«Беда в том, что под небом также легко и свободно присутствие Божие распространяться не может: после некоторой катастрофы, которая когда-то имела место. Богу удаётся уберечь мир от хаоса, помня второй день творения, но ценой его некоторого замыкания. Именно по этой самой причине, уже после сотворения человека, но ещё до падения человека, было ясно, что этот мир нужно будет преобразить, полностью преобразить. И человеку надо будет стать иным, и его телесность должна будет преобразиться. Это было ясно до грехопадения. Приход Мессии, приход Христа, был задуман с самого начала: он не с грехопадением связан. Он при сотворении мира был задуман. Только менялась задача, по ходу распространения и углубления катастрофы. Когда-то задача была просто раскрыть миру присутствие Божие во всей полноте. Затем стала задача: преображения творения, дополнительная, уже после того как хаос стал реальностью. Он был чистой возможностью, чистой потенцией, но стал реальностью и мир стал нуждаться, природа стала нуждаться в преображении. А в итоге и человек после грехопадения стал нуждаться в спасении: не просто в преображении, а в том, чтобы спасти его от греха, после падения. Меняется задача, которая стоит перед Мессией, соответственно. Меняется последовательность этапов. Появляются дополнительные этапы в этом процессе, соответственно усложнению задачи. Но в общем и целом, цель остаётся той же самой: мир должен быть Царством Божьим и в нём должны жить духовные существа, которые будут осознавать и осмысливать жизнь Царства во всей его полноте и жить этой жизнью во всей её полноте. Эта задача остаётся таковой несмотря на все усилия человечества, и не только человечества, по-видимому.

Но, поскольку теперь мир испорчен: просто так, естественно, дыхание Божие или сияние присутствия Божия в нем распространяться уже не может. Богу приходиться прикладывать особые усилия для того, чтобы Его присутствие в этот мир проникало. И, скажем так, сообразоваться с этим миром, как-то приспосабливать Своё присутствие к миру, с тем, чтобы мир мог как-то Его вместить. Нужно "сойти с неба", замечательный образ, чтобы присмотреть за миром. На богословском языке это то, что называется кеносис – самоумаление Бога. И оно начинается, естественно, с самого начала истории народа Божьего, если не раньше. Но в истории народа Божьего это как-то особенно заметно. Любая Теофания, любое Богоявление в нашем мире, испорченном грехом — это уже самоумаление Бога. В Царстве самоумаление не требуется: там всё происходит так, как оно должно происходить в Царстве, и по законам Царства. Т. е. оно происходит так, что собственно полнота Божественной жизни просто там открывается: постольку поскольку она в принципе может быть открыта творению. И всё. И дальше те, кто в этом Царстве живут, эту полноту принимают: настолько насколько могут принять. И всё. Это такой как-бы естественный процесс: естественный как дыхание, как сама жизнь, эта жизнь Царства, т. е. жизнь христианина в нормальном случае. А здесь этой естественной жизни не происходит. Здесь Богу нужно ещё приспособить эту полноту Царства к возможностям этого уже в общем то испорченного мира. Не в том смысле приспособить, чтобы Царство существовало по ненормальным законам ненормального мира. А в том смысле, чтобы хотя бы сделать его, как бы сказать, доступным что ли, для этого самого ненормального мира. Ненормального, потому что нормы то после грехопадения уже нет: уже вся жизнь стала, по сути дела, аномалией. То, что когда-то было естественным, то сейчас уже выглядит сверхъестественным для падшего человека. А что раньше было извращением или чем-то противоестественным: то наоборот стало нормой для падшего человека. Вот к этому миру надо приспособить полноту Царства так, чтобы она хотя бы стала воспринимаемой здесь, хотя бы доступной. Иначе ничего не получиться, иначе никто не сможет в принципе это Царство здесь даже увидеть. Хотя бы издали: как его видели пророки, или мистики, которые видели Престол славы во время храмового богослужения. Даже так его не будет видно. А что было видно его хотя бы так, вот и нужно это самое самоумаление. Бог нисходит, снисходит к миру, чтобы за ним присматривать. Но что означает это снисхождение? Его присутствие, Его дыхание проникает в этот наш мир. Да, конечно не в той полноте, какую можно иметь в Царстве: но хоть как-то. Это дохристианская ситуация. Сейчас она совсем другая: сейчас Царство вошло в мир и в нём распространяется. Хотя далеко не каждый это видит. Собственно, кто этим Царством живёт тот видит, а кто не живёт для того ничего не происходит. Но тогда, до пришествия Христа в мир, оно могло только отчасти сюда проникать, а точнее отблески могли его сюда проникать. Но присутствие Божие всё-таки как-то в мир проникло и людям открывалось. И что интересно, здесь в этом псалме, оно прямо и явно связывается именно с богослужением и с молитвой: т. е. с человеком и с его отношениями с Богом. Отношения между человеком и Богом и есть то пространство Царства, которое доступно было даже до пришествия в мир Христа Мессии. Но правда, доступно ровно в той мере, в которой падшему человеку вообще доступно богообщение.

Поэтому, естественно, до прихода Мессии о полноте Царства говорить не приходилось. Если Царство связано с отношениями, то совершенные отношения — какие должны быть между нормальным и не падшим человеком и Богом. Таких отношений собственно после грехопадения до Христа не было ни у кого: потому что у падшего человека их по определению быть не может. А значит нужна было неповреждённая грехом человечность, чтобы такие отношения были миру явлены. Вот через Христа они и были миру явлены: потому и Царство в мир смогло выйти только с Ним. С другой стороны, понятно, что собственно именно богочеловеческая полнота и могла, не просто дать человеку, как человеку, пережить полноту Царства, но объективно реально внести её в мир.

Но главная задача Иисуса в том и заключалась — чтобы Царство в мир вошло. То, что ценой Его крестной смерти это понятно: в падшем мире по-другому и не могло получиться. Но задача была конечно именно в этом: внести в мир Царство и сделать так, чтобы оно здесь осталось. Это вот сверхзадача, которая Им была решена, собственно. Ну и конечно, оставить общину людей, которые в этом Царстве будут жить: что Он тоже сделал, имею в виду апостольскую общину. Но до Него, понятное дело, никто эту задачу решить не мог в принципе. И тут дело уже не в нежелании, а в возможности. Многие праведники хотели и были бы готовы эту задачу решить, но объективно никакой праведник её разрешить был не в состоянии. С другой стороны, то что многие этого хотели это понятно. Это то о чём Сам Иисус говорит, что многие хотели видеть этот день и не видели (Лк. 10:24): имеется в виду день, когда Царство в мир войдёт. Многие его хотели видеть, но вот не увидели его так, как видите вы, говорит Он там тем, с кем Он в тот момент разговаривает. Но тем не менее, относительная, частичная, на уровне отблесков, видение Царства и даже приобщение к нему: всё-таки было возможно и она было связано, прежде всего, конечно с богообщением. Да мера приобщения была такова же как мера этого общения, естественно. Царство ведь, собственно, только и открывается тогда, когда отношения с Богом есть. Ответ на вопрос: а почему вот кто-то рядом с Иисусом исцеляется, кто-то ходит по воде, кто-то там и так далее, а кто-то стоит рядом и ничего не замечает — как будто ничего и нет. Есть отношения, есть доверие: и Царство открывается, как реальность. Нет этого ничего — и нет царства. Ну как бы оно где-то есть, на территории находишься, где оно рядом и его не видишь. Так вот, понятно, что это, очевидно, некий универсальный закон, в том плане, что можно совершенно спокойно пройти сквозь это самое присутствие и его не заметить: если отношения с Богом нет. Можно спокойно пройти сквозь Царство и тоже его не заметить: если отношения с Богом и со Христом нет. То, что собственно, очень со многими людьми и происходит. В наши времена, когда Царство это уже реальность, в том числе и нашего мира: но многие люди как бы сказать сквозь эту реальность проходят так как будто ничего и нет и не было. К сожалению, в общем и целом, это для падшего человека и для падшего мира нормально: вот этот факт того, что Царство не замечают, если нет отношений с Богом. Но если хоть сколько-то они есть, то по крайней мере, хотя бы отблеск Царства человек сможет уловить. И здесь как раз речь идет именно об этих отношениях. И тут действительно, не так принципиально важно, это что это: храмовая молитва литургическая, или общинная или домашняя — в любом случае предполагаются те самые отношения, которые приоткрывают Царство. А с другой стороны, когда человек понимает, что это такое, то он понимает, что в конечном счёте, действительно, мир должен измениться. При чём измениться не только в плане социальном, но и в плане природном тоже. То, чем собственно говоря, заканчивается псалом. Понятно, что здесь это, скорее пока, нечто, что ещё впереди — это надежда скорее на то, что так будет. Но ведь эта надежда связанна не с какими-то, я не знаю, социальными переменами или там успехами медицины в лечении женского бесплодия. Понятно, что здесь всё это связано прежде всего с переменой самого мира, с изменением самой природой: и природы в целом и природы общественной, говоря более узко. Но именно с переменой, с изменениями, которые, собственно, иначе как через непосредственное действие Божие в принципе невозможно. То есть псалом заканчивается, по сути дела, надеждой на то, что настанет день, когда Царство раскроется в этом мире во всей полноте: и тогда в нём действительно всё будет по-другому. Понятно, что конечно никаких подробностей здесь ещё не могло быть: потому, что до прихода Христа оставались то ещё столетия. И конечно, тут всё то, что станет ясно и что откроется, когда Мессия придёт: здесь ещё открыться не могло. Просто в принципе не могло: рано было. Но сам факт того, что когда-нибудь это произойдёт уже был ясен тем, кто имел хоть какое-то отношение к Царству, кто хоть что-то о нём знал: даже тогда. В принципе, как только человек хоть что-то узнавал о Царстве, даже если оно ему только чуть-чуть приоткрывалось: он почти сразу же понимал, что это единственная настоящая реальность, и что раньше или позже частью этой реальности станет всё мироздание. Вопрос только когда это произойдёт? Как? Детали? О деталях, конечно, человек мог ничего не знать. Но как только он понимал, с чем он имеет дело, он тут же понимал и то, что в конечном счёте вот это — настоящее и поскольку оно настоящее, настанет день, когда всё остальное ему место уступит. Может быть исчезнув, может быть преобразившись: но место обязательно ему уступит. И вот поэтому псалом и завершается надеждой на то, что Царство когда-нибудь восторжествует в полноте. Ну вот вам пример того, как тогда уже в ветхозаветные, как мы говорим времена, реальность Царства приоткрывалась, но естественно, до конца ещё не открывалось, поскольку время не наступило.

 (Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 113. С. 56 мин.)

 «НЭФЭШ

 «В книге Второзакония (6: 4,5) есть призыв «Слушай Израиль» который в конце концов по сути дела стал молитвой, для иудея значащий столько же сколько для христианина «Отче наш». И эта молитва звучит так: «И люби Бога твоего всем сердцем своим и всем (всей душой переводят: на самом деле всем нутром, все существом своим. Нэфэш – это внутренняя жизнь) и всеми силами своими (но собственно говоря это что переводиться всей крепостью)».