Метафорическое определение языка как зеркала культуры предполагает, что в языковых единицах различных уровней находят отражение и своеобразное преломление особенности мировосприятия этноса, национальные культурные ценности и особенности менталитета лингвокультурного сообщества, говорящего на том или ином языке. Принимая подобную точку зрения, необходимо также учитывать тот факт, что специфика культуры находит различные формы своей манифестации в разных единицах языка, и единицы разных языковых уровней обладают разной степенью культурной чувствительности.

Несомненно, что наибольшей степенью культурной чувствительности обладают лексикон языка и его фразеологический фонд. Не случаен тот факт, что именно с фразеологии началось изучение языка в лингвокультурологическом ракурсе. Как отмечает В. Н. Телия, фразеологический состав языка представляет собой «зеркало, в котором лингвокультурная общность идентифицирует свое национальное самосознание» [Телия 1996: 9].

Как лексикон языка, так и его фразеологический фонд являются своего рода «картой», на которой находят свое отражение особенности географического положения и ландшафта, климата и основного рода занятий людей, относящихся к той или иной нации, и, как следствие этого, значимость тех или иных концептов и их место в ценностной картине мира, являющейся компонентом концептуальной картины мира. Как подчеркивает Т. Г. Пшенкина, фразеология языка отражает и фиксирует формирование культурных стереотипов, так как в языке закрепляются и фразеологизируются именно те единицы, которые связаны с национально-культурными эталонами, стереотипами, мифологемами и, таким образом, несут на себе отпечаток менталитета нации [Пшенкина 1998: 66].

Так, например, сравнение английского фразеологизма «It never rains but pours» с наиболее близким русским эквивалентом «Пришла беда – отворяй ворота» наглядно демонстрирует разные источники формирования значений близких по смыслу фразеологизмов, обусловленные различием культур. Островное положение Великобритании, ее былой статус крупнейшей морской державы не могли не найти своего отражения в языке: в английском языке имеется большое число фразеологических выражений, связанных с морской тематикой, которые обладают высокой частотностью употребления в современном языке. Например: She looked from Daidra to Thomas and seemed to be testing the waters between them (E. George).

It was also that he’d dined at her home the previous night and if they wanted to keep matters on an even keel, then it was his turn to provide a meal for her (E. George).

Сопоставление конвенциональных сравнений в различных языках также позволяет увидеть существенные различия в выборе реалий, служащих эталоном того или иного качества в разных лингвокультурных сообществах (ср. тощий как щепка (русский язык), как высохшая цикада (вьетнамский), как скелет комара (японский), как лестница (туркменский), как бенберийский сыр (английский) (цит. по: [Пищальникова 2007: 95]).

Сопоставительный анализ фразеологизмов с позиций этнолингвистики позволяет исследователям сделать вывод, что во фразеологическом фонде языка находит свою репрезентацию предметная область культуры, в результате чего культурные смыслы находят свое воплощение в языковых сущностях, что позволяет рассматривать фразеологизм как «свернутый текст многослойного культурного знания» [Ковшова 2006: 151].

Как отмечает Т. Г. Пшенкина, фразеологизмы отражают все сферы нашей жизни и относятся к числу т.н. «вечных образов», что обусловлено краткостью и емкостью содержащегося в них смысла [Добричев, Козлова, Пшенкина 2013: 81]. При этом следует также учитывать тот факт, что фразеологический фонд языка является своего рода хранилищем, в котором отражается не столько современное состояние культуры и содержание определенных концептов, стоящих за фразеологизмом, сколько их содержание в ту историческую эпоху, в контексте которой появился тот или иной фразеологизм. В этой связи фразеологизмы могут и должны служить тем фактологическим материалом, по которому можно изучать эволюцию тех или иных концептов как в рамках одной культуры, так и поверх границ культур. Так, например, известная русская пословица «Курица – не птица, баба – не человек» отражает положение женщины в определенную историческую эпоху, а не ее положение в современном российском обществе.

Лексикон языка, напротив, фиксирует не только прошлое, но и настоящее языка и культуры, моментально откликаясь на необходимость именовать новые реалии или давать вторичные наименования старым. Значимость того или иного концепта и стоящей за ним реалии той или иной культуры обусловливают его «лексическую проработанность», т.е. наличие множества его именований в языке. Так, например, в эскимосском языке имеется несколько слов для именования моржа, «пребывающего в различных состояниях»: аргуг  ак  – морж, плывущий к западу; к  аврык – морж, плывущий к северу; эхльк – морж, питающийся; к  авалыг  рак  – морж, спящий на воде.  В языках многих народов Севера нет лексем для номинации оттенков красного и зеленого цветов, но при этом имеется много названий для оттенков белого.

И, напротив, если концепт и стоящая за ним реалия не играют значительной роли в культуре этноса, они не находят подробного картирования в языке. Лингвисты приводят многочисленные примеры, подтверждающие этот тезис. Так, Б. Ю. Норман пишет о том, что в языке племени тасадаи, живущем в полной изоляции от остального мира на одном из островов Филиппинского архипелага, отсутствуют слова со значением «враг», «война», «ненавидеть». Подобное отсутствие объясняется тем фактом, что члены этого племени, как свидетельствуют наблюдения, научились жить в полной гармонии не только с природой, но и с самими собой, а потому данные концепты, не являясь для них актуальными, не получили именования в их языке [Норман 1996: 58-59].

Специфика культуры имеет различные формы своей манифестации в лексиконе языка. Во-первых, она находит свое отражение в том, что в основу именования одних и тех же реалий в разных языках могут быть положены разные признаки, что обусловлено условиями проживания этносов, родом их деятельности, климатическими и географическими условиями и т.д. Так, Клод Ажеж пишет о том, что в языке пулуват (Микронезия) и в хинди буквальное значение слова жена – «та, что дома», даже если она работает вне дома; а в языке вунамбал (Австралия) глагол пить буквально означает «пойти пить», что отражает то далекое время, когда вслед за поеданием сухой пищи люди отправлялись к ручью, чтобы напиться [Ажеж 2003: 51]. И хотя сегодня эти языковые единицы утратили свою мотивированность, их этимологический анализ показывает, что в основу их номинации положены определенные культурные факты из жизни того или иного этноса. Изменения, происходящие в той или иной культуре, находят свое отражение в средствах номинации. Примером могут служить те многочисленные изменения в номинациях, которые появились в связи с феминистским движением и толерантностью – т.н. политкорректная лексика типа chairperson , physically - challenged и т.п.

Во-вторых, специфика той или иной культуры находит отражение в именовании предметов и явлений, характерных только для определенного этноса и не имеющих аналогов в других культурах, что приводит к существованию т.н. слов-реалий типа русского самовар, итальянского пицца, польского бигус и т.п. Подобные реалии служат своеобразными материальными знаками культуры наряду с историческими достопримечательностями, памятниками и т.п. Как отмечают исследователи, подобные лексические единицы указывают на уникальность именуемого ими концепта, что приводит к созданию когнитивной, а, следовательно, и лексической лакунарности, а потому неизбежно создает трудности при переводе. Поэтому при переводе используется либо описательный перевод, либо калькирование. Характерно, что, как отмечает С. А. Добричев, диапазон культурно-маркированных единиц языка оказывается достаточно широк, и они существуют даже в такой достаточно закрытой подсистеме лексикона, как терминология, что проявляется особенно ярко в юридической термосистеме [Добричев, Козлова, Пшенкина 2013: 70-73]).

К этой же группе можно отнести слова, именующие реалии внутреннего мира, т.е. ключевые культурные концепты. Подобные единицы получили название ключевых слов культуры [Wierzbicka 1997]. Традиционно к ключевым словам русской культуры исследователи относят такие единицы, как судьба, душа, авось, тоска; специфику немецкого менталитета точнее всего отражает слово Ordnung, британской культуры – fair play, fact, evidence, reasonable, bias, impartial, commitment, compromise, opportunity, efficiency, presumably, alleged, exactly, precisely, really [Wierzbicka 2006: 10-17], американской – challenge, privacy, community, competitive, goal - oriented, achiever. Говоря о частотности вышеперечисленных слов в английском языке, Анна Вежбицка отмечает, что, хотя они употребляются носителями языка почти автоматически, в них содержится огромное число исторических сведений (a wealth of history), связанных с культурным наследием британской нации [Wierzbicka 2006: 10-11].

В-третьих, слова, именующие одни и те же концепты, могут отличаться по своему семантическому содержанию и объему, что, в свою очередь, свидетельствует о различиях в содержании и объеме концептов, именуемых данными словами. В качестве примера можно привести слова счастье и happiness и стоящие за ними концепты в русской и американской культурах. Как показывают специальные исследования, данный лингвокультурный концепт имеет сложную структуру и включает целый ряд компонентов, проецируемых в семантику слов – имен концепта и их производных [Воркачев 2004]. Как показывает анализ словарей, лексема счастье включает такие компоненты, как 1) участь, доля, судьба, 2) успех, удача, 3) душевное состояние (производное от 1 и 2). В семантике производного прилагательного счастливый содержатся значения всех трех семантических компонентов имени счастье: счастливый – это тот, у кого благополучно складывается судьба; тот, кому сопутствует удача и тот, кто испытывает счастье. Как показывают наблюдения над употреблением данной лексемы, в русском языке наиболее частотным является ее употребление в значении душевное состояние, причем его причиной часто является не столько удовлетворение материальных, сколько духовных, эмоциональных потребностей. Как было отмечено в одном интервью, нельзя же испытывать настоящее счастье только от того, что ты заработал миллион.

В английском языке лексема happiness включает еще один семантический компонент удовлетворение, которого нет в семантической структуре русской лексемы (подр. см. [Уженцева 2014: 11]). Этот же компонент присутствует в семантике прилагательного happy . Так, в американской университетской аудитории после ответа на вопрос можно часто услышать фразу Are happy about my answer ?, в которой реализуется значение satisfied. Причины подобных семантических различий следует искать в области культурных ценностей, в том представлении о счастье, которое исторически сформировалось в данных лингвокультурных сообществах.

Подобные различия можно проследить между такими лексическими единицами, как друг и friend , свобода и freedom , совесть и conscience , mind и ум и т.п. Как считает Е. Г. Беляевская, различия в семантическом объеме подобных лексем обусловлены различиями, выявляемыми в их концептуальной внутренней форме, под которой автор понимает «схематизированное представление, которое структурирует признаки обозначаемого, выделяя наиболее важные вершинные признаки на фоне других, менее важных для обозначения признаков» [Беляевская 2007: 48]. Именно в концептуальной внутренней форме содержится культурно-специфичная информация, которая и обусловливает различия в семантике подобных лексем в разных языках.

Различия в семантическом объеме подобных слов, манифестирующие различия в объеме и содержании называемых ими концептов, зачастую ведут к трудностям в выборе наиболее точного иноязычного эквивалента. Нередко естественные билингвы, интуитивно ощущая различия в семантическом объеме подобных слов, предпочитают перейти на родной язык, поскольку слово второго языка неточно передает смысл концепта, сформированного в рамках родной культуры и именуемого словом родного языка. Приведем пример подобного употребления: My table was from my family and was of a very fragrant red wood, not what you call rosewood, but hong mu, which is so fine that there’s no English word for it (Amy Tan).

Еще один способ кодирования культурной информации в семантике лексических единиц заключается в наличии в лексическом значении т.н. «культурной коннотации», под которой понимается «интерпретация денотативного или образно-мотивированного, квазиденотативного аспектов значения в категориях культуры» [Телия 1996: 214]. Подчеркивая опасность незнания культурных коннотаций в межкультурной коммуникации, незнания, которое может привести к непониманию и даже конфликту, С. Г. Тер-Минасова прибегает к метафоре оружия и говорит о том, что культурные коннотации представляют собой изысканный вид оружия (из выступления на конференции в Томском государственном университете в 2006 году). Многочисленные примеры социокультурных коннотаций, содержащихся в зоонимах и цветообозначениях, анализируются в книге С. Г. Тер-Минасовой «Война и мир языков и культур» [Тер-Минасова 2007: 148-163].

Ярким примером различий в культурной коннотации может служить английское прилагательное ambitious и его русский эквивалент амбициозный. Английское прилагательное имеет положительные коннотации, а его русский эквивалент до недавнего времени имел отрицательные коннотации. Причины подобных различий кроются в особенностях культуры и культурных ценностей. В деятельностном и маскулинном типе культуры, к которому относятся американская и британская культуры, поощряется соревновательность, стремление к успеху, что и обусловливает наличие положительных коннотаций в прилагательном ambitious . Русская культура традиционно относится к культурам бытия, в основе которых лежит желание не столько изменить мир, сколько осознать свое место в нем, а также феминным культурам, которым свойственна низкая степень соревновательности и стремления к личному успеху и благополучию, что и объясняет наличие отрицательных коннотаций в прилагательном амбициозный. Вместе с тем следует признать, что изменения в социальном строе и менталитете людей, произошедшие в последние десятилетия, привели к изменению культурных коннотаций в данном прилагательном. Большинство представителей молодого поколения россиян относят амбициозность, стремление к успеху, соревновательность к положительным качествам личности, а потому производное прилагательное лишается отрицательных коннотаций.

Культурный опыт человека, запас его знаний и эмоциональных переживаний, зачастую связанный с произведениями искусства, способствует формированию т.н. эмоциональной ауры слова (термин Д. С. Лихачева [Лихачев 1997]), точнее, эмоционально-ассоциативной ауры, т.е. того комплекса эмоций и ассоциаций, связанных со стоящим за словом концептом, которые хранятся в сознании/памяти индивида и актуализируются при встрече со словом, именующим концепт.

Эмоционально-ассоциативная аура слова представляет собой особый вид культурных коннотаций, существенно отличающихся от коннотаций, рассмотренных выше. Мы усматриваем это различие в том, что коннотации относятся к сфере языковой семантики, а потому могут фиксироваться словарями. Эмоционально-ассоциативная аура – это тот комплекс эмоций и ассоциаций, который индуцируется словом в сознании, но он относится не к самому значению слова, а к стоящему за словом концепту, а потому и не находит отражения в словарных дефинициях или сопровождающих дефиниции словарных пометах.

Особая роль в создании такой ауры, несомненно, принадлежит мастерам искусства и литературы, т.е. «высокой культуре». Так, например, слова и сочетания типа мимолетное виденье, береза, рябина или калина красная не имеют коннотаций, отраженных в словарях, но обладают мощной эмоционально-ассоциативной аурой в русскоязычной культуре, поскольку они связаны с именами и судьбами А. Пушкина, С. Есенина, М. Цветаевой и В. Шукшина. В данном случае можно скорее говорить о феномене прецедентности, который участвует в формировании эмоционально-ассоциативной ауры слов и образует особого рода культурные коннотации (более подробно об эмоционально-ассоциативной ауре слова см.: [Козлова 2007]).

Таким образом, сказанное выше позволяет сделать вывод о том, что особенности культуры и менталитета нации могут находить различные способы своей репрезентации в лексиконе языка и его фразеологическом фонде.

ГЛАВА 5