовке артиллеристов, военных инженеров, специалистов химической войны и др. К концу войны через эти курсы прошли 25 тыс. человек рядового и офицерского состава франкистской армии[623].

СССР, как известно, приступил к военной поддержке Испанской республики в конце сентября 1936 г. Советские дипломатические и военные представители в Испании приходили к справедливому выводу, что ход событий на том этапе во многом зависел от «размера дальнейшего подвоза и снабжения авиацией, танками мятежников со стороны Германии и Италии. …Этот фактор играет первостепенную роль по причине неоднократно уже отмечаемой – отсутствие военных навыков среди испанских трудящихся и вытекающая отсюда слабая сопротивляемость перед современной военной техникой»[624]. Описывая прибытие в Аликанте советского парохода «Нева», сотрудник советского посольства во Франции, командированный в Испанию, Б. Соколин, в послании Н. Крестинскому подчеркивал, что, узнавая у грузчиков, что основным грузом парохода являлись не боеприпасы, а консервы, масло, сахар, «испанцы мрачно отходят. В Аликанте продовольствия много»[625].

Советское руководство в августе-сентябре 1936 г. от военной помощи Испании удерживали, как отмечалось выше, мотивы политического, географического и военного плана. Наряду с ухудшением военного положения испанской Республики (Соколин - Крестинскому: «Накануне моего отъезда сбили 2 республиканских истребителя. Теперь их осталось всего 4»[626]), на эволюцию советской позиции, как известно, повлиял внутриполитический испанский фактор – изменение состава кабинета после правительственного кризиса начала сентября 1936 г. и формирование правительства Ларго Кабальеро с двумя представителями испанской компартии[627]. 

 В течение сентября 1936 г. советские дипломатические, военные представители в Испании, инструкторы Коминтерна отрабатывали сухопутные и авиа маршруты предстоящих поставок оружия и людей в Испанию. Так, 12 сентября в НКИД СССР за подписью Соколина ушло донесение «Маршруты для поездки из Парижа в Мадрид». В нем предлагалось два авиамаршрута: Париж – Марсель, пересадка, Марсель-Барселона, пересадка, Барселона-Мадрид; Париж-Тулуза, пересадка, Тулуза – Барселона, пересадка, Барселона – Мадрид. Предполагаемая продолжительность – 4,5 – 5 часов. Железнодорожный маршрут Париж – Порт-Бу – Барселона – Мадрид занимал 13 часов[628].

 В ходе беседы Фредерика Жолио Кюри  в Академии Наук СССР 28 сентября 1936 г. с зав. 3-м западным отделом НКИД Нейманом  французский ученый подчеркивал, что одним из главных дефицитных материалов в Испании был порох, так как на территории, контролируемой мадридским правительством, не осталось пороховых заводов. Рассказывая о переправках нескольких разобранных французских аэропланов в Испанию, Жолио Кюри сетовал, что на испанской границе «все приходится перегружать ввиду большей ширины колеи испанских железных дорог, особо затрудняя проталкивание каких бы то ни было материалов по железной дороге»[629].  

Начавший работу в Барселоне генконсулом В. Антонов-Овсеенко, докладывал в «Инстанцию», НКИД, что его назначение «вызвало здесь расцвет огромных надежд на нашу помощь и чрезвычайный интерес к СССР»[630]. В последующих в телеграммах в Москву Антонов-Овсеенко постоянно настаивал на перераспределении военной помощи между Мадридом и Барселоной в пользу последней: «Я считаю совершенно неправильным направлять сколько-нибудь значительные вооруженные силы в Мадрид. В Мадриде они разложатся»[631]. Тактика такого рода не могла не усугубить противостояние Мадрида и Барселоны и негативно сказаться на конечных итогах Гражданской войны.

Согласно каталогу повесток дня заседаний Политбюро ЦК ВКП (б), решение о предоставлении военной помощи Испании было принято им 28 сентября 1936 г.[632]. Советская операция по оказанию военной помощи Республике получила кодовое название «Операция «Х».

Советская авиация в ноябре 1936 г. сыграла большую роль в судьбе Мадрида. Если, по заявлению морского министра и министра авиации Прието корреспонденту «Дейли Геральд» ( Daily Herald ), в начале войны республиканское правительство имело больше самолетов, чем мятежники, то после 2 месяцев «невмешательства» соотношение сил изменилось 12:1 в пользу мятежников»[633]. И. Майский в связи с этим писал М. Литвинову: «Приостановка лавинообразного наступления Франко и его неудачи под Мадридом на протяжении последних пяти недель относят здесь [в Лондоне – В.М.] целиком на наш счет»[634].

В боевые действия вступили скоростные советские бомбардировщики R-Z (“Наташа») и СБ-2 («Катюша»)– в то время наиболее совершенные самолеты своего класса (по скорости они превосходили все итальянские и немецкие истребители), а также Р-5 («Рязань» или «Расанте), истребители типа И-15 («Чатос»), И-16 («Москас»). Основные противники И-16 конца 1936 – начала 1937 гг. – немецкий истребитель Не-51 и итальянский СR.32 значительно уступали ему по своим летным характеристикам.

Советский Союз продавал республиканскому правительству также легкие танки Т-26 (вес 8,5 т, максимальная толщина брони – 13 мм), бронеавтомобили БА-3, БА-6 и ФАИ и запасные части к ним, боеприпасы и походные авиамастерские. Летом 1937 г. в Испанию прибыла первая партия быстроходных советских танков БТ-5. Из основных видов вооружения СССР поставил в Испанию 648 самолетов, 347 танков, 60 бронеавтомобилей, 1186 артиллерийских орудий, 340 минометов, 497 813 винтовок и др. [635].

В марте 1937 г. министр авиации Испании Прието через полпреда Гайкиса обратился к советской стороне с очередным заказом на 100 истребителей и 50 бомбардировщиков, «от выполнения которого зависел, по его словам, в значительной степени дальнейший ход событий». Гайкис добавлял: «Необходимость срочного пополнения республиканской авиации несомненна»[636]. На заключительном этапе войны (декабрь 1938- январь 1939 гг.) испанское правительство просило поставить 200 тыс. винтовок, 3 тыс. винтовок-пулеметов, 2 тыс. тяжелых пулеметов, снаряды для 37-мм противотанковых орудий[637].

Советские военные поставки оплачивались предоставленными правительству Республики кредитами, погашаемыми за счет продажи испанского золота, переданного СССР в объеме 510 тонн в качестве депозита[638]. К известным фактам добавим, что 30 сентября 1936 г. И. Эренбург, бывший в Испании в командировке (решение о которой принималось Политбюро ЦК ВКП (б)[639]), в записке М. Розенбергу докладывал о встрече с лидером каталонского правительства Л. Компанисом. Компанис рассказал советскому журналисту, что испанцам удалось переправить во Францию золото, но испанское представительство в Париже, симпатизирующее мятежникам, предложило французским банкам не принимать его[640]. На заседании Политбюро ЦК ВКП (б) 21 сентября 1936 г. рассматривался т.н. «Вопрос Гринько (нарком финансов СССР – В.М.)» - о переводе в Москву особого валютного счета и его использования по решению Политбюро, а 17 октября и 19 октября – «вопрос Розенберга» - о принятии на хранение в СССР золотого запаса Испании[641].

Экспертная комиссия при КПН в начале января 1937 г. приняла заключение о распространении невмешательства на финансовую помощь, предполагающее запрещение помощи Испании в виде займов или кредитов третьими странами, сбор пожертвований и пр. обеим воюющим сторонам в Испании. Цели, для которых названные формы помощи запрещались, предполагали покупку оружия и военных материалов, подпадавших под соглашение о невмешательстве[642].

Европейские страны на разных уровнях в течение всей Испанской войны поднимали вопрос об испанском золоте. 12 января 1937 г. делегаты Германии и Италии в Комитете по невмешательству настаивали на рассмотрении вопроса о вывозе золотых запасов испанского банка. Французский представитель в КПН добился, чтобы этот вопрос обсуждался не отдельно, а как один из элементов общей проблемы  расходования всей суммы заграничного экономического достояния Испании[643]. 

16 апреля 1937 г. Комитет по невмешательству постановил образовать комиссию юристов для изучения вопроса об использовании за границей испанских активов, в том числе и испанского золота. На первом заседании этой комиссии (13 апреля) итальянский, немецкий и португальский представители настояли на том, что до обсуждения существа дела целесообразно запросить информацию от правительств разных стран относительно количества золота, депортированного из Испании после 18 июля 1936 г., «куда это золото пошло, кому и при каких обстоятельствах оно было продано, в какой части оно депонировано на имя испанского правительства или др. имена»[644]. Французский представитель Бадеван, советский - С. Каган при поддержке чехословацкого эксперта профессора Кучера с самого начала заняли отрицательную позицию в отношении характера требуемой информации, аргументируя это тем, что задачей новой комиссии является выявление и тщательное изучение международно-правовых аспектов  проблемы испанских активов за границей, и выяснение с точки зрения международного права возможностей или затруднений, которые могли содействовать или воспрепятствовать принятию каких бы то ни было мер против использования испанских активов в третьих европейских странах. Дебаты  по этой теме на первых четырех заседаниях комиссии продемонстрировали невозможность добиться  компромисса между двумя точками зрения, отчет об ее работе был направлен Комитету по невмешательству для устранения и решения возникших проблем[645].

Секретарь итальянского посольства в Лондоне маркиз Кастелано конфиденциально сообщил Кагану, что упорное желание итальянцев любой ценой получить точные данные о количестве вывезенного испанского золота вызвано тем, что один из перешедших на сторону Франко директоров испанского банка начал во французском суде процесс с целью добиться решения о незаконности вывоза золотого запаса или его части за границу. Для ведения процесса требовались точные количественные данные и информация о нахождении золота. По словам Кастелано, французское правительство не было заинтересовано в даче нужной информации и не намерено ее предоставлять[646].

В июле 1938 г. парижский апелляционный суд отказал испанскому правительству во встречном иске по возврату 40.500 кг золота, депонированного Испанским банком во Французском банке[647].

В марте 1938 г. М. Литвинов сообщал «в самом секретном порядке» поверенному в делах СССР в Испании Марченко, что испанскому правительству предоставлен очередной кредит в 75 млн. долл. из 3 % годовых: «Половина обеспечивается золотым фондом. Заказы размещаются в СССР. Паскуа выражал удовлетворение»[648]. С этого времени, как утверждают некоторые исследователи, операция «Х» проводилась в кредит[649]. Но, как следует из вышеприведенного документа, Испании предоставлялся «очередной (выделено нами – В.М.) кредит». Кроме того, в Архиве внешней политики РФ обнаружена запись беседы зам. наркома иностранных дел В.П. Потемкина с испанским послом Паскуа 14 октября 1937 г. Документ заканчивается следующим абзацем:

«В заключение беседы Паскуа обратился ко мне с просьбой напомнить Молотову о вопросах, поставленных при свидании Паскуа с тов. Сталиным. Дело идет, во-первых, о предоставлении испанцам возможности закупки в СССР необходимых им предметов не за наличный расчет из золотого фонда, а на условиях кредита; во-вторых – о предоставлении Республиканскому правительству займа, платежи по которому обеспечивались испанским золотым фондом и, если понадобится, серебром и драгоценностями, принадлежащими тому же правительству; в третьих – о товарообменных операциях между СССР и Испанией. Паскуа добавил, что имеет поручение Негрина просить нас о скорейшем разрешении вышеназванных вопросов.

Я обещал Паскуа передать Молотову его просьбу»[650].

Ранее, в июле 1937 г. Паскуа в беседе с Потемкиным («срочный разговор со мной») сообщил о поручении своего правительства – просить срочно перевести для Валенсии 40 млн. долларов, «из коих 15 млн. необходимо переслать немедленно». Паскуа пожаловался зам. наркому иностранных дел, что нарком финансов «тов. Гринько, у которого он многократно просил срочного свидания, в течение двух последних дней до сих пор не удосужился его принять»[651]. Анализ данных документов позволяет предположить, что первые советские кредиты испанское правительство получило значительно раньше марта 1938 г.

8 марта 1938 г. Паскуа в беседе с В. Потемкиным высказал опасение, не стало ли известно Германии через Гринько и Крестинского, «которые признались в своих изменнических контактах с немцами, о нахождении испанского металла в СССР. Если такой вопрос не ставился на предварительном следствии, можно было бы выяснить потом, в порядке дополнительного допроса». Потемкин ответил послу, что сообщит «о его опасениях кому следует»[652]. Этой встрече предшествовала другая (10 февраля), на которой Паскуа по просьбе Негрина передавал советскому руководству, что произведена уплата в размере 50 млн. франков для погашения задолженности испанского правительства Наркомату внешней торговли. В течение ближайших двух недель испанская сторона обещала погасить остальную часть этой задолженности[653].

Архивные источники подтверждают вывод о значительной зависимости Испанской республики в Гражданской войне от советских поставок. Накануне своего окончательного отъезда из СССР (февраль 1938 г.) Паскуа подчеркивал в беседе с Потемкиным: «Главной опорой этого правительства (Негрина – В.М.) была до сих пор активная помощь, оказываемая ему со стороны СССР в военных и экономических областях. В настоящее время ощущается ослабление этой поддержки». Послу было поручено   сигнализировать Москве о критическом положении республиканского правительства и «добиваться решений, которые помогли бы последнему улучшить военное и продовольственное снабжение страны». Паскуа считал, что он не выполнил возложенных на него задач и расценивал немедленный вызов в Барселону как фактический отзыв из  СССР[654].

В начале января 1939 г. министр народного хозяйства и финансов Испании сообщил советскому временному поверенному Марченко, что по имеющимся у него данным, прекращена отгрузка нефтепродуктов в Испанию, что ставило в очень тяжелое положение армейский транспорт и флот: «Он думает, что эта мера вызвана временными причинами, и просит выяснить, когда можно рассчитывать на возобновление отгрузки»[655].

Советское военное вмешательство в испанский конфликт не ограничивалось только технической стороной. Так, В. Антонов-Овсеенко в ноябре 1936 докладывал в Москву о разработке им проекта правительственного воззвания о создании народной армии и декрета о такой армии:

 «Народная армия складывалась бы из 2-х частей: действующей и народного ополчения. Действующая – из фронтовой дивизии, дивизии береговой обороны и дивизии революционной охраны. В народное ополчение включаются колонны военного обучения, военно-строительные колонны и санитарные.

Декрет включает также и мобилизацию промышленности.

Все вооруженные получали возможность, пройдя через особые межпартийные приемочные комиссии, поступить в соответствующие части». В. Антонов-Овсеенко попытался навязать испанскому руководству данный проект. Послание М. Литвинову, в котором присутствовал этот отчет,  он заканчивал словами: «Здесь придется сильно, упорно и систематически нажимать»[656]. Месяцем позже в донесении Инстанции, НКИД   Антонов-Овсеенко предлагал  такую тактику: «В десятках газет, во многих выступлениях надо день ото дня вдалбливать каталонцам уроки нашей борьбы и разъяснять нашу позицию»[657]. Поверенный в дела СССР в Испании Марченко в своих донесениях в Москву подчеркивал, что «неоднократные мои настояния на смене руководства флотом не увенчались успехом»[658]. 

По предложениям советских военных советников были созданы Главный штаб народной армии, школы и курсы по обучению бойцов и офицеров владению советским и иностранным оружием, служба тыла, шло строительство укреплений под Мадридом, организовывалась санитарная служба[659]. Значительную роль в подготовке национальных армейских кадров и руководстве военным строительством, равно как и боевыми операциями сыграл институт военных советников Народной армии Республики, действовавших как при Главном штабе армии, так и в боевых частях[660].

Можно согласиться с Ю. Рыбалкиным, что ситуации на испанских фронтах иногда затруднялись «поступавшими, но противоречивыми и не всегда оправданными указаниями из Москвы»[661]. Например, буквально на следующий день после окончания битвы под Гуадалахарой (19 марта 1937 г.) информатор «Штык», «ссылаясь на записку тов. Леонидова Клемента Ефремовича (Ворошилова – В.М.), в которой предписывалось организовать серьезное наступление на Арагонском фронте, писал, что при тогдашнем состоянии Арагонского фронта это указание невыполнимо - «надо это наступление подготовить»[662].

В боевых действиях в Испании активное участие, как известно, принимали советские военные специалисты. Республику защищали 772 советских летчика, 351 танкист, 100 артиллеристов, 77 моряков, 166 связистов, 141 военный инженер и техник[663].

Численность немецких и итальянских войск, защищавших Франко, в разных источниках колеблется от 16 до 19 тыс. чел.- Германия (в иных исследованиях называется цифра в 40 тыс. чел), от 40 до 80 тыс. - Италия и около 4 тыс. советских военных специалистов (в Китае 1937-1939 гг. – 3665)[664].

В оценке объемов поставок военной техники, оружия и боеприпасов в Испанию за 1936-1939 гг. в отечественной и зарубежной историографии существуют разночтения. Но объяснение расхождений в цифровых показателях германской и итальянской  помощи тем, что «в то время не был четко налажен учет»[665], представляется упрощенным. Трудно согласиться с тем, чтобы немецкие военные или бизнесмены не вели учета. Точнее будет трактовать этот факт вероятной ликвидацией всей или большинства компрометирующей документации. П. Престон справедливо замечает, что цифры поставок «в руках историков подвергаются поверхностному обращению»[666].  

Всего в испанских событиях были задействовано итальянских самолетов 729-859 (по зарубежным источникам) или 1000 (по российским), немецких - 708 (по зарубежным источникам) или 593 (по российским) и советских - 648[667].

Для сравнения: советская интернациональная помощь Китаю (ноябрь 1937 – 1939 гг.) включала 985 самолетов, орудий разных калибров более 1300 (в Испанию - 1186), пулеметов станковых и ручных – более 14 тыс. (в Испанию – 20 486)[668].

 По данным М. Алперта, испанский (франкистский) долг Италии к концу гражданской войны равнялся 8,3 млрд. лир, по двустороннему соглашению сумма была зафиксирована в размере 5 млрд. лир (56 млн. фунтов стерлингов)[669]. На 6 ноября 1937 г., по словам Муссолини (беседа с Риббентропом), итальянцы затратили на войну в Испанию уже 4,5 млрд. лир[670]. Недалеки от истины были данные советской дипломатии и разведки: «По данным известного Вам финансового нашего источника, испанская авантюра обошлась Италии уже [сентябрь 1937 – В.М.] в около 3 млрд. лир». Месяцем позже Б. Штейн писал Литвинову о непомерных расходах в Испании, «которые несет Италия (по некоторым подсчетам, они уже достигли суммы в 4 млрд. лир)»[671].

Наиболее близкие к реальным данные приводит в своей монографии Ковердейл. В качестве источника он называет испанские документы[672]. При этом автор оговаривается, что сумма итальянских поставок – 6 млрд. лир или 64 млн. фунтов стерлингов по ценам 1939 г. - не вызывает у него принципиальных возражений, в то время как немецкие он приводит в пределах от 412 до 540 млн. рейхсмарок (или 35- 46 млн. фунтов стерлингов). В сохранившихся документах германской внешней политики эта цифра меньше, у американского исследователя Р. Уили, наоборот, она больше[673]. 

При значительных качественных преимуществах ряда видов советской военной техники, использовавшейся в Испании (подробнее см. 3.2.), ее количественная сторона существенно уступала итало-германским поставкам, что сыграло не последнюю роль в причинах поражения Республики[674]. Глубокая степень интернационализации конфликта ставила его исход в прямую зависимость от внешней поддержки оружием и боеприпасами. Можно согласиться с А. Шубиным, что в таких случаях «можно обойтись без иностранного контингента, но нельзя – без современного оружия. В ХХ в. поставки оружия зависели от нюансов дипломатической игры»[675].