Но как это тогда проявляются в падшем в мире, где механизмы всё-таки дают сбой порой такие. Здесь получается, что вот факт этой самой освящённости или благодатности, если говорить уже о христианской жизни, необходимо, как иногда теологи говорят, актуализировать. То есть иначе говоря, получается так, что в падшем мире, освящённость там ли благодатность не выявляются сами собой, автоматически. Нужно приложить особые, ну усилия не усилия, нужно это выявить целенаправленно. Просто потому, что падшая природа человека иначе этому проявиться не даст. По большому счёту, вся актуализация в том и заключается, чтобы эту самое падшую природу немножко укоротить, чтобы всё-таки не дать ей превалировать. И тогда выявляется то, что является неотъемлемой частью жизни народа общины: будь то тот народ общины ветхозаветный или новозаветный, как скажем Церковь, Церковь с большой буквы я имею в виду, не церковной структуры конечно. И вот тогда выявляется, но обычно это какие-то общинные собрания, а в качестве усилий молитвы, та же самая молитва, то же самое, иногда, чтение каких-то текстов: короче говоря, то, что со стороны часто выглядит как просто религиозная практика. Хотя по сути дела целью является конечно не какие-то религиозные действия сами по себе, а вот это вот стремление дать выявится тому, что имплицитно общине присуще, а внешне не проявляется именно из-за того, что падшая природа человека мешает. Тут очень важно понять, что конечно, это так к слову, в общинном собрании, будь то там я не знаю, в синагогальном, будь то церковном, и особенно церковном я бы сказал, не должно быть места религиозности ради религиозности. То есть религиозность — это только средство для выявления той самой благодатности, о которой мы сейчас говорили. Сама по себе она в общем-то не нужна.

 Христианство это никакая не религия — это просто жизнь в Царстве Божием. И вот дать этой жизни проявится — главная цель и главная задача любого церковного собрания. Никакой другой задачи у церковного собрания быть не может. Также, как по большому счёту, и у Церкви не может быть никакой другой задачи, кроме как свидетельства о Царстве и привнесения в мир того, что даёт возможность Царству проявится в нём. А то часто приходиться слышать об изменяющихся задачах Церкви в современном мире и т. д. и т. п. Задача какая была 2000 лет назад такой и остаётся и сейчас. Разве что формы могут меняться: в зависимости от языка, культуры, эпохи. Но основная задача была есть и до Второго Пришествия будет одна и та же. А всё прочее только средство. Так и в собрании общины оно так: вся религиозность — это только средство и нужна она именно — только как средство.67 мин.

Так вот, учитывая всё это, становится понятно, что вот именно в таком собрании и выявляется освящённость народа Божия, как народа общины. Там, где она выявляется там, так сказать, и появляются эти самые точки, условно говоря, как бы сказать, точки освящённости. Не знаю, как это лучше определить, но я думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Вот если эта освящённость присуща народу имплицитно, где-то она проявляет себя. Вот общинное собрание — это как раз место где она проявляется и выявляется. Не там, где она обретается, никоим образом, а там, где она выявляется. В этом огромная разница. Потому что, в общем и целом, но это скорее связано, наверное, с тем, что всё-таки в православии много чего ветхозаветного появилось, но многие православные склонны думать, что собрание верующих в храме — это место где благодатность не проявляется, а обретается. Это принципиально разные вещи. Но многие думают, что в храме, в православном храме, как это называется в России, особенно у православных, хотя это всё-таки церковь, а не храм, при всем при том. Так вот, что это не место где выявляется благодатность присущая церкви, а место где её получают. Надо сказать, не безобидное заблуждение с двух точек зрения. Во-первых, начинаются вполне себе ветхозаветные разделение на освящённое и неосвящённое, которого в христианстве по определению быть не должно. И во-вторых, самое главное, предполагается, что в общем-то в церковь можно прийти никак не освящённым, а там освятиться. Или прийти безблагодатным, а там благодать получить. То есть, вот её нигде нет, а вот в этой точке она есть, и вот у нас её конечно нет, но мы в неё придём и там получим. То есть в принципе, некое понимание, которое христианству изначально абсолютно чуждо. Но не чуждо ветхозаветному пониманию. Вот представители общины, чтобы община была освящена, действительно до прихода Христа приходят на ту самую гору и там освящаются, чтобы это освящение потом шло дальше. До прихода Христа это работало. Когда самарянка у Него спрашивает: всё-таки на какой горе? То он всё-таки говорит: что спасение от иудеев. Всё-таки есть одна гора, которая была актуальна до прихода Христа. Но вот теперь ситуация, говорит Иисус, меняется и верные будут поклоняться в Духе и Истине. То есть, иначе говоря, проходит то время, с приходом Мессии проходит то время, когда горы и места будут актуальны или вернее были актуальны тогда уже. Теперь отношения со Христом заменяют место. В этом разница. Но сам принцип освящения разумеется никто не отменял. Только средство теперь другое. Теперь Иисус сам даёт то, воскресший Иисус сам даёт то, что нужно для освещения тех, кто собирается и, кто его зовёт к себе. Конечно это можно сделать где угодно. Первые христиане и из храма то собственно не очень-то стремились уйти. А зачем собственно уходить, когда можно и там благополучно пребывать. Но самое главное, что теперь, после прихода Мессии, без него уже невозможно никакое освящение. Если он не будет в этом участвовать, то и освящения полноценного, как такового не будет. Народ Божий без него теперь нереален, невозможен. А с ним с другой стороны: возможно всё. Но в те времена, о которых мы говорим, всё было несколько иначе: тогда места ещё были актуальны. И тогда ещё от горы кое-что зависело. В том плане, что всё-таки, для того, чтобы народ община был народом общиной, надо было, чтобы всё-таки, что бы он вокруг этой самой горы собирался бы. Но постольку поскольку мы сейчас говорили об общине, то становится понятно, что не обязательно физически всем туда приходить. И вот видимо, в эти самые времена, ещё до пленные, этот факт был осмыслен. Что не обязательно всем ногами туда приходить сразу и одновременно, чтобы освятиться. Что освящение связано не столько с каким-то воздействием, такого, как бы сказать, метафизического порядка, как иногда это понимают. Не просто с действием какой-то божественной энергии на человека, а с теми отношениями, которые есть у человека с Богом и у человека с ближним. И если духовные отношения нормальные, полноценные и, как бы сказать, интенсивные достаточно, то то, что имеет один, будет иметь вся община. Один освятился и вся община от него освятиться и в собраниях, общинных собраниях, эта освящённость выявится. Вот отсюда принцип общинных собраний и храмовых жертвоприношений в их единстве. Да, действительно до конца всё это будет осознанно уже после плена: где синагогальные собрания и храмовые жертвоприношения мешать друг другу не будут. Где паломничество в Иерусалим на праздник станут массовыми, народу будет очень много приходить на каждый праздник. Но с другой стороны, тех кто туда не пошли, в этот конкретный год, вовсе не будут ощущать себя отверженными какими-то там, изгнанными, отожжёнными от народа, оторванными там или как-то ещё. А здесь, этот псалом даёт только, пока, скорее даже не понимание, а переживание реальности этих связей и этих отношений. Говорить об осмыслении: видимо ещё рано. Но тут как всегда: сначала переживания и некий опыт, а уже потом осмысление этого опыта. Так всегда было. Так вот опыт конечно драгоценен. То, что он появляется, скорее всего ещё в до пленные времена, это тоже по-своему замечательно и показательно.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 134. С 62 мин.).

Если говорить о, ну, например, вот об этой актуализации освящённости, то она могла быть связана: с молитвой, с изучением Торы, с освящением имени. Гилелю приписывают высказывание, возможно, что это и правда: "Где двое или трое собраны ради изучения Торы, там среди них пребывает шехина". Шехина это вот это самое Присутствие, конкретное Присутствие, открывающиеся в конкретном собрании. И только благодаря шехине возможно было, скажем: благословение хлеба и вина во время шабата, благословение пасхального седера. То есть, через это выявлялась освящённость народа Божия в конкретном месте и в конкретное время. Кстати также было и в христианских собраниях первых, там ведь хлебопреломление, это уже где-то потом века с 6 возникло такое любопытное представление, весьма своеобразное, о том, что Церковь через таинства освящается. Собственно, первохристианское понимание сводилось скорее к тому что Церковь выявляет в таинстве свою освящённость, а освещается то она просто как тело Христово. То есть освящается всякий человек и любое собрание через сами отношения со Христом, через их динамику. А в собрании эта освящённость выявляется и тогда становится возможным, то что позже стали называть таинством. Хотя в первохристианские времена, конечно, но реальность то эта было, а вот название этого, кажется, ещё не было: всё-таки это уже греческий язык и греческая терминология. То есть это второй век не раньше. То есть в принципе вот восприятие Церкви тогда было почти идентично восприятию народа Божия, как такового, но с одной поправкой: Христоцентричность, которая и делала сообщество христианским.

Важно, что в принципе, конечно, да всё что попадает под воздействие Божьего присутствия освящается — и человек в том числе. Но для человека, в процессе этого освящения, важно и абсолютно необходимо его собственная внутренняя динамика. Когда приходишь, чтобы совершить жертвоприношение: обязательно молитва, обязательно чистота — то есть обязательно некое состояние, которого если нет, то вместо освящения получаешь осквернение на выходе. Да, как там у Павла тоже есть такое: "Многие из вас болеют и умирают от того что..." — но попросту говоря читай: приходят на место освящённое, а сами этой самой внутренней динамики соответствующе не имеют. То есть, в принципе, сама это вот логика того, что человек освящается только тогда, когда он сам активно включается в процесс, она естественно и после прихода Христа остаётся такой же какой она была до Христа. Даже с приходом Христа человек не может быть освящён как предмет церковной утвари. Хотя может быть кому-нибудь оно бы вполне бы и сошло бы. Ка говорится: "Побуду и табуреткой во время литургии. Освящусь — вынесут". Вариант. На аналой не потяну, но на скамейку сойду, называется.

(Сорокин В. В. 15. Тора в Новом Завете С33 мин.).

СЛАДОСТЬ ПРИСУТСТВИЯ БОЖИЯ

6 стих: «Как будто туком и жиром насыщаюсь я, так губы мои восхвалят Тебя радостным голосом». Интересно что этот стих вызывает ассоциации, которые мы встречаем и у пророков, и в некоторых других псалмах, а именно с тем, что это уникальная особенность, чего нет в мистике христианской. Присутствие Божие можно попробовать и ощутить на вкус. Т. е. оно не только зрительные и слуховые вызывает эффекты, это может быть не только видения, не только слово, но иногда это что такое, что вызывает вкусовые ощущения, чаще всего ощущения сладости. Иногда в пророческих видениях бывает не совсем так, иногда это и горечь, вот как пророк, которому в видении даётся проглотить некий свиток, и он горек во рту, но потом в животе от него сладость, сладость в животе — это очень глубокое чувство, в нормальном случае съеденная пища уже вкуса не даёт: «Возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед» (Отк. 10, 9). Ощутить сладость всем нутром это очень сильное ощущение. Бывает и так. Но довольно часто говорят многие авторы, что Тора, например, в устах сладка: «Сладостью стала Тора в устах моих» (Пс.118, 103). Я не думаю, что это только образ, аллегория или что-то подобное. Но вот здесь речь идет не о Торе, а о милосердии, о том что называется словом хэсет. Т. е. очевидно это некое переживание близости Бога, которое вызывает похожие ощущения. Ну похожие хотя бы в том, что они вкусовые. С другой стороны, это происходит в момент пения какого-то молитвенного гимна, судя по упоминанию о воздетых руках.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 63. 38 мин.).

«БлаженнЫ миротворцы» и изначальное задание

Человека в мире

Когда сердце чисто, то помимо прочего это означает, что, то дыхание жизни, которое в нас, и которое может стать дыханием Царства Божия в нас, что оно полностью определяет собой нашу природу, а само от природы не зависит. Изначально так и было задумано. Предполагалось, что дыхание жизни, которое от Бога в человеке, полностью будет определять течение его природной жизни (конечно природа у человека должна была быть), а вот она должна была полностью определяться вот этим самым дыханием жизни в человеке, во-первых. И во-вторых, именно поэтому состояние природы у человека должно было и могло быть очень и очень разнообразным. Я имею в виду то, что изначально человек был на уровне природы задуман скорее, как, ну как сгусток энергии что ли. Но состояние этой энергии, вот как капля такая, капля жизни грубо говоря, она такая вот она недетерминированная была там какой-то физиологией или ещё чем-то. Наоборот, она в зависимости от своего состояния определяла какое будет физическое измерение человеческой природы. То есть человек естественно был задуман таким, каким мы себя видим, примерно, только всё-таки без тех признаков распада и деградации, которые часто нас сопровождают. То есть грубо говоря: две руки, две ноги, одна голова и туловище — это норма. Это задумка изначальная. Но вот давайте это назовём так, фазовые состояния человеческой природы могли быть самые разные, при этом. Потенциально вплоть до полного преображения, вот как у самого Спасителя это было, когда Он просто меняется вся природа, и всё. Вот засиял и всё засияло тело, и оно уже другое, вплоть до этого. Но это видимо должно было быть завершением пути. Причём заметьте, что тело сияет и что оно другое совсем, но всё равно: две руки, две ноги и одна голова. Всё равно это остаётся после всех трансформаций. Это вот как оно было задумано такое оно и есть. Но у человека, положим до падения, всё-таки, наверное, даже до падения его, вот так просто преображаться было — это должен был быть закономерный процесс. И преображение видимо должно было быть его завершением. А так там, что-нибудь, вроде там я, не знаю: левитации, телепортации и прочих вещей было скорее всего нормой. Это не было чем-то сверхъестественным, и там это не было связано там с какими-то сверх способностями или что там это могло быть, как это назвать лучше. Это было просто нормой. Почему я сейчас об этом заговорил. Потому что, по-видимому, ну это конечно, но может быть это просто вот, может это мне просто так приснилось, в какой-то момент. Но возможно, что в какой-то момент, человеку изначально было предназначено начать так воздействовать на мироздание ещё до падения конечно. И вне контекста этого самого падения: это не было предопределено. Природа должна была человеческая так измениться, чтобы оказывать прямое и непосредственное воздействие, в том числе и собственной телесностью, на окружающий мир, на то чтобы изменять его качества его состояния. Вероятно, но это опять же может быть сон, может быть и явь. А вот короче говоря, не исключено, что это было связано с той задачей, которую Бог поставил человеку, когда вообще его поместил в мире, созданном внутри хаоса. То есть противостоянием этому самому хаосу, человек, вполне возможно, должен был в этом принимать определённое участие — это была задача и задание для человека. Но опять же это может быть. То есть в сущности у человека было в этом мире очень ответственное поручение, которое, в сущности, кроме него никто не мог исполнить. И тут, собственно, даже ангелы не могли бы его исполнить, потому что они не совсем для этого предназначены, изначально, вероятно. Ну там свои задачи, но мы о них ничего по большому счёту не знаем и свои способы действия. Что ангельское существо это, но как мне ощущается, это скорее просто концентрированная воля. А форму это существо может принимать абсолютно любую или не принимать никакой. Но у него нет природы, той природы какая есть у нас, которая позволяла бы ему быть органичной частью субстанциального мира, то есть мира где преобладает субстанция, а не дух. В хаосе субстанция преобладает. Тут нужно было существо природное, то есть такое, где дух и субстанция соединены, но дух при этом определяет состояние этой самой субстанции, чтобы действовать внутри такого мира. Человек и стал таким существом и таким был сотворён с самого начала. Но опять же, это просто вот некая картинка, которая иногда, но не очень явственно, только так на уровне контуров, встаёт перед глазами. Насколько она там достоверна или не достоверна не берусь судить и не стал бы на ней настаивать, прямо скажу. Может быть так, может быть что-то и не совсем так, но, но во всяком случае этого нельзя исключать. Но почему эта картинка встаёт перед глазами и как оно связано с тем о чём мы говорим. Потому что, тогда становится очень понятно то, что называется условно, применительно к человеку, переизбытком благодати: есть такое замечательное выражение в новозаветных книгах. То есть грубо говоря, это та мера наполненности, которая превышает очевидно, но я немножко сейчас грубо говорю, конечно, вместимость самого человека. И даже тот максимум, который изначально человеку задуман и предназначен. Потому что если всё ограничивается только рамками самой человеческой природы, то воздействие на субстанцию, которая к тому же, опять стала никакой: то есть бесформенной и без качественной, вспоминая 1 главу Бытия 2 стих, оно будет невозможно если всё ограничится только рамками самой человеческой природы и человеческой телесности. Надо чтобы было больше. И это большее человек, по-видимому, изначально должен был научиться направленно изливать в окружающий мир — именно направленно. Так вот Блаженства, связанные с миротворчеством и с милосердием, подозреваю, связаны именно с этим. Ну то есть связаны, как бы сказать, ну экзистенциально, если угодно.

(Сорокин В. В. Тора в Новом Завете. 4. С 42 мин.).