Лидеры ведущих европейских стран, используя различные формы, методы и каналы воздействия на противоборствующие испанские стороны (от пропагандистских, до военно-политических и экономических), допускали общую ошибку: они переоценивали степень восприятия испанцами тех или иных идеологических постулатов. Не брались во внимание особенности испанской национальной психологии, такие, как, например, максимализм (бескомпромиссность), иррациональность мышления (значительная религиозность), индивидуализм, повышенное чувство собственного достоинства и национальной гордости, непринятие испанцами ряда элементов западной цивилизации (в том числе, и ее политических форм), «неистовая любовь к свободе», причины столь широкого распространения идей анархизма среди широких масс (следовательно, политическая роль армии как фактора внутреннего порядка), региональные национальные различия и др.[385].

Некоторые политические деятели того времени признавали специфические черты испанской этнопсихологии. В дневнике И.М. Майского от 3 декабря 1936 г. встречается запись о беседе с Иденом, отмечавшего, что «...испанцы не такой народ, которым мог помыкать, кто бы то ни было». Слова Идена о Франко, который, «вставши у власти, будет вести не итальянскую и не германскую, а «испанскую политику»[386], окажутся пророческими. Несколько раньше (сентябрь 1936 г.) Иден в письме английскому послу в Испании Чилтону со ссылкой на проживавшего в Англии испанского ученого де ла Сиерва подчеркивал, что фашизм враждебен испанскому характеру: еще полгода назад фашистские идеи почти не были распространены в Испании, и их разделяло не более одного процента населения страны. Посетивший Испанию  осенью 1936 г. де ла Сиерва с огорчением обнаружил более широкую популярность фашизма на своей исторической родине. Иден разделял точку зрения де ла Сиерва, что значительная роль в этом принадлежит Италии и Германии[387].

В марте 1937 г. португальский посол в Британии Монтейро делился с Иденом мнением, что опасностью для Испании является не коммунизм, который абсолютно враждебен испанскому характеру, а анархизм. Португальский дипломат выражал большую тревогу по поводу германской (но не итальянской) пропаганды на Пиренейском полуострове и угрозы ее дальнейшего распространения уже в Португалии[388]. 

Известный американский дипломат Бауэрс, являвшийся в тот период послом в Испании, в своих мемуарах неоднократно отмечал, что «испанский темперамент не совместим с коммунизмом»[389]. О традициях анархизма, «глубоко засевших в сознании испанских рабочих», не без сожаления докладывали в Москву советские представители в Испании[390].

Условно можно выделить следующие этапы пропагандистской борьбы вокруг Испании в 1936-1939 гг.:

- победа Народного Фронта в Испании (февраль-март 1936);

- образование и первые мероприятия правительства Народного фронта (его программа, выборы Асаньи президентом);

- антиреспубликанская пропаганда (май-середина июля 1936);

- начало гражданской войны (июль – сентябрь 1936) и образование правительства Л. Кабальеро;

- провозглашение европейскими странами политики невмешательства в дела Испании и функционирование Комитета по невмешательству (сентябрь 1936 – начало 1939 г.).

Остановимся на последних двух этапах.

Еще в феврале-июле 1936 г. испанская проблематика использовалась для воздействия на европейское общественное мнение. С началом профашистского мятежа в Испании, переросшего в Гражданскую войну, перед Британией и Францией встала задача оправдания собственного «невмешательства». Руководители Германии, Советского Союза и Италии, в свою очередь,  взяли курс на пропагандистскую поддержку противоборствующих сторон и собственной политики (вмешательства) в Испании. Германия также опасалась идеологической солидарности Франции с республиканской Испанией, следовательно, считала нужным запугивать ее как военно-политически (опасностью остаться в изоляции), так и идеологически.

В Великобритании и во Франции пропаганда реагировала на конкретные  события в Испании и вокруг нее, а в Италии, Германии и Советском Союзе она велась  регулярно, лишь иногда сбавляя или увеличивая темпы.

Уже в начале августа 1936 г. английское руководство и дипломатия выражали опасение по поводу перспективы создания враждебных идеологических блоков в Европе в связи с событиями в Испании. Аналогичные опасения в ходе всей испанской войны неоднократно высказывала французская сторона[391].

Кампания в Германии в связи с началом мятежа в Испании, одна из «первых крупных операций гитлеровской пропаганды»[392], в июле-августе 1936 г. была направлена на оправдание контрреволюционных выступлений в Испании. При этом утрировалась левая «большевистская» опасность, способная привести к хаосу не только в государствах Пиренейского полуострова, но и всей Европы. Уже 25 июля немецкое посольство в Испании докладывало в Берлин, что, законное правительство Республики ведет более эффективную пропаганду, что  вместе с военными успехами могло поставить под угрозу успех мятежников[393].

Аналогичная кампания разворачивалась в Италии. В ней, наряду с оправдательным («антикоммунистическим») мотивом, другим и, едва ли не ведущим, станет поднимавшийся позже с разной периодичностью и глубиной воздействия антибританский мотив (о причинах и формах столкновения интересов этих двух стран в связи с испанскими событиями подробнее см. Гл. 1).

После французского предложения о провозглашении политики невмешательства в дела Испании британское руководство по предложению Идена инспирировало кампанию поддержки этой идеи в британской прессе. Тем более, что в Англии нарастали критические настроения в отношении правительственной политики в Испании. Как сообщал сотрудник департамента новостей С. Уорнер (14 августа), «всеобщим среди журналистов является беспокойство, что события могут ускориться, если мы позволим Франции перехватить инициативу»[394].

Пропагандистская кампания во Франции отражала как кризис ее внешнеполитических доктрин, так и внутриполитический кризис во всем спектре мнений по испанскому вопросу, раскол по нему французского общества.  

Cоветское руководство вплоть до подписания Соглашения о невмешательстве и обмене послами с Испанией ограничивалось в печати официальной и достаточно лаконичной информацией констатирующего характера о событиях в этой стране,  перепечатывая сообщения зарубежных информационных агенств немецких и итальянских поставках Франко.   

Подлинный размах пропагандистская борьба в Европе вокруг испанской проблемы приобрела с формированием кабинета Л. Кабальеро и началом функционирования Комитета по невмешательству (сентябрь 1936).

Если немецкая и итальянская печать однозначно отрицательно комментировала советское заявление в Комитете по невмешательству от 7 октября 1936 г., французская и британская представили некоторый спектр мнений по этому поводу. «Пёпль» ( Le Peuple ) требовала присоединиться к советской ноте. Журналист из «Ом Либр» ( L’ Н omme Libre ) Марсэль Пэи предполагал, что СССР из Комитета не выйдет, а «ограничится успехом пропаганды». Сэнтвуазан из «Фигаро» ( Le Figaro ) объяснял поступок СССР желанием повлиять на французскую внутреннюю политику и усилить пропаганду в Англии и Франции в пользу Народного фронта Испании[395]. 

«Дейли телеграф» ( Daily Telegraph ) заявляла, что эта советская акция порождена стремлением создать английскому правительству внутренние затруднения, «Таймс» ( The Times ) утверждала, что даже мадридское правительство заинтересовано в «сохранении нынешнего положения вещей», ибо в случае срыва соглашения зарубежные друзья мятежников будут иметь бóльшую возможность в снабжении их оружием, чем СССР - Мадрид. В этом же духе высказывались «Дейли экспресс» ( Daily Express ), «Дейли мейл» ( Daily Mail ) и «Монинг пост» ( Morning Post ) . «Обсервер» ( The Observer ) озаглавил свою заметку по этому поводу «Ложный шаг России»[396].

Оправдывалась транзитная роль Португалии в снабжении мятежников оружием («Таймс», «Дейли Телеграф»), одобрялся отказ Комитета по невмешательству обсуждать советское предложение о контроле португальских портов английским и французским флотами[397]. Как писала британская «Монинг Пост»: «Португалия и Италия оправданы, Советское заявление [от 23 октября] не было разъяснено»[398].

Правая французская печать использовала это советское выступление в Комитете по невмешательству как предлог для антисоветской кампании: «Много шума из ничего». Основное обвинение того периода: СССР решительно выступает по испанскому вопросу, тем самым, разделяя Европу на два враждебных лагеря и стремясь «спутать карты в европейской дипломатической игре». «Жур» ( Les Jou rs ), «Эко де Пари» ( L’Echo de Paris ), «Фигаро» ( Le Figaro ), «Аксион Франсез» ( Acción Française ), «Репюблик» ( La République ) повторяли тезис о том, что Советский Союз хочет тем самым вовлечь Францию в военный конфликт с Германией и Италией[399].

Боязнь Франции превращения испанского конфликта в международный сквозила в утверждениях прессы, что отказ от невмешательства чреват серьезными последствиями не только для Испании[400].

Французская печать активно комментировала демарш Плимута, не поставившего на заседании Комитета 9 октября 1936 г. на обсуждение первым советское предложение о срочных мерах в Испании.  Известная французская журналистка Ж. Табуи указывала, что «благодаря этому элиминировался риск провала невмешательства», который мог последовать за обсуждением советской инициативы. При этом выступление советского дипломата С. Кагана в Комитете прессой почти не передавалось, но детально и в драматических тонах описывался уход с заседания португальского представителя[401].

Вину за затягивание дискуссий в Комитете по невмешательству бóльшая часть западной прессы возлагала на советскую сторону: «за это время он [Советский Союз] сможет снабдить оружием правительство Испании» ( Les Jou rs )), советская печать, в свою очередь, - как на фашистские страны, так и на Великобританию с Францией[402]. Можно говорить об активном осуждении осенью 1936 г. советской политики при молчаливом одобрении итальянской и немецкой активности в Испании. Британская «Таймс» ( The Times ) и французская «Репюблик» ( La République ) считали, что Италия и Германия соблюдают принципы невмешательства[403]. Как цинично признавала правая французская печать после первого кризиса курса «невмешательства», «фактически никто не думал строго соблюдать нейтралитет»   ( L’Echo de Paris ) и «соглашение было фарсом, чтобы помешать возможным международным осложнениям» ( Le Figaro )[404].

Взаимные инкриминации Италии с Германией  и СССР в Комитете по невмешательству сопровождались постоянной контрпропагандой. Например, восемь пунктов обвинения Германии против СССР, представленные 22 октября в КПН, в интерпретации немецкой печати обросли массой «подробностей разоблачительного характера». Сообщалось, в частности, что 2 октября небольшой пароход «Брамхил» под немецким флагом прибыл в Аликанте, где он выгрузил 950 т. военного снаряжения ("ящики продолговатой формы"): «Один из последних при разгрузке разбился, и при этом стало видно, что эти ящики содержат винтовки. Этикетки на ящиках были написаны по-русски».  Немецкий ответ на советские обвинения подчеркивал, что эти и другие факты нашли подтверждение в передаче барселонской радиостанции. Итальянские газеты осенью 1936 г. много писали о нарушении Советским Союзом принципов невмешательства со ссылкой на немецкие источники. Такого рода сообщения присутствовали также в печати Англии, Франции, Австрии, Польши[405]. В свою очередь, советские газеты регулярно обращали внимание на тот факт, что «Комедия продолжается. Вмешательство в форме посылки оружия превратилось во вмешательство в виде посылки моторизованных дивизий. В Комитете же продолжают паясничать с благословения лорда Плимута итальянский, немецкий делегаты».  По мнению советской стороны, ответы  Германии и Италии на данные предложения были рассчитаны исключительно на выигрыш времени и использование новой отсрочки для сосредоточения в Испании огромных германо-итальянских сил[406]. Характерна в этом плане запись в дневнике М. Литвинова от 4 августа 1937 г.: «Общественное мнение Германии и Италии нам все равно недоступно, ибо, что бы мы ни делали, фашистская печать будет валить ответственность на других»[407].

Когда весной 1937 г. французская  печать начала  активно освещать нарушения Италией соглашения о невмешательстве, Чиано вызвал французского поверенного Блонделя и через него просил призвать прессу к порядку и воспрепятствовать публикации «ложных» сведений. Как следует из сообщения советника посольства СССР в Италии С. Гельфанда М. Литвинову (25 марта 1937), Блондель рассказал ему, что в ответ на этот демарш Чиано, Париж предложил  Риму предварительно дать в печать официальное опровержение информации, в частности, о выгрузке итальянских войск в Кадисе. Чиано в беседе с английским послом Друммондом Чиано признал факт посылки в Испанию пароходов, но груженные лишь «медико-санитарным персоналом»[408].  

Советская дипломатия считала, что кампания в итальянской печати конца марта 1937 г. о нарушениях Советским Союзом и Францией Соглашения о невмешательстве служила также подготовке общественного мнения к отказу Муссолини от соглашения о волонтерах (принятого КПН 15 февраля 1937 г. – В.М.)[409]. 

В основе многих взаимных идеологических нападок лежало отсутствие четкого плана или желания решения испанского вопроса. Особенно ярко эта тенденция проявилось в январе-марте 1937 г. (обсуждение и принятие плана контроля, и запрещение волонтерства), июне-июле 1937 г. (кризис политики невмешательства). Борьба СССР за право участия в морском контроле (февраль 1937) поддерживалась активной пропагандистской кампанией об ущемлении прав стран-участниц Комитета по невмешательству. Тем самым советская сторона выполняла двоякую цель: отстаивала свой авторитет и, как было показано выше, оттягивала за счет время введения в действие соглашения о контроле. Риббентроп в этой связи неоднократно подчеркивал, что Майский использует Комитет по невмешательству не столь для решения испанских проблем, сколько для пропагандистских целей[410].

Статья Г. Димитрова к первой годовщине начала Гражданской войны в Испании, прозвучавшая по «Радио Москвы» 18 июля 1937 г. содержала, в том числе, обвинения Великобритании, что, играя одну из ведущих ролей в европейской политике, она «ведет себя в испанском вопросе постыдно», поддерживая фарс политики невмешательства. В ответном меморандуме британского посольства НКИД СССР от 16 августа 1937 г. подчеркивалось, что такого рода антианглийские выступления «содержат нарушения соглашения по пропаганде, являющегося частью условий, на которых восстанавливались дипломатические отношения с Советским Союзом в 1929 г.»[411].

Освещение испанских событий и политики европейских государств в фашистской прессе носило более вызывающий характер. Данная тенденция ощутимо усилилась с лета 1937 г.  Один из лидеров итальянского фашизма Фириначи в передовой «Реджиме фашиста» ( Regime fascista ) открыто посылал «пламенный привет нашим легионерам, которые от Сиерра де Малага до Кантабрийских гор и от равнин Талаверы до высоких холмов Кастилии пролили свою благородную кровь для спасения и чести нашей великой средиземноморской сестры»[412]. Гитлеровская  печать получила разрешение писать об участии немецких «легионеров» в испанских событиях только после их окончания[413].

Проблемы Гражданской войны в Испании активно использовались в пропагандистском обеспечении развития двусторонних отношений.  Показательной в этом плане  может служить англо-итальянская информационная война 1937-1938 гг. Как признавал в своих мемуарах Иден, в отношениях Лондон-Рим того периода «наиболее трудными вещами были Испания и пропаганда»[414].

Резкая активизация итальянского вмешательства в испанскую войну в начале 1937 г., несмотря на заключенное накануне «джентльменское соглашение», вызвала параллельно с ростом напряженности в англо-итальянских отношениях и  взаимную пропагандистскую кампанию. Уже в первые дни января 1937 г. итальянская печать в ряде статей уверяла своих читателей в том, что соглашение с Англией ни в коей мере не изменяет дружбе с Германией, и что «она остается столь же неизменной, и столь же горячей». Английская же обвиняла Италию в «коварстве», открыто демонстрируя свою обиду[415]. 

Справедливо предвидя, что усиление своего присутствия в Западном Средиземноморье и фашистского в Испании в целом может спровоцировать в ближайшем будущем британское перевооружение, итальянская сторона действовала по принципу упреждающего удара, активно муссируя эту тему в прессе. Известный итальянский журналист Гайда в феврале 1937 г. в «Голосе Италии» ( Voce d ’ Italia )  доказывал, что необходимость британского вооружения для борьбы «демократий» с фашизмом лишена  оснований, так как фашизм усиливается только для борьбы с коммунизмом: «Не фашисты, а антифашисты ответственны за разделение Европы на блоки… Британский премьер министр призывает к сотрудничеству, и в то же время демократии»[416].

Публикация в марте 1937 г. программы британских вооружений в сопровождении посвященных ей парламентских речей должна была убедить Муссолини, что Англия не собирается сдавать своих позиций на Средиземном море, и что шансы соглашения с ней об ограничении вооруженных сил в этом регионе невелики. Ответом Муссолини явилась антибританская кампания итальянской печати, еще больше осложнявшая и запутывавшая и итало-английские отношения, и испанский вопрос[417].

Британская пресса (в частности, «Ньюс кроникл» ( News Chronicle ), «Дейли геральд» ( Daily Herald ), «Дейли экспресс» ( Daily Express ), в свою очередь,  освещала итальянские операции в окрестностях Мадрида в обидных для Италии тонах, о чем английскому послу Друммонду на встрече 16 марта указал Чиано, получив ответ, что названные издания – оппозиционные и не подконтрольные правительству издания[418].

Состоявшаяся тогда же (март 1937 г.) поездка Муссолини в Ливию, походившая на знаменитое предвоенное путешествие Вильгельма II в Турцию, была остро воспринята британским общественным мнением, и внесла новую дозу раздражения в прессе. «Дейли Телеграф» ( Daily Telegraph ) очень резко прокомментировал 15 марта этот факт в передовице «Новый спаситель ислама»[419].

Итальянское поражение под Гуадалахарой, совпавшее с путешествием Муссолини, было расценено в Англии не без некоторого удовлетворения. Оно дало повод для целой кампании насмешек и издевок над итальянской армией. Тональность выступлений британской прессы в марте 1937 г. была настолько язвительной, что министр иностранных дел Италии Чиано, усматривая в них личные оскорбления Муссолини, четыре раза приглашал к себе британского посла Друммонда для заявления протестов и недовольства. «Обычно итальянская пресса отличается язвительностью. Теперь отличилась наша, британская», - заметил Р. Ванситтарт[420].

Как сообщала советская дипломатия, особое раздражение Муссолини вызвали французские и английские публикации о разгроме итальянских частей, «чувствовавших себя героями лишь перед лицом безоружных абиссинцев и заявления газет, что испанский пример подтвердил всю историю поражений и слабости итальянской армии. Эти заявления побудили фашистскую прессу поместить серию инспирированных угрожающих статей, говорящих, «что смеется тот…» (Гайда) и указывающих, что война в Испании далеко не закончена»[421].

К этому времени относится известное выступление Муссолини, в котором он обвинил англичан, что те всегда готовы заметить соринки в чужом глазу, но не видят вековых бревен в собственных глазах[422]. Эта речь была воспринята как сигнал к «бешеной антибританской кампании итальянской печати», о которой докладывали в Москву советские дипломаты[423].

Оценивая состояние англо-итальянских отношений в марте 1937 г, римский корреспондент «Монинг пост» ( Morning Post ) (газеты, которая немногим ранее всецело поддерживала линию англо-итальянского сближения) писала: «Нынешнее положение столь же плохо, как осенью 1935 г.» [424]. Муссолини в приватных беседах с Чиано неоднократно говорил, что британские и французские капиталисты с их «шакальей прессой» раздражают его даже более чем сталинское  руководство Советского Союза[425].

Таким образом, испанская тема, присутствуя в общей пропагандистской кампании, была удобна для взаимной негативной риторики. В июне-июле 1937 г. Муссолини  , по выражению советской дипломатии, проявил «большую журналистскую активность»[426]. Его, чаще всего неподписанные, статьи помещались, в основном, на страницах «Пополо д’Италиа» ( Popolo d’Italia ). В них полностью поддерживались тогдашние германские требования о «совместной демонстрации перед испанскими портами». «Вынужденный» выход Италии и Германии из системы морского контроля объяснялся срывом англичанами и французами наметившегося соглашения четырех держав. Авторство статей (Муссолини) не вызывало сомнений не у советской, ни у английской стороны, что было подчеркнуто при обсуждении текущих проблем Британским Комитетом по имперской политике при Кабинете 1 июля 1937 г. Речь Чемберлена в Палате общин, посвященная испанским событиям,  спровоцировала публикацию ответной статьи Муссолини под названием «Крик и лавина». Обвиняя английскую сторону в публикации «ложных сообщений» об итальянском участии в испанской войне, дуче утверждал, что «если горная лавина еще и не обрушилась, то это произошло лишь из-за чувства подлинной европейской ответственности Германии и Италии, стран, правительства которых не являются рабами общественного мнения»[427].  

В статье «Добровольцы и Лондон» (1 июля 1937 г.) итальянский лидер вновь обвинил Англию, а за ней Францию и СССР в помощи испанскому правительству. Поставка оружия из СССР, а живой силы из стран, граничащих с Испанией, привела, по мнению автора к тому, что «испанские события приняли характер борьбы идеологий», на что Италия не могла взирать равнодушно. Указав, что Англия сама посылает волонтеров, Муссолини  подчеркивал, что со стороны Италии и Германии было сделано все, чтобы локализовать испанский конфликт[428].

Муссолини доказывал, что итальянские «легионеры» отнюдь не потерпели поражения под Гуадалахарой, наоборот, они прекрасно сражались и побеждали «красных», но потом, «вследствие большой ошибки, допущенной командованием, вынуждены были отступить на 20 километров». После ряда грубейших выпадов в адрес Англии, Франции и СССР, Муссолини закончил одну из своих статей заявлением, что «убитые под Гуадалахарой будут отмщены»[429].

Тезисы этих статей Муссолини были повторены остальными итальянскими газетами. «Реджиме фашиста» ( Regime fascista ) опубликовала передовицу под говорящим названием «Прервать отношения», в которой в вызывающей форме утверждалось, что «перед сильным и решительным тоном Италии и Германии эти два грязных господина, Иден и Блюм, не преминут, как всегда, принять вид баранов, надевших львиную шкуру»[430]. Гайда, редактор «Джорнале д’Италиа» ( Il Giornale d’Italia ) считал ошибкой отклонение германских предложений по испанскому вопросу. Англо-французский контроль означал покровительство Валенсийскому правительству: он был бы «безусловно, пристрастным и поэтому неприемлем». В статье в «Войcе д’Италиа» ( Voce d ’ Italia ) Гайда категорически выступал против французских и британских газет, «желающих превратить испанский вопрос в средиземноморский»[431].

Проблема средиземноморского пакта, активно муссировавшаяся до этого итальянской печатью, исчезла с ее страниц. По словам советского полпреда в Италии Б. Штейна (июль 1937), «итальянская печать с одной стороны, и итальянская дипломатия, с другой, хранят гробовое молчание по всем этим вопросам»[432].

В разгар этого информационного противостояния Иден не только отдавал очередное распоряжение Друммонду указать итальянской стороне на недопустимость, как тональности, так и сути такого рода антибританских выступлений. Он просил подчеркнуть при встрече с Чиано, что такого рода инсинуации будут иметь следствием в британском общественном мнении накапливающийся  очень отрицательный и весьма плачевный эффект в отношении Италии[433].

В это же время в знак протеста, «в минуту крайнего раздражения», дуче приказал отозвать всех итальянских журналистов из Англии. В Италию был запрещен ввоз британских газет. Данная акция никакого практического результата не имела, если не считать того, что итальянская печать все это время помещала английскую информацию, заимствуя ее из  немецких газет. С 1 августа 1937 г. итальянская информационная служба в Лондоне была восстановлена[434].

Очередной всплеск пропагандистской кампании в англо-итальянских отношениях вокруг испанской проблемы будет связан с активизацией пиратства итальянских подводных лодок в Средиземноморье в августе 1937 г. (подробнее см. 5.3.). Но ее тональность с британской стороны несколько изменится в направлении поиска компромисса за счет традиционной политики кнута и пряника. 25 августа Ингрэм по поручению Идена известил итальянцев, что в случае продолжения атак подлодок на суда (среди которых были и английские), направлявшиеся к берегам Испании информация об этом сразу же появится в британских СМИ[435]. В период подготовки международной конференции по проблемам безопасности судоходства в Средиземном море (конец августа-начало сентября 1937 г.)  оппозиционная пресса Великобритании была полна обличительных антиитальянских мотивов, про-правительственная наряду с осуждением содержала и явно примирительные нотки. 

Разнообразной будет палитра оценок заключенного на Нионской конференции (сентябрь 1937) международного соглашения о прекращении пиратства в Средиземном море (см.5.3). Оппозиционная британская печать справедливо замечала, что о решениях конференции можно будет судить не по соглашению, а по результатам его реализации. «Ньюс Кроникл» ( News Chronicle ), «Дейли Геральд» ( Daily Herald ) считали, что эти решения будут означать усиление англо-французского военно-морского положения и позволят быстро решить проблему пиратства, Италия же окажется «в наиболее трудном положении со времен применения к ней экономических санкций»[436]. «Дейли Телеграф» ( Daily Telegraph ) в передовой призывала Италию к сотрудничеству, а «Манчестер Гардиан» ( Manchester Guardian ) утверждала, что Британия в Нионе пошла на значительные уступки[437].

Италия, не присутствовавшая на Нионской конференции в знак протеста против советских демаршей, была, безусловна, не вполне удовлетворена ее решениями. В газетных комментариях разочарование переходило в нескрываемое раздражение и, иной раз, в совершенно открытые угрозы[438]. Не намного изменился в этом направлении тон итальянской прессы и после присоединения страны по приглашению Англии и Франции (30 сентября 1937 г.) к Нионскому соглашению. Добавим, что значительное усиление антианглийских тенденций в итальянской прессе осени 1937 г. было, кроме испанского, связано с разгоравшимся дальневосточным конфликтом[439].

 Очень точно комментировала английскую тактику (октябрь 1937 г.) «Дейли Геральд» ( Daily Herald ): «…мы переходим от колебаний к унижению, а с каждым новым отступлением опасность для нас увеличивается»[440].

Антибританская  риторика в итальянской печати на рубеже 1937 – 1938 гг. станет определенным тормозом англо-итальянского сближения, на что несколько раз британский посол лорд Перт (Друммонд) обращал внимание Чиано, ставя в прямую зависимость от ее продолжения перcпективу двусторонних переговоров[441]. Одновременно  аналогичная активная кампания  наблюдалась на страницах германской прессы. Иден передавал инструкции Огилви-Форбесу: регулярно заявлять протест немецкой стороне. Примечательно, что параллельно с такими указаниями присутствовали распоряжения постоянно подчеркивать, что антигерманская пропаганда если и ведется в Британии, то только оппозиционными изданиями, неподконтрольными правительству[442].

Италия не ограничивала информационное воздействие на Британию печатным словом. Активное вещание в этом направлении вела расположенная в приморском городе Бари (Адриатическое побережье) радиостанция. «Станция Бари выплескивает потоки антибританской пропаганды, пресса враждебна, интриги против нас плетутся также и в Египте, Палестине и Аравии, антикоминтерновский пакт усилился», - писал в своем дневнике в феврале 1938 г. Чемберлен[443]. Правда, в иные периоды над испанской тематикой в деятельности этой радиостанции преобладали антианглийские лозунги для аудитории Ближнего и Среднего Востока[444].

После подписания в апреле 1938 г. англо-итальянского соглашения британская (не оппозиционная) пресса старалась избегать открытых антиитальянских выпадов, итальянские СМИ взаимностью почти не отличались. Так, летом 1938 г., к общеполитическим причинам, которыми Британия мотивировала отказ от введения в силу  этого соглашения, присоединился и вопрос «о прекращении пропаганды [Италией]», о чем британский посол лорд Перт, например, 16 июля в очередной раз указал Чиано[445].

Наступила очередь оппозиционной печати обвинять Чемберлена в проитальянских симпатиях и окончательном предательстве интересов Испании: «Либо британский премьер является невероятно наивным, либо намеренно слепым, если он не видит, какую страшную опасность может принести Франции и Великобритании победа фашизма в Испании» ( News Chronicle )[446]. Как подытоживала в январе 1939 г. «Дейли Геральд» ( Daily Herald ), «Чемберлен, оправдывая введение в силу англо-итальянского соглашения, утверждал, что положение в Испании не угрожает делу мира в Европе. В настоящее время, желая оправдать выдачу Испании на милость Италии, он ссылается на эту угрозу»[447].  

Активная антибританская пропаганда в итальянской печати далеко не всегда сопровождалась аналогичной в отношении Франции. Отличалась и мотивация, и основные темы. Так, на начальном этапе испанской войны итальянская пресса, параллельно с немецкой, старалась оказать давление на  официальный Париж и по пропагандистским каналам. Франция обвинялась и в причастности к началу испанских событий, в прореспубликанских и просоветских симпатиях. Фашистская пресса откровенно шантажировала  ее риском остаться в изоляции в Европе в случае ее активной политики в пользу Испании, недвусмысленно намекая на возможность ответных, но более содержательных действий со стороны Германии и Италии. «Можно себе представить, - писала, например, «Берлинер берзен-цайтунг» ( Berliner Börzen-Zeitung ), - что будет во Франции, если «красные» одержат победу в Испании»[448]. Но в разгар антибританской кампании в итальянской прессе (октябрь 1937), советская дипломатия в Риме владела данными, что итальянская печать «на днях снова получила директиву «не трогать Францию. По словам Блонделя (французский поверенный в Риме – В.М.), Муссолини не хочет сейчас полемикой против Франции усиливать те французские круги, которые требуют немедленного открытия пиренейской границы»[449]. Антифранцузская кампания носила менее выраженный характер, так как в лице этой страны Гитлер и Муссолини видели, скорее, не столь серьезного противника,  как Великобритания. Как писал в феврале 1937 г. Н. Крестинскому советский полпред в Германии Я. Суриц, «одной из главных ставок Гитлера является игра на французских внутренних затруднениях, в частности, на распространении слухов об этих затруднениях»[450].

Несмотря на то, что в январе 1937 г., после заключения «джентльменского соглашения» французская печать всячески прокламировала идею франко-итальянского сближения, этот шаг не нашел понимания у итальянской стороны. Итальянская пресса не без удовольствия перепечатывала французские публикации по этому вопросу под общим заголовком «Франция ищет дружбы Италии». Гайда писал, что «Франция всячески пыталась в последнее время влезть в итало-английское соглашение, а когда ей это не удалось, то всячески задержать его подписание»[451].

Как следует из российских архивных источников (АВП РФ), советская сторона собирала, систематизировала (например, в начале 1938 г.) и передавала французской информацию «об итальянской антифранцузской пропаганде»[452].

Кроме обвинения Франции в просоветских и прореспубликанских симпатиях, помощи Мадриду военной техникой и людьми, фашистская пресса инкриминировала ей проведение в Комитете по невмешательству курса в пользу испанского правительства. Антифранцузская пропагандистская кампания по испанскому вопросу явственно продемонстрировала возможность изменения психологии «противника», в данном контексте – заставить принять планы урегулирования.

Великобритания, помимо политических средств давления на Францию в испанском вопросе, активно использовала печать. Так, например, после известного советского заявления в Комитете по невмешательству 23 октября 1936 г. «Таймс» ( The Times) высказывала надежду, что французское правительство поддержит английскую позицию, даже если СССР выйдет из Комитета[453]. Франция, как известно, по ходу развития испанских событий становилась все более податливой. Вкупе с поправением политического руководства страны это будет иметь следствием и «ухаживания за Берлином и Римом». Я. Суриц писал из Парижа М. Литвинову (ноябрь 1938 г.), что «под прямым давлением правительства пресса радикально изменила свой тон по отношению к Германии и Италии»[454]. Это  происходило на фоне активной антифранцузской кампании в итальянской прессе (ноябрь-декабрь 1938 г.)[455].

Несколько раньше (июль 1938) советское посольство в Париже докладывало М. Литвинову, что ухудшение советско-французских отношений «очень сильно сказывается… и на нашем контакте с печатью. Он и раньше не был особенно блестящим, но все же такого положения, как сейчас, когда протаскивать самую невинную заметку становится делом архисложным, когда даже наших «испытанных» друзей приходится постоянно и не всегда с успехом понукать, раньше все-таки не было»[456].

При оценке информационно-психологического воздействия пропаганды как в самой Испании, так и в Европе, в британских дипломатических документах августа 1938 г., попавших в распоряжение советского посольства в Лондоне (подробнее см. 2.3.), отмечалось, что с начала конфликта и до указанного времени «оружие пропаганды у испанского правительства более энергично и более эффективно, чем у Франко, и достигло успехов в подаче Франко в искаженном виде в глазах мирового общественного мнения»[457].

Само республиканское руководство несколько скромнее оценивало свои возможности в этом смысле. В докладной записке Центрального генерального штаба Министерства национальной обороны от 31 мая 1937 г. (врученной Гайкису Негрином) говорилось, что для того, чтобы «склонить на нашу сторону определенные страны, <… > обещания идеологического и сентиментального порядка были бы недостаточны <… > в случае международной войны», и уточнялось, что необходимо изучить возможности дать обещания территориального плана[458].

Методика и способы пропагандистской кампании по испанскому вопросу, разрабатываемые и используемые ведущими европейскими странами в рассматриваемый период, отличались разнообразием.

Так, очень активно применялась тактика слухов и «утечки информации». В феврале 1937 г. в Берлине циркулировали слухи, что для спасения Франко Германии потребуется такое увеличение помощи, которое приведет неизбежно к конфликту с Англией и Францией. «Такие слухи здесь усиленно распространялись и даже просочились в печать. Я считаю, - писал Н. Крестинскому Я. Суриц, - что они намеренно распускались немцами, чтобы под их прикрытием более незаметно подготовить решающий удар. Сейчас, когда после взятия Малаги выяснилось, что все эта операция была проведена итальянскими войсками и германскими судами, мои коллеги начинают уже признавать, что дали себя увлечь намеренно распускавшимися немцами слухами»[459]. Месяцем позже в Риме начали активно распускать слухи о якобы готовящейся переброске в Испанию французских частей[460].  

Аналогичного рода слухи распространялись и немецкой прессой. 31 июля 1937 г. французский посол в Германии Франсуа-Понсе был вынужден заявить протест руководству МИДа Германии по поводу антифранцузской кампании в немецкой прессе, муссировавшей слухи о якобы помощи Франции оружием Испанской республике[461].

Материалы Архива внешней политики РФ также свидетельствуют об активной кампании слухов в Риме, Женеве в декабре 1937 г. относительно готовившегося комбинационного удара Муссолини: одновременно с активной поддержкой военного наступления Франко, дуче якобы заявит о выходе из Комитета по невмешательству. Эту информацию Б. Штейн получил от французского военного атташе в Риме. Эти же слухи активно циркулировали накануне заявления Италии о выходе из Лиги наций (11 декабря 1937 г.). «По нашим сведениям, - писал Б. Штейн М. Литвинову, - решение о выходе из Лондонского комитета по невмешательству было действительно принято Муссолини, но в последний момент он воздержался от немедленного приведения его в действие. Повлияло ли на него известие со стороны Берлина, или же он решил, что выход из Комитета будет более эффективным в тот момент, когда войска Франко, подкрепленные итальянцами, начнут наступление – сказать еще трудно»[462]. 

В начале 1937 г. правая французская пресса активно распространяла версию, что Советский Союз крайне недоволен «отношением Франции к вопросу о франко-советском военном сотрудничестве и позицией нынешнего правительства в испанских делах»[463].

Организовывались также «утечки информации», которые, по мнению советского руководства, могли подорвать позиции внешнеполитических оппонентов. Например, после получения Литвиновым «из достоверного источника сведений, что разговор английского посла в Берлине Гендерсона с Риббентропом (21 мая 1938 г.) носил весьма бурный характер», а министр иностранных дел Германии, придя в бешенство, прокричал: «Ваша Британская империя – это пустая скорлупка. Она гниет и разваливается на части, существуя еще только милостью Германии!», Я. Суриц получил инструкцию: «было бы неплохо, если бы эти подробности попали в серьезную французскую печать»[464]. Аналогичную утечку информации о деятельности Комитета по невмешательству в дела Испании вопреки принятому по этому поводу общему коммюнике, периодически организовывала советская делегация в этой организации, навлекая на себя справедливый гнев других его членов[465]. Типичная рекомендация по этому вопросу содержится в письме Н. Крестинского секретарю ЦК ВКП (б) Л. Кагановичу 10 октября 1936 г.: «Завтра нужно было бы поместить в газетах статьи по поводу вчерашнего заседания, заострив их пока против правительств Португалии, Германии и Италии, и лишь отметив стремление Комитета и его председателя уйти от обсуждения по существу поставленных нами вопросов, спрятавшись за формальными отговорками процессуального характера»[466].

Лорд Плимут 7 мая 1937 г., председательствуя в подкомитете, инкриминировал советской стороне превращение Комитета в «орудие пропаганды» (другого в той ситуации представить крайне сложно – В.М.). Он был поддержан Гранди и Риббентропом. Последний считал необходимым создать особую комиссию для «обнаружения виновников» постоянных утечек информации и «разработки мер по предупреждению подобных случаев в будущем»[467].

Одним из последствий разгрома франкистов под Гуадалахарой в марте 1937 г. стали попытки Германии и Италии (при попустительстве Англии) отсрочить решение вопроса об эвакуации иностранных волонтеров из Испании. На 43-м заседании подкомитета (23 марта 1937 г.) на вопрос И.М. Майского, отказываются ли Италия и Германия вопреки решению Комитета вывести своих «добровольцев» из Испании, Гранди ответил, что «ни один итальянский доброволец не покинет Испанию, пока Франко не одержит победы»[468]. Это заявление не было включено в официальное коммюнике по итогам заседания. И. Майский описал происшедшее знакомым журналистам. Газеты от 24 марта содержали сенсационное сообщение: Италия отказывается вывести своих «добровольцев» из Испании, несмотря на недавнее согласие на план контроля и эвакуации иностранных войск с Пиренейского полуострова. На заседании Комитета 24 марта советский представитель подвергся резким нападкам итальянского и германского делегатов по поводу «нарушения конфиденциальности работы Комитета»[469].

В западноевропейских СМИ также практиковались публикации «прогнозов», сделанных не правительственными источниками, и пропагандистская подготовка акций в Испании. По сведениям агентства Рейтер (8 ноября 1936 г.), английское и французское правительства якобы договорились не признавать правительство Франко автоматически, если Мадрид будет взят мятежниками. Агентство указывало, что в таком случае создастся ситуация, напоминающая положение в Аддис-Абебе после итальянского вступления в город, когда британский посланник поддерживал контакт с оккупационными войсками исключительно в целях защиты британских интересов[470].

С июля 1937 г. профашистская печать начала  предавать гласности отрывки из дневников президента испанской Республики М. Асаньи, которые тот вел в 1931-1933 гг. в бытность председателем Совета министров. Как следует из источников АВП РФ, этот дневник был украден   франкистами у друга Асаньи Риваса Черифа, которому президент отдал его на хранение. Особенно охотно и с понятными целями  печатались высказывания Асаньи о политических деятелях Республики. Так, согласно одной из публикаций, Асанья якобы утверждал, что «Прието (министр финансов в правительстве Асаньи в 1931-33 гг., министр обороны Испании в 1937-1938 гг. – В.М.) доходит до крайности в своих симпатиях и антипатиях»[471]. Приводились также наиболее одиозные и провокационные выступления испанских политических деятелей нереспубликанского лагеря. Например, высказывание руководителя партии Аксион Катала Николау д’Оливера (27 ноября 1938 г.) о том, что «дружба Испании с Советским Союзом может повлечь ненависть Англии, которая издавна видит в России непримиримого соперника»[472].

Советское руководство внимательно отслеживало не только ситуацию в Испании и вокруг нее, но и реакцию на собственные действия. Согласно материалам АВП РФ, осенью 1936 г. (с 11 октября) Отделом печати НКИД на основе данных советских полпредств составлялись специальные «Cводки материалов о невмешательстве в дела Испании», «Сводки сообщений полпредств по вопросам невмешательства», а также «Отклики иностранной печати (или прессы отдельной страны. В иные дни готовились даже утренняя и вечерняя «Сводки» параллельно с «Откликами...» и «Сообщениями посольств...». В секретном фонде 010 (Секретариат Н.Н. Крестинского) насчитывается 55 таких сводок, датируемых с 11 октября по 21 ноября 1936 г. Анализировался не только ход событий в Испании и в Комитете по невмешательству, но и реакция на борьбу в Комитете, на советскую тактику в нем и в самой Испании европейских СМИ разных направлений. Справедливо предположить, что ноябрем 1936 г. подача Отделом печати такой информации в НКИД и в "Инстанцию" не ограничивалась. Некоторые из сводок находятся в других фондах данного архива[473].   

Типичный вариант инструкции советским дипломатам по этому вопросу содержится в депеше зав. 3-м Западным отделом НКИД Неймана советнику полпредства СССР в Париже Е.В. Гиршфельду (конец октября 1936 г.): «Ваши сводки представляют для нас исключительную важность. Необходимо, однако, чтобы они попадали к нам в такое время, чтобы их можно было еще использовать в тот же день. Саму сводку просим составлять несколько более обстоятельно, давая не только выдержки из газет, но и краткую общую характеристику позиции печати соответствующего дня по вопросу о невмешательстве»[474]. Аналогичные указания были  направлены в советские полпредства и в Мадрид, и в Рим, и в Берлин[475].

Получаемая НКИД информация о военной помощи франкистам в иных случаях для большей доказательности посылалась в советское полпредство в Париж (осень 1936 г.), там она через знакомых дипломатам журналистов помещалась в ряд изданий без указания источника, а затем уже передавалась в Москву со ссылкой на французскую прессу. Вырезки из этих газет получал И.М. Майский в Лондоне и использовал их в обвинительных нотах и речах в Комитете по невмешательству. По мнению зам зав. 3-м Западным отделом Ф. Вейнберга, «нам кажется, что эта практика использования данных материалов себя оправдывает»[476]. Как свидетельствуют документы Архива внешней политики РФ, в течение всей испанской войны советская сторона регулярно прибегала в пропагандистской борьбе к этому приему[477].   

Аналогичная методика была использована, например, в 1937 г. по отношению к материалам, изданным баскским правительством, о действиях немецких войск на территории басков. После ознакомления с ними, Нейман передал их в советское посольство в Лондоне, уточняя, что «материал нуждается в отборе и удачной компоновке, после чего его легко использовать для печати»[478].  

В октябре 1936 г. советская сторона предложила Испании издать Белую или Красную книгу по итогам зверств иностранных (т.е. итальянских и немецких) войск. Поначалу эта идея обсуждалась руководством НКИД в общей связи с возможностью предъявления  Комитету по невмешательству декларации о прекращении существования Соглашения о невмешательстве (двадцатые числа октября 1936 г.): «В срочном порядке выпустить нашу «белую» или может быть «красную» книгу с включением в нее документации о нашей линии в вопросе невмешательства». По мнению Неймана, она должна была содержать советскую заключительную декларацию, заявления от 7 и 12 октября, не опубликованный до этого текст советской жалобы на Португалию от 6 октября: «Из протоколов Комитета можно было бы извлечь, может быть, и некоторые выступления Кагана, в частности, его ответ Гранди на заседании 12 октября». Для полноты предполагалось поместить в этой книге текст Соглашения о невмешательстве. Для оформления документа можно было бы избрать путь, который использовали англичане в Синей Книге по вопросу о Локарно, где историю вопроса изложили в форме специально для этого написанного инструктивного письма Идена английскому послу в Берлине Фиппсу. Планировалось издание книги на русском, французском и английском языках[479]. Сборник «Документы по итальянской интервенции в Испании» был издан отделом печати испанского посольства в Лондоне в 1937 г. на английском языке[480].   

Несмотря на бесспорность вопроса об интенсивном вмешательстве  Италии и Германии в испанский конфликт, НКИД СССР в начале декабря 1936 г. направлял полпреду в Париже В.П. Потемкину газетные материалы, которые могли «понадобиться в связи с предстоящим обсуждением на совете Лиги наций испанского вопроса». Входившая в них справка о нарушениях Германией, Италией и Португалией соглашения о невмешательстве была составлена на основе телеграмм ТАСС и данных печати. «В связи с этим, - писал Вейнберг, - она, конечно, не имеет документального характера, но все же может быть использована»[481].

Имел место факт субсидирования некоторых французских газет советской стороной, в случаях непослушания их редакторам указывалось, что «мы не можем своими деньгами оплачивать антисоветскую писанину. Мы готовы обещать от 10 до 15 тыс. швейцарских франков, но лишь при условии ее полной лояльности»[482]. Почва для таких акций была подготовлена еще до начала Гражданской войны в Испанию: по данным полпреда СССР во Франции Потемкина  за 1935 г. на покупку лояльности французской печати (в частности, L'Oeuvre, Paris-Soir , Paris- Midi  и др., агенствам Agence France - Press ), было израсходовано 1 млн. 356 тыс. франков (в переводе на золотые рубли — 101 тысяча)[483].

Обвинения в финансировании советской стороной газеты  английских коммунистов «Дейли Уокер» ( Daily Worker ) периодически раздавались из уст британских дипломатов в адрес советского полпреда Майского[484].

В фонде ТАСС ГАРФ встречается сообщение и о такой форме советской моральной поддержки республиканской Испании: 3 июля 1938 г. в Марселе состоялся футбольный матч между командой «Барселона» (Испания) и «Торпедо» (Москва). И пусть игра закончилась со счетом 14:0 в пользу «Торпедо», сообщение о самом факте матча («Испания жива!») было передано по зарубежным каналам ТАСС[485]. 

Таким образом, политика европейских держав в Испании в течение гражданской войны 1936-1939 гг. сопровождалась активной информационно - пропагандистской кампанией. Она подразумевала оправдание и «прикрытие» своей политики или собственной несостоятельности в кризисе на Пиренейском полуострове, дискредитацию курса других стран, попытки их столкновения с использованием испанского вопроса.