Второй этап деятельности Комитета по невмешательству стал более драматичным для Испании и  углубил расхождения между его членами. Ускорился процесс блокировки как внутри самого Комитета, так и в Европе в целом. С конца 1937- начала 1938 г. испанская проблема стала отодвигаться на второй план, как в европейских, так и мировых международных проблемах.

Условной границей в политике невмешательства и деятельности КПН можно считать кризис июня-июля 1937 г. На том этапе наряду с вопросами контроля и волонтерства значительно обострится проблема прав воюющих сторон.

29 мая 1937 г., после бомбардировки испанцами немецкого крейсера «Дойчланд», Германия и Италия заявили о своем выходе из Комитета по невмешательству и отказе от участия в морском патрулировании. 31 мая немецким военным флотом под предлогом самозащиты была подвергнута массированной бомбардировке Альмерия. НКИД СССР расценил инцидент как попытку ряда руководителей Испании (в частности, Прието) «путем применения к германскому флоту активных репрессий вызвать европейскую войну, в случае которой Испания перестала бы быть основным театром действий». В записке, подготовленной 3-м Западным отделом НКИД, говорилось, что задача советской дипломатии - «удержать испанское правительство от безрассудных действий»[300].

Британская дипломатия попыталась разрешить происшедшее с участием стран, осуществлявших контроль: Англии, Франции, Германии, Италии. По мнению руководства Великобритании, переговоры 4-х держав являлись «наиболее обнадеживающим методом обеспечить возвращение германских и итальянских представителей к полному сотрудничеству в работе Комитета, без чего,<…>, работа Комитета не может быть плодотворно продолжена в настоящий момент». Временно исполняющий обязанности председателя Комитета Уоллес в письме И. Майскому призывал не расценивать эти переговоры как нарушение прав других членов Комитета и подчеркивал нежелание до их окончания созывать Комитета[301]. Помимо самих переговоров, Иден счел целесообразным встречу со своим немецким коллегой Нейратом: «Выгода может быть получена от визита [Нейрата - В. М.] для всеобщего пересмотра международной ситуации». По мнению М.М. Литвинова, приглашение Нейрата можно было назвать «первым выигрышем Берлина»[302].   

В представленном 2 июня 1937 г. Германии и Италии британском плане ликвидации инцидента предлагалось установить в испанских портах «зоны безопасности», получить гарантии от испанского правительства и Франко о ненападении на патрульные суда; провести в случае повторения инцидента консультаций четырех стран, осуществляющих контроль[303]. Английское правительство обещало после принятия этого плана Римом и Берлином обратиться к обеим воюющим сторонам, что можно расценить как один из первых шагов в признании за Франко прав воюющей стороны. Это юридически уравнивало бы мятежного генерала с законным правительством и позволяло ему уже вполне легально приобретать оружие за границей.

Одобрив первые два пункта английского плана, фашистские державы выдвинули вместо принципа консультаций требование автоматического принятия мер совместного «возмездия» в отношении потенциального виновника или свободу индивидуальных действий.

Считая, что «все вопросы настоящего времени в Лондоне вертятся вокруг вопросов о контроле», советская сторона считала нужным проконсультироваться с валенсийским правительством, насколько выгодно Республике его продолжение или  пора избавляться. После приема испанского посла Паскуа   8 июня 1937 г.  Литвинов записал в дневнике: «В зависимости от ответа на этот вопрос могут приниматься частные решения»[304].   

12 июня 1937 г. было достигнуто четырехстороннее соглашение, предусматривавшее, в частности, обращение к испанскому правительству и Франко с предложением установить в испанских портах «зоны безопасности» и получение от них гарантий о ненападении на патрульные суда[305]. Данное обращение было направлено испанскому правительству и Франко в обход (не от имени) Комитета, хотя британская дипломатия обещала французской созвать заседание подкомитета для информирования его членов о состоянии дел. Удовлетворенные достигнутым, и, не дожидаясь ответов испанских сторон, Германия и Италия вернулись в Комитет по невмешательству, фактически выиграв данный раунд.

 Советское руководство инструктировало своих полпредов (в частности, М. Литвинов – Я. Сурица, который к тому времени сменил место службы – Берлин на Париж): «В беседах с Блюмом и Дельбосом Вам следует разъяснять подоплеку этого дела и всячески предостерегать от каких бы то ни было выступлений в угоду Гитлеру против Валенсии… Надо при этом слегка припугнуть развалом Комитета»[306].

Вторую стадию кризиса политики невмешательства (лето 1937 г.)  знаменовали заявления Италии и Германии от 23 июня о прекращении участия их судов в патрулировании испанского побережья. В качестве предлога этими странами был использован факт атак республиканцами (15 и 18 июня) германского крейсера «Лейпциг». Некоторые зарубежные исследователи полагают, что Германия и Италия либо сами спровоцировали инциденты с германскими военными кораблями «Дойчланд» и «Лейпциг», либо воспользовались ими для срыва морского контроля, ставшего серьезной помехой в снабжении Франко войсками и оружием[307].

В период между последней атакой на «Лейпциг» и заявлением  от 23 июня Италия и Германия настаивали на экстренном принятии мер против республиканцев, пытались как на дипломатическом уровне, так и в средствах массовой информации доказать тезис о  бесперспективности любой формы соглашения с Москвой. На британскую сторону оказывалось давление для реализации своих установок по Испании[308]. Франция, переживавшая в те дни внутриполитический кризис и смену кабинета, в особый расчет  фюрером и дуче не принималась. Германия настаивала на демонстрации Республике силы, но в тот момент на это не пошли Британия и Франция, предложив выступить с предупреждением обеих испанских сторон[309]. Англия, стремившаяся по возможности скорее уладить конфликт, искала компромисс.

На заседании британского кабинета 21 июня помимо прочих проблем политики невмешательства был поднят вопрос о признании франкистского правительства (он обсуждался британскими правительственными кругами еще в ноябре 1936 г.), правда, с оговоркой: нужно ли для этого дожидаться падения Мадрида или следует пересмотреть точку зрения на этот аспект[310].

Итальянская пресса писала, что Италия и Германия, несмотря на  серьезную обиду в результате инцидентов, не намерены окончательно разрывать с Лондонским Комитетом и отказываться от политики невмешательства. Некоторые издания высказывали опасения о возможности более резкой реакции со стороны Лондона в ответ на  бомбардировку 31 мая германскими кораблями  города Альмерии. В статьях проскальзывали даже примирительные нотки[311].

Обнаруженные в Архиве внешней политики РФ т.н. «Соображениям к вопросу о позиции, которую следовало бы занять в связи с событиями в Альмерии», составленные Ф.С. Вейнбергом, дают возможность проследить советскую позицию в той сложной внешнеполитической ситуации.     Советская дипломатия  должна была удержать испанское правительство от действий, которые могли бы ослабить положение Испанской республики: «воздействовать на те элементы в Испании, которые, быть может, склонны впасть в панику перед лицом угрозы открытой войны Германии и Италии». Испанскому правительству предлагалось не предпринимать репрессий  в отношении германских военных кораблей с целью недопущения перехода  фашистских стран «к открытым военным действиям в большом масштабе, что в этих условиях не встретило бы сопротивления со стороны Англии и Франции». По мнению Ф. Вейнберга, испанское правительство выиграло бы при отстаивании своей правоты в инциденте с линкором «Дойчланд», не пойдя дальше требования отстранить военные корабли фашистских государств от участия в морском контроле. Такого рода демарш мог быть сделан в Комитете по невмешательству. Ставилась непростая задача разработки мер международного порядка, которые «могли бы быть поддержаны Англией и Францией, приемлемы для Испанского правительства и не могли быть отвергнуты Германией и Италией»[312]. Советская сторона отдавала себе отчет, что требование осуждения в Комитете обстрела германским флотом Альмерии не  нашло бы поддержки членов Комитета. На этот случай предусматривалось предложение принять резолюцию, выражавшую сожаление по поводу инцидента, и призвать все государства и боровшиеся в Испании стороны принять меры к предотвращению подобных фактов в будущем. Утверждение, что «такая резолюция могла бы парализовать требования Германии и Италии о создании гарантии против повторения инцидентов, подобных инциденту с линкором «Дойчланд»[313], представляется несколько преувеличенным.

21 июня 1936 г. в заявлении лорда Плимута на заседании подкомитета по невмешательству был поднят вопрос, ставший в дальнейшем  одним из самых дискуссионных в Комитете – о выводе иностранных добровольцев из Испании. Английская сторона предлагала для начала вывести равное количество волонтеров с каждой стороны, что означало при их значительном   преобладании у Франко дальнейшую уступку мятежникам и их зарубежным покровителям. В случае согласия с этой инициативой всех членов Комитета предполагалось начать переговоры по существу вопроса с обеими воюющими сторонами[314].

Советская дипломатия выступила против вывода  одинакового количества добровольцев с обеих сторон. И. Майский, в соответствии с директивой Москвы (решение Политбюро ЦК ВКП (б), протокол № 51), английскому предложению о равенстве постепенно отзываемых добровольцев противопоставил принцип пропорциональности. Условием признания за франкистами прав воюющей стороны выдвигалось требование существенного сокращения  численности добровольцев (на 75-80%)[315]. 

Свое возвращение к патрулированию  Италия и Германия ставили в зависимость от признания за Франко прав воюющей стороны, что было снова подчеркнуто Риббентропом 22 июня на встрече четырех держав на уровне послов в Лондоне. Двумя днями позже полпред СССР в Италии Б. Штейн так характеризовал в письме Б. Литвинову итальянскую внешнюю политику: «Все, решительно все подчинено разрешению испанской проблемы»[316]. На короткое время инициатива среди стран, открыто поддерживавших Франко, перешла к Италии. По мнению советской стороны, в ходе дискуссии 21 июня в подкомитете основным оратором являлся Гранди, в то время как Риббентроп и Монтейро, «выступали в роли секундантов»[317].   

Тогдашнее положение дел в политике «невмешательства» - фактическое отсутствие всякого контроля над поставками, значительное число «волонтеров» у Франко - давало Муссолини некоторые основания надеяться на скорую победу каудильо. Испано-португальская граница в  тот период большого значения с точки зрения оказания помощи Франко не имела, поскольку снаряжение и людские ресурсы посылались морским путем. Безрезультативность дискуссий в Комитете Италию по понятным причинам не беспокоила. Но полный срыв работы Комитета и свобода действий каждого из его участников дуче не устраивали - на Муссолини произвела большое впечатление отмена контроля на франко-испанской границе: «Этого Муссолини боится больше всего». «Здесь понимают, что если Лондонский Комитет будет сорван, и Франция полностью откроет свою границу, состязание помощи обоим лагерям, борющимся в Испании, может оказаться для Италии весьма невыгодным», - полагала советская дипломатия[318]. Муссолини всячески побуждал Португалию восстановить контроль на своей границе, чтобы  лишить Францию аргумента в пользу прекращения контроля на франко-испанской границе. Итальянская печать, угрожая экономическими репрессиями Англии и Франции, большое внимание уделила ноте Франко, в которой требовалось признание за ним прав воюющей стороны[319].

Итало-германский план, представленный подкомитету 2 июля 1937 г., носил явно ультимативный характер. Наряду с требованием предоставления прав воюющей стороны франкистам, он предполагал изменить саму систему контроля, сохранив лишь наблюдателей в портах и на кораблях. 

Пусть символический, но отзыв равного и небольшого количества иностранных добровольцев с обеих сторон, в  определенной степени и на некоторое время устраивал тогда испанское правительство, так как предполагал определенную активизацию политики «невмешательства», а в перспективе, возможно, и эвакуацию «добровольцев». 8 июля 1937 г. Паскуа от имени испанского правительства обратился к советской стороне с просьбой «настаивать на том, что такое признание может быть допущено только после того, как осуществление эвакуации было бы действительно обеспечено и притом с включением в число эвакуируемых также и марокканцев». Ф.С. Вейнберг   пообещал немедленно довести пожелание испанского  руководства до сведения  Литвинова, «который, вероятно, сообщит их в Лондон Майскому»[320].

Накануне заседания Комитета по невмешательству (9 июля 1937 г.), на котором обсуждались англо-французский и итало-германский планы дальнейшей реализации курса невмешательства, в итальянской прессе появилась серия статей, посвященных политике Англии и Франции в этом вопросе. Газеты отмечали, что экономические интересы толкали Лондон на поиски соглашения с Франко,  полагая, что Великобритания, заинтересованная в бесперебойном снабжении своей промышленности сырьем из района Бильбао, после занятия его Франко ищет путей соглашения с ним. Так, «Реджиме фашиста» (Regime fascista) в передовой от 8 июля писала, что мысли о признании прав воюющей стороны за Франко все больше распространяются в Англии, поскольку она хочет оказать Франко финансовую помощь и после победы иметь на него исключительное влияние и вытеснить влияние Италии и Германии: «Испания не может продаваться за проблематичную чечевичную похлебку и не может забыть, что только из лучших идеологических соображений другие страны и, в первую очередь Италия, оказали ей помощь без всякой торговли, дав кровь своих лучших сынов»[321].

Заручившись французской поддержкой (Дельбос согласился на компромисс: признание права воюющей стороны за Франко после вывода из Испании волонтеров), Англия выдвинула 14 июля 1937 г. новый план урегулирования кризиса политики «невмешательства», по основным пунктам совпадавший с итало-германским предложением от 2 июля. План предусматривал также предоставление Франко прав воюющей стороны[322].

И.М. Майского направил в НКИД предложение: советской стороне целесообразно  признать неприемлемость многих положений этого плана и потребовать сначала полной эвакуации волонтеров и вывода из испанских вод всех иностранных военных судов, а только потом ставить вопрос о предоставлении Франко прав воюющей стороны (с сохранением при этом Советским правительством за собой свободы делать по существу вопроса те или иные предложения). Эта инициатива не нашла поддержки у советского руководства. По мнению М.М. Литвинова, это противоречило  установке о непризнании за Франко статуса воюющей стороны ни при каких условиях. Кроме того, как отражено в архивных  источниках, испанское правительство информацией о предлагаемом английском плане владело еще в начале июля 1937 г. и передавало через Паскуа просьбу советским дипломатам «возражать против подобного компромисса»[323].

Британский план был доброжелательно встречен руководителями Италии и Германии. Гранди подчеркнул, что итальянское правительство считает его в своей цельности лучшей основой для дискуссии[324]. 16 июля 1937 г. на заседании Комитета по невмешательству в дела Испании английское предложение было принято за основу для обсуждения и передано в подкомитет, заседание которого было назначено на 20 июля.

Итальянская позиция в данном вопросе заключалась в следующем: Муссолини отдавал себе отчет, что очередная зимняя кампания будет тяжелой как для Франко, так и для самой Италии, и ее желательно избежать. Это требовало окончания в возможно короткие сроки испанской кампании, для чего итальянское присутствие на Пиренейском полуострове («добровольцы») не допускало даже эвентуального сокращения. По этому поводу в июле 1937 г. произошло серьезное столкновение мнений Муссолини и Франко. Последний, очевидно, всерьез воспринял заявление Муссолини в газетных статьях о том, что волонтеры подчинены ему, и что только он может ими распоряжаться. Когда в Италии стало известно заявление Франко в «Диарио де Бургос» о готовности пойти на отзыв волонтеров, «здесь пришли в бешенство» (свидетельство советских дипломатов в Риме). Франко было послано ультимативное указание: ни в коем случае не соглашаться на отзыв волонтеров. Франко вынужден был сделать соответствующее заявление[325]. С другой стороны, Муссолини опасался активной политики Англии в  поисках соглашения с Франко. «Ссылаясь на заявление Идена, что его компромиссный план является последним словом Англии, - писал полпред СССР в Италии Б. Штейн М. Литвинову (24 июля 1937), - здесь думают, что в случае провала этого плана Англия не может не начать политику «обволакивания Франко», а это, в свою очередь, приведет к провалу всей итальянской политики в Испании»[326].

Усиливались слухи о закулисных  контактах  Великобритании и Франко: обсуждалось признание Англией франкистов воюющей стороной в обмен на согласие реставрации испанской монархии во главе с младшим сыном короля Альфонсом Дон Хуано, получившим образование в Англии, и якобы известным своими проанглийскими настроениями. Это, как будто, создавало почву для будущего соглашения между Англией и Италией. Решительно высказывавшаяся ранее против реставрации монархии в Испании итальянская печать заняла противоположную позицию[327].

Поэтому Италия, не допуская окончательного срыва лондонских переговоров, маневрировала  таким образом, чтобы возложить ответственность за их возможный крах на Францию и СССР. В то же время она стремилась разрешить испанскую проблему в  ближайший срок, но при помощи военных действий, «пушек и аэропланов». Напряженность в итало-английских отношениях несколько ослабнет только к концу июля 1937 г.

Стремление западных держав возможно  быстрее принять британский план урегулирования ситуации в Испании подтверждается и фактом созыва заседаний подкомитета, например, 20 июля, дважды. Критика советским представителем существа английского предложения была воспринята как обструкционизм, советской дипломатии инкриминировался провал всей системы невмешательства[328].

«Символическая» эвакуация волонтеров,  предлагавшаяся английской дипломатией (например, по 5 тыс. человек с каждой стороны) как условие предоставления Франко прав воюющей стороны, на практике означала, что Франко потерял бы 5% иностранных войск, а республиканцы – около трети. О противоречии духу Соглашения о невмешательстве факта признания каких либо юридических прав за мятежниками советский посол еще раз подчеркнул в письме лорду Плимуту 29 июля 1937 г[329].

Иден в беседе с Майским 27 июля дал понять, что неуступчивость советской стороны приведет к тому, что ответственность за срыв английского предложения и политики невмешательства может быть возложена на СССР. Двумя днями позже об этом уже в открытой форме Майскому говорил посол Франции Корбен[330]. Бескомпромиссность Советского Союза в вопросе о контроле и правах воюющих сторон вызвала у западных дипломатических и политических кругов стремление отстранить  его от решения важнейших проблем невмешательства. Особенно активны в этом плане были Великобритания и Германия. Дальнейшая деятельность британской дипломатии в Комитете по невмешательству свидетельствовала о некотором временном совпадении интересов этих стран в указанном направлении.

В те же дни Кулондр по поручению своего правительства вновь пытался убедить М. Литвинова изменить советскую тактику в  КПН, мотивируя это «необходимостью избежать устранения СССР от дел Комитета». Кулондр докладывал в Париж, что он  подчеркну Литвинову  серьезность последствий советской позиции, а именно – риск изоляции СССР[331]. Мнение М. Литвинова по данному вопросу отражено в его дневнике: «Мы принципиально не можем признать за Франко прав воюющей стороны, даже условно. Мы пошли настолько далеко, насколько возможно, разрешив Майскому заявить, что в случае осуществления эвакуации волонтеров можно будет вернуться к обсуждению неразрешенных пунктов английского плана. Дальше идти мы не можем, не сходя с нашей принципиальной позиции, тем более, что мы ничего не выигрываем, ибо эвакуации все равно не будет, также как не будет и эффективного контроля»[332]. Аналогичное сомнение в возможности осуществления эвакуации волонтеров И. Майский высказал британскому премьеру Н. Чемберлену на встрече 9 августа[333].

Параллельно, в Париже министр иностранных дел Франции И. Дельбос убеждал советского полпреда Я. Сурица в необходимости сблизить советскую точку зрения с французской и «помочь разоблачить Италию и Германию»[334]. Будучи информированными о начавшемся процессе итало-аглийского сближения, французские руководители обоснованно опасались, что оно может сказаться на интересах их страны. В таких условиях представлялось выгодным и надежным заручиться хотя бы относительной поддержкой СССР в испанском вопросе. Английская дипломатия, со своей стороны, пыталась доказать французской, что «нет оснований для беспокойства, соглашение между Лондоном и Римом послужит и франко-английским интересам»[335].

Советский Союз, опираясь на опыт  деятельности Комитета по невмешательству, не переоценивал возможности и значения пусть временного, но сближения с Францией, считая для себя верным стратегический вывод, сделанный еще осенью 1936 г.: «Франция явно отнюдь не стремится придать Комитету действенный характер, очевидно опасаясь того, что это привело бы к признанию нарушения соглашения, а такое признание могло бы сделать неизбежным констатацию его бесполезности и, следовательно, могло бы вернуть французскому правительству свободу действий, от которой оно с самого начала так усиленно открещивается»[336].

По мнению чешского посланника в Германии Мастны, высказанного на встрече с советским полпредом К.К. Юреневым в начале августа 1937, «Англия вообще хотела бы найти подходящий случай для ликвидации Комитета по невмешательству в испанские дела с тем, разумеется, что интересы Англии были бы добросовестно соблюдены»[337]. Как следует из дневника И.М. Майского, на встрече с ним 27 июля Иден был убежден, что «все невмешательство сейчас висит на волоске… Срыв невмешательства вероятен». Иден убеждал советского посла, что со всех точек зрения было бы лучше, если бы это произошло в итоге действий Италии и Германии – их нежелания эвакуировать «волонтеров», чем в результате категорического отказа со стороны СССР в предоставлении прав воюющей стороны Франко: «Идену не совсем понятно, зачем мы хотим облегчить Италии и Германии их игру». Британский министр был убежден, что до вопроса о правах воюющей стороны дело не дойдет, а если проблема «волонтеров» потерпит крах, ответственность за это можно будет возложить на Германию и Италию, которые, по мнению Идена, «со свойственным ему видом большой искренности»,  являлись виновниками  тогдашних проблем. В ответ на давление главы Форин офиса И. Майский подчеркнул, что на протяжении последних 10 месяцев в вопросе о невмешательстве советская сторона старалась по мере возможности координировать свои действия с действиями Англии и Франции: «Это было нам не всегда легко, но мы готовы были идти на известные жертвы, как по соображениям испанского порядка, так и по соображениям общеполитического характера. Но всему есть предел, и в данном случае советское правительство подошло к пределу, который оно не может переступить». Иден внимательно выслушал Майского и просил передать содержание этой беседы Литвинову[338]. 

Близкая к тупиковой ситуация, сложившаяся к началу августа 1937 г. в ходе обсуждения английского плана, подтолкнула подкомитет при КПН фактически единогласно принять решение отложить обсуждение на неопределенное время. 27 августа подкомитет заслушал доклад Совета административного контроля в Испании, подписанный голландским адмиралом Ван Дульмом и секретарем Комитета Хеммингом. Основной, хотя и несколько завуалированной, идеей доклада была окончательная ликвидация всех остатков морского контроля при сохранении наблюдателей на судах, направляющихся в Испанию, и полное восстановление временно снятого контроля на франко-испанской границе (за что, как известно, активно выступали Италия и Германия)[339].

Вскоре после завершения работы Нионской конференции (сентябрь 1937) Англия и Франция, не консультируясь с другими членами Комитета по невмешательству, прекратили патрулирование испанского побережья (подробнее см. 5.3), что было одним из первых шагов их открытого отказа от политики невмешательства.

В ответ на запрос Комитета об отношении правительства СССР к предложениям, содержащимся в вышеупомянутом докладе адмирала Ван Дульма, И.М.Майский в письме, направленном в конце сентября 1937 председателю Лондонского комитета подчеркивал, что отмена морского контроля при сохранении наблюдателей на судах уничтожала один из устоев всей системы контроля.  Размещение контролеров на судах, идущих в Испанию, имело бы смысл при существовании патруля, наблюдающего за соблюдением запретов на ввоз в Испанию оружия и амуниции всеми странами-членами комитета. Отмена патрулирования ставила точку на возможности такого наблюдения. Это означало возвращение к положению, преобладавшему до введения контроля. В таких условиях советское правительство не видело смысла в сохранении системы наблюдателей на судах, не обеспечивавшей соблюдения соглашения о невмешательстве: «Отмена системы представляется тем более желательной, что существование ее, хотя и не приносит никаких практических преимуществ, по необходимости ведет к относительно высоким расходам. Отмена морского патруля и наблюдателей на судах неизбежно влечет за собой отмену также контроля на сухопутных границах Испании»[340]. В письме С. Кагану зав. 2-м Западным отделом Ф.С. Вейнберг подчеркнул, что письмо с решением советского правительства относительно прекращения платежей на содержание аппарата контроля (нота от 29 сентября), было передано Хеммингу без политической мотивировки, что признавалось неправильным. В тот же день Каган ответил, что считает мотивировку решения советского правительства достаточной[341].

Комитет по невмешательству возобновил обсуждение вопроса о волонтерах в октябре 1937 г. Правительства Англии и Франции предприняли новую попытку привлечь Италию к переговорам о выводе до­бровольцев из Испании. В Лондоне надеялись на поддержку Римом английских предложений хотя бы в символической фор­ме. Германская сторона допускала возможность (что было поддержано Великобританией) выхода из ситуации путем достижения соглашения без участия СССР: «Лучшей тактикой было бы, если и оставить СССР в игре, то в роли возмутителя спокойствия, пока мы не подыщем себе твердое алиби в этой непростой ситуации»[342].

И.М. Майский, пытаясь отсрочить решение вопроса о статусе воюющих сторон, на заседании Комитета 19 октября заявил, что СССР согласится на предоставление Франко прав воюющей стороны только при условии полного вывода иностранных войск из Испании[343].

Ситуация в Европе и в Испании осени 1937 г. значительно усложнилась, делая возможным и роспуск КПН, и решение в нем вопросов без участия особо строптивых членов. Французский консул в Барселоне Тремулет на встрече 19 октября с советским консулом В.А. Антоновым-Овсеенко пытался прозондировать, «каковы… были бы последствия нашего выхода из Лондонского комитета «невмешательства»[344].

27 октября 1937 г. Иден телеграфировал Чилстону: «Положение в Комитете столь критично, и возможные последствия столь серьезны, что я должен просить Вас обратиться с просьбой о личной встрече со Сталиным, а если это окажется невозможным, просить встречи с Литвиновым»[345].  Британский посол должен был заострить внимание на советской точке зрения, как единственном препятствии, и подчеркнуть, что следствием полного единодушия в Комитете будет продолжение решения проблем невмешательства без СССР. Чилстон в тот же день просил встречи со Сталиным, но принят не был под предлогом, что советский лидер в последнее время воздерживается от приема дипломатических представителей, им рекомендуют обращаться в соответствующие инстанции. После встречи 29 октября с М. Литвиновым, акцентировавшим внимание на  существенном расхождении с Англией и Францией в политике невмешательства, Чилстон констатировал: «Советское правительство не верит, что наши предложения могут быть действительно эффективными для прекращения интервенции, а только дадут дальнейшую проволочку итальянцам»[346]. Иден, в свою очередь, пригласив 27 октября И.М. Майского, предложил ему голосовать за британский план, либо отклонить его, а в случае, если эвакуация не начнется, выйти из Комитета[347].

На заседании подкомитета 29 октября И. Майский отказался принять как английский план, так и французские компромиссные предложения, внесенные 16 октября. Результатом сложившегося альянса западных держав в Комитете по невмешательству была поддержка всеми восемью (кроме СССР) странами, членами подкомитета, проекта резолюции, который был утвержден на Пленарном заседании Комитета 4 ноября 1937 г. и признавал в целом британский план от 14 июля 1937 г[348]. 

Cоветское правительство поручило И. Майскому выступить по этому поводу с заявлением на заседании подкомитета (16 ноября 1937 г.). В целях ускорения реализации практических мер по выводу волонтеров, оно в целом принимало резолюцию, утвержденную Комитетом 4 ноября, воздерживаясь лишь от той ее части, что посвящена правам воюющих сторон[349]. Но острота ситуации в Комитете смягчена не была, и отношение к позиции СССР в испанском вопросе не изменилось. Оценивая сложившуюся ситуацию, И. Майский в начале декабря 1937 г. писал М.М. Литвинову: «Как Вы знаете, благодаря нашей оппозиции в Комитете, Франко вот уже более пяти месяцев тщетно добивается получения прав воюющей стороны… С помощью различных маневров и комбинаций я смогу, вероятно, задержать еще на 2-3 месяца предоставление таких прав мятежникам». Советский дипломат справедливо полагал, что наступит момент, когда сдерживать дальше в Комитете предоставление прав воюющей стороны станет невозможным: «Поэтому, уже сейчас нужно подготовиться к возможности такой ситуации и использовать остающееся в нашем распоряжении время для подготовки каких-либо эффективных контрмер»[350].

Техническая подкомиссия Комитета по невмешательству, обсуждавшая вопрос об усилении контроля,  всеми голосами против одного – советского – приняла в конце ноября 1937 г., схему Ван-Дульма (контролеры на судах без морского патруля или каких-либо его эквивалентов)[351]. На разработку практических мер по реализации ее и британского плана (от 14 июля 1937 г.) ушло около двух месяцев, однако, когда к началу 1938 г. основные моменты плана были обсуждены, работа Комитета, подкомитета и их многочисленных комиссий начала постепенно замирать.

Война в Испании переставала быть доминирующей темой европейских международных отношений (начало японской агрессии в Китае, нарастание чехословацкого кризиса), что неизбежно сказалось на политике невмешательства и конечной судьбе Испанской Республики.    

Как следует из дневника зам. наркома иностранных дел СССР В. Потемкина, испанский посол Паскуа заметил ему на встрече 27 января 1938 г., что «существенная эвакуация волонтеров» даже в случае ее реализации, оставила бы на стороне мятежников колоссальные преимущества в материальной и технической оснащенности: «Поэтому очередной задачей является пополнение в кратчайший срок военно-технических и материальных ресурсов республиканской армии». Негрин дал задание Паскуа просить приема в связи с этим у Сталина, «чтобы поставить перед ним ряд конкретных вопросов, от разрешения которых зависит судьба испанской республики». Паскуа обратился к В. Потемкину с ходатайством уведомить об этом И. Сталина, добавляя, что своими разговорами он не отнимет у советского вождя много времени. В числе вопросов, которые Негрин поручал Паскуа поставить в Москве, была также проблема скорейшего назначения советского полпреда в Испании (Марченко исполнял в рассматриваемый период роль временного поверенного)[352]. На рубеже 1937 – 1938 гг. одно за другим государства заявляли о своем признании Франко (например, в начале 1938 – Австрия и Венгрия). Для поддержания морального авторитета испанского правительства было важно, чтобы великие державы имели при нем своих послов. Франция поняла это, назначив послом Ля Бонна. Своего посла прислала Мексика. В. Потемкин считал возможным возвести Марченко в ранг полпреда, тем более, Паскуа подчеркивал, что «сотрудничество тов. Марченко его вполне удовлетворяет»[353]. Но эта проблема не была решена до конца войны. В ноябре 1938 г. после встречи с Фишером – «официозом Вайо» - Марченко записал в своем дневнике, что «отсутствие полпреда в Испании вызывает недоумение у испанцев, ибо даже французы, ссылаясь на это, хотели отказаться от назначения посла в Барселоне». Францию в Испании с того времени представлял посол Анри[354].

Чемберлен, как и новый французский премьер Даладье, стремились к скорейшему прекращению войны в Испании, одному из главных препятствий для заключения соглашений с Германией и Италией. Дальнейшее обсуждение плана теряло для них смысл, а потому пауза в заседаниях Комитета по невмешательству, которые Плимут откладывал под различными предлогами, затянулась почти на два месяца. Капитулянтская позиция британского и французского правительств в испанском вопросе проявлялась все четче и явственнее. Как  оценивалось в обзоре 3-го Западного отдела НКИД СССР за 3 квартал 1938 г., «английское правительство сознательно шло на проволочку с эвакуацией итальянских войск с территории Франко, будучи заверено итальянцами, что победа мятежников, а стало быть, и окончание войны в Испании, произойдет не позже мая месяца»[355].

Французскую позицию М.М. Литвинов оценивал в письме Марченко (29 апреля 1938 г.) следующим образом: «Большинство членов французского правительства считается с победой Франко, как с неизбежностью, и рассчитывает при помощи Англии предотвратить все ее опасные последствия. Даладье и Боннэ действительно приняли английский компромисс в отношении срока восстановления контроля, т.е. с момента приезда счетной комиссии в Испанию. Англичане стремятся облегчить победу Франко закрытием всех путей, по которым испанское правительство может получить помощь. Можно опасаться, что после Лондонского соглашения французы возьмут назад все обещания, которые они дали в последнее время Негрин в смысле продажи артиллерии и пр.»[356]. Несколькими днями позже Литвинов писал Марченко: «По вопросам, обсуждаемым в ЛКПН [Лондонском Комитете по невмешательству] я дал общие директивы т. Майскому согласовывать свои действия с испанским правительством через Аскарате (испанский посол в Лондоне – В.М). Такой путь короче, чем через Москву»[357].

Даже беглый анализ графика заседаний подкомитета при КПН первой половины 1938 г. дает основание для размышлений (см. Приложение). Так, в январе состоялось 5 заседаний подкомитета. Основные вопросы повестки дня: вывод волонтеров, права воюющих сторон, формы и методы организации контроля над поставками в Испанию. В феврале-апреле 1938 г. подкомитет собирался по одному разу в месяц. В мае – трижды (два раза 26 мая), в июне – 6 раз (дважды 21 июня). Обращает на себя внимание, что на всех заседаниях (до конца мая) Италия и Германия были представлены советниками, а не послами[358].  

К лету 1938 г. ситуация в Европе значительно осложнилась. 12 марта Германия осуществила аншлюс Австрии. 16 апреля был подписан англо-итальянский договор о дружбе и сотрудничестве, фактически легализовавший итальянскую интервенцию в Испании, поскольку, как отмечалось выше, Англия согласилась на вывод итальянских войск без указания точного срока. Велась закулисная подготовка Мюнхенского соглашения.

На заседании подкомитета 26 мая 1938 г. Плимут призвал к выполнению резолюции Комитета от 4 ноября 1937 г. Англия и Франция представили согласованный текст плана, после чего на СССР был оказан нажим с целью его принятия. 24 мая 1938 г. советник посольства Франции в Москве Пайяр, несмотря на выходной день, настоял на свидании с В.П. Потемкиным и просил, чтобы на предстоящем заседании подкомитета советская сторона поддержала англо-французское предложение. Мотивировалось это желанием продемонстрировать солидарность правительств Франции, Англии и СССР  в целях предотвращения попыток Германии и Италии уклониться от эвакуации волонтеров. На практике это означало присоединение к уже фактически состоявшемуся соглашению. Пайяру было указано, что ранее никаких попыток привлечения СССР к его согласованию сделано не было, советский представитель будет отстаивать прежние позиции. С аналогичным предложением в тот же день обратился английский поверенный в делах СССР Верекер. Давление оказывалось на советских дипломатов в Лондоне и Париже[359]. 

В июне 1938 г. подкомитет был занят обсуждением и уточнением деталей плана контроля и эвакуации волонтеров. Франция и Англия оставляли в плане ряд возможностей для снабжения Франко (например, решение, что постоянные контролеры будут находиться в десяти важнейших портах каждой стороны, а в остальных, допускающих выгрузку, контроль будет осуществляться пароходами, с тем, чтобы ни один наблюдатель не покидал порт до прибытия следующего). Невзирая на то, что к тому времени советская сторона пошла на ряд уступок (согласилась на закрытие франко-испанской границы при требовании осуществления эффективного морского контроля), ее позиция в испанском вопросе вызывала негативную реакцию большинства европейских стран[360]. Так, французская пресса прямо говорила о возможности изоляции СССР и о тройственном соглашении по испанскому вопросу с перспективами дальнейшего расширения его рамок. «Ряд собеседников, доказывают нам, - писал Литвинову сотрудник советского полпредства в Париже Гиршфельд, - что таким образом мы не только берем на себя одиум срыва этого «блестящего» плана, но и прямо играем на руку Германии и Италии, которые больше всего боятся посылки в Испанию «нейтральной комиссии»[361]. Французская сторона, как следует из записи беседы В.В. Потемкина с Кулондром от 10 июня 1938 г., считала, что в случае  согласования вопросы скорейшей эвакуации волонтеров имелась реальная возможность  решения проблемы[362].

В конце июня – начале июля 1938 г. французские представители в Москве регулярно встречались с Литвиновым, Потемкиным, пытаясь согласовать позиции в Комитете по невмешательству – «прийти к окончательным решениям в вопросе о плане эвакуации». Французскую дипломатию очень волновал отказ советского правительства участвовать в расходах по содержанию и эвакуации итальянских и немецких добровольцев. Французский посол в Лондоне Корбен считал, что, советская сторона могла бы пойти на некоторые уступки в финансовом вопросе, с тем, чтобы лишить тем самым немцев и итальянцев возможности заявлять, что эвакуация срывается по советской вине. На встрече с В. Потемкиным («по срочному делу») 24 июня 1938 г. Кулондр даже прочитал телеграмму Корбена, в которой ставился вопрос о согласии советской стороны  на участие в расходах по содержанию в лагерях и эвакуации до порта отправления волонтеров - подданных малых стран (они заявили в Комитете об отказе нести расходы по эвакуации своих граждан), а также содержание и репатриацию тех волонтеров, «которые окажутся гражданами СССР». Потемкин ответил, что Советское правительство согласилось в полной мере оплатить свою долю расходов по восстановлению контроля на море, в портах Испании и на сухопутных границах: «Мы настаиваем лишь, чтобы фактические платежи по содержанию этого контроля начались после принятия этого плана республиканским правительством и Франко»[363].

4 июля 1938 г. на встрече с Литвиновым  Кулондр «чрезвычайно волновался, явно намекая на придирчивость Кагана, якобы не выполняющего моих директив». Активность французской стороны, «почему-то более заинтересованной даже, чем английское правительство», в скорейшем оформлении британского плана по контролю, вызвала, как следует из документа, недоумение советской стороны. Британский план ничего не сулил Франции, если не считать законного права через несколько недель после его принятия закрыть испанскую границу. Литвинов ссылался на полученную накануне информацию из Рима: Чиано говорил Б. Штейну, что итало-французские переговоры можно считать окончательно свернутыми, и итальянское правительство не намерено их возобновлять[364]. Гиршфельд несколько ранее в своем письме в НКИД высказывал мысль, что  такого рода демарши французской дипломатии продиктованы сугубо внутриполитическими мотивами: «Боннэ считал, что это не только обеспечит ему сотрудничество с Англией, но и создаст условия для поправения правительственного большинства с возможным привлечением в будущем таких элементов, как Лаваль и Фланден». Даладье, по мнению советского дипломата, «не разделял уступок на удушение Барселоны», он весьма пессимистично оценивал перспективы войны для республиканцев и опасался, что более решительная позиция Франции в испанском вопросе повлечет за собой разрыв с Англией, на помощь которой он надеется в случае конфликта в Центральной Европе: «Даладье прямо указал мне, что война из-за Чехословакии была гораздо ближе, чем это предполагалось: «в нескольких сантиметрах»[365].

5 июля 1938 г. состоялось единственное в том году и последнее  в ходе войны пленарное заседание Комитета по невмешательству. Компромиссный план контроля в Испании и эвакуации волонтеров, в основу которого был положен английский план 1937 г., был принят Англией, Францией, Германией и Италией. Он предусматривал восстановление сухопутного и морского контроля испанских границ, эвакуацию «волонтеров» и предоставление прав воюющей стороны обоим борющимся лагерям Испании после отзыва 10 тыс. «волонтеров» из лагеря с их меньшим количеством, и после эвакуации пропорционально большего количества из  лагеря с большим количеством волонтеров, посылку комиссий по подсчету добровольцев и т.д. 7 июля С.Б. Каган получил директиву из Москвы о согласии СССР присоединиться к плану[366].

Республиканское правительство приняло план и  выразило готовность приступить к его реализации. Мятежники отказались от принципа пропорциональной эвакуации волонтеров, от допущения иностранных наблюдателей в аэропорты. Они требовали немедленного и безоговорочного предоставления прав воюющей стороны, что фактически означало  их отказ от   плана. По мнению советской дипломатии, «ответ Франко был целиком продиктован его итальянскими советниками»[367].

М. Литвинов писал Марченко в середине июля 1938 г., что, несмотря на скорый положительный ответ республиканского правительства, оно вряд ли заинтересовано в ускорении введения еще более строгого контроля, который ни в коем случае не будет стеснять Франко. «Мы долго боролись в Комитете по основным вопросам, - констатировал Марченко, - полагая, что детали могут послужить предметом дальнейшей переписки между Лондоном и Барселоной». По мнению Литвинова, «соглашение между Муссолини и Чемберленом может состояться на базе вывода определенного количества итальянских добровольцев для ввода в действие англо-итальянского соглашения, после чего те же добровольцы вновь вернутся на фронт», тем более что Муссолини заявил, что после принятия итальянским представителем в Лондонском Комитете британского плана, испанская проблема является делом Комитета, и «Италия больше не при чем»[368].

Таким образом, ни одна из сторон, принимавших план в Комитете по невмешательству 5 июля 1938 г., не восприняла его как серьезное средство прекращения конфликта. С учетом фактора нарастания центрально-европейского кризиса и с позиций национальных интересов ведущих европейских стран, видимость «невмешательства» в дела Испании устраивала всех его участников. Как писал И. Майский, «пусть Комитет лучше спит, чем какими-то бесцельными или даже просто вредными движениями… создает впечатление, будто бы он что-то делает для эвакуации волонтеров»[369].

Исключением являлась заметно ослабшая, но не сломленная Республиканская Испания. В начале августа 1938 г. в Москву по личному распоряжению Негрина прибыл Паскуа (переведенный к тому времени послом в Париж) для передачи письма И. Сталину. Как следует из записи его беседы с В. Потемкиным 10 августа, «сила сопротивления республиканцев отнюдь не сломлена. Если бы эвакуация «волонтеров» из Испании была действительно осуществлена, дело Франко было бы немедленно проиграно». Паскуа  считал, что Франко тем или иным способом постарается затянуть или  сорвать эвакуацию. На вопрос Потемкина, закрыта ли фактически испанская граница, Паскуа ответил, что постановление французского правительства от 9 июля имело, главным образом, формальный характер: «На самом деле, хотя и с большими, чем ранее предосторожностями, из Франции в Испанию пропускаются значительные транспорты и военные снаряжения»[370].

В конце августа 1938 г. Плимут заявил, что не видит смысла в созыве Комитета или подкомитета для обсуждения существа вопроса.

В сентябре 1938 г. советник полпредства СССР в Великобритании С. Каган получил от аккредитованного в Лондоне американского журналиста, «имеющего хорошие связи в МИДе» резюме доклада одного из руководящих работников британского МИДа с изложением  позиции Англии по испанскому вопросу (фамилии журналиста и британского дипломата в документе не называются).  Он переслал документ, исполняющему обязанности Наркома иностранных дел В.П. Потемкину[371].

В записке как британская и французская точки зрения трактовался тезис, что «проблема будущего иностранной интервенции в Испании держится на более широких вопросах, которые быстро развиваются в Центральной Европе». В этих условиях  закономерной была обеспокоенность тем, как предотвратить крах невмешательства  всеми известными средствами. Давалось обоснование обращения лорда Плимута от 2 сентября 1938 г. к странам- членам Комитета по невмешательству с предложением согласиться на посылку секретаря Комитета Хемминга для переговоров с Франко и Испанским правительством по вопросам реализации плана эвакуации волонтеров. Отклонение советским правительством этого предложения характеризовалось в документе как «совершенно безнадежная позиция Советов», в силу которой любое заседание Комитета в тот момент  было нецелесообразным. Британскую сторону волновала  политика Франции в вопросах открытия испано-французской границы (как известно, 23 августа испанское правительство в своем демарше французскому послу и английскому поверенному в делах в Испании потребовало в связи с отрицательным ответом Франко на план эвакуации волонтеров немедленно открыть франко-испанскую границу – В.М.). В документе фактически признавался факт    давления, оказываемого на Францию по этому вопросу: «Они [французы] должны понимать, что такая акция будет означать прямое нарушение их обязательств по Соглашению о невмешательстве и привести к полному коллапсу этой политики». Перспектива открытия границы преподносилась Парижу как вероятность усиления итальянской интервенции в Испании: «Британия должна застраховать себя от краха в результате неблаговидных поступков других участников Соглашения о невмешательстве». Главный тактический вывод, вытекавший из этих установок:  при любом сценарии событий Великобритании не следует активно вмешиваться в испанский конфликт. Даже в случае прекращения международного невмешательства нужно продолжать соблюдать этот курс. Автор доклада считал, что, несмотря на всю пропаганду об иностранной помощи Франко, тот не намного ближе к победе, чем год назад. Проблема иностранной интервенции в Испании характеризовалась как сильно преувеличенная. Вывод полностью снимал с Великобритании ответственность за «невмешательство»: не иностранные военные поставки в Испанию задерживали завершение конфликта, а промедление и препятствия со стороны стран, преследующих «зловещие цели»[372]. Комментируя речь Н. Чемберлена в парламенте (19 ноября 1938), посвященную внешней политике, жизненным интересам Британии, «Таймс», спрашивала: «Относится ли Испания к «жизненным интересам» или нет? Если относится, то поведение Чемберлена за последние 6 месяцев кажется несколько странным. Очевидно, республиканская Испания более не относится к категории «наших друзей»[373].

Испанский премьер Негрин на Ассамблее Лиги наций (сентябрь 1938 г.) заявил о намерении республиканского правительства осуществить эвакуацию добровольцев полностью, вне зависимости от выполнения общего плана Комитета и потребовал, чтобы Лига выделила комиссию для наблюдения за эвакуацией. Советское правительство, сомневаясь в действительном намерении мятежников эвакуировать «добровольцев», отклонило вышеназванное предложение Плимута о посылке комиссии для переговоров с Франко. Последовавший затем отказ Франко принять такую комиссию подтвердил эти сомнения[374].

Как следует из дневника Марченко (запись 26 декабря 1938 г.), вечером того же дня Вайо сообщил ему, что испанское правительство хотело бы эвакуировать всех волонтеров из Испании  до 16 января 1939 г. (начало работы очередной сессии Лиги Наций), и не намерено оставлять часть волонтеров на гражданской работе в Испании, «ибо в этом случае жест, сделанный испанским правительством, потеряет свой эффект», и оно может быть обвинено в нарушении своего обещания. Возникали большие технические и организационные трудности с эвакуацией нескольких тысяч волонтеров, главным образом, из числа бывших германских и итальянских граждан, которых никто не хотел принимать. Было получено согласие на это мексиканского правительства. Вайо просил советское правительство сообщить, что оно могло бы сделать в отношении устройства части волонтеров на своей территории. «Я ответил Вайо, - записал Марченко, - что просьбу его передам, но думаю, что вряд ли в нынешней международной обстановке будет удобно для самого испанского правительства, чтобы СССР выступал в роли страны, дающей приют добровольцам испанской армии – иностранцам»[375].

 Еще в мае 1938 г. в ответ на очередную просьбу республиканцев о помощи М. Литвинов сомневался, что советская помощь в просимых  Негриным размерах могла вывести испанское правительство из нынешнего затруднительного положения: «Требуется гораздо более действенная помощь». Ее, по мнению М. Литвинова, оказать могла только близкая к Испании Франция: «Я полагаю, что Франция более заинтересована в сохранении республиканской Испании и не должна была бы требовать, чтобы мы оплачивали вооружения, которые она дает Испании»[376]. В начале 1939 г. Негрин рассказывал советскому дипломату о попытке через французского военного атташе, являвшегося сторонником французской помощи Испании, добиться от Даладье и французского генерального штаба срочной единовременной помощи оружием «ввиду создающегося на каталонском фронте критического положения»[377]. Ответа (положительного) не последовало.

Осенью 1938 г., оценивая испанскую ситуацию и международное положение,  М. Литвинов  считал необходимым  «некоторое время еще выжидать, присматриваться и прислушиваться к происходящему в Берлине, Лондоне и Париже, а потом уже принять решение»[378]. О дальнейшей эволюции советской позиции в  Испании к концу 1938 г. свидетельствуют материалы стенограммы совещания Потемкина В.П. с полпредом СССР в Германии Г. Меркаловым 10 ноября 1938 г. По мнению Потемкина, «сейчас предвоенное время и вкладывать капиталы за границу нет смысла»[379]. 

Оценивая международную ситуацию в середине февраля 1939 г. И. Майский писал М. Литвинову: «Чехословакия – уже пройденный этап. Та же роль, видимо, в близком будущем уготована Испании»[380].

17 февраля 1939 г. английское правительство поручило своему агенту в Бургосе Ходжсону заявить Франко, что Англия и Франция готовы признать бургосское правительство. Тогда же британское министерство Почт и Телеграфа заявило о прекращении почтовой связи с республиканской Испанией. 22 февраля Чемберлен подчеркнул, что «надеется на быстрое окончание войны в Испании». 27 февраля Англия признала генерала Франко как единственного законного правителя Испании[381]. Франция сделала это 25 февраля.

Марченко в последние дни Республики  жил в Париже. Он не отвечал на письма испанцев, избегал  встреч с ними, но скрыть его присутствие в Париже было нельзя, что создавало определенные трудности для парижского полпредства СССР. «…Находясь здесь,- писал Марченко 2 марта 1939 г. М. Литвинову, - я фактически оторван от Испании и испанских дел не меньше, чем, если бы я был в Москве… Мне кажется, что было бы правильнее, если бы я ждал развертывания событий в Испании вне Парижа, предпочтительнее – в Москве»[382]. 

СССР, готовый покинуть Комитет еще летом 1937 г., оставался в нем по просьбе испанского правительства для противодействия политике западных держав. 4 марта 1939 г. И.М. Майский по поручению Советского правительства завил о выходе из Комитета, потерявшего смысл существования. 20 апреля 1939 г. эта международная организация официально прекратила свою деятельность.

                        *                *                *

Подписание соглашения о невмешательстве в дела Испании и создание Комитета по невмешательству свидетельствовали о дальнейшей интернационализации испанского конфликта.

Безусловно, быстрое завершение войны отвечало интересам большинства ее иностранных участников. Но анализ ситуации, очевидность невозможности достижения этого в ближайшем будущем подталкивали к политике: на словах – «невмешательство», на деле – если не поддержка борющихся сторон, то молчаливое одобрение, очень опасный в той ситуации «нейтралитет». Фиговый листок политики невмешательства значительно облегчил достижение  этих целей. В предвоенное время разве что Мюнхенский сговор явит такой классический пример лицемерного расхождения декларативной и реальной политики европейских держав.

Как писал известный испанист Д. Пуццо, «Испанская война выигрывалась и терпела поражение не в Бургосе и Мадриде, не у Теруелл или вдоль Эбро, а в кабинетах Европы»[383].

Только начало советского открытого вмешательства в испанские события и вызванный этим кризис политики невмешательства заставили Комитет изобразить видимость деятельности (принятие плана контроля).

В политике «невмешательства» можно выделить два крупных кризиса – октября 1936 г. и лета 1937. Первый был вызван как углублением собственно испанского кризиса, так и более четким заявлением о себе советской позиции.

Кризис «невмешательства» июня-июля 1937 г. оказался более судьбоносным для самой Испании и для втянутых в конфликт европейских государств. Он ускорил поляризацию не только в Комитете по невмешательству, но и на европейской арене в целом. На некоторое время инициативу в Комитете и политике невмешательства перехватили  Германия и Италия.    Они, фактически, диктовали свои условия Комитету в июне - начале июля 1937 г. Капитулянтские настроения Великобритании и Франции достигли   апогея в рассматриваемый период в т.н. «компромиссном» плане 14 июля 1937 г.

Советская тактика в Комитете вызывала негативную реакцию не только  Гитлера и Муссолини (возглавляемые ими страны, особенно Италия, были более заняты не дипломатической борьбой, а прямой помощью Франко), но и Великобритании и Франции.  В  ряде случаев советской дипломатии удавалось достичь блокировки с французской стороной по вопросам невмешательства. Но ее временный характер не позволил до конца противостоять политике Германии с Италией или британскому давлению. Несмотря на ряд демаршей, периодическое открытие границы с Испанией, Франция в конечном итоге солидаризировалась с Великобританией в проведении политики невмешательства.

К концу 1937 г произошла координация тактики западных держав в Комитете по невмешательству (при разной мотивации) в отношении, как советской позиции, так и самой Испании. К тому времени Испанская Гражданская война переставала играть роль доминанты в европейских отношениях. Смещение векторов внешней политики великих держав в Центральную Европу, на Дальний Восток существенно принижало роль и место испанского фактора в международных отношениях.

Политика «невмешательства» дорого обошлась самой Испании и всей системе международных отношений накануне Второй мировой войны, подрывая веру в действенность международных пактов, соглашений, договоров, способных остановить агрессию.