Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Выдержки из некоторых

Семинаров В. В. Сорокина

О БОГЕ В ДУШЕ

В древности, и в том числе и яхвисткой древности, вообще было чуждо представление о том, что Бог может быть только в душе человека. Сказать по правде не все знали и то что такое душа. Но даже те народы, у которых представления о душе было, в чём-то похожее на наше нынешнее (кстати в Библии его нет, но оно было в Египте, в Греции) даже там боги или Бог действующие только в душе – это что-то очень странное. В таком случае греки предпочитали говорить не о богах, а о том, кого называют даймоны – низшие духи, которые собственно и нужны для чтобы что-то говорить человеку, чтобы с ним общаться, быть посланниками, посредниками. Вот когда Сократ слышит внутренний голос он называет его даймоном. Но это даже не боги, строго говоря, это низшие духи. Вот ап. Павел говорит, о том, что все боги язычников они такие же даймоносы, в смысле духи. Не бесы конечно, как это переводят, тогда ещё даймонос бесами не стали (они таковыми они стали только в средние века), во времена Павла конечно этого не было. Но это вот такие низшие духи, которые истории не творят и вселенную не они сотворили. А боги более или менее серьёзные всегда действовали в истории, они всегда были воплощены

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 79. С 28 мин. ).

Один единственный вопрос

 «Все упирается в один единственный вопрос. Вопрос: доверяю ли я Богу и буду ли я следовать Торе, или я всё-таки попробую жить своим умом и сам буду для себя решать, что мне полезно, а что не полезно, что хорошо для меня, а что плохо? Кстати это один из аспектов вопроса о добре и зле, о познании добра из зла. В процессе грехопадения, человек кроме всего, прочего счёл для себя возможным, что он вправе определять, что для него хорошо, а что для него плохо, т. е. что добро, а что зло. Не Богу предоставить это определять, а определять самому».

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 81. С 48 мин.).

Христианин - человек Божий

 Проблема в том, что даже принадлежа к народу Божьему, и не только к тому древнему еврейскому народу, но и к новому народу Божьему – Церкви можно человеком Божьим благополучно не стать. Если для того прежнего народа Божьего это можно было хоть как-то объяснить, то для Церкви это совсем не объяснимо, но бывает. Попробую объяснить: родителей не выбирают - родился евреем значит стал частью народа Божьего, но станешь ли человеком Божьим это конечно вопрос. Но ведь поскольку родителей не выбирают можно стать частью этого народа, иметь к нему отношение особо этого не желая, особо об этом не задумываясь. В принципе такое возможно. В Церковь христианами не рождаются, правда я где-то слышал такое мнение, что в России православными рождаются русские люди. Тут конечно судить не берусь, но во всяком случае видимо даже родившись православными христианами многие из них так и не становятся. И это тоже факт. Получается, что при всем том, что христианами не рождаются, а только им, христианином можно стать, каким-то образом бывает, что люди умудряются принять крещение и войти в Церковь, а людьми Божьими не стать. Это тоже вопрос загадочный, но может быть издержки младенческого крещения, не знаю. Парадокс ситуации в том, что Церковь действительно в чём-то стала напоминать тот прежний народ Божий где принадлежность вовсе не означает становление. Но просто Церковь изначально была задумана иначе, поэтому я и говорю, что это странно и это противоречит первоначальному тому замыслу самого Иисуса Христа о Церкви, который так хорошо в Новом Завете отражён, особенно у того же апостола Павла, в его посланиях. Там совершенно другая логика, но она не работает в Церкви современной.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 110. 50 мин.).

Покаяние

«Покаяние — это не одномоментный акт, а всегда некоторая достаточно продолжительная работа, процесс. То есть, в начале человек сознаёт нечто как грех или как что-то не должное и ненормальное, а потом начинается проработка этого всего с тем, чтобы окончательно и полностью от того что было осознано как грех избавиться. Обычно одного осознания здесь мало — это начало пути, но это ещё не завершение оного. А надо сказать что эта работа довольно противная. Ну то есть она противная в том плане что приходится ковыряться и разгребать собственную субстанцию, которая издали конечно на шоколад похожа, но при ближайшем рассмотрение таковым не является. Поэтому естественно, что это крайне неприятно».

 (Соркин В. В. Семинар по 24 главе 1 книги Царств. 56 мин).

СЛАДОСТЬ ПРИСУТСТВИЯ БОЖИЯ

6 стих: «Как будто туком и жиром насыщаюсь я, так губы мои восхвалят Тебя радостным голосом». Интересно что этот стих вызывает ассоциации, которые мы встречаем и у пророков, и в некоторых других псалмах, а именно с тем, что это уникальная особенность, чего нет в мистике христианской. Присутствие Божие можно попробовать и ощутить на вкус. Т. е. оно не только зрительные и слуховые вызывает эффекты, это может быть не только видения, не только слово, но иногда это что такое, что вызывает вкусовые ощущения, чаще всего ощущения сладости. Иногда в пророческих видениях бывает не совсем так, иногда это и горечь, вот как пророк, которому в видении даётся проглотить некий свиток, и он горек во рту, но потом в животе от него сладость, сладость в животе — это очень глубокое чувство, в нормальном случае съеденная пища уже вкуса не даёт: «Возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед» (Отк. 10, 9). Ощутить сладость всем нутром это очень сильное ощущение. Бывает и так. Но довольно часто говорят многие авторы, что Тора, например, в устах сладка: «Сладостью стала Тора в устах моих» (Пс.118, 103). Я не думаю, что это только образ, аллегория или что-то подобное. Но вот здесь речь идет не о Торе, а о милосердии, о том что называется словом хэсет. Т. е. очевидно это некое переживание близости Бога, которое вызывает похожие ощущения. Ну похожие хотя бы в том, что они вкусовые. С другой стороны, это происходит в момент пения какого-то молитвенного гимна, судя по упоминанию о воздетых руках.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 63. 38 мин.).

«БлаженнЫ миротворцы» и изначальное задание

Человека в мире

Когда сердце чисто, то помимо прочего это означает, что, то дыхание жизни, которое в нас, и которое может стать дыханием Царства Божия в нас, что оно полностью определяет собой нашу природу, а само от природы не зависит. Изначально так и было задумано. Предполагалось, что дыхание жизни, которое от Бога в человеке, полностью будет определять течение его природной жизни (конечно природа у человека должна была быть), а вот она должна была полностью определяться вот этим самым дыханием жизни в человеке, во-первых. И во-вторых, именно поэтому состояние природы у человека должно было и могло быть очень и очень разнообразным. Я имею в виду то, что изначально человек был на уровне природы задуман скорее, как, ну как сгусток энергии что ли. Но состояние этой энергии, вот как капля такая, капля жизни грубо говоря, она такая вот она недетерминированная была там какой-то физиологией или ещё чем-то. Наоборот, она в зависимости от своего состояния определяла какое будет физическое измерение человеческой природы. То есть человек естественно был задуман таким, каким мы себя видим, примерно, только всё-таки без тех признаков распада и деградации, которые часто нас сопровождают. То есть грубо говоря: две руки, две ноги, одна голова и туловище — это норма. Это задумка изначальная. Но вот давайте это назовём так, фазовые состояния человеческой природы могли быть самые разные, при этом. Потенциально вплоть до полного преображения, вот как у самого Спасителя это было, когда Он просто меняется вся природа, и всё. Вот засиял и всё засияло тело, и оно уже другое, вплоть до этого. Но это видимо должно было быть завершением пути. Причём заметьте, что тело сияет и что оно другое совсем, но всё равно: две руки, две ноги и одна голова. Всё равно это остаётся после всех трансформаций. Это вот как оно было задумано такое оно и есть. Но у человека, положим до падения, всё-таки, наверное, даже до падения его, вот так просто преображаться было — это должен был быть закономерный процесс. И преображение видимо должно было быть его завершением. А так там, что-нибудь, вроде там я, не знаю: левитации, телепортации и прочих вещей было скорее всего нормой. Это не было чем-то сверхъестественным, и там это не было связано там с какими-то сверх способностями или что там это могло быть, как это назвать лучше. Это было просто нормой. Почему я сейчас об этом заговорил. Потому что, по-видимому, ну это конечно, но может быть это просто вот, может это мне просто так приснилось, в какой-то момент. Но возможно, что в какой-то момент, человеку изначально было предназначено начать так воздействовать на мироздание ещё до падения конечно. И вне контекста этого самого падения: это не было предопределено. Природа должна была человеческая так измениться, чтобы оказывать прямое и непосредственное воздействие, в том числе и собственной телесностью, на окружающий мир, на то чтобы изменять его качества его состояния. Вероятно, но это опять же может быть сон, может быть и явь. А вот короче говоря, не исключено, что это было связано с той задачей, которую Бог поставил человеку, когда вообще его поместил в мире, созданном внутри хаоса. То есть противостоянием этому самому хаосу, человек, вполне возможно, должен был в этом принимать определённое участие — это была задача и задание для человека. Но опять же это может быть. То есть в сущности у человека было в этом мире очень ответственное поручение, которое, в сущности, кроме него никто не мог исполнить. И тут, собственно, даже ангелы не могли бы его исполнить, потому что они не совсем для этого предназначены, изначально, вероятно. Ну там свои задачи, но мы о них ничего по большому счёту не знаем и свои способы действия. Что ангельское существо это, но как мне ощущается, это скорее просто концентрированная воля. А форму это существо может принимать абсолютно любую или не принимать никакой. Но у него нет природы, той природы какая есть у нас, которая позволяла бы ему быть органичной частью субстанциального мира, то есть мира где преобладает субстанция, а не дух. В хаосе субстанция преобладает. Тут нужно было существо природное, то есть такое, где дух и субстанция соединены, но дух при этом определяет состояние этой самой субстанции, чтобы действовать внутри такого мира. Человек и стал таким существом и таким был сотворён с самого начала. Но опять же, это просто вот некая картинка, которая иногда, но не очень явственно, только так на уровне контуров, встаёт перед глазами. Насколько она там достоверна или не достоверна не берусь судить и не стал бы на ней настаивать, прямо скажу. Может быть так, может быть что-то и не совсем так, но, но во всяком случае этого нельзя исключать. Но почему эта картинка встаёт перед глазами и как оно связано с тем о чём мы говорим. Потому что, тогда становится очень понятно то, что называется условно, применительно к человеку, переизбытком благодати: есть такое замечательное выражение в новозаветных книгах. То есть грубо говоря, это та мера наполненности, которая превышает очевидно, но я немножко сейчас грубо говорю, конечно, вместимость самого человека. И даже тот максимум, который изначально человеку задуман и предназначен. Потому что если всё ограничивается только рамками самой человеческой природы, то воздействие на субстанцию, которая к тому же, опять стала никакой: то есть бесформенной и без качественной, вспоминая 1 главу Бытия 2 стих, оно будет невозможно если всё ограничится только рамками самой человеческой природы и человеческой телесности. Надо чтобы было больше. И это большее человек, по-видимому, изначально должен был научиться направленно изливать в окружающий мир — именно направленно. Так вот Блаженства, связанные с миротворчеством и с милосердием, подозреваю, связаны именно с этим. Ну то есть связаны, как бы сказать, ну экзистенциально, если угодно.

(Сорокин В. В. Тора в Новом Завете. 4. С 42 мин.).

ЦАРСТВО - НЕ ОТ МИРА СЕГО

«Только тому, кто видел Царство как реальность духовную, кто видел Престол Славы, только тому становится ясно, что это Царство — действительно другое, и что оно существует не по законам этого мира. Ведь когда говориться даже в Новом Завете, что оно «не от мира сего» (Ин. 18, 36), то это не значит, что оно в каком-то ином измерении находиться, на другой планете. Это просто означает, что оно существует по другим законам, а мир, этот мир, преобразив, оно в себя включает. Мир преображается и становиться частью Царства. Оно не в том плане «не от мира сего»: что вот всех отсюда заберут, на другую планету уведут, или там в другое измерение и там будет рай, а тут все огнём сгорит. Разумеется, нет. Просто мир станет жить по иным законам, сама природа станет другой. Она будет жить иначе, и сама её ткань, субстанция, из которой она состоит тоже станет иной. Но природа останется природой. Она станет частью Царства оставаясь сама собой, хотя и изменившись при этом».

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 113. С 31 мин.)

«Мир — пронизанный Сиянием. Мир — пронизанный Дыханием Божьим. Царствие Божие — мир Божественной Славы. Это не Бог конечно. До Бога человеку в любом случае не дотянутся. Но это, по крайней мере, мир весь пронизанный присутствием Божьим. Здесь Бога видно отовсюду, здесь Его Царство, в том плане что он действительно реально полностью направляет жизнь и само существование этого мира». (Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 113. 50 мин.)

Кто такой раб Божий?

На самом деле понятно, что в данном случае человек именно ощущает себя рабом Божьим. И понятно, что человеку, воспитанному в традициях современной демократической, скажем так условно, культуры, это может очень особенно не нравится. Но, есть один нюанс. Свободный человек должен защищать себя сам. Как он это будет делать это его проблема. С другой стороны, если хочешь, чтобы тебя защищали: найди себе хозяина, который тебя защитит. В общем-то всё просто. Так вот в данном случае человек говорит Богу: «Я Твой раб: поэтому Ты меня защити». Что в общем вполне логично. Хороший хозяин своего раба обижать не будет и другим в обиду не даст. А ведь в те времена, и вообще-то для Израиля это характерно, там ведь рабство было патриархальном. К рабам относились очень внимательно и аккуратно. Раб — это почти младший член семьи. В доме он свой и его обычно в обиду не давали, как не давали в обиду своих домашних, также. Стало быть, если ты попал в хороший дом, даже в качестве раба, ты можешь рассчитывать на кровь, на еду и на защиту. Это само собой подразумевалось. Да, конечно, у тебя не будет своего дома, и скорее всего право голоса, в том доме в котором ты живёшь, такого полноценного право голоса тоже не будет. Но всё остальное: кровь, еда, забота и защита будет. И когда себя человек называет рабом Божьим, то он имеет в виду и этот момент тоже.

Милосердие Божье

Этот человек, автор этого псалма, он прекрасно понимает, что он именно раб Божий и он прекрасно понимает, что при нормальных отношениях с Богом — это благословение или проклятие. Это для народа в целом характерно, но и для отдельного человека тоже характерно. А «милосердие и верность» основа, то о чём Осия говорил. Да, конечно, от завета не избавиться. Поэтому, да, глупого еврея редко встретишь. Не то чтобы совсем не бывает, бывает конечно, но это редкость. Конечно, с другой стороны, выживать надо, как правило, в диаспоре. В Израиле проще, а в диаспоре нужно выживать на фоне окружения часто, ну скажем так, не очень дружественного. Стало быть, тут поневоле: или становишься умным или помираешь. А в еврейском характере знаете жизнелюбия много: помирать не хочется. Приходится соображать: быстро и адекватно. Но это как бы одна сторона. А другая сторона заключается в том, что всякий раз, когда человек пытается уйти от своего предназначения, кончается для него это плохо. И уж если ты себя связал такими отношениями с Богом, что вошёл в Его дом в качестве раба, а значит своего человека, то теперь во всяком случае на защиту можно рассчитывать. Это вот тот самый парадокс: когда с одной стороны понятно, что вообще-то Ты Господи со мной не судись, потому что понятно, что если до суда дойдёт, то я не оправдаюсь. Так что, понятно, что в общем и целом, конечно, наказывать меня есть за что, как и любого другого раба. Но с другой стороны: «тогда Ты меня и защити». Это как бы две стороны одной медали. А «милосердие и верность» действительно от праведности неотделима. Всё-таки Осия не случайно, вообще, какую бы то ни было возможность нормальных отношений с Богом связывает именно с этими понятиями. Почему так. Ну потому, что если уж говорить о завете, то завет нарушен давно. Осия это все конечно прекрасно понимает. Также как, наверняка, прекрасно это понимает автор псалма. Все же, в общем и целом, историю более или менее свою помнили. И понимали, даже не из истории, а из того, что происходило в те дни, какие тогда эти вещи происходили. Ну, например, когда Амос, или тот же Осия проповедовал, да хотя бы и Исаия. При Исаии, ладно, времена Исаии — это всё-таки время правления Езекии: там много чего хорошего было, и конечно, это было время духовного подъёма в Иудеи, в правление Езекии, всё так. А вот в более ранние времена, когда Амос там проповедовал или тот же Осия — всё было гораздо более печально. И всем было совершенно очевидно, что: союз давно разорван, условия союза давно нарушены, заповеди нарушаются сплошь и рядом. Вплоть до нарушения первой заповеди, до откровенного язычества. Масса народа это двоеверы, по сути, то есть, называя вещи своими именами — откровенные язычники. А если не откровенные, то это ещё хуже: они поклоняются Яхве и поклоняются другим богам. Но это всё равно язычество по сути, как там это ни говори. Так что в общем-то: всё нарушено и не на что рассчитывать. А что тогда остаётся? А тогда остаётся только надеяться на то, что Бог проявит вот то самое милосердие, о котором мы уже не раз говорили. Милосердие, которое предполагает, что Бог сделает больше, чем то, на что человек теперь может рассчитывать, больше чем по закону человеку положено. По закону человеку уже ничего не положено. В частности, еврейскому человеку, в той ситуации в которой он тогда оказался, ничего не положено, потому что давно всё все условия договора нарушены. Будешь требовать по договору: не получишь ничего хорошего. Плохое можешь получить, потому что в том же договоре ещё и санкции есть некоторые. Отсюда вывод. Если хочешь хоть что-то, хоть какой-то шанс иметь, лучше на договор не напирай. Будешь требовать тебе же хуже будет. А лучше попроси по-хорошему. Попросишь по-хорошему может быть чего-нибудь и будет. То есть это та самая ситуация, когда милосердие единственное, что может помочь. То есть расчёт на то, что Бог конечно имеет полное право разобраться с каждым кто к нему придёт и с собственного народа: и очень круто разобраться. Но всё-таки этого делать не станет. И всё простит. И опять всё начнёт с чистого листа, и в общем даст ещё один шанс на исправление и т.д. и т.п. Вот единственное на что остаётся рассчитывать. Вот это и называется словом хэсет, когда вообще-то человек или Бог готов для другого сделать больше чем он делать обязан. Ну уж тогда, если уж такие отношения, тогда изволь проявлять полную верность. Иначе не получится. То есть тогда уже не получится так, что вот ну вот же есть же договор: вот я сделал то что я обязан. А тебе сделали по договору сколько были обязаны или больше? Но так и изволь соответствовать тогда. Тогда верность уже безусловная: не считая. И поймите правильно, я сейчас не случайно всё это перевёл в область сугубо такую, формально юридическую. Давайте помнить, что Тора это и законодательство тоже. Вы верите, что есть своего рода здесь логика, формальная юридическая, которая сводится к тому, что если договор нарушен одной из сторон, то эта нарушившая договор сторона, может рассчитывать только на то, что другая сторона от своих претензий по договору откажется. Другого варианта нет. Если хочется конечно избежать санкций. То есть окончить дело миром. Понятно, что здесь конечно всё, особенно если мяч на твоей стороне, всё зависит от твоего контрагента: захочет он этого или нет? Согласиться он на такой вариант или нет? В пределе, если говорить о новозаветной, например, ситуации, тот же Павел прямо говорит о том, что человек всё время в таком положении, и что рассчитывать на Царство Божие он может исключительно таким образом — то есть из милосердия (Еф.2:8-10). Больше никак. Ни по какому праву, ни по какому договору, ни на основании там чего-то, что можно было бы там заработать или отработать. На Царство рассчитывать не приходится. Никто на него никаких прав не имеет. Никому оно не гарантировано. Никто его ничем не может заработать. Никто не может сказать: вот я имею на него право, я его заслужил. Всё. Только иди и договаривайся с контрагентом по-хорошему. И попроси его действовать не в соответствии с условиями договора. Это в пределе. На уровне притч это идет тоже. И в Евангелии: лучше с соперником мирись ещё по дороге в суд (Мф. 5, 25). Но это, в общем-то это всё понятно. Это логика: она работает.

Неоплатный долг

До сих пор мы говорили о «милосердии и о верности» именно в тех самых категориях, когда, в принципе, всё можно свести даже к нормальным межчеловеческим отношениям. Когда человеку, иногда, если он начинает там указывать на свои права и границы своих обязанностей, иногда напоминают: ты помнишь, что вот тогда? А вот тогда помнишь, как было? И человек часто вспоминая говорит: да, помню. И делает больше чем, казалось бы, обязан сделать. Потому что помнит, что ему сделали когда-то. Вот основа верности в этом случае. Просто чувство долга. Причём долга, как человек сам может понять неоплатного, в некоторых случаях. Не потому неоплатного, что денег не хватает, а потому что, действительно могла быть ситуация, когда человек оказывается должником другому человеку на всю оставшуюся жизнь. Такое может быть. Так вот это одна сторона. Но есть и другая сторона верности, на которой собственно праведность и основана. Ведь праведность только на этом чувстве неоплатного долга основать не получится. В общем-то, как бы сказать, существует такая своеобразная этика и я бы сказал, она, наверное, чаще у протестантов встречается. Хотя может быть и не только у них. Но там это может быть лучше отрефлексировано, чем где бы то ни была. Такая своеобразная этика неоплатного долга человека Богу, человека Христу. И вот на этом основана верность. Бог для тебя сделал столько: а ты такой сякой нехороший. Ты у него в неоплатном долгу: вот изволь соответствовать. А ты что делаешь? Да вот Христос за тебя умер. Да ты никогда бы такого не сделал. Да ты и не можешь этого сделать. Ты у Него в неоплатном долгу изволь соответствовать. И надо сказать, что до известного момент это работает. Но только всё-таки надо учитывать, что если остаться только на этом уровне, на уровне формально-юридическом, то дальше чисто религиозного к этому отношение мы не пойдём. 050.55 Не продвинемся, так скажем.

Путь праведности

Так вот, учитывая всё это, становится понятно, что в этой ситуации «милосердие и верность» начинают играть особую роль. Почему? Да потому, что человек праведником быть не может. Он может идти путём праведности вопреки своей греховности. А вот собственно быть, как бы сказать, носителем праведности, не говоря уже о том, чтобы быть его источником: но источником понятное дело кроме Бога никто быть не может. Но даже носителем праведности быть, то есть быть её выражением и воплощением живым, то что называется быть живой Торой, в более поздние времена человек тоже ведь не в состоянии: падший человек. А тогда что? А тогда получается, что надо просто отказаться, грубо говоря, быть самим собой. Не в том смысле, чтобы потерять себя как личность, а в том плане, чтобы с самого начала отказаться строить свою жизнь по своим лекалам. Лекало должно быть Божье. Строить придётся самому, но не по своему плану. Конечно, понятно, что не совсем самому. Понятно, что на самом деле, когда человек делает дело Божие, то всё-таки и Бог ему помогает. Но тем не менее, человек отказывается жить своим умом в том смысле, чтобы для себя решать, как ему быть. Вот это и есть путь праведности, как таковой. Отсюда конечно не следует, что никогда во время этого пути, не возникнет ситуация, когда Бог говорит: "Выбирай сам что тебе больше нравится?" Такие ситуации вполне могут возникать. Также как, в общем и целом, они могут возникать и в случае, например, с отношениями хозяина и раба, особенно если рабу доверяют. Более того, чем больше ему доверяют, тем ему больше свободы часто и даётся.

Свобода и верность

Но с другой стороны: и большая ответственность на него возлагается. Вот скажем, если рабу очень доверяет хозяин, он его может, в принципе, сделать даже своим домоправителем. А помните, как говорится о хорошем домоправителе, которым был Иосиф в книге Бытия (39:3-6). Да. Как там, хозяин дома отдал всё в руки Иосифа и ничего не знал кроме хлеба, который ел. То есть иначе говоря: он полностью Иосифу доверяет, всё на его усмотрение и вот только ты отвечай за всё и доход приноси хозяину. А дальше тебе полная свобода: поступай как хочешь. Но естественно, что для этого должно быть то самое доверие. Причём с одной стороны это должно быть доверие хозяина, который на это решается. А с другой стороны, конечно, должна быть безусловная верность, того, кому доверяют — хозяину. И не дай Бог один раз один обман, такой сознательный обман — всё! Больше доверие, не знаю, когда она восстановится, вот в такой мере. Один раз украдёшь и доверие может быть не быть уже до конца на всю оставшуюся жизнь, у хозяина вот воспользовавшись таким положением, да. Так вот, становится понятно, что на самом деле, чем больше доверия у человека к Богу и у Бога к человеку, тем больше этой самой свободы. Но при этом, место человек всё равно себе не выбирает, место и род занятий. Ведь в конце концов, даже и домоправителем становится человек не потому, что ему этого хочется или не хочется. С одной стороны, даже если очень хочется, а хозяин против — понятное дело, что не станешь. Но если хозяин скажет тебе, что ты будешь управлять домом. А ты раб. То значит будешь управлять, даже если хочется сбежать куда-нибудь в пустыню, к примеру, «в келью под елью». Не сбежишь, а будешь управлять домом, потому что не свой. То есть вот она эта ситуация и она я думаю достаточно понятна. И это ситуация безусловной верности.

Праведность — доверие Богу

При чём, тут ещё вот что важно иметь в виду. Когда мы говорим о верности, ведь там предполагается и доверие Богу, без которого праведности нет. То есть я не просто делаю, потому что вот я один раз на себя это взял. Вот то самое понимаете, как бы сказать, верность, основанная только на чувстве долга. Когда, ну я же вот один раз там договор подписал, а теперь я обязан всю жизнь на хозяина пахать. Вот как-то вот так. На этом конечно праведности по большому счёту не построишь. Или это будет праведность, которая опять же дальше религии не идет. Тот самый религиозный долг, который человека держит, вот он как раз на этом построен. Так вот. Чтобы выйти за эти религиозные пределы, к духовной жизни как таковой, то есть к отношениям с Богом как таковым, важно понять, что здесь если нет доверия в данный конкретный момент, то и нет нормальной духовной жизни. То есть дело не только в том, что я обязан Богу, потому что с ним контракт подписал. Хотя этот аспект на самом деле, в известном смысле тоже присутствует. Каждый из нас, кто принимал Крещение, давал некоторые обещание и брал на себя некоторую ответственность. Если, например, о Крещении говорить. Так что понятно, что оно работает. Но если нет отношений доверия здесь и теперь, то нет нормальной духовной жизни.

Доверие Богу здесь и теперь

На одном прошлом багаже ничего не получится. Но очень хорошо, конечно, это Иезекииль сформулировал, я имею ввиду, о том, что праведность возможна как нечто имеющая место здесь и теперь: нельзя жить прошлой праведностью. И это понятно. Но известно это было на самом деле конечно и до Иезекииля: просто он это сформулировал. И действительно, для настоящей праведности доверие должно быть именно здесь и теперь к Богу. Кстати сказать, довольно известная такая коллизия, когда человек знает, что он Богу верен и удивляется что Бог ему до конца не доверяет. Это особенно среди таких ревностных религиозных людей бывают часто. "Господи! Но я же тебе верен был всегда. Ты же знаешь. Неужели ты мне не доверяешь?" А это верность как раз уровня вот того религиозного. Не то чтобы живое доверие, а вот это вот, понимаете, как бы сказать, вот такая верность, основанная на чувстве религиозного долга. И тогда часто Бог на этого человека не очень полагается, потому что Бог не человек, и он прекрасно знает насколько эта верность ограниченной может оказаться: особенно в критической ситуации. Я говорю не в критической ситуации гонений: тут как раз часто человек выдерживает. А в критической, когда дело касается вот такой спокойной повседневной работы и повседневных искушений, которые можно не заметить. Вот тут часто бывают срывы, и Бог не очень доверяет тогда человеку. Нет верности: здесь и теперь. Нет доверия: здесь и теперь. Доверие — когда к Богу просто приходишь и просишь тебя за руку взять потому, что нет сил двигаться. Вот в этом смысле. Чувство долга не позволит попросить часто. Но я же могу. В общем это отдельная большая тема. Я сейчас так вкратце её обозначил, но думаю вы поняли, что я имею в виду.

Падший человек — инвалид

  С другой стороны, понятно, что вообще говоря, принять в дом такого раба, каким является падший человек — можно только из милосердия. И тут уж то же надо быть вполне откровенным. Ведь если называть вещи своими именами, то любое, как бы сказать, поручение данное Богом любому человеку или любой общине — это поручение которое даётся инвалиду или инвалидной команде. И вот тут уж надо просто быть реалистом. Вообще говоря, конечно, как в любом таком случае, здесь на лицо эффект некоторый такой, как бы терапевтический что ли. Вообще-то без нас Ему было в чём-то проще. С нами, скажем так, разнообразнее и не традиционнее: давайте так это определим. В чём-то, наверное, интереснее, конечно тоже, но прежде всего разнообразнее и не традиционнее. Но вы сами понимаете, что ведь как она иногда бывает, что вообще говоря, если были нормальные бы люди, но вот взять грубо говоря там, я не знаю, нормальную обычную такую вот команду сотрудников: с которыми примерно представляешь, как работать и знаешь, чего от них ожидать. Ну и примерно так вот и выстраиваешь эти отношения. И взять команду, например, наркоманов или шизофреников, которых тебе прислали для трудотерапии, к примеру. То есть понятно, что в принципе, им тоже нужно поручать ту же самую работу делать: на пойди пойми, как им поручить так, что при этом и они не обиделись и работа была сделана.

Конечно вот до падения с человеком всё шло нормально, а после падения нужно иметь в виду, что это инвалидная команда и соответствующим образом действовать Богу. Вот поэтому и приходится к нетрадиционным методам прибегать. Но с другой стороны, если тебе такую команду дали в помощь, то значит надо с ней как-то работать. Вот таких вот для трудотерапии каких-то прислали и вот начинаешь думать: как с ними работать так, чтобы с одной стороны это было всерьёз, потому что нельзя чтобы это было не всерьёз — иначе это не сработает. Но с другой стороны так, что всё-таки это как-то вот учитывал: в помощь в качестве и с другой стороны и для трудотерапии. Понимаете, вот, представьте себе эту ситуацию. Да вот как с тем наркоманам в зоопарке: "они как ломанут" и думай, что делать? Старый анекдот про наркомана в зоопарке и черепах. Ну тоже, для трудотерапии прибыл. Куда его? Но вот говорит черепах будешь стеречь в вольере: но там вроде казалось уже невозможно ничего. Приходят на другой день: валяется обкуренный, для трудотерапии, черепахи расползлись уже там, где-то там непонятно где. Ну ка вставай. Ну что с черепахами то? Ой да я как вольер открыл, а они как ломанут, как ломанут. Вот. Ну работать надо с таким? Да надо. Потому что если с ним не работать, то окончательный его конец. Так вот Бог всё время в таком примерно положение по отношению к нам. Более того, у него вообще других кадров нет: все такие. Все либо инвалиды, так сказать, уже по жизни с самого рождения, либо с шизой, либо обкуренные. Вот варианты. И вот как хочешь с ними так и работай. Проблема. И понятно, что, вообще-то говоря, конечно, к праведности не способен никто в этом случае. Человек может только двигаться по этому пути с помощью Божией и вопреки своей греховности. Это то о чём мы уже не раз говорили. И то двигаться как? Если Бог его будет двигать разными способами, то человек по этому пути двигаться будет, а если нет, то скорее всего просто сил не будет даже при всём желании. То есть это ситуация раба и к тому же ещё та сказать никуда не годного раба. Помните этот замечательный образ уже евангельский (Лк.17:10), когда говориться о никуда негодных рабах. Имеется ввиду не то, что они там специально такие сякие нехорошие то собственно, а что они просто по жизни такие, что вообще-то за них копейки на рынке не дадут. Вот такие и есть. То есть это как-то вот так. И в этой ситуации, понятное дело, путь праведности становится особенно затруднительным. Но именно здесь то и требуется то самое милосердие Божие: Который всё-таки будет даже с этой инвалидной командой возиться. Какой бы там она не была. Не пересоздавать заново человечество в расчёте на то, что новое человечество не споткнётся, как споткнулось это. А всё-таки продолжать работу с тем, которые уже есть в наличии.

Помощь Богу от человека

Но с другой стороны, что может человек при условии верности? Чем вообще может помочь человек в этом плане Богу? Если представить себе ситуацию, когда ты, например, оказался в положении, когда идти не можешь, по объективным причинам: ногу сломал или что-нибудь ещё. В каком-нибудь, например, достаточно сложном походе по горам. Когда ясно, что там вообще лучше в принципе не дёргаться, потому что чем больше будешь дёргаться, тем труднее будет всем остальным тебе тащить. Чем тут реально можно помочь? Ну, во-первых, трезвая оценка ситуации, которая здесь в этом псалме есть. Вот это самое: «не входи не вступай в суд со своим рабом, потому что никто из живущих перед Тобой не оправдается» — это и есть та самая трезвая оценка. Так вот понимание ситуации, то есть понимание того в каком ты положении оказался. Особенно, кстати, во время трудного и опасного похода — это важно. Потому, что очень часто, как раз, проблемы доставляют люди, которые считают, что они себя чувствует хуже или лучше, чем есть на самом деле. Кстати непонятно, что страшнее: когда человек считает, что он себя хуже чувствует, чем оно есть на самом деле или, когда считают, что лучше себя чувствуют, чем оно есть на самом деле. Есть замечательная у Сковороды такая притча, про орла и черепаху. Как черепаха посмотрела, что орёл хорошо летит: он же обычно так соскальзывает вниз со скалы и летит, парит. И вот она решила тоже соскользнуть и соскользнула. И ошибку поняла, когда уже начала лететь, как сказал Сковорода. Я думаю, что у нее было время понять, это же ведь не сразу там. Ну как скажем так: объективно по времени полёта и по скорости соображения черепахи можно отследить успела она понять или нет. Примерно посчитайте вес черепахи и посчитайте примерно среднее расстояние полёта со скалы. Ну ещё скорость управления и скорость мышления черепахи: вот успела сообразить или нет. Сколько времени нужно чтобы долететь до низу и успела ли она за это время что-то сообразить? Тут математический расчёт. Могла и успеть в принципе. Так вот, но если говорить всерьёз, то в общем и целом, да проблема в том, что и то, и другое это как бы сказать серьёзное препятствие. Так вот трезвенность своей оценки своего положения тут принципиально важна. А поскольку падшему человеку, с одной стороны: всегда себя слишком жалко, а с другой стороны: всегда очень хочется собой похвастаться, то всегда колеблешься между тем, что себя жалко и поэтому жалуешься и тебе кажется, что тебе хуже, чем есть на самом деле, а с другой стороны поскольку всегда хочется немножко и похвастаться всегда переоцениваешь свои возможности: такое качание. В критической ситуации и то, и другое может сыграть роль очень плохую. И когда себя слишком жалко и надо шевелиться, а очень не хочется потому что: ну жалко себя, что шевелится опять надо, а ты и так человек больной, а тут ещё шевелится заставляют. А что шевелится надо, потому что без этого не поправишься, как-то и не сразу доходит. В общем вот как-то вот так. Ну и другая крайность тоже: да я что, я нормально, я ещё куда, я ещё могу. Вторая сторона, когда на самом-то деле уже в общем-то лучше не пробовать: тем не менее. В нормальном случае не должно быть ни того ни другого. Ну и ещё одно. Когда всё правильно понимаешь и трезво оцениваешь: вот в таком походе важно ещё насколько возможно содействовать.

  Ведь в общем-то даже когда тебя несут, можно, грубо говоря, даже на шею можно сесть по-разному. Можно сесть так, что видно, что вот сел и наплевать мне как тому, на ком я сижу, при этом. Как вот мне удобно так я и уселся: и поеду так. Потому что мне так удобно. А можно это делать с пониманием того, что вообще-то это ненормальная ситуация, что надо идти своими ногами, но так получается, что я сейчас не могу. Как сесть так, чтобы тебе было удобно меня тащить? Раз уж приходится. Действительно это вообще-то от отношения человека, как вы понимаете зависит. А ведь опять же это свойство к человеку представьте себе и к Богу тоже, здесь принципиальной разницы нет. Представьте себе и конкретному человеку тоже. Человек это всегда что-то очень конкретное. Абстрактного человека, если не считать гуманистических теорий не бывает. Бывают конкретные люди, к которым относишься тоже конкретно. 82 мин.32

Путь праведности

Потому как в Царство Божие всё-таки на чужом горбу особо не въедешь. Можно конечно попробовать, но вряд ли. Вообще каждый отвечает за себя сам. Понимаете, здесь нет универсального. Каждый проходит эти ситуации критические так как может. И это вообще характерно для пути праведности. Ведь вот, если говорить, о том, что собственно говоря часто мешает: это попытки смоделировать все возможные ситуации. А вот как бы я себя повёл в этом случае? Давайте проиграем ситуацию. Да не проиграем. Абсолютно это бесполезно и даже дело не в том, что невозможно это воссоздать. А что в реальной ситуации: всё равно поведёшь себя так как поведёшь. И как ты там её не моделируй, как ты там себя не готовь, а в общем и целом всё-таки не смоделируешь.

"Но какое-то мнение у Бога то же есть, и как вот его услышать, именно в этой ситуации?"

Я не знаю, как вам это объяснить, пока этой ситуации нет. Когда она будет вы услышите. И любой услышит. Но это решение, которое человек будет принимать спонтанно в той конкретной ситуации в которой он, оказывается. Я бы сказал, что вообще, путь праведности всегда таков: никогда не знаешь в какой-то ситуации окажешься заранее. И именно по этой самой причине получается, что человек, когда я говорил, о том, что требуется полнота доверия с одной стороны и полнота милосердия с другой. И что от человека зависит? Это, ну скажем так, готовность принять ту руку, которая ему протягивается и понимание той ответственности, которая у него есть, когда она руку берёт.

Церковь — это больница

Вот как то, о чём мы говорили с вами в прошлый раз, но и в позапрошлый отчасти, там, где говорится о нарушении Шестой или Седьмой заповеди. Есть, но вот так скажем, если взять людей действительно глубоко религиозных, есть такие люди, которые при мысли там, я не знаю о разврате или об убийстве — для них это просто не представимо, что вот они это сделают. Это настолько чуждо всему укладу жизни их внутреннему и всей логики их жизни и поведения, всей логики их, я не знаю, существования самого, что они этого просто органически сделать не могут: там стать убийцами или грабителями, или там развратниками, сознательно конечно. Так вот, строго говоря, это и есть то что можно было бы назвать внутренней Торой. Вот только здесь есть один нюанс, немаловажный. И кстати, он хорошо отражён в аскетической литературе, в том числе и христианской, если о ней говорить, который, в общем и вкратце, сводится к той известной русской поговорке, что "И на старуху бывает проруха". Что иногда срывы могут быть практически у каждого: может быть не до убийства и не до прелюбодеяния прямо, прямо это да, конечно всё-таки это большая редкость, такой срыв, при нормальной духовной жизни. Но в общем и целом, какие-то нечто выбивающие из колеи, нечто сбивающие человека с пути, бывают практически у каждого: не одно так другое. Просто это, скажем так, это особенности падшего мира и падшей человеческой природы. Стопроцентной гарантии от этого нет. Более того, от этого, если говорить строго, вообще никакой гарантии нет. Когда мы говорим о том, что какие-то вещи не представимы для какой-то категории людей, то ведь это не представимо только в их собственном понимании и объективно они этого не делают только потому что в каждый данный конкретный момент времени Бог не позволяет этому в их природе проявится. Это вот то что мало кто, ну замечает и мало кто на это обращает внимание. Но тем не менее, в общем и целом, оно так, к сожалению, и с падшими людьми по-другому не будет. А поскольку так или иначе все мы таковы, то и все мы падшие люди, то для нас для всех это верно. То есть, если мы хороши, то это действительно это не наша заслуга. Если делаем очередную гадость, то это наша недоработка, именно наша. Кажется, несправедливым, да. Получается, что всё хорошее то не нам приписывается, а вот все гадости почему-то нам при этом: вроде какая-то такая неадекватность получается. Но ведь это неадекватность, строго говоря, была бы таковой если бы мы были все нормальными людьми. Важно понять, что по большому счёту этого нет. Что среди нас нет нормальных людей. Есть больные и есть выздоравливающие больные, в большей или меньшей степени выздоравливающие. Ситуация в общем и целом напоминает (не очень хорошая вот церковная ситуация и в любой другой общине где идет какая-то духовная жизнь — ну и Церковь тут естественно, не исключение), ситуация такова, что знаете, как в плохой больнице: где врачи сами не очень здоровы, а младшего персонала не хватает, а то и вообще нет и выздоравливающим приходится выхаживать больных. Другого варианта просто нет: и если вот этого не делать, то просто их выхаживать будет некому. Вот она ситуация в общем-то в Церкви и в любой другой общине, которая, собственно говоря, живёт нормальной духовной жизнью. Кстати, именно поэтому, мне не очень верится, что людям нравится Церковь сама по себе, когда они говорят. Христос в Церкви нравится конечно, это безусловно так. Но сама церковная жизнь: то есть либо человек не понимает с чем он имеет дело и что за процессы в Церкви идут и для чего она вообще существует. Хотя уж сколько говорится о том, что Церковь — это больница — это общее место всей аскетической литературы. Либо человек действительно, вот одно из двух, либо не понимает, что там происходит и толком в этом не участвует: то есть больной, который пока в состоянии такого полу анабиоза и которому хорошо и приятно, но идет ли процесс выздоровления неизвестно. Либо человек действительно уже настолько вошёл в эту работу помощи ближним, что действительно он это воспринимает как норму и как данность. Тут одно из двух. Всем остальным в Церкви — плохо и это очень понятно. Ну это ладно, это я говорю, конечно о тех, кто активно в этой жизни участвует, а не заглядывает так со стороны там пару-тройку раз в год. В принципе и в больницу если заглянешь просто там раз там в год, ну ничего страшного: побывал, ушёл — в принципе оно тебя не касается. Вот я понимаю, что это звучит немного странно, но вспомните, ещё раз хочу напомнить вам, вспомните сами кто читал сколько и как часто Церковь сравнивается с больницей в аскетической литературе христианской как раз Восточной православной: довольно обычное сравнение.

(Сорокин В. В. Семинар по Книге Притчи Соломона. 3-1. С 1 ч.00 мин.)

Притча о блудном сыне

 

Эта притча на самом деле глубже чем кажется. Вся проблема в том, что старший сын, в принципе, хочет того же что и младший: только с согласия Отца. Парадокс ситуации в том и состоит: так ли хорош был старший сын? Да он остался с Отцом, но в глубине души, вообще то, ему бы очень хотелось распоряжаться всем как ему нравиться.

А из чего это видно?

А вот из того, что: "А вот Ты мне не дал того, сего".

А почему Он ему не дал?

Дело не в козлёнке, а в том, что: "Я вот хочу взять козлёнка, собрать друзей без Тебя и отпраздновать".

Почему без Тебя?

Так предполагается по смыслу. Потому что вообще то у Отца пир в доме идёт не прекращаясь, там народу много, там наверняка это было и для старшего сына. "А вот Ты мне не дал и козлёнка, что бы я со своими друзьями собрался".

А почему Он ему не дал?

 Потому что это означает отделение от Отца: если с друзьями, но без Меня, как это предполагает контекст, то всё — это то же самое что и младший сын. Только младший сын прямо сказал: "Знаешь, давай мне моё. Я вообще от Тебя ухожу и до свидания". Старший сын он хочет так, он хочет: с одной стороны, как бы и с Отцом побыть и не уходить от Него, а с другой стороны, как бы вот в этом самом пространстве, где он с Отцом он может быть только в одном доме жить, в этом большом доме сделать маленькую свою комнату отдельную, маленький свой домик. Сын всё-таки младший честнее поступил: он взял и ушёл, попробовал свой дом отдельно строить —ничего не получилось: вернулся. А тут так: вообще-то я не хочу из дома уходить, но пусть у меня в Твоём доме будет одно маленькое такое моё пространство, и я в нём буду жить. Тут всё не так просто.

А так там вроде бы не звучит?

Но это подразумевается, это же видно по всему: отделяться от Отца было нехорошо, при жизни Отца делить наследство — это последнее дело. Хорошие сыновья так не делают.

Где же ж тут младший честнее поступил?

А тем что он хочет отделиться, он хочет своё наследство уже сейчас, он хочет начать его тратит по своему разумению: то есть по сути дела, как он понимает правильным и нужным — не спрашиваясь Отца. Но, как бы сказать, формально с Отцом не разрывая. Хитрая такая вот ситуация: очень двойственная и очень неприятная.

Почему не спрашивая?

Ну потому что: "Дай мне козлёнка это означает я сам знаю, что мне с этим делать". То есть, получается, здесь такая ситуация, что вот смотри: вот он взял всё и ушёл там прогулял, а потом вернулся. Хорошо. Вообще хорошо устроился. А я получается, а я что не имею права. А Ты мне даже не можешь дать вот одного козлёнка? А он взял и всё там прогулял. Я бы просто вот. Здесь же дело не в том: сколько ты берёшь, здесь дело в отделённости. Старший сын говорит: "А почему Ты не дал мне по мелочи отделиться и сделать как я хочу? Я бы ничего бы у тебя не потратил! Всё бы осталось. Одного бы козлёнка взял». И нет понимания того, что тут неважно: ты берёшь все и уходишь далеко или берёшь одного козлёнка и запираешься в своей комнате. Отделение, разделение всё равно есть. Одно не лучше другого.

Нельзя же с человеком прожить одну жизнь?

С человеком да, а с Богом можно. С Богом можно прожить так всю жизнь и только так её и можно прожить: в том-то и вся и штука. А по-другому нельзя. И тут неважно мы Бога подпускаем к себе в дом, но отгораживаем Ему угол или от Него отгораживаемся в углу. Или вообще от Него убегаем на другой конец Земли — принципиальной разницы нет. Только в одном в одном случае: если Он хозяин и, если мы с Ним в одном доме. Но тоже самое, ведь собственно говоря, какая разница как начинать делить имение? Пока у нас одно хозяйство и один дом — мы живем одним домом: всё Моё твоё.

Но почему своё он не может взять?

Потому что он хотел не просто взять своё, а сделать с ним то что ему нравиться, не считаясь с Отцом. Вот в чём дело. "Дай мне козлёнка и уходи, дай мне козлёнка и отпусти меня". Но отпусти меня не на другой конец Земли, не в другую страну, а дай мне запереться в комнате, от Тебя, и отпраздновать свой праздник отдельно. Ну а какая разница принципиальная.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 80. С 09 мин.).

 

....но которая проецируется на человека, потому что в конечном счёте, именно человек должен эту самую верность сохранять: он её должен принять и вернуть. И тогда станет возможным принять для человека милосердие Божие, принять даром то чего человек не заслужил. Казалось бы, а чего же так не принять? Но на самом деле, самое интересное, что человек сам по себе, без благодати, без помощи Божий, даром принять ничего не в состоянии. Я понимаю это парадоксально звучит: вот украсть, да — это вполне в состоянии падший человек, и когда нельзя взять — это да. А вот когда просто предлагают и дают: очень непросто бывает человеку взять даром даже то что он может быть так бы и стащил бы. Потому что, когда стащил — это ты сам стащил, вроде, как и ничего, твоего достоинства не умаляет. А вот когда тебе дают, это вроде как к тебе снисходят: неприятно. Когда отбираешь, наоборот, ты себя утверждаешь. И это очень глубоко в человеке сидит, настолько глубоко, что, имея даром всё — человек даже в этом случае порой очень хочет получить кусочек для самоутверждения. Даже не отблагодарить.

Вот притча о блудном сыне в этом смысле конечно совершенно замечательна, потому что там кроме младшего ещё старший сын. Вот младший, который понимает, что вообще с дуру он туда пошёл, в сторону то, забрав свою часть: и возвращается, и готов каяться, и расплачиваться, а его без всякой расплаты принимают. А там на этом фоне старший сын, который где-то действительно вроде как в стороне, но вы смотрите что он говорит. "Вот с ним Ты пируешь, а вот мне ничего. А я же тебе верен всё время был, так почему же мне такое же не устроить?" А между тем пир то ведь, вы же знаете, наверняка все, что пир — это символ Царства: брачный пир, но и такой пир, вот который вообще устраивают, когда человек возвращается — это признак Царства. Человек вернулся — поэтому пир. «А мне почему? А давай и я тоже отделюсь, а потом я приду и попируем. А почему мне то так же нельзя?" То есть всё-таки у человека, падшего человека, это сидит желание, вот как бы сказать, отделиться немножко, понимаете, немножко отделиться, и чтобы милосердие не было милосердием в полноте, чтобы оно всё-таки было чем-то, понимаете, юридически оформленным. Если вы понимаете, что я имею в виду в контексте притчи о блудном сыне. Брачный пир — это немного такой формальный момент, если говорить об этой стороне. Пир, когда возвращается блудный сын — это тоже несколько такой формальный момент. Но эта формализация необходима тогда, когда ещё нет полного единства. После брачного пира дальше уже будет просто совместная жизнь: после вот этого принятия сын возвращается в дом и дальше всё опять идёт всё как раньше. "А я тоже хочу такой же пир», говорит старший. "Зачем? Ты же и так здесь". "Ну как же, а тогда значит мне будет радостно и приятно, я вот тоже как бы немножко так, вот как бы сказать, формализую это свое присутствие в Царстве". А что значит формализовать — это значит отделиться, посмотреть, что я такое значу сам по себе, а потом вернуться, и чтобы, так сказать, меня вот в этой моей значимости приняли. Вот оно как работает. Поэтому хочется такой же пир поиметь, почти как в этой самой известной народной мудрости: "Не согрешишь не покаешься, не покаешься не спасёшься". Динамика падшего сознания. Потому что парадоксальным образом получается, что, только согрешив падший человек осознаёт свою значимость. Только отделившись от Царства, он начинает себя чувствовать, как что-то такое важное, значимое. Потом конечно за это приходится расплачиваться и человек возвращается. Но вот, но увы, но падшее сознание этого хочет. Вот почему принять милосердие очень непросто падшему человеку. Милосердие, особенно милосердие Божие —  это означает вот ту самую безусловность отношений и принципиальную их не оформляемость и не формализуемость, которая падшему сознанию непонятна и которая падшего человека пугает. "Ну какой же я Твой сын если я никогда не уходил, а Ты никогда меня не принимал обратно" — вот логика старшего сына: если не было никакого вот этого самого пира по возвращении. "Но так ты же и не уходил". "Но, а всё равно, но, а почему же: вот ему есть, а мне нет". Понимаете, это вот то, что это тут неизбывно. В падшем сознании это сидит — это почти неистребимо. Так вот милосердие как раз предполагает, что этого нет уже, что человек в состоянии принять всё как своё, как именно своё, хотя оно получено в дар.

Ну вот так получилось, что, почему-то, у него этого ухода не произошло: но разные же бывают пути людей к Богу. По-разному бывает: вот кто-то действительно в детстве был вполне себе верующим, потом как Булгаков, иконы из окна выкидывал, там в каком-то возрасте, а потом опять возвращался. А вот у кого-то этого не было. И у кого не было порой себя чувствуют немножко ущербным. Не было у него некоторого очень важного опыта выкидывания икон из окна и потом возвращения обратно, как блудному. Все-таки это такой опыт действительно он в чём-то интересен. Но нормальный человек себя ущербным, не имея этого опыта не чувствовал бы, а падший всегда немножко чувствует: вот разница между нормальным человеком и падшим. "Не согрешишь не покаешься, не покаешься не спасёшься» — это отсюда же народная мудрость, не библейская народная, но тем не менее.

 (Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 100).

Братские ритуальные трапезы

Ну так вот если говорить о том откуда эти братства берутся, то скорее всего здесь конечно всё-таки вопросы ещё есть. Но вероятнее всего, они так или иначе связаны были с братскими ритуальными трапезами, а изначально с семейными домашними ритуальными трапезами, которые в это время были в сущности уже нормой и вошли в обиход. Ну скажем, трапеза шаббата или скажем какая-то трапеза, например, там праздничная трапеза пасхальный седер шаббата или скажем трапеза праздничная там на праздник Шавуот или на праздник Суккот. Вокруг них сложился уже целый ритуал особый. Но я не знаю, это особенно те, кто успел уже в Израиле побывать, те наверняка себе представляют, что это действительно целый ритуал, даже если видели одну трапезу шаббата. Если даже не видели пасхального седера и ничего больше, но видели хотя бы шабат, то уже все, кто это видел, прекрасно понимают, что тут конечно действительно целое действо такое происходит. И не только в синагоге, но и дома. Для тех, кто этого не видел и не в курсе, скажу, что вообще-то все еврейские праздники и шаббат, как еженедельный праздник не исключение, включают в себя и домашнюю часть и синагогальную часть. То есть если в пятницу вечером всё начинается в синагоге, то продолжается то оно всё дома. И праздничная трапеза обычно происходит уже дома — это изначально дело семейное. А на следующее утро снова синагога. Если чтение Торы и проповедь происходит всегда в синагоге, а домашнее чтение — это другой жанр, то трапеза, такая вот трапеза ритуальная с хлебопреломлением, происходит только дома. С хлебопреломлением потому что центр, и пасхального седера, и домашней трапезы шаббата, это прежде всего благословение вина и благословение и преломлении хлеба. То есть хлебопреломления иудаизму известны. И читаются специальные молитвы благословения в это время в русском переводе они звучат так: «Благословен Ты Господь наш царь вселенной» значит, в одном случае «сотворивший плод виноградной лозы» буквально это так вовремя благословения чаши вина. Вторая молитва благословения хлеба тоже: «Благословен Ты наш Господь царь и Владыка неба и земли, изведший хлеб из земли», буквально так: то есть как бы вот «вырастивший хлеб из земли». Это были уже такие ритуальные: я сейчас просто в переводе привожу, вот так по памяти, в переводе. Может там другой перевод есть я не знаю, не уверен какой-то я просто перевожу так как вспоминаю сейчас подстрочник. Так вот эти ритуальные благословения были, в общем-то, ядром празднования шаббата и они же звучали во время пасхального седера, на праздник Песах и похожие благословения звучали во время других праздников. То есть в этом смысле можно сказать, что трапеза действительно становилась такой ритуальной; то есть она становилась таким и как бы сказать одновременно и молитвенным собранием и просто застольем: всё вместе. Потому что здесь не было никакого такого отдельного хлебопреломления и отдельной братской трапезы. Это всё делалось за столом: садились за стол, читали соответствующие там молитвы, затем читалось это благословение, чаша пускалась по кругу, хлеб разламывался. Обычно это такая хала как сейчас пекут или похожая, не лепёшка такая вот, а такой квасный хлеб если это шабат и маца если это Песах, естественно. И то же всё это пускалось по кругу. Потом в конце концов чаша уже пустая или полупустая возвращается обратно, а хлеб он обычно так и расходится за столом. А дальше обычное угощение. То есть тут не было какого-то разделения: вот тут ритуал отдельно, а тут вот застолье отдельно: тут оно всё вместе.

И кстати первая христианская Церковь там тоже всё это было вместе и ну конечно иногда этим злоупотребляли. Помните, как Павел там пишет, что если вы едите и пьёте, не думая о Теле Христовом: то это всё в осуждение и там у него есть там всякие сентенции типа того, что наесться и дома можно, в таком смысле вот. Немножко грубовато в стиле: не жрать сюда пришли. Ну примерно так. Уж он довольно жестко это всё пишет там и в общем-то стиль он примерно такой, типа что могли бы и дома там брюхо набивать и дома хорошо, а тут для другого собираемся. У него же есть в некоторых посланиях это. Потому что действительно был велик соблазн, если человек не понимает, что происходит: он просто пришёл поесть - было что поесть и люди приходили ради этого тоже. Т. е. оно понятно, само по себе.

Так вот в начале всё это семейное дело: исключительно и по преимуществу. Но с другой стороны, ведь никто не мешает пригласить, например, соседей, и друзей, и знакомых: то есть круг всегда можно расширить. В те времена, когда ещё храм стоял на месте, можно было и жертвенное мясо взять с собой, если дело происходило в Иерусалиме. Жертвенное мясо можно было взять домой и обычно начиналась жертвенная трапеза конечно на храмовом дворе: но её никто не мешал продолжить дома. Такой известный традиционный бутерброд Гилеля: маца, этот самый барашек (баранина такая печённая), и сверху трава, по преданию горькие травы. Это домашний уже вариант. Но потому, что уже после благословения хлеба и вина, брали эту мацу, сверху (бутерброд Гилеля). Ну вот чтобы было понятно, что это мясо было дома на столе потом: это я к этому. Вот на этом самом за которым благословляется хлеб и вино - там же это освященное мясо жертвенное. И за этим столом могли собраться: друзья, знакомые, единомышленники и потихонечку начинает формироваться некий общий круг. Вот вам уже и зародыш такого религиозного братства. Круг становится постоянным, собираются регулярно плюс-минус одни и те же люди. И они уже начинают потом потихоньку начинают формироваться как община - небольшая домашняя. То есть люди знакомятся и сближаются теснее и соответственно постепенно этот вот круг он такой домашней общиной может стать. Не обязательно конечно, но может. Вот вам пожалуйста зародыш религиозного братства. Понятно, что обычно участвуют в таких делах люди, которым, как говорится, больше всех надо. То есть для которых это всё: серьёзно, важно, нужно.       И то что эти люди друг друга стали называть хасидим (в смысле благочестивый) это очень понятно.

Братство ведь не было закрытым. А раз оно не закрыто, раз кто-то может кого-то всегда пригласить нового, то скорее всего собрание будет обновляться, детей приобщают. А дети могут, например, ведь ещё и своих знакомых привести и друзей, родители которых не ходят в это собрание. А дети начинают ходить вот вам молодёжь. Короче говоря, идет нормальный процесс обновления этого круга, естественный. Но он идёт таким вот личным порядком. Т. е. собственно говоря, скорее всего, изначально в это собрание вообще было попасть можно было только во по такому приглашению. Знакомые приглашают знакомых. Я думаю, что изначально всё было весьма и весьма неформально.

Благословляет хлеб и вино обычно хозяин дома. Это уж такой обычай. Так же как в обычае, например, что хозяйка благословляет светильники. Перед началом Шабата, например, нужно благословить: есть такая особая молитва благословения светильников, когда зажигают свечу Шабата, и это благословение оно так и звучит: «Благословен Ты, Господи Боже, наш, Царь вселенной, осветивший нас своими заповедями», – но это традиционная часть любого благословения, – «и заповедавший нам зажигать свет Шабата (или светильник Шабата)». Это молитва, которую может читать только женщина и обычно хозяйка дома благословляет этот самый светильник. А хозяин благословляет хлеб и вино – это уже женщина не должна делать: как вот мужчина не должен благословлять светильник, так женщина не должна благословлять хлеб и вино. Тут у каждого своя, как бы сказать, своя роль в этой домашней молитвенной жизни. Есть мужская составляющая, а есть женская.

 

ДИАКОН

«Если всё-таки это собрание растёт, ну допустим количество народа увеличивается, т.е. бесконечно оно расти не могло, конечно. Ну допустим: это уже не 5 человек, и даже не 10, а там 20, 30, могло быть и до 50 человек, а в лучшие времена, во времена расцвета братств могло и до 100 доходить. Вот тогда уже действительно нужны какие-то особые люди, которые в любом случае возьмут на себя ответственность за то или другое дело. Ну, во-первых, должен быть глава собрания, который, собственно говоря будет благословлять и преломлять хлеб и благословлять хлеб и вино. И нужны сёстры. Ну евреи часто обращаются к друг другу именно так: «братья иудеи» или «братья и сёстры» это нормальное обращение (не христиане): ну потому, что члены одной общины, одной синагоги с большой буквы, так что обращение понятное. Значит нужны братья, которые будут благословлять хлеб и вино: а вдруг хозяина дома нет, а собрание, раз уж есть такая традиция, собрание всё равно проводиться, но без него. Тогда значит кто-то это должен сделать вместо него. В принципе это возможно, если хозяина нет, тогда кто-то другой. И на всякий случай должны быть сестры, которые смогут благословить светильники. Появляется служение, которое, собственно этих людей, называли שרתמ мешарет, по евр. служитель, по-гречески διακονόν, диакон это называлось. И эти люди по сути дела возглавляли собрания. Если это была уже сложившаяся община, то они были главой общины, они же были и теми, что мы называем предстоятелем собрания. Т. е. они возглавляли его, благословляли хлеб и вино, молились, когда нужна была молитва, от того, кто возглавляет собрание: в общем исполняли функции предстоятелей. В первохристианской Церкви их обычно чаще всего могли называть греч. словом διακονόj диаконос, помните избрание для Иерусалимской Церкви. Это выбирали людей, которые не какую-то там социальную работу может вести, а должны возглавлять собрания. И диакония в те времена, это не раздаяние потребностей, как переводят в Синодальном переводе (Деян. 6:1), явно имея ввиду реалии другой эпохи, а это служение. Т. е. те вдовицы, которые в книге Деяний упоминаются, они не в ежедневном раздаянии потребностей были обделены, вдовицы эллинистов, а в повседневном служении т. е. в обычном служении. Повседневное служение или ежедневное служение по-гречески ἐν τη̃ διακονία τη̃ καθημερινη̃ означает, собственно, «в ежедневном (или «в повседневном», т.е. «обычном») служении», которым были, очевидно, именно евхаристические собрания. Диакония это именно служения — вот в этом смысле, а не какое-то там раздаяние потребностей.

Но нельзя судить по служениям, скажем даже уже может быть 3 века, о служениях 1 века. Тут все имена и всё изменилось. То чем стал диакон, даже уже может быть в 3 веке, совсем не похоже на то, чем он был в 1 веке».

ПРЕСВИТЕР

«Дальше как растёт обычно такое братство. Дальше таких собраний и таких общин становиться много. Но обычно, вы понимаете, каждая такая община может расти до известного предела. Всё-таки 100 это уже много. Человек 50 это ещё куда не шло. А, например, единомышленников и людей, которые бы хотели участвовать в таком собрании много. Или элементарно: просто выросло собрание, вот много людей собирается в одном конкретном месте, их уже явно слишком много, и кто-то отделяется. И они продолжают ощущать свою связь с этой самой материнской своей общиной, с материнским собранием, но тем не менее живут уже своей собственной жизнью. Или как вариант: а вот мы то же как вы решили собираться, а не поделитесь вы с нами своим опытом, как это бывает у вас. Короче говоря, появляются общины и собрания единомышленников и возникает такое своего рода общинное движение, постепенно складывается. Этим движением нужно как-то руководить. Но дело в том, что никакой жёсткой структуры в этих братствах никогда не было. Все братства оставались всегда именно общинным движением и Церковь в первохристианский период тоже была по сути таким общинным движением. Кто им руководил? Те, кого называют זקן «закен» «зэкханим» или пресвитеры по-гречески, т. е. – старейшины. Обычно, эти старейшины – это были наиболее уважаемые служители. Наиболее уважаемые, наиболее авторитетные, наиболее известные, может быть и духовно более опытные – в общем старейшины. Что касается возраста то вероятно, конечно, возраст здесь мог быть разным, но чаще всего это были люди не молодые. Вот апостол Павел пишет одному из таких пресвитеров христиан: «Не смущайся тем что ты молод». В послании к Тимофею у него есть это (1Тим.4:12): «Пусть никто тебя не попрекает что ты молод, не обращай внимания на эти упрёки». Имеется ввиду что дело не в молодости как таковой, не в возрасте, а в другом. Т. е. Тимофей пресвитер, именно в этом смысле, но видимо он действительно был по возрасту молод и может быть кого-то это смущало. Вот к таким пресвитерам обычно обращались, когда нужно было решить какую-то проблему движения в целом. Всегда в движении в целом возникают какие-то проблемы, вопросы, много чего такого что нужно обсудить всем вместе. Вот тогда собирался совет старейшин и какое-то суждение мог вынести. Вот как этот знаменитый Апостольский собор. Кто там собирался, от чьего имени постановления: апостолы, потому что у них особое место в Церкви, хотя служение универсальное у этих апостолов и, по одним читается текстам: «Апостолы и пресвитеры и братия» (Деян. 15:23); греч. Οἱ ἀπόστολοι καὶ οἱ πρεσβύτεροι καὶ οἱ ἀδελφοί, или, по другим рукописям, Οἱ ἀπόστολοι καὶ οἱ πρεσβύτεροι ἀδελφοί, то есть «Апостолы и братья-пресвитеры», (ср. Деян. 15:6). Но более раннее чтение: «апостолы и братья пресвитеры». Собрался совет старейшин что бы решить одну принципиально важную в тот момент для Церкви проблему. Такой нормальный институт братский и нормальным образом функционирующий».

ЕПИСКОП

«Были и другие служения в братствах. Вот одно из них – это служение которое называется רקבמ мевакер по-еврейски, а по-гречески επισκόπος, епископос т. е. «надзиратель» буквально. Что делал этот человек? Он брал на себя административно-хозяйственную сторону жизни, обычно, конкретной общины, конкретного собрания. Может быть даже иногда в некоторых случаях и нескольких собраний. Но чисто административные моменты: оповестить всех, кого надо оповестить, рассадить за столом, найти помещения: т. е. определиться где будем собираться, закупить продукты. Короче говоря, взять на себя всю эту организационную и административную, хозяйственную и финансовую часть. Вот была задача епископа в первохристианский период.
 Тут правда есть один нюанс. Дело в том, что религиозные братства довольно рано начинают официально регистрироваться и если говорить об Иудее, то в Синедрионе. Церковь кстати тоже должна была в Синедрионе быть зарегистрирована. Собственно, для регистрации нужен был минимум 120 человек. Грубо говоря 12 миньянов. Число понятное: 10 человек, 10 братьев это минимум собрания; меньше 10 человек и синагогальное собрание недействительно, точно также, как и какие-то другие собрания. И 12 таких миньянов и вот вам братство, которое можно уже регистрировать. Поэтому их там 120 человек.

    Наверное, надзиратели были не только в христианских, но и в других братствах: у всех была необходимость эти вопросы административные, организационные, хозяйственные и финансовые решать. Понятно, что если братство большое, то здесь работы будет больше, а если маленькое, то меньше. Могло вообще этого мэвакэра этого епископа, если не было в этом необходимости: если 5 или 10 человек, то можно и обойтись. А вот если их скажем 100, то уже никак не обойдёшься, даже уже с 50-тью уже проблематично: и лучше такого человека иметь. Братства то регистрировались в Синедрионе, если говорить о самой Иудее и в Римский период тоже. А вот в диаспоре братство можно было зарегистрировать только на одного конкретного человека. Т. е. по римским законам получалось так: если ты хочешь создать религиозную общину, то, во-первых, эта община должна принадлежать к какому-то разрешённому и известному культу, потому что не традиционные культы в Римской империи были запрещены. По Римским законам все религии делились на традиционные и не традиционные. Иудаизм относился к традиционным, потому что традиционные религии это не только римские собственно, но и всех тех народов, которые вошли в состав империи. И синагоги существовали в диаспоре как вполне легальные религиозные общины, зарегистрированные властями. Но регистрировать надо было на какого-то конкретного человека или на несколько человек: т. е. юридически они за всё отвечали, эти люди перед властями. А не традиционную общину зарегистрировать вообще было невозможно и участие в ней приравнивалось к государственному преступлению, государственной измене со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому христиане естественно не могли регистрироваться как христиане, но иногда им удавалось зарегистрироваться как похоронные коллегии т. н. кладбищенское братство. Это такая религиозная или около религиозная община, которая заботиться о погребении своих членов. Часто христиане регистрировались вот так. И если это происходило таким образом, то обычно епископ брал на себя юридическую ответственность, по мимо всего прочего. Если братство регистрировалось как иудейское братство, как это было до к. I в., когда между иудеями и христианами власти ещё разницы не усматривала римские, то можно было зарегистрироваться как иудейскому братству: но тогда опять же епископ должен был взять на себя ответственность перед властями в диаспоре. И поэтому у епископов оказалась держателями печати, условно говоря и всех бумаг – держателями реестра акционерного общества были они. Т. е. все бумаги были у них: юридически церковь это была их община. Вот откуда может быть эта власть. Юридически, то о чём же Игнатий Антиохийский говорит во II в.: «где епископ там и церковь», – это действительно было так. Церковь была зарегистрирована формально на этих людей, если она вообще была как-то зарегистрирована, в этом смысле да, конечно. Но никакого сакраментального смысла изначально во II веке не имело: тут чисто юридическая сторона. Да и понятие сакраментальные из другой несколько эпохи".

 

АПОСТОЛ

«Помимо этих самых надзирателей какие были ещё служения? Ну трудно назвать, сказать точно, сколько их было, потому что мы не всё знаем. Достаточно хорошо описано, скажем, устройство Ессейского братства, вероятнее всего оно было построено по тем же принципам по которым и Фарисейское братство: вряд ли ессеи изобретали что-то своё. Они скорее всего пользовались формами обычными, которые свойственны были всем такого рода братствам. Но можно назвать ещё как минимум два служения, которые были совершенно точно. Это служение посланника, по-еврейски это шали́ах , по-гречески ἀπόστολος, апостолос, апостол. И служение учителя, это равви, равви́н רבין раби́н, ‏רַב‏, рав; раввин по-еврейски, раав точнее по-еврейски, или дидасколос по-гречески. Помните: "Не многие становитесь учителями" у Иакова (Иак. 3:1), там же не в смысле того, чтобы кого-то учить, а в смысле того, что аккуратно нужно подходить к этому служению. Так вот, шалиах – посланец, это человек которого направляли из одной общины в другую, с тем, чтобы он свидетельствовал о каких-то важных событиях, которые в этой общине произошли. Вот если оно было значимо не только для этой конкретной общины, но для всех. Для решения вопросов таких общих был Совет Старейшин, но нужны же были свидетели, которые бы рассказали обо всём, что случилось: будь то хорошее будь то плохое, будь то духовные события будь то ещё что-то. Скажем в какой-то общине некий пророк получил откровение и об этом сказал. Тогда ведь служение пророческое оно было и братским тоже. То есть в братствах часто бывали такие пророческие дарования: эпоха была такая вполне себе харизматическая после Маккавейских войн. И тогда если это происходило, надо было всех с этим познакомить: для этого нужны были свидетели. И вот этих свидетелей называли посланцами. Они отправлялись в другие общины и рассказывали о том, что видели и слышали, что у них произошло. Как вы понимаете для Церкви это было совершенно особое служение и совершенно особое место конечно занимал община тех самых учеников 12-ти, которые сами общались с Воскресшим. Они потом могли ходить по другим общинам и рассказывать, как это было. Это было их главная цель, главная их задача, собственно. На этом всё держалось. Вообще этот институт посланцев или посланных, он был конечно, очень важен: потому что, иначе опытом не поделиться. Иначе, если нет свидетелей, то с чужих слов судить о том, что там происходило в другой общине, может быть далеко находящейся, в другом даже городе, проблематично. А так, если ты послушаешь человека, который сам всё видел и слышал, то уже всё это проще: его можно расспросить – в общем это уже другая ситуация. И этот институт, поэтому, так сказать этих шалиахин, апостолов, он играл особую роль в жизни любого на самом деле братства, а в жизни Церкви, тем более».

УЧИТЕЛЬ

  «Ну и конечно, вот этот институт учителей. Что такое раав, учитель, в конкретном братстве. Это прежде всего человек, который, как и всякий раввин, обучает людей Торе, в практическом смысле. То есть, он сам пребывают в этой самой Торе и когда к нему обращаются с вопросами о Торе, он должен дать ответ. Мы вообще говорили, что так сказать, как бы сказать, такая норма раввинистического служения, связана с тем, что если раввину задают вопрос о Торе, то он не должен его оставлять без ответа. То есть нельзя если тебя спрашивают, и тут уж неважно это еврей или язычник, но, если тебя спрашивают о Торе, если ты раввин, ты не можешь этот вопрос проигнорировать. Это как бы общее правило, и оно естественно работала и в братстве тоже. Но к таким братским раввинам ещё обращались тогда, когда надо было задать ему вопрос касательно ситуации связанные с жизнью конкретного братства, конкретного собрания, там конкретный общины: как там уладить то или иное дело, как решить тот или иной вопрос в соответствии с Торой, который встал в этой конкретной общине. Вот это и были учителя.

Поскольку мы ещё об этом будем говорить, первые христиане даже на Христа смотрели как на живую Тору и для первых христиан цель стать живой Торой была главной: без этого христианин в общем-то христианского пути тогда не мыслил. Понятно, что роль раввина в Церкви, именно как в братстве, конечно и особую роль играла. Поэтому и говорится: "Не многие становитесь учителями" у Иакова, в его послании (Иак. 3:1).

Так одно дело раввин в Синагоге, другое дело братский раввин: это могли быть разные люди. Называются одинаково – учитель. Но на самом деле я вам так скажу: дело в том, что некоторые синагогальные раввины принадлежали к религиозным братствам. И я вам даже больше скажу: довольно скоро начали появляться братские синагоги. Ну вот представьте себе ситуацию, когда к одному и тому же братству принадлежит не только, но не все это подавляющее большинство прихожан этой синагоги. Ну и Совет Старейшин, синогагальный Совет Старейшин, я говорю, принадлежит к этому же братству. И раввин, который синагогу возглавляет, тоже член этого братства – пожалуйста это вам братская синагога уже. Неформально, конечно. Понятно, что здесь никакой формализации не было. Но по факту получается так, если практически вся синагога состоит в этом братстве, то эта синагога стала Братской, вот и всё. У фарисеев, например, были такие синагоги, но и у христиан были свои синагоги. И они сохранялись, если говорить конкретно о Палестине, то в Иерусалиме, скажем в Назарете, христианские синагоги существовали видимо ещё их в третьем и четвёртом веке и может быть даже в плоть до арабского завоевания».

 

 (Сорокин В. В. Историко-культурный контекст Ветхого Завета 2013-2014 гг.     22. Хасмонейский период. С. 56 мин.).

ОТСРОЧЕННЫЙ СУД

Привет при этом по большому счёту не на востоке или западе Никто особо не думал о том что будет с миром но он для вас только Понятно Если взять классическую там адвайта-веданта или или взять тот же самый буддизм то-то Адвайта признаёт только одну реальность духовная Абсолют буддизм признаёт только одно реальность Alice Nirvana если мир иллюзия то и ладно И ничего с ним особо возиться В чём разница с иллюзий саморазвиваться на западе где всё-таки признавалась реальность мира которые то ли лежит возле туалета сам по себе никто не предлагал никаких вариантов связанных с изменением этой ситуации скажем те же неоплатоники могли говорить об освобождении души от власти мира от власти тела от власти зла Но что там будет с этим миром с этим телом и с этим злом их по большому счёту не особо волновало задача была в том чтобы как можно больше людей осознала что нужно отсюда уходить и уходил а что там дальше будет здесь это В общем это проблема остающихся скажем так не более того но ну правда были ещё стойки стойки которые считали что всё-таки есть некий нравственный Закон и ему надо следовать Безусловно при том что скорее всего мира то они оценят Но ведь стойки По большому счёту тоже не рассчитывали на то что мир что их пример кардинально изменит что-то в мире все-таки цель стойка была в том чтобы обрести некий внутренний мир и мне же самим собой а не в том чтобы менять мир внешний Да это в сущности они особо не надеюсь.

Вот.

Получается так, что до Пришествия Христа, всё-таки, ничего изменить в мире оказывалось невозможно: никто на это не претендовал, никто не рассчитывал на то что что-нибудь получится из этого, в принципе. В лучшем случае рассчитывали на то что удастся освободиться самому, но может быть помочь кому-то ещё освободиться. Но речь шла о том, что всё-таки, в общем-то, это не путь слабых — это путь сильных, духовно сильных людей, которые готовы к тому чтобы миру противостоять. Ну короче говоря, если у тебя нет сил, то значит тем хуже для тебя: ты несчастный человек, если ты не в состоянии идти тем путём который сможет тебя от власти зла и этого мира освободить. То есть, что делать человеку, который не способен, например, к созерцанию или к аскезе — ответа не было. Не может значит не может, не может значит тем хуже для него: тут уже ничего не поделать. То есть, в этом смысле, ни у кого никаких иллюзий насчёт того, что мир хорош, по крайней мере в древности, не было. В новое время, да появились какие-то довольно странные такие, я бы сказал теории, вот такого прогрессизма некоторого. С точки зрения автора этих теорий получается, что мир, в принципе, не так уж плох и что он идёт к совершенству и дальше будет становиться ещё лучше. Но правда после 20 века и истории 20 века это всё несколько так поколебалась, особенно там насчёт нравственного прогресса и прочего. Но тем не менее одно время это было довольно популярно. Но я всё-таки подозреваю что это всё связано так или иначе с влиянием Библии и библейского мироощущения и даже конкретно может быть Евангельского новозаветного, христианского: хотя христианства от прогрессизма далеко. Как раз с точки зрения христианской мир развивается скорее, как борьба двух начал: то есть, если говорить об истории мира после Пришествия Христова, то это история борьбы Царства с теми, кто ему противостоит. То есть это вовсе не такая гладкая история, когда всё беспроблемно перейдёт в высшую форму жизни духовной. В конце времён всё-таки некий кризис наступает: вполне понятно, там ситуация уже так сказать идет на разрыв. Вот, но во всяком случае очевидно, что всё это так или иначе вещи, но скорее связанные с Библией, но уже без той библейской духовной основы, от которой авторы этих концепций отказались — прогрессиских. То есть прогресс то остался, а вот то откуда он взялся от этого отказались.

 Но ведь этот то псалом (109) написан не в новое время — он то написан ещё тогда, когда и Мессия не приходил и здесь-то с миром всё было понятно и однозначно, в том числе и яхвистам. По большому счёту, в общем-то, отличие яхвизма от любого другого учения, которое существовало тогда в мире, заключалась в том, что если всё-таки Бог пришёл, чтобы остаться среди своего народа, то по крайней мере, всякий имеет возможность к нему обратиться. И если человек раскаивается в том, что он сделал, то да: отношения с Богом могут быть, как бы сказать, восстановлены. То есть, если человек совершил грех, тем самым себя осквернил, а значит от Бога отделил, то обратившись снова к Богу, такой человек, в принципе, может восстановить отношения с Богом. Но избавиться от скверны можно далеко не во всяком случае, а только тогда, когда человек оскверняет себя невольно. Бывает, что это и грех, который тоже совершён мало ли: по незнанию, по слабости, там ещё как-то. Но если здесь поучаствовала человеческая воля: всё в чём участвует человеческая воля остаётся навсегда, на всю оставшуюся вечность — это уже необратимо. Вообще, было какое-то понимание необратимости интенции, необратимости всякого волевого импульса, нулевого акта, у древних. Это было и в Яхвизме, но это было, надо сказать, не только в Яхвизме, но и у многих других народов тоже. Понимание того, что-то к чему приложена воля — необратимо: было и у греков, и у индийцев. Но, при этом было вот что ещё. Как бы сказать, вот воля, обращённая к добру, не получала в мире того резонанса как воля, направленная на зло. Это тоже в древности как-то осознавалось. Но в мире, который лежит во зле, в мире после грехопадения — это вполне понятно и естественно. Воля, направленная ко злу, так сказать, попадала в хороший резонанс со всем мирозданием, лежащим во зле. Вот почему это вот бесконечная цепочка зла появлялась то. Цепочки добра не получалось в падшем в мире: именно потому что падший мир. То есть, даже те люди, которые в принципе, так сказать, о грехопадении толком ничего не знали, тем не менее, понимали, что в мире есть зло и оно существует в нём изначально. Именно поэтому, злой поступок в этом злом мире действительно закручивает такую цепочку последствий, которые потом не разорвать. А вот воля, направленная к добру такой цепочки, не создаёт. Это понимали все, абсолютно все и в общем и целом в Яхвизме это понимание тоже есть и Яхвизм в этом смысле, поймите правильно, не исключение. Но здесь есть понимание того, что да — с Богом можно попробовать восстановить отношения, можно попросить прощение за грех, даже совершенный сознательно: человек может передумать. Но получается, что в общем, даже Бог не может изменить что-то в мире до какого-то момента, имея в виду вот эту цепочку зла: просто тогда пришлось бы, наверное, весь мир пересоздавать заново. Действительно пересоздавать заново, чтобы ту цепочку разорвать. Этого Бог не делает, Он не пересоздаёт заново весь мир, вот в том смысле как мы бы это могли себе представить. В Царстве можно начать все с чистого листа: поэтому здесь прощается любой грех, даже тогда, когда он совершён сознательно. Но это уникальная особенность Царства и, поймите правильно, это не то чтобы некий карт-бланш в том плане, что вот можно там грешить сколько угодно, а потом также, сколько угодно и раскаиваться. Здесь немного другая ситуация: в Царстве всё наоборот, даже жёстче. Там достаточно одного греха чтобы с Царством распрощаться навсегда. Если сейчас этого не происходит, то не потому, что Царство стало каким-то другим за эти 2.000 лет, а потому что просто речь идет об истории Царства, которое не до конца ещё раскрылось в мире. Понимаете, грубо говоря, не то чтобы суда нет, не то чтобы суд стал менее строгим: суд просто откладывается до конца времён. Но менее строгим он при этом не стал. История Царства такова, что пока оно до конца не раскроется и с конкретным человеком ничего нельзя до конца решить. Можно решить только с теми, кто выбирает Царство и проходит свой путь до конца, один раз его выбрав. Вот с ними да, с ними можно решить: это те, кого в Откровении Иоанна называют участвующими в первом воскресении, над которыми 2-ая смерть власти не имеет. Эти люди для себя всё выбрали, и они дошли до конца своего пути. А вот с теми, кто другое выбрал или ничего не выбрал, а всё тянет, тянет и тянет: с теми до конца времён, пока Царство не раскроется в мире до конца, ничего пока нельзя решить. Рано ещё решать. И только поэтому получается, что в общем-то, все наши грехи прощаются: это постольку-поскольку получается, что мы так сказать ещё не сделали окончательного выбора, в некотором смысле. Потому что, по большому счёту, окончательный выбор — это выбор после которого уже больше не грешат, если это выбор Царства. Опять же, конечно, одно дело грех невольный, другое дело —сознательный. Но сознательный прощается порой именно потому, что ещё пока история Царства не закончилась, то есть история вот этого переходного этапа не закончилась (переходный этап я имею в виду между Первым и Вторым Пришествием, а он весь переходный). А если в пределе, то это ситуация вот с Ананиией и Сапфирой, из книги Деяний: один осознанный грех и смерть. В Царстве — жизнь, вне Царства — смерть. Человек согрешил — раскаяния нет. На своём грехе человек настаивает — умирает тут же, так сказать лишённый Царства. Вот она ситуация — предельная ситуация.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 109).

Гонение на праведника

Очищает не страдание, сама по себе, поймите правильно: страдание заставляет задуматься о некоторых вещах, иногда, если она так сказать не чрезмерное. Оно заставляет задуматься о вещах, о которых иначе человек не задумался бы может быть никогда.

В некотором смысле можно и так это сказать, то есть скажем так, вот человек, который действительно много нагрешил понимает (в тот момент, когда с ним что-нибудь эдакое случается): что вообще-то он не безгрешен, и что вообще-то вот оно с ним произошло не просто так. И что в общем-то вот если он сейчас страдает, то это в определённом смысле к лучшему, потому что по крайней мере, это его заставило полностью изменить свою жизнь. Во тогда да. Тогда если понимаешь, что это не случайно, что в некотором смысле это на пользу: не в смысле как само страдание на пользу, а та новая ситуация в которой оказался на пользу, то тогда да. Но тут все всё-таки есть моменты. Дело в том, что вообще Библия никоим образом не оправдывает страдания как такового. Вообще страдание — это зло и бесовщина, в любом случае. Страдание крестные Спасителя — это венец этого зла и этой бесовщины, в конечном счёте. Но все дело в том, что "любящему Господа все содействует ко благу". То есть Бог может даже из этой откровенной и беспросветной бесовщины, для человека, если он праведник, извлечь некую пользу. Не благодаря, а вопреки этому самому страданию. Вот парадокс. В принципе, но ведь собственно об этом Иисус говорит, но ведь и до него это было уже достаточно хорошо известно, Он это только повторяет и подтверждает, что как бы сказать, что праведник всегда в этом мире с миром вступает в конфликт — это нормальное состояние. "Блаженны изгнанные за праведность, — так буквально бы это надо было переводить, — потому им принадлежит Царство Небесное". Вся проблема в том, что конфликт случается неизбежно. Понимаете, в том-то и дело, что скорее всего это было непросто правда, а праведность. Там же греческий, а что там было в еврейском оригинале: либо верность «эмет» — возможное толкование тогда, но это тогда было бы скорее истина, чем правда. А так правда обычно это «цедака» праведность та же самая. Но скорее всего там должно было стоять «цедака», судя по всему, то есть за праведность. И гонение, конечно, в принципе, не то чтобы обязательны, но если они есть, то это хороший признак того что идём правильной дорогой. То есть если мир уж очень нас хвалит, то это повод задуматься: а то ли мы делаем? Я сейчас говорю о другом.

Я говорю только о том, что в общем и целом, вот эти гонения на праведников, самими праведниками обычно воспринимаются скорее, как норма. Хотя, условно говоря, это, как бы сказать, такая аномальная что ли норма. То есть, вообще-то, этого не должно быть: но в этом извращённом мире — это нормальная ситуация. Потому что мир извращён, потому что, он уже выражаясь на языке Нового Завета «лежит во зле». Так вот, дело в том, что здесь торжество праведника может действительно отложиться и до Страшного суда. Но, надо правильно понять эту ситуацию в том смысле, что даже если такого не происходит, то есть если торжество этого самого праведника вот в какой-то локальной конкретной ситуации, не глобально в истории (глобально в истории то мы точно знаем, что этого не будет), но локально, в конкретной ситуации, всё-таки имеет место, такое иногда бывает. Важно понять, что это тоже некий, как бы сказать, с одной стороны — это момент суда, а с другой стороны — это милость Божия, прежде всего даже не к самому праведнику, а к тем самым, кто его обвинял. Потому что это им ещё один шанс — шанс перестать быть тем что они есть. Другое дело, что это шанс, вполне вероятно может быть и не использован. То есть он снова может быть упущен: но это ещё раз и ещё один шанс данный Богом. Ну по крайней мере вот шанс задуматься. И вот с этой точки зрения, становится понятно, что для нечестивцев в такой ситуации суда, не важно какого: вот этого временного или вот того последнего или так сказать этого, который ещё здесь происходит, страшнее всего сам момент того, что приходиться всё переосмысливать. При чём переосмысливать из крайне невыигрышной ситуации: потому что любой нечестивец в конечном счёте уверен в том, что он конечно человек нехороший, мягко говоря, но поскольку хороших людей нет, то и ладно, то и я буду не хуже других нехороших людей. Ну примерно так. Все такие и я такой, но других то ведь и не бывает. Поэтому может быть я ещё даже не самый худший. А праведность — это всё ерунда, этого нет и не бывает и быть не может. И вот в этот момент, момент суда, этот самый нечестивец понимает, что оказывается всё-таки праведность на свете бывает, как объективная данность. И вот дальше получается, что вот тот самый праведник, до чьих грехов он докапывался, несмотря на эти самые грехи, которые всё-таки он в нём увидел, остаётся праведником, а ему самому остаётся только его собственная греховность. То есть, грубо говоря, грешник остался при своих, а праведник, вопреки своей греховности, вопреки своим грехам — остался праведником. Вот эта ситуация действительно очень такая: но очень обидно и досадно. И получается, что вот столько старался найти эти самые грехи в праведнике, найти и столько их нашёл: а действительно, кто же без греха, и, если начать копать так что-нибудь раскопаешь, конечно. И вдруг несмотря на всё это получается, что всё-таки всё равно он лучше меня, всё равно он прав, а я нет, всё равно не получается вот этого всеобщего равенства во грехе. А для грешников всеобщее равенство во грехе — это то единственное, чтобы ему могло позволить спокойно жить дальше. И когда обнаруживается что этого нет — это очень серьёзное потрясение. Но с другой стороны, это же самое потрясение может оказаться началом, толчком для обращения и для раскаяния в своих грехах, тому же нечестивцу. То есть не факт, что это произойдёт, разумеется и так сказать этого никто не может гарантировать — но это шанс. И именно поэтому, собственно, я и говорил, что, когда такие вещи вот эта локальное хотя бы, не глобальное, во всемирной истории, а локальное торжество праведника происходит, такое иногда случается, это не столько для самого праведника всё-таки, сколько для тех, кто его окружают, для тех нечестивцев, которые его окружают. Для того — чтобы ещё один шанс дать этим людям. Потому как праведник и праведником и остаётся, а вот тем, кто его окружает, и кто его обвиняет и, кто копается в его грехах, в которых этот самый праведник раскаивается и знает их может быть лучше, чем те, кто раскапывает, вот для них это действительно урок и шанс. И вот поэтому лучше, когда это происходит ещё до Страшного суда: лучше эти вещи увидеть раньше чему видеть их уже в самом конце.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 64 С 8 мин.).

 

О прощении

Но это ещё и в некотором смысле перед Богом приговор мне самому. Потому что здесь начинает работать то, о чём мы с вами говорили немножко вот на том семинаре сегодняшнем прошлом, где у нас речь шла о прощении и о суде. Если я позволяю себе ставить последнюю точку в судьбе конкретных людей —я себе отрезаю от Бога. Более того, я узурпирую Его место. Тогда, понятно, что Бог вправе поставить точку в моей судьбе: легко, быстро и решительно. То есть, тогда и все мои грехи Он имеет полное право не прощать. И тут даже дело не в формально-юридическом моменте, а в том, что чтобы получить прощение греха — нужно иметь эти самые отношения с Богом: а у нечестивца их нет. Прощение эта штука обоюдная: даже Бог не может простить того, кто у него прощения не просит. А нечестивец, как раз, всегда в таком положении, что он этого прощения просить не будет: не у кого, не за что, и вообще — непонятно даже что это такое, по крайней мере не очень понятно. И вот тогда человек подписывает приговор сам себе. А вот это, согласитесь, уже общебиблейская истина — она и в Новом Завете даже прекрасно просматривается: «каким судом судите таким будете судимы», «Прощаете вы грехи другим — Бог вам тоже ваши грехи прощает, нет — не прощает». И не потому что это наказание, а потому что, если нет прощения греха — значит нет и отношения с Богом — значит человек не в царстве Божием и тогда уже какое прощение грехов.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 58-2 С 6 мин.).

Ну да, я понимаю, интереснее прощать, когда злишься — это безусловно так. Сразу появляется некий такой спортивный интерес: получится простить или нет? На самом деле, надо сказать, что, когда человек не злиться — это как раз и есть, собственно, готовность к прощению. Вот у него хватает духу, скажем так, не злиться на того, на кого можно было бы и разозлиться, потому что это, например, твой враг: то это — ситуация готовности к прощению. Когда разозлился — это уже, в общем, некоторым образом, ну, срыв не срыв конечно, но это уже значит — проблема обозначилась. В нормальном случае, вообще-то, и не должно быть этой злости. Когда она есть и с ней надо бороться — это всё-таки уже значит уже что-то случилось. Прощают обычно не свои эмоции, а поступок. Я злюсь — это моя проблема: тут ничего прощать. Как говорится: «я на тебя разозлился, но так и быть я тебя прощу». Если я на кого-то злюсь — это вообще-то моя проблема, это моё состояние, а не проблема этого человека. А прощают обычно то, что делает другой человек против тебя.

Настоящие прощения возможно, условно говоря, ведь только: чуть-чуть сверху. То есть, прощают не тогда, когда, но там я не знаю, смиряются с неизбежным это — не прощение никакое. Прощают тогда, когда понимают, что вся эта ситуация, внутри которой приходится прощать, что она на самом деле вовсе не такова какой её видит человек, который обижает или обижается. Есть вещи, которые выше вот этих самых обид и выше вот этого вот, ну я не знаю, как это назвать, соперничества или что это было. Бог даёт победу, осуществляется некий Божий план, Шауль чувствует себя участником этого плана, и он понимает: что он сейчас и живёт, и действует на уровне, где вот эти самые, ну я не знаю, вот это соперничество его врагов, там козни или что это, как это назвать не знаю лучше, вообще реальностью не является. Вот тогда возможно прощение— настоящее: при таком осознании реальности. А если его нет: тогда обычно прощать до конца то, в общем-то и не прощают: как бы смиряются с неизбежным. Иногда из религиозных соображений смиряются: да что я же христианин, я должен прощать. Но я так и быть прощу раз надо, я постараюсь с этим жить. По сути тут прощения то нет. Хотя кажется будто да, будто простил. Обычно, что интересно, такое прощение оно потом, ну как знаете бывает: вроде простить простила, а видеть не могу этого человека, не хочу. А если простить не простил, но видеть хочу? Но это значит: «охота пуще неволи». К сожалению, в падшем мире такое нередко бывает. Зачем его видеть? Это отдельный вопрос. Хочу ему в глаза посмотреть и так посмотреть, чтобы у него глаза вытекли, у паразита. Понятно.

(Сорокин В. В. Семинары по 1 книге Царств. 11)

ПОСТ ДЛЯ БОГА

Смотрите, тут появляется такой любопытный момент. Ну речь идёт, собственно о посте, молитве и милостыне. Почему так? Потому что это три главных религиозных обязанностей правоверного еврея. Молитва три раза в день. Тогда ещё был обязательный пост дважды в неделю. Но собственно это скорее, наверное, обычай принятый в фарисейском братстве: насколько он там был, в принципе, широко распространён, честно говоря, не берусь судить. Но тут как. Обычно, пост это всё-таки что-то связанное с трауром: ну скажем по умершим (своим умершим, там родным и так далее, родственникам) или это может быть траур такой, знаете, вот общенациональный потому, что событие общенационального масштаба. Скажем, и сейчас есть обязательный пост, в день разрушения храма — у евреев это такой общенациональный, можно сказать, пост, и это тоже траурное событие: просто масштаб такой что касается всех поэтому постятся все. А кроме того есть ещё пост — как память о собственных грехах и о суде за эти грехи. Ну скажем, вот на Йом-Кипур, там принято поститься какое-то время и этот пост связан с тем что Йом-Кипур это день суда и день Прощения, если простят и это день, когда собственно решается судьба человека, во многом. Но в смысле даже в том: проживёт он следующий год или нет. А если вот, когда ждёшь этого суда, то это такой вот напряжённый период и конечно думаешь о том: чем согрешил, чем виноват и настроение скорее такое печальное, траурное, чем радостное и поэтому — пост. Ну вот, такого же, видимо, рода был пост фарисеев. То есть это были, как бы такие, особо благочестивые люди, которые считали, что поститься, вспоминать свои грехи нужно почаще, поститься нужно регулярно. Ну вот, вроде бы, так по некоторым свидетельствам было два постных дня в неделю, если не ошибаюсь там, не помню, как там, но, по-моему, вторник и четверг: но точно не помню. Христиане в итоге — это обычай взяли: только взяли среду и пятницу, как известно — первые ранние христиане. В первохристианский период, кстати я не знаю насчёт постов, не уверен на сто процентов, но с раннехристианских времён полными постными днями стали среда и пятница, по понятным причинам. Но логика, примерно, та же самая. При чём, пост, естественно, был полный и стало быть он без пищи и воды предполагался весь день до захода солнца. Если он длился несколько дней, то это означало, что после захода солнца можно есть, ну а дальше соответственно: ну хоть всю ночь. А вот когда наступает следующий день: то уже надо снова поститься. Вот как-то вот так. Ну примерно, как это бывает у мусульман в Рамадан: когда только после захода солнца. Правда много раз наблюдал как (но это, наверное, такой массовый ислам) там народ конечно берёт своё после захода солнца и не упускает ничего из того что возможно. То есть, там полностью люди себе компенсируют этот самый постный день конечно: иногда вплоть до неотложек и больниц компенсируют изо всех сил. Так что, всякое бывает, конечно. Это не предполагается, естественно, изначально, я думаю и в исламе не предполагается, конечно, и в иудаизме точно нет: но на практике бывает.  

Ну и третья, такая важная, религиозная обязанность — это то что называется «цедака», по-еврейски. Буквально это переводится как праведность: но тут речь идёт о милостыне, которую раздают бедным. Фактически это не просто что-то добровольное: считайте, что это религиозная обязанность еврея — делиться, давать милостыню. Кстати, это же самое есть в исламе — называется также «седака», тем же словом. Это может принимать очень разные формы. Вот вариант «цедаки», который вот мне недавно попался. Это, например, но некий водитель, но правда он не еврей, он мусульманин — это в исламском мире: ну там логика та же примерно. Он, например, один день бесплатно работает: то есть он развозит людей, не беря с них денег. Тоже вариант. Ну это вариант, вот, то есть, грубо говоря: вот отказаться от доходов в пользу других бедных людей. А развозит, обычно, ну старается тех, кто вот обычно там, такси не взял бы, потому что заплатить не может, а вот ехать надо. Ну вот как-то так. А у кого что-то есть другое: тот чем-то делится там. Ну иногда это организовано конечно — просто пожертвование в синагогу и как вариант: там раздадут. Иногда просто там бедному соседу помогаешь. В общем неважно как, но ты это делаешь.

И поэтому эти три религиозных обязанности, они здесь и упоминаются, основных. То есть как это делать, что бы всё-таки это было для Бога, а не для людей.

Ну и тут соответственно те проблемы обозначены, которые обычно и бывают в таких случаях: то есть пост напоказ, молитва напоказ и милостыня, тоже, напоказ.

 Ну и конечно — пост. Он тоже такой, что здесь, ну как говорится, поститься так чтобы уже все видели, что постишься: чтобы сомнений ни у кого не оставалось. Но действительно принято было не стричь бороды во время поста. И интересно смотреть, как даже в том же Израиле, даже евреи, которые не очень ортодоксальны, но вот про Йом-Кипур помнят все, но ортодоксальные они и так с бородой все, как в общем-то и православные все с бородой нормальные: так значит и евреи тоже. А некоторые без бороды: ну просто они как-то так не очень религиозны, но вот в Йом-Кипур видно, как они бородкой обрастают, такой небольшой. Потому что, вообще-то, обычно то обычно они конечно бороду не носят, бреются, но здесь не положено и за эти несколько дней, эту неделю, там, она немножко успевает так вырасти. Но ещё принято не мыться в эти дни — то есть вот не ухаживать за телом, как-то так вот особо: но особенно там что касается там, эти причёски все и прочее, значит никаких там украшательств — ничего. То есть, человек в трауре — ему не до чего. Ему не только не до еды, ему не до ухода за собой. Ну и значит вот, человек появляется на улице — сразу видно, что он постится. Значит: волосы не чёсанные, борода, не чёсанная, видно, что и не умывался, скорее всего — явно человек постится. Так вот говорится чтобы этого не было. Тут не то что специально там как-то украшаться: это обычное там голову там помазать — это нормальная такая косметика в южном климате особенно, необходимая. Вот как обычно, чтобы это не было вот так вот: сразу видно, так сказать, с другого конца улицы что постящийся идет. А то ведь когда так: все нормально, он такой весь из себя бомжеватый, то сразу понятно — видно человек поститься активно.

И дальше интересно говориться насчёт того, что, но, это как бы, это итог того, о чём речь ведётся касательно молитвы, поста и этой самой милостыни: насчёт сокровищ, которые собирать то надо не на земле, а на небе. Потому что, лейтмотив всего этого, всех этих упоминаний о посте, и молитве и милостыне сводится к тому, что одно дело, когда ты это делаешь для Бога, совсем другое, когда это делаешь для людей. Вот когда это напоказ — это для людей и для тебя самого, а когда не напоказ — это для Бога. Причём, в принципе то, оно понятно, что, если человеку очень важно чтобы его заметили и его духовную жизнь заметили: значит это духовная жизнь больше именно для того чтобы её замечали, чем для неё самой. Это как бы общее положение.

Причём, поймите правильно, речь идет не только о том, что человек хочет, чтобы там его похвалили: здесь часто и некий момент определённого, что ли, самолюбования идет. Вот эта самая молитва фарисея и молитва мытаря в притче. Оно ведь про это же самое. Тут же не в том дело, что этот же самый, например, фарисей, что он там что-то не так делал там или что-нибудь ещё, в том же духе. Всё нормально сделано. Но. Хочешь молиться так молись и не устраивай презентацию себя любимого Богу. Что как только вот это вот самое начинается: «Посмотри, как я все хорошо и правильно делаю» — так молитва заканчивается. Внимание сразу на себя, раз внимание на себя — значит молитвы нет. И да, меньше сделал, намного меньше сделал тот же самый мытарь — но во всяком случае хотя он бы молился. Тот себя Богу показывал, свои достижения. И в этом одна из основных проблем вообще молитвы и вообще-то всякой религиозный деятельности, говоря шире. Потому что собственно: как только это для людей и как только это ради привлечения человеческого внимания — так духовная жизнь заканчивается и начинается религиозная активность. А вот это уже Богу ни к чему и незачем. В конце концов Ему мы нужны, а не наша активность: то есть мы как мы, а всё что мы делаем — это только способ упрочить с ним отношения.

Так вот с этой точки зрения понятно, что вот эти три момента: милостыня, молитва и пост оказываются ключевыми не потому, что у них там какое-то особое значение, а просто потому, что это были основные виды той самой религиозной активности в той конкретной религиозной среде. Хотя, с другой стороны, также понятно и то что, конечно, здесь, особенно когда дело касается молитвы, особенно когда дело касается отношений с ближними, а молитва — это вопрос отношения с Богом, эта самая милостыня — вопрос отношений с ближними: что все эти вещи оказываются значимы ещё и, можно сказать, сами по себе сами по себе. Но сами по себе сами по себе, не в смысле опять же этой самой активности, а в смысле, но прежде всего, как раз выстраивания этих самых отношений.

Ну и вот тут конечно эти три момента: молитву, пост и милостыню стоит рассмотреть отдельно и более подробно, может быть. Причём, начинает сам Иисус разговор об этом, именно с милостыни. И дальше простое требование: если уж ты это делаешь, то есть помогаешь ближнему, то делай так, чтобы об этом не знали. Более того, чтобы левая рука не знала, что делает правая — это значит нужно это сделать быстро и незаметно для себя. То есть совершенно, как бы, не концентрируя на этом внимание и не привязываясь к этому внутренне: то есть, как бы, не фиксируя этот момент. Понятно, что, чтоб какие-то вещи, например, иногда человеку отдать, иногда это там, или что-то для него сделать, иногда это: но в общем иногда никак не получится это сделать незаметно для себя.

Но с другой стороны здесь работает простое правило: сделал — забыл. То есть ни в коем случае нельзя фиксировать на это внимание и заносить это дело во внутренний, не знаю, что: кондуит, дневник — как свою заслугу. То есть, не так, чтобы у тебя: ну вот представить себе молитву фарисея, ту же самую, да. Ведь он там перечисляет кучу всего: что он там сделал. Если это, в принципе, он может сделать — так перечислить всё: то ясно же что у него всё это записано. То есть записано не обязательно там, на этом самом на папирусе: может быть просто в памяти записано. Но записано абсолютно чётко. Вот спроси какие у него религиозные заслуги: перечислит хоть ночью разбуди. Так вот это есть как раз то чего не должно быть. То есть это вот то самое что: не надо запоминать, не надо на этом фиксироваться и не нужно это держать в памяти, как некие, я не знаю, как вот эти самые награды на подушечках, которые потом перед тобой понесут. А то ведь, действительно, как часто религиозные люди они вот думают, что это всё что они сделали — это вот как эти самые награды на подушечках впереди них в царство Божие и поплывёт. Самое интересное, что когда действительно человек считает, что так оно и будет то какое-то время оно таки на перед ним плывёт, а потом благополучно растворяется, в дымок превращаясь. Картина довольно забавная. Но на самом деле происходит это по вполне понятней причине. И это собственно то, что касается и молитвы, и поста, но особенно того, что называется добрыми делами. Дело в том, что нет такого понятия как духовные заслуги. Знаете, ничего не накапливается. Тут нет ничего такого в духовной жизни, пусть даже это связано с помощью ближнему, что можно было бы накопить как такую, знаете, условную виртуальную валюту, а потом ею заплатить за свое спасение или за вход в Царство Божие. Ничего такого нигде ни в какой жизни: ни в духовной, ни светской, ни в земной, ни в небесной — ничего такого нет.

(Сорокин В. В. Тора в Новом Завете. 13. С 6 мин.).

ЗА НАШУ ЖИЗНЬ

Дело в том, что любой отказ от ответственности — это желание целиком и полностью уйти в те объекты, которые попали в поле нашего зрения и в системе которых мы чувствуем себя максимально комфортно. Вот давайте все представим такую ситуацию: что означает собственно ответственность наша за нашу жизнь, откуда она объективно берётся? Во-первых, она объективно берётся из непременного и аксиоматичного для духовно нормального человека переживания своих интенцией — как чего-то само ценного. То есть, попросту говоря, если я человек духовно, ну скажем, нормальный, без каких-то духовных патологий серьёзных, то для меня аксиомой является: во-первых, то что, ну то что я есть — это понятно, это, так сказать, аксиома аксиом. Далее, для меня также является аксиомой то — что я чего-то хочу: не мне чего-то хочется, а я чего-то хочу. Я понимаю почему я этого хочу (не важно на каком уровне здесь я это понимаю: учтите уровень может быть какой угодно). Но я понимаю, что я этого хочу, понимаю почему хочу и понимаю, что я буду иметь, когда это получу и готов жить с тем дальше что я получу, когда я это получу. То есть, грубо говоря если я, например, решил там, я не знаю, не важно, что угодно сделать по жизни: заняться новой работой, переехать в другой дом или в другую страну, что-нибудь купить или продать, поехать куда-то отдохнуть — всё что угодно, просто вот любые по жизни вещи. Я понимаю, что будет: если это куплю или продам, если пойду на ту или иную работу, если поеду туда или сюда, или перееду, или поеду отдохнуть и так далее. То есть я знаю, чего можно ожидать. Другое дело, что если я живу не просто обычной нормальной духовной жизнью, а полноценной, то я так же понимаю и то, что, по большому счёту, не я свою жизнь определяю. Но это уже скажем так — это следующий этап. Для начала поднимаемся до уровня плинтуса о котором я сейчас собственно и говорю. Уровень плинтуса — это ответственное отношение к тому что я сам сделал, что я сам выбрал, чего я сам хочу и что я сам получил, вследствие исполнения своих желаний. Предание себя в волю Божию, поймите правильно, это уже следующий этап, это уже полноценная духовная жизнь. Но если человек не научается тому, что я сейчас сказал, то не о каком предания себя в волю Божию, полноценном, речь идти естественно не может: откуда что отдавать, когда самого нет? То есть если напрочь отсутствует воля, то в общем то Богу отдавать нечего — без этого самого человека нет. Когда мы говорим, что мы себя отдаём в волю Божию то, предполагается что мы всё-таки существуем не как медуза, а как человек обладающий этой самой волей. Иначе с преданием себя в волю Божию возникает вполне естественные и понятные трудности. Так вот, в данном случае я говорю вот об этом самом нижнем уровне. Этот нижний уровень предполагает то что я сейчас назвал: то есть он предполагает, что мое желание мною осознаны и что я к ним отношусь ответственно. То есть я знаю для чего мне нужно то чего я хочу и "шо с этого буду иметь" и я согласен нести ответственность за то, что я с этого буду иметь, попросту говоря. Более того, если я человек более или менее трезвомыслящий (то есть не романтик, а реалист) то я достаточно хорошо понимаю и те проблемы которые я с этого могу иметь. То есть я могу понять, что: жизнь будет усыпана не одними розами, что на розах будут шипы, а часто получится так что шипы будут, а роз не будет, как вариант. И что на одну розу, на один стебель с шипами, на два, три, четыре, пять стеблей с шипами приходится один с розой, а на остальных — розы уже обкорнали, ну как вариант, просто. То есть некий реализм, что называется реализм по жизни. В ситуации, когда этого нет, то есть в ситуации без ответственности, что собственно происходит: я начинаю отождествлять себя не с этими своими желаниями, а с теми объектами на которые они направлены и с теми состояниями, которые эти объекты могут у меня вызвать.

(Сорокин В. В. Семинар по Книге Притчи Соломона. 12-4. 54-61 мин.)

Воздействие на других

И вот и получается, что в одном случае: в случае человека, стоящего на пути мы имеем некое такое духовное состояние, которое даже воздействует на окружающих. Я говорю даже, потому что, на самом-то деле, для воздействия духовного, поймите правильно, именно духовного: не чисто психического, психофизиологического или какого-то такого, а для духовного воздействия — нужен избыток жизни тому человеку, который таким образом воздействует. Если говорить о чисто психологических, точнее психических взаимодействиях или психофизиологических, то тут возможно очень активное такое проявление и очень активное воздействие на других, скорее от недостатка, чем от избытка.

Жизнь с избытком

И именно потому что в конечном счёте человек идет этим путём — он наполняется жизнью по вполне понятной причине: больше внутренняя цельность, интенсивней Богообщение и больше жизни в человеке. В конце концов её становится у человека в избытке и дальше, собственно, уже ничего особенного не требуется от человека: просто, ну грубо говоря, не стесняться жить этой самой полнотой жизни своей. И если это есть, то: полнота, это самое, избыток, так или иначе будет сказываться. 

Проблема выгорания

«А почему это катастрофа?»

А потому что, в конце концов, если у человека это идёт на уровне духовном, то у него не будет проблемы того что называется выгоранием: потому что это же неисчерпаемый источник. А вот природное любое, даже самое, я не знаю: допустим человек очень силён в природном отношении, психическом отношении, например. Но всё равно его природа — это конечный источник: нельзя оттуда черпать, черпать и черпать. В конце концов всё вычерпаешь и когда вычерпаешь: складывается такая вот катастрофическая, в общем-то, внутренняя ситуация. Человек понимает, что он должен, а сил нет. Человек начинает думать, что раз у него нет сил, особенно если он человек религиозный, то в общем начинаются всякие такие вот размышления по поводу того, что: Бог оставил, а может быть и нет предопределённости к спасению, если это в протестантском варианте с полным предопределением и абсолютным всё там или видимо я такой грешник. В общем начинаются поиски и духовные проблемы там, где есть одна обыкновенная природная, ну усталость.

Природное и духовное

«А как понять где природная, а где духовная?»

Вот так и понимается. Дело в том, что и до тех пор, пока речь идёт о том, что я делаю что-то чего я не могу не делать: то это, скорее всего, вариант духовный. Когда я понимаю, что я этого совсем не хочу и вообще-то я бы этого, конечно бы не делал, но я должен это делать: потому то, потому то и потому то. Ну вот это вот оно и есть.

«Но помогать то надо, даже если у тебя нет лишних сил?»

 Если надо и никому больше помогать, то это ситуация, когда действительно приходится что-то делать: но тогда надо просто понимать, что это не по призванию я делаю, а по необходимости. Ну если скажем так: если нет другого варианта организовать помощь этому человеку, то приходится его тянуть порой. Такое случается. Но это не надо, как бы сказать, путать с призванием Божьим.

«А это не может перейти в духовное?»

 Ну как сказать. Дело в том, что если в конечном счёте, например, ситуация такая что помощь человеку нужна, а сил никаких нет: то в некоторых случаях действительно человеку начинают просто помогать уже свыше, чтобы он дотянул до конца там кого-то. Или какую-то ситуацию там с человеком или не с человеком, с кем-то с чем-то: ну вот надо это дотягивать до конца. Может быть.

Потеряться и забыться

Ну, а если процесс обратный? А если человек наоборот старается чтобы этого дыхания жизни в его экзистенции было как можно меньше? Субъективно это проявляется так, что человек постепенно забывает о своём существовании. Ну то есть вы понимаете, о чём я говорю, да. Не очень понятно? Но грубо говоря, ну вот смотрите. Вы же наверняка это всё прекрасно, ну понимаете и, хотя бы раз это ощущали. Мы забываем о том: кто мы и что мы? Забываем о том, что мы живем. Круговорот. Круговерть. А кто я? Что я? В какой-то момент останавливаешься и вдруг соображаешь, что вообще-то себя самого ты не очень-то помнишь. Вроде бы ты и есть — конечно есть, но как-то это не очень отчётливо ощущается: потому что закрученность такая что не до этого. И кто этого не ощущал то? Из этого круга вырваться проблема, а войти в него никакой проблемы нет. Я почти уверен, что практически со всяким это случалось. Вот это я имею в виду: можно себя просто потерять и забыть. 52.34

«Так это человек функцией становится?»

Фактически да. Но сам человек этого уже не осознаёт: потому что он перестаёт замечать свое состояние. Грубо говоря он перестаёт, ну, чувствовать себя как себя.

«Почему такое бывает? Он осознанно отходит от этого дыхания жизни?»

Ну нет конечно. Разумеется, это не принципиальная позиция. «А давай ка я себе жизни поменьше сделаю». Разумеется, нет. Дело в том, что, когда переносится, помните мы в прошлый раз говорили, о том, что фокус внимания может сместиться вовсе не туда куда надо бы. Так вот когда он смещается не туда, оно, это внимание, рассеивается по тем психическим волнам, которые внутри человека гуляют всегда. Представьте себе, ну, например, круг фонарей, даже праздничных фонариков, и представьте себе, что вы начинаете в этом кругу вращаться: быстрее, быстрее, быстрее крутится. И у вас всё сольётся: всё что есть вокруг вас в один такой блестящий поток — и вы уже себя в нём не найдёте. Только остановившись можно понять: что, это вы крутитесь, а не они, и что вообще-то тут ни один какой-то поток, а отдельные источники света, и определить где твое место внутри этих источников. Вот о чём я говорю. Но это не просто. И человек естественно теряет себя таким образом.

А как остановить это кружение? Собрать внимание внутрь себя: любое головокружение легко останавливается, кроме случаев полного отключения головного мозга, легко останавливается одним волевым усилием — вот этим собиранием себя внутрь. Старый проверенный способ.

«Тут даже не важно на чём фокус: главное не на Боге?»

Естественно. Потому что всё остальное переменчиво, а раз переменчиво — значит будет эффект от этих бегущих фонариков, условно говоря. Кстати, интересно, что, но в аскетике православной, этот момент не очень хорошо отслежен: то есть отслежен, но на этом никогда как-то не фиксировалось внимание. В буддийской аскетике и психологии очень хорошо отслежен этот момент: момент вот этого вот погружения сознания, вернее внимания, которое идёт за мерцанием: весь мир мерцает и этот мерцающий мир создаёт иллюзию того что человек живёт, как бы так. На самом деле он живёт вовсе не этим, но вот сознание такой вот оно как бы переключает человека полностью туда. Ну ладно я сейчас не хочу в это подробно входить: просто надо учитывать, что действительно есть такое понимание.

Так вот, дело в том, что, если человек привыкает к такой жизни, а пример, который я вам пример привел сейчас с физическим кружением — это самый простой и такой примитивно, что ли, такой поверхностный пример. Но ведь такое кружение может быть и на любом другом уровне и необязательно на физическом. Хотя иногда и физически такое кружение, как например в суфийских танцах, когда человек раскручивается так что уже не может уследить за этим кругом и мгновенно переключает внимание внутрь — это в общем-то способ вхождения в экстатическое состояние, да. Вот суфийские танцы, если кто видел: там как раз это применяется эта методика.

«В индийских тоже есть практиках».

 Да, я думаю, что это может быть один источник: трудно сказать. Я не уверен, думаю, что пляски пророков они примерно такого же плана были тех ранних пророков, которые в Библии упоминаются, скорее всего: тот же феномен. Он давно известен, потому что это самый простой приём вхождение в экстатическое состояние. Не факт, что при этом Бога услышишь: но в экстаз можно таким образом войти — для того собственно и делалась, вот. Но ведь мы то можем также кружится на любом другом уровне: эмоциональном, образном образном, интеллектуальном — каком хотите. И чаще всего, в этом кружении, мы не можем дойти до конца и выпрыгнуть как суфии в центр волевым усилием. Дзеновская практика во многом на этом построена, кстати сказать: если говорить о буддизме, о котором мы немножко начали говорить. И Дзен так популярен, например, на Западе, потому что предполагается что не нужно уходить от мира: достаточно заниматься чем угодно и можно выйти из этого состояния. Тут что угодно: от чайной церемонии до упражнений с катаной — всё что угодно может вывести в это состояние. Но как-то обычно народ забывает, что надо же всё-таки это волевое усилие по выходу делать, а чаще всего, большинство просто расслабляются и ждёт что будет дальше в этом случае. Дальше, конечно обычно, ничего не бывает, за редчайшими исключениями: если усилий к этому не прилагать.

 Но это ладно, это уже другой вопрос. Я сейчас буддийские практики разбирать не хочу. Я просто хотел обратить ваше внимание на то, что если человек этого волевого усилия по выпрыгиванию из этого круга не делает, то в конце концов, он всё больше и больше с ним ассоциируется, ассоциирует себя с ним. Грубо говоря, его жизнь погружается в этот самый круг. А дальше? Дальше надо чтобы он крутился не останавливаясь. Вот тут уже вопрос выживания. Иначе если остановится этот процесс, то это чудовищный психический срыв — коллапс психики вполне реальный. И человек не может из этого круга выйти. Вот примерно, как вы видели, наверняка, если бывали в цирке в молодости, да и не только в молодости, может быть и в зрелые годы кто-то из вас (сейчас я как-то не помню таких номеров чтобы они были, а вот в своём детстве лично я это видел, а для кого-то значит это может быть уже были зрелые годы, а для кого-то молодость) но я видел этот, помните может кто смотрел: когда мотоциклист разгоняется внутри сферы, потом эту сферу можно даже раскрыть, просто такая раскрывающаяся сфера. Он продолжает двигаться: потому что та скорость, которую он развивает, порождает достаточную центробежную силу чтобы его удерживать на этой самой сфере, на её поверхности — внутренней поверхности естественно, не внешней. Но если только он затормозит — значит он срывается и летит вниз. Так вот, довольно часто, психическое состояние среднего человека, оказывается где-то примерно таким: если остановишься, то срываешься. Отсюда: непереносимость тишины, непереносимость неподвижности, непереносимость многих вещей современным. Просто начинается коллапс психики. Потому что там, где должно быть её основание — там ничего нет. Интенция перенесена туда, где нет настоящей опоры для неё, духовной, и значит соответственно — это коллапс. И тоска, о которой здесь говорится, это не просто там тоска из-за неприятностей каких-то, а вот это тоска от понимания того что настоящей опоры нет. Попробуйте себе представить состояние этого самого мотоциклиста, который понимает: что сфера не закроется никогда, что тормозить нельзя, а бензин, кажется уже кончается. Станет очень и очень тоскливо, в какой-то момент, неизбежно. Но это, в общем то, состояние средне статического современного человека.

Отсюда и вот то, что здесь говорится о труде и о плодах труда. Тут дело даже не в том, что праведник более трудолюбив или там менее трудолюбив, дело не в этом. Дело в том, о чём мы тоже, кстати, не раз говорили: об отношении человека к тому что он делает и к плодам своего труда. Помните мы разбирали когда-то Восьмую Заповедь и говорили о том, что собственно здесь многое зависит от того, как человек относиться к тому что попадает в его интенциональное поле. Он старается это захватить — просто чисто автоматически захватить: потому что вот попало, знаете, как паук паутину сплёл — что попало то и попало. Или всё-таки пытается понять: зачем это ему надо и нужно ли ему это удерживать? А если надо, то зачем? 1.04.50

  Но ведь если сейчас иметь в виду то, о чём мы с вами только что говорили, то станет понятно: почему человеку у которого, грубо говоря, интенция не на месте, сердце не на месте, почему он себя так ведёт по отношению ко всякому объекту попавшему в круг его интенции, в его интенциональное поле? Потому что каждый попавший предмет сильнее раскручивает тот круг, внутри которого этот человек находится. Да, но если представить себе, что скорость вращения зависит от массы этого вращающегося кольца, то каждый предмет, увеличивающий массу увеличивает и инерционный момент. Понимаете, о чём я, да. Кто понимает, а кто нет, да. То есть, грубо говоря, чем больше вокруг меня всего крутится — тем я уверенно себя чувствую: всего и всех. Возникает иллюзия того, что моя жизнь очень устойчивая. Поэтому нечестивцу очень важно быть активным и успешным —это для него вопрос психологического выживания, а может быть и физического. Потому что, иногда этот психический коллапс на психофизиологический уровень проникает и собственно к чему это может привести, даже на физическом уровне — это вот трудно предсказать. Поэтому надо чтобы всё крутилось. И чем больше всего вокруг меня вращается, как говорится: «чем больше колец, тем увереннее Сатурн». Вот чем больше всего вокруг меня вращается, тем я, если у меня другой точки опоры нет, лучше себя чувствую. Ну, действительно, вспомните эти кольца Сатурна.

Так вот, отношение на самом-то деле к труду оно очень разное: у праведника и у нечестивца, в этом плане. Но, при этом, зачастую, так получается, что именно нечестивцы, ну грубо говоря, вот срыв происходит (как мы говорили уже с вами): срыв бывает там, где не ждёшь. То есть часто механизм сбоит там, где меньше всего ожидаешь сбоев. И это понятно. Дело то в том, что мы как-то тоже говорили о том, что на самом то деле, обычно, нечестивцу только кажется, что это он контролирует процесс. На самом деле проконтролировать силу вращения, скорость вращения всех этих колец вокруг своей персоны — обычно такой человек не в состоянии. Когда берёшь в руки, например, ну те же нунчаки (кто с ними работал тот знает, что это такое и как это бывает): то в какой-то момент перестаёшь понимать (и важно этот момент отследить и принять меры), перестаёшь управлять движением этих самых снарядов. Есть, наступает такой момент неизбежно: они начинают жить своей жизнью. И вот тут важно: во-первых — этого не допускать, во-вторых — когда надо их останавливать, потому что их остановить в это время бывает не просто. Ну или представьте себе, что человек раскручивает вот так вот, рука в руке, раскручивает на одном месте вращает, что-то тяжёлое. В какой-то момент: уже не он эту штуку крутит, а она его. И попробуй остановись, да. Можно только это отпустить и тогда — уже на кого Бог пошлёт, да. И кто не спрятался я не виноват: куда пойдёт туда и пойдёт. Но сам-то человек при этом, как правило, падает на землю, как минимум. Ну вот, дело то в том, что собственно, обычно нечестивец: вот так закрутив, раскрутив вокруг себя всё, как ему кажется всё это крутит — на самом деле это всё уже давно вращает его самого вокруг своей оси. То есть не о каком контроле речи уже давно нет. И с внешними делами это тоже часто бывает именно так. В этих случаях, зачастую, говорят, что вот дело, там бизнес, но необязательно бизнес, просто дело съедает человека. Поглощает, съедает и с потрохами и уже человека не остаётся. Вот как-то так. И именно поэтому, практически во всех, не только в Библии это так, но и практически во всех аскетических системах, и духовных и аскетических, звучит мысль о том, так или иначе выраженная: что нельзя ни в коем случае делать целью плоды своего труда. Здесь важен процесс прежде всего. Если процесс перестаёт быть, перестаёт, иметь смысл, если он теряется полностью, этот смысл — то и плоды в конечном счёте будут действовать духовно разрушительно на человека. И ещё раз: это не только библейское понимание — оно, я бы сказал, именно что универсально. То есть любая духовная аскетическая система, которая вообще существует на Земле, к этим вещам относится одинаково. Но именно, по этой самой причине, получается, что праведнику проще с трудом чем нечестивцу. Так что, как видите, здесь с одной стороны да, что-то вполне житейское, но с другой — за этим стоят вполне определённые духовные закономерности связанные с путём праведности. И неслучайно говорится, поэтому «что на пути праведности жизнь, на её тропе нет смерти» — 28 стих. Дело не в том, что праведник не умирает: в те времена, когда это писалось умирали все. Дело в том, что, о чём мы уже говорили, что путь праведности — это как раз и есть путь наполнения жизнью своего существования.

 (Сорокин В. В. Семинар по книге Притчи Соломона. 12-10. С 12 мин.)

 

 

Выдержки из некоторых

Семинаров В. В. Сорокина

О БОГЕ В ДУШЕ

В древности, и в том числе и яхвисткой древности, вообще было чуждо представление о том, что Бог может быть только в душе человека. Сказать по правде не все знали и то что такое душа. Но даже те народы, у которых представления о душе было, в чём-то похожее на наше нынешнее (кстати в Библии его нет, но оно было в Египте, в Греции) даже там боги или Бог действующие только в душе – это что-то очень странное. В таком случае греки предпочитали говорить не о богах, а о том, кого называют даймоны – низшие духи, которые собственно и нужны для чтобы что-то говорить человеку, чтобы с ним общаться, быть посланниками, посредниками. Вот когда Сократ слышит внутренний голос он называет его даймоном. Но это даже не боги, строго говоря, это низшие духи. Вот ап. Павел говорит, о том, что все боги язычников они такие же даймоносы, в смысле духи. Не бесы конечно, как это переводят, тогда ещё даймонос бесами не стали (они таковыми они стали только в средние века), во времена Павла конечно этого не было. Но это вот такие низшие духи, которые истории не творят и вселенную не они сотворили. А боги более или менее серьёзные всегда действовали в истории, они всегда были воплощены

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 79. С 28 мин. ).

Один единственный вопрос

 «Все упирается в один единственный вопрос. Вопрос: доверяю ли я Богу и буду ли я следовать Торе, или я всё-таки попробую жить своим умом и сам буду для себя решать, что мне полезно, а что не полезно, что хорошо для меня, а что плохо? Кстати это один из аспектов вопроса о добре и зле, о познании добра из зла. В процессе грехопадения, человек кроме всего, прочего счёл для себя возможным, что он вправе определять, что для него хорошо, а что для него плохо, т. е. что добро, а что зло. Не Богу предоставить это определять, а определять самому».

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 81. С 48 мин.).

Христианин - человек Божий

 Проблема в том, что даже принадлежа к народу Божьему, и не только к тому древнему еврейскому народу, но и к новому народу Божьему – Церкви можно человеком Божьим благополучно не стать. Если для того прежнего народа Божьего это можно было хоть как-то объяснить, то для Церкви это совсем не объяснимо, но бывает. Попробую объяснить: родителей не выбирают - родился евреем значит стал частью народа Божьего, но станешь ли человеком Божьим это конечно вопрос. Но ведь поскольку родителей не выбирают можно стать частью этого народа, иметь к нему отношение особо этого не желая, особо об этом не задумываясь. В принципе такое возможно. В Церковь христианами не рождаются, правда я где-то слышал такое мнение, что в России православными рождаются русские люди. Тут конечно судить не берусь, но во всяком случае видимо даже родившись православными христианами многие из них так и не становятся. И это тоже факт. Получается, что при всем том, что христианами не рождаются, а только им, христианином можно стать, каким-то образом бывает, что люди умудряются принять крещение и войти в Церковь, а людьми Божьими не стать. Это тоже вопрос загадочный, но может быть издержки младенческого крещения, не знаю. Парадокс ситуации в том, что Церковь действительно в чём-то стала напоминать тот прежний народ Божий где принадлежность вовсе не означает становление. Но просто Церковь изначально была задумана иначе, поэтому я и говорю, что это странно и это противоречит первоначальному тому замыслу самого Иисуса Христа о Церкви, который так хорошо в Новом Завете отражён, особенно у того же апостола Павла, в его посланиях. Там совершенно другая логика, но она не работает в Церкви современной.

(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 110. 50 мин.).

жизнь христианина – это пребывание внутри тех отношений, которые соединяют Отца с Сыном и место этому единению в сердце человека

«Во время последней беседы, во время того пасхального Седера, который мы Тайной Вечерей называем, Он (Христос) сказал, что вообще то жизнь христианина — это пребывание внутри тех отношений, которые соединяют Отца с Сыном и место этому единению – оно есть и в сердце человека. «И мы придём и устроим обитель (буквально комнату оборудуем) в сердце человека, в сердце каждого из вас» (Ин.14.23). Но при одном условии: если вы со мной как виноградная лоза, как ветви на лозе (Ин.15.4-6): вот тогда это будет возможно. То есть при условии глубоко личных и осознанных отношений, при чём: живых, при которых человек буквально живёт Его жизнью. Дело в том, что эта комната или обитель – это ведь место встречи Отца и Сына в сердце человека. И это не аллегория какая-то красивая – это просто включенность самого человека в этот самый духовный процесс отношений Сына с Отцом. Без этой включенности, без того, чтобы эти самые отношения определили бы полностью само существование человека нет христианства и нет христианской праведности. Это то, что вообще и есть христианство в собственном смысле слова. Потому что, всё то, о чём мы говорили на других семинарах: единение двух воль, осознание дыхания жизни в себе –это абсолютно необходимо для христианина, но – это есть в любой авраамической традиции. Это было в мире до Христа: в Яхвизме это было, это есть в Иудаизме и есть в Исламе (если только брать не поверхностность, а глубину). То есть всё – это нечто общеавраамическое. А вот это самое место встречи Отца с Сыном в сердце человека – это сугубая христианская реальность и её больше нет нигде. И если это исключить, то наша принципиально духовная жизнь тогда не будет ничем отличаться от духовной жизни иудея или мусульманина, ну имея ввиду лучших представителей конечно».

   "Мы говорили о том, что жизнь человека в принципе не предполагает, ну скажем так, жёсткой структуры внутренней. Что это поток, а вернее два потока: духовный и природный, дыхание жизни и душа живая, говоря библейским языком. И дыхание жизни – это духовный поток, Богом нам данный, а душа живая это наша собственная природа. И наша личность существует в точке пересечения этих двух потоков. Весь вопрос в том, если мы христиане, насколько собственно вот в этой самой точке, насколько вот эта точка, глубина нашего сердца, центр нашей личности, насколько он становится тем местом где Отец с Сыном встречается и Сын с Отцом, и насколько, собственно говоря, именно исходя из этого, наша личность определяется той динамикой, которые присущи отношениям Отца и Сына, а значит присуще Царству Божьему, потому что Царство Божие в конечном счёте и существуют внутри отношений Отца и Сына. То есть насколько собственно вот это самая встреча происходит и насколько динамика этой встречи определяет тот поток жизни в котором прибываем мы и который прибывает в нас, в конечном счёте. Что христианство это вот оно и есть. Это не религия какая-то или какое-то там учение или даже какая-то аскетика, это жизнь, которая определяется Царством Божьим, при этом осознанно, осознанной включенностью в эту жизнь, а значит осознанными отношениями со Христом, личными. Нет этого нет христианства".

 "То это вот то самое моё пребывание, вот в этом самом пространстве между Отцом и Сыном которые есть царство Божие, то есть собственно насколько я осознаю, что, то дыхание жизни, которое есть во мне прямо связано с Ним лично, с Ним с Иисусом? И насколько это самое дыхание жизни, которое во мне на сколько собственно говоря оно является частью тех отношений, которые Его связывают с Отцом. То есть, насколько я вместе с Ним продвигаюсь к Нему, к Отцу. Я имею в виду не то, что там продвигаюсь: вот сегодня немножко прошёл и завтра немножко пройду, и послезавтра немножко пройду. А насколько в общем-то каждый вдох – это туда к Нему, а каждый выдох чуть назад. Вот само это дыхание как динамика вот этого пребывание оно связанно вот с этими самыми отношениями. Это осознается, но это трудно описать. Это вот именно ощущение пребывания в этом пространстве, буквально ощущение, чувства, не эмоции, а именно чувства, которые достаточно всеобъемлюще и которые там в общем имеет какие-то измерения может быть даже какое-то интеллектуальное, но его пока не вижу этого интеллектуального измерения. А вот собственно, как переживание оно очень глубоко. И поэтому сложно это описывать. Но даже Он сам вообще-то, когда во время Тайной Вечери это описывает, на самом-то деле прибегают к аллегориям, к символам, потому что вот так взять и буквально это изложить: проблематично. С другой стороны, скажем, возьмите любого из тех, кого называют христианскими мистиком, что на Западе, что на Востоке, тут я не знаю, что Максим исповедник, что Симеон Новый Богослов, что Бонавентура, что Экхарт, все про одно, все вот про это самое место где Отец встречается с Сыном, и которая в нашем сердце и об этой динамике, только по-разному. Потому что это действительно вообще христианская штука: нет этого нет христианства. Да потому что, понимаете, здесь нужны именно осознанные отношения со Христом, а осознанные отношения требуют, чтобы человек всё-таки именно чтобы был христианином".

"Опыт — вот тот самый опыт конечно он один. Все люди, которые пытались жить полноценной христианской жизни и осознавали эту самую полноценную христианскую жизнь, в конце концов переживали один и то же опыт, тот самый который так хорошо отражён в беседе на Тайной Вечери. Просто другого нет. И да это только христианство, потому что понимаете какая штука, в принципе конечно, Он Сам никогда не говорил, что Он ограничит свой круг общения только христианами. Это никогда не было сказано, никогда не было обещано. Такого никогда и не бывало. Сам Христос общается со всеми, с кем хочет общаться и считает нужным, независимо от деноминации".

    "Чтобы отношения были осознанными, а христианства без этого нет, нужно всё-таки Его узнать, с ним научиться общаться, разговаривать и в общем выстраивать с Ним полноценные отношения. А то что в принципе возможно Его участие в жизни любого человека, независимо от религиозной принадлежности, это я думаю достаточно очевидно. Мы сами в конце концов перед тем как стали христианами прошли некий путь и вряд ли кто-то другой вёл нас на этом пути, а не Он. Стало быть, Он с нами работал и вёл нас даже тогда, когда мы ещё может быть и об отношениях с Ним вообще ничего не думали, и скорее всего может быть даже были настроены на то что всю жизнь проживём без этих отношений. А так и если он это может делать с любым из нас независимо от того христианин или нет, то с чего нам надо думать, что он не сможет это сделать с кем бы то ни было ещё. Опять одно дело – вот так, а другое дело сознательно и полноценно. Потому что, всё-таки, устроить место встречи Отца с Сыном можно только тогда, когда и с Тем, и с Тем и с Другим есть нормальные полноценные осознанные отношения. Вот тогда может сердце человека может стать местом встречи. А иначе не получится, это всё-таки к этому готовиться надо. Причём сознательно понимая к чему готовишься. Но на самом-то деле если брать Заповеди Блаженств, то там в принципе вот сам этот духовный процесс более или менее описан. Другое дело что он описан так, как вот бы это было видно человеку отсюда". 

(Сорокин В. В. Тора в Новом Завете. 1. Блаженства Евангельские. С 43 мин.).

Покаяние

«Покаяние — это не одномоментный акт, а всегда некоторая достаточно продолжительная работа, процесс. То есть, в начале человек сознаёт нечто как грех или как что-то не должное и ненормальное, а потом начинается проработка этого всего с тем, чтобы окончательно и полностью от того что было осознано как грех избавиться. Обычно одного осознания здесь мало — это начало пути, но это ещё не завершение оного. А надо сказать что эта работа довольно противная. Ну то есть она противная в том плане что приходится ковыряться и разгребать собственную субстанцию, которая издали конечно на шоколад похожа, но при ближайшем рассмотрение таковым не является. Поэтому естественно, что это крайне неприятно».

 (Соркин В. В. Семинар по 24 главе 1 книги Царств. 56 мин).