Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Суханцева В.К.
Музыка как мир человека. От идеи вселенной – к философии музыки. – К.:Факт, 2000. – 176 с.
ISBN 966-7274-54-3
Что есть музыка и каков ее действительный генезис в контексте антропологического принципа? Каково проистекание музыкального сквозь пространства доистории и историческое время? Что делает ее, музыку, подлинно человеческим миром? Перечисленные вопросы – основная проблематика книги доктора философских наук, профессора Виктории Константиновны Суханцевой. Подлинная сложность этого исследования заключена в поразительном обстоятельстве: Целое, к постижению которого в самоотверженном отчаянии стремятся физика, философия и космология, уже вверяло себя человеку. Но до разгадки произведений гениальных композиторов не ближе, чем до экспериментального подтверждения идеи Вселенной.
ББК 85.31
Киев, издательство "Факт", 2000, 176 с.
В.К. Суханцева
МУЗЫКА КАК МИР ЧЕЛОВЕКА
(ОТ ИДЕИ ВСЕЛЕННОЙ – К ФИЛОСОФИИ МУЗЫКИ)
Светлой памяти моей матери – Аси Натановны Грач – посвящается эта книга.
ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
ГЛАВА I. МУЗЫКА: БЫТИЕ И МОДЕЛЬ УНИВЕРСУМА.
§ 1. Проблема установления предмета исследования.
§ 2. Проблема выведения философских оснований анализа и методологии исследования .
§ 3 . Проблема определения предельных понятийно-логических оппозиций исследования.
§ 4. Проблема установления границ музыкального (бытие музыки как диалектика конечного и бесконечного).
§ 5. Проблема уяснения сущности феномена музыкальной конструктивности.
Резюме первой главы.
ГЛАВА II. МУЗЫКА: ДИАЛЕКТИКА ВРЕМЕНИ И СМЫСЛА.
§ 1. Проблема установления методологических оснований экспликации понятия “Музыкальный смысл”.
§ 2. Проблема определения сущностно-атрибутивных свойств времени музыкальной культуры в контексте процедуры смыслообразования.
§ 3. Проблема уяснения феномена музыкальной целостности.
§ 4. Проблема установления ценностных характеристик музыкального смысла.
Резюме второй главы.
ГЛАВА III. МУЗЫКА: ЯЗЫК – ТЕКСТ – ПОНИМАНИЕ.
§ 1. Проблема “текст – контекст” на уровне музыкального произведения.
§ 2. Интонационная теория Б.В. Асафьева (pro и contra).
§ 3. Музыкальное в горизонте культуры: границы понимания.
Резюме третьей главы.
ГЛАВА IV. МУЗЫКА: ИСТОРИЯ – КОНЦЕПЦИЯ – СТИЛЬ.
§ 1. Музыкальный стиль на “фоне” культурно-исторических парадигм.
§ 2. Этос и Логос в творчестве И.С. Баха.
§ 3. ХХ век в универсуме музыкальных стилей.
РЕЗЮМЕ
ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
ХХ век пронизан интуициями Целого. Вероятностный мир квантовой механики, текучее время на полотнах Дали, акустическая космология Шенберга и Штокгаузена – все это поиски мировых структур, вспышки культурного самосознания, иногда пугающие радикализмом, но, благодаря последнему, вырывающие человека из геоцентрических координат. Потрясения следуют чередой: теория эволюционирующей Вселенной, реликтовое излучение, квазары, сингулярность – и, совсем в другой сфере, – экзистенция, онтология, феноменология; иными словами, мучительно выкристаллизовывается область, в которой идея Вселенной и идея человека неминуемо должны столкнуться. Как обозначить эту область? Где ее магистраль? По всей видимости, ответ содержится в так называемом “антропологическом принципе” Картера-Уилера, согласно которому человек и Вселенная взаимоопределяемы и обусловлены.
Наиболее четко ставит вопрос Дж. Уилер: “Вот человек, какой должна быть Вселенная?” – и далее: “Почему же с этой точки зрения Вселенная так велика? Потому что только в такой Вселенной возможно существование человека!”[i][1]. Итак, координаты заданы и бытие разворачивается, по крайней мере, при двух фундаментальных условиях – этой Вселенной и этого человека, поскольку наличие других мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть.
Сказанное, однако, влечет за собой ряд “взаимоотягощающих” вопросов, а именно:
– в какой связи находятся глобальные категории ”Мир”, “Вселенная”, “Бытие”; являются ли они “продуктами” чистой умозрительности, либо обобщают области действительного?
– в каких координатах должна рассматриваться социальная история – как самостоятельное “произведение”, либо как “глава” некой превышающей воображение “драмы”?
– как воплотился в человеке и в человеческой деятельности столь фундаментальный генезис; иными словами, всплывает ли и как всплывает в сферах человеческой деятельности – сознании, разуме, духе, – “эта” Вселенная?
Сразу же признаем: до строго научных ответов очень далеко, однако само наличие подобных вопросов обладает столь мощным эвристическим потенциалом, что по сути охватывает собой предельные уровни смысложизненной проблематики. Более того. Указанные вопросы ни в коей мере не могут расцениваться в качестве ритуальных, т.е. нейтрально существующих и при этом не оказывающих влияния на результаты каких-либо конкретных исследований. Напротив, по нашему мнению, проблемное поле современной науки, вне зависимости от дисциплинарной специфики, “сжимается” вокруг этих вопросов, постоянно возвращается к ним хотя бы потому, что ни одна область знания не свободна от проблемы человека.
Последнее соображение, отчетливо сознаваемое нами в аспекте профессиональной ответственности, обусловило направление и логику данной книги, в самом названии которой человек и мир даны в сопряженности особой духовной сферы – музыки. Почему именно музыки – об этом ниже, после того, как будут намечены хотя бы наиболее общие контуры авторского подхода в контексте указанных вопросов.
Итак, антропологический (или антропный) принцип, принимаемый в качестве объяснительного, – с одной стороны; с другой, – необходимость обозначения пределов его проявления; т.е. предельности сущего по отношению к человеку. Здесь возникает целый ряд терминологических трудностей, обусловленных недостаточной содержательной отдифференцированностью фундаментальных понятий. В самом деле: понятие Вселенной, принятое прежде всего в астрономии и космологии, приложимо к некоему физическому объекту; при этом физическая характеристика в качестве базовой остается неизменной как в случае постулирования “одной” Вселенной (Вселенная как Целое), так и “ансамбля” Вселенных. Так или иначе речь идет о физических, пусть даже самых экзотических, свойствах описываемого объекта или системы.
Понятие “Мир“ имеет прежде всего философскую традицию, квинтэссенция которой содержится в дихотомиях материи и сознания, природы и Духа, идеи и вещи. В таком понимании социальная история по определению отделена от глобальной “предистории” Вселенной даже тогда, когда жизнь рассматривается в качестве диалектического скачка, проявления антропологической направленности космических эволюций. Однако человек живет в мире и единственно мир ощущает в от-стоянии и пред-стоянии для себя. Этот мир дан ему как Целое и при этом вовсе не только и не столько как физическое Целое. И если границы Вселенной и материального мира могут совпадать в качестве предельных по отношению к человеку, то понятие человеческого мира либо мира человека имеет иной категориальный статус, поскольку в его содержание уже включены сознание и разум: это Вселенная, заданная в человеческом измерении и тем самым локализованная в сознании. Выражаясь свободнее, – это примирённая и примéренная Вселенная, чья сверхмасштабная отчужденность смягчена антропосообразностью. Встречающееся на страницах этой книги понятие “Мир” употребляется именно в таком значении. Там же , где в виду имеются предельные контуры рассмотрения, автор, во избежание терминологической путаницы, прибегает к понятиям “Мироздание” или “Универсум”, но не “Вселенная”, ибо обращается не к физическим характеристикам объекта, а к его масштабу.
С аналогичных позиций мы подходим к категории бытия, понимая последнее как актуальное переживание мира, его действительное состояние, атрибутивное человеку и ни в одной ситуации не противопоставленное ему. Бытие дано как участие в мире, и если этот человек возникает в этой Вселенной, то Вселенная присутствует в мире, и бытие выступает одновременно бытием человека и Универсума.
Именно здесь открываются подходы к осознанию социальной истории. Последняя, конечно же, есть нечто особое по отношению к материальному миру. Как отмечает К. Ясперс, “... История обладает границами, которые отделяют ее от других реальностей – от природы и Космоса. Историю со всех сторон окружает безграничное пространство сущего вообще”[ii][2]. Вот это бытие истории между “безднами” равносильно факту исторического бытия человека, вспыхнувшего в “физической” Вселенной с тем, чтобы вписать разум и волю в мировые структуры. Подобная история, взятая в системе координат “по факту” земного проистекания, есть произведение; но она же по существу является главой, раскрытой в прошлое и будущее и подлежащей перепрочтению всякий раз, когда человечество задумывается над собственной смысложизненностью.
Человек, рефлектирующий над собственным историческим бытием, есть человек культуры. И если социальная история выступает в качестве стрелы человеческого времени, то культура обозначает пространственные границы, в которых человек приручает бездну – т.е. сущее – посредством его, сущего, бесконечных символизаций. Иными словами, Вселенная, мир и бытие даны человеку единственно сквозь бытие культуры, ее символическую реальность. Но отсюда и признание того факта, что любая форма культурной деятельности, любой символ или система символов обладают сверхмощным генезисом, перед которым социальная история – не более, чем обжитое и спасительное прибежище.
Указанный генезис, который есть безо всяких мистификаций хотя бы в силу безоговорочного существования сверхмасштабов Вселенной и ее присутствия в человеческом мире в качестве предельного условия, зачастую осознается как трансцендентность. Ведь символизированная сущность безопасна и освоена; сущее же как Целое пугает очевидной непостижимостью и довлеет как “Другое” и “Там”, по отношению к которым история и культура взяты в границы посюсторонности. Тем не менее, трансцендентность есть не что иное, как порожденный культурой же феномен веры, обладающий высочайшей этической ценностью и атрибутивный миру человека.
Можно сказать и так: область трансцендентного охватывает собой интуитивное ощущение генезиса, данное человеку в его экзистенциальности и не подлежащее окончательному рациональному оформлению, по всей видимости, навсегда. Из этих интуиций возникает искусство – единственная возможность “участия в трансценденции”, свобода “здесь”, добровольно ограничивающая себя законами художественной формы и технологии.
Выдвинем центральный тезис нашего исследования: именно в искусстве антропологический принцип перемещается из сферы объяснительной в сферу действительного. Именно в искусстве, достигающем предела символизирующей интенсивности, происходит сбрасывание символики; и сквозь языки и коды культуры проступает мир сущего, тот самый генезис, который более нигде не обнаруживает себя с очевидностью. Наиболее чистым случаем проступания генезиса является музыка, чей язык не имеет эквивалента ни в одной области человеческой деятельности; чей материал – звуко-интонация и организованное время – взяты из действительного мира; чья предметность принципиально внепонятийна и никакой редукции не подлежит.
При строго формальном подходе история музыки есть частный случай социальной истории, одно из многих проявлений человеческой активности, подчиняющееся законам общественного бытия. Но это в том случае, если сама социальная история объявляется “внутренним делом” случайно возникшего человечества, игрой мутаций, прерогативой выпрямившихся обезьян. Если же у социальной истории другая функция, иное место в системе мировых координат, – тогда, похоже, совсем другую историю имеет музыка. Более того, в ее “другой” истории обозначают себя фундаментальные законы, имеющие внемузыкальную и внесоциальную природу, раскрыть которые - одна из главных задач этой книги.
Что есть музыка и каков ее действительный генезис в контексте антропологического принципа? Каково проистекание музыкального сквозь пространства доистории и историческое время? Что делает ее, музыку, подлинно человеческим миром? – Вот основная проблематика нашего исследования, чья подлинная сложность заключена в поразительном обстоятельстве: Целое, к постижению которого в самоотверженном отчаянии стремятся физика, философия и космология, уже вверяло себя человеку – например, Моцарту. Но до разгадки Симфонии соль-минор не ближе, чем до экспериментального подтверждения идеи Вселенной.
[i][1] Мизнер Г., Торн К., Уилер Дж. Гравитация. –М.,1997.-Т.3. – С. 487.
[ii][2] Ясперс, Карл. Истоки истории и ее цель // Смысл и назначение истории. – М.,1991. – С. 243.
ГЛАВА I.
Резюме первой главы.
Итак, нами совершены первоначальные подступы к проблеме, движимые потребностью установить её действительный масштаб и определить то место, которое по праву принадлежит ей в истории Духа. Поэтому данную главу следует расценивать как “разведывательный облёт территории” с тем условием, что на указанной “территории” разыгрываются коллизии времени, бытия и культуры, а “разведывательная ревизия” производится с помощью системы абстракций познающего разума. Надеемся, что основная цель главы – показать музыку предметом специального отдела философского знания – нами достигнута по мере возможностей, ибо твёрдо понимаем: истинное бытие музыки, требующее своего объяснения, превышает последнее даже в случае подлинной теоретической удачи. В этом заключается печальный парадокс исследования любой значительной области культуры; но в этом заключён и известный эвристический раздражитель, побуждающий браться за дело и объяснять то, что считается необъяснимым.
Нам теперь предстоит от общих контуров философского осознания сущности музыки двигаться вглубь – к увлекательнейшей процедуре распутывания коллизий её бытия в культуре, к анализу её устойчивых (музыка как язык и текст культуры) и неустойчивых, целиком идеальных (понимание и смысл в контексте музыкального бытия) общностей. Отчётливо осознавая сложность дальнейших исследовательских шагов, мы решаемся на них хотя бы потому, что попытка философского анализа устремлена к построению системы понятий в живой диалектической логике просвечивающего сквозь них бытия. Продолжим поэтому рассуждения, сделав предметом следующей главы проблему музыкального смыслообразования, данного во времени и через время.
[ii][1] См.: Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики // Из ранних произведений. – М., 1990. – С. 195 – 392.
[ii][2] Проблеме времени в музыкальной культуре посвящён специальный отдел данной работы, поэтому здесь ограничимся только лишь кратким замечанием.
[ii][3] В последние годы появился ряд исследований, посвящённых этой проблеме.
[ii][4] О понятии и явлении напряжённости как атрибутивного свойства музыкального континуума подробно говорится в последующих разделах нашей книги.
[ii][5] Отношение к миру как к целостности, подчиняющейся единым (и простым!) законам бытия, всё более привлекает современную теоретическую физику. См., например: Девис, Пол. Суперсила. Поиски единой теории природы. – М., 1989.
[ii][6] Здесь уместно привести слова М.К. Мамардашвили, истинные масштабы философского наследия которого еще предстоит оценить по достоинству: “... Существо, способное сказать “я мыслю, я существую, я могу” (даже минимум – одно), и есть возможность и условие мира. Мира, который оно может понимать, в котором может за что-то отвечать и что-то с основанием знать. И достаточно, повторяю, что это случается хоть у какого-то одного существа в любом месте и в любое время, чтобы мир мог существовать”.
См.: Мамардашвили М.К. Сознание и цивилизация // Человек в системе наук. – М., 1989. – С. 320.
[ii][7] См. об этом подробнее: Суханцева В.К. Категория времени в музыкаль-ной культуре. – Киев, 1990. – С.128 – 175.
[ii][8] Медушевский В.В. Человек в зеркале интонационной формы // Советская музыка. – 1980. – № 9. – С. 43.
[ii][9] См. в этой связи: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. – М., 1987; и другие работы этих авторов.
[ii][10] Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики. – С. 239.
[ii][11] Притыкина О.И. Музыкальное время: понятие и явление // Пространство и время в искусстве. – Л., 1988. – С. 73.
[ii][12] Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики. – С. 239.
[ii][13] Весьма убедительную критику этого противопоставления можно найти у А.Ф.Лосева. См.: Музыка как предмет логики. – С. 327, 383.
[ii][14] Там же. – С. 244.
[ii][15] Девис, Пол. Суперсила. – М., 1989. – С. 264.
ГЛАВА II.
Резюме второй главы.
Мы рассмотрели ещё одну сферу бытия музыкального: метасистему “ВРЕМЯ – СМЫСЛ”. Ощущается ли в связи с этим некое исследовательское спокойствие? Ни в коей мере, чему несколько причин: а) проблема бытийного ранга не знает никакой, пусть относительной завершённости; б) метасистема “ВРЕМЯ – СМЫСЛ” действительно метасистема, в границах которой пульсируют самостоятельные системные множества, требующие теоретического обозначения; в) бытие музыкального проистекает в смысло-временных контурах, однако специфика проистекания этим не исчерпывается. Отсюда впереди – рассмотрение музыки в её чисто культурном бытии – как языка, текста и произведения культуры. Но это одновременно означает, что впереди – проблема понимания, то есть бытия музыки в человеческом мире.
[ii][1] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979. – С. 350.
[ii][2] См.: Библер В.С. От наукоучения к логике культуры. – М., 1991.
[ii][3] Баткин Л.М. Два способа изучать историю культуры // Вопросы философии. –1986. – № 12. – С. 113.
[ii][4] См.: Суханцева В.К. Категория времени в музыкальной культуре. – Киев, 1991; Суханцева В.К. Категория времени в музыкальной культуре: генезис, сущность, процесс функционирования: Автореф. дис. д-ра филос. наук. – Киев, 1991.
[ii][5] Проблематика функционального подхода весьма полно разработана в трудах отечественных музыковедов – В.Бобровского, Е.Ручьевской и других, в связи с чем мы касаемся этого вопроса лишь в конкретно интересующем нас плане.
[ii][6] Очеретовская Н.Л. Содержание и форма в музыке. – Л., 1985. – С. 8.
[ii][7] Там же. – С. 56.
[ii][8] Ливанова Т. Музыкальная драматургия И.С.Баха и её исторические связи. – М. –Л., 1948. – С. 5.
[ii][9] Чернова Е. О понятии драматургии в инструментальной музыке // Музыкальное искусство и наука. – М., 1978. – Вып. 3. – С. 15.
[ii][10] Очеретовская Н. Содержание и форма в музыке. – С. 38.
[ii][11] Там же. – С. 39.
[ii][12] Там же.
[ii][13] Там же. – С. 40.
[ii][14] См. об этом: Бобровский В. Функциональные основы музыкальной формы. – М., 1978; Назайкинский Е. Логика музыкальной композиции. – М., 1982; Медушевский В. О закономерностях и средствах художественного воздействия музыки. – М., 1976; Холопов Ю. Об общих логических принципах современной гармонии // Музыка и современность. - М., 1974. – Вып. 8.
[ii][15] Бубер М. Я и Ты // Квинтэссенция: Филос. альманах, 1991. – М., 1992. – С. 313.
[ii][16] См.: Баткин Л. О некоторых условиях культурологического подхода // Античная культура и современная наука. – М., 1985. – С. 304.
[ii][17] Весьма близкие по духу рассуждения даны в работах В.А.Малахова, посвящённых проблематике мироотношения и сопредельных сфер, в частности, искусства, культуры, и касающиеся в том числе и собственно целостности. См.: Малахов В.А. Человеческое мироотношение. – Киев, 1988.
[ii][18] См.: Чичерин Г.В. Моцарт. – Л., 1979.
[ii][19] Крымский С.Б. Строй культуры: хронотопы и символы // Collegium. – 1993. – №1. – С. 26.
[ii][20] Там же. – С. 25.
[ii][21] Сошлёмся здесь на спорное, но, безусловно, нетривиальное исследование, ставящее своей целью рассеяние “эстетических призраков”. См.: Шевченко А.К. Проблема понимания в эстетике. – Киев, 1989.
[ii][22] Крымский С.Б. Строй культуры: хронотопы и символы. – С. 24.
[ii][23] Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. – М., 1986. – С. 112.
[ii][24] Мамардашвили М.К. Сознание – это парадоксальность, к которой нельзя привыкнуть // Вопросы философии. – 1989. – №7. – С. 112.
[ii][25] Там же. – С. 113.
[ii][26] “Тёмными” эти места являются далеко не всегда по причине принципиальной сложности их уяснения, а скорее потому, что давно стали “общими” и как бы не подлежащими теоретической рефлексии.
[ii][27] Мандельштам О. Сочинения. – В 2-х т. – Т.2. – М., 1990. – С. 367.
[ii][28] Там же.
[ii][29] Образу “Цветочная проснулась ваза / И выплеснула свой хрусталь” позавидовал бы и сам М. Хайдеггер, прорывавшийся к сердцевине вещи...
[ii][30] Мандельштам О. Разговор о Данте // Сочинения в 2-х т. – Т.2. – С. 234.
[ii][31] Мандельштам О. Разговор о Данте. – С. 219.
[ii][32] Там же. – С. 247.
[ii][33] Аналогичный характер музыкальной логики отмечает А.Ф.Лосев в своём фундаментальном и ранее уже цитированном труде “Музыка как предмет логики”.
[ii][34] Мандельштам О. Разговор о Данте. – С. 223.
ГЛАВА III.
Резюме третьей главы.
Итак, предпринята попытка развёртывания бытия музыки в человеческом, собственно культурном измерении от генезисно-предикатных оснований музыкального до функционирования в качестве текстов культуры. Введение ключевых для данного раздела исследования понятий “событие”, “горизонт”, “темпоральность”, “Логос”, “произведение”, органически присущих философской проблематике ХХ-го столетия, обусловлено постоянным стремлением обнаружить истинный статус музыки в напряжённых коллизиях Бытия; её сопричастность духовной жизни и немистифицированному бессмертию, глубинным структурам смысложизненности, наконец. С этих же позиций определены подходы к проблеме музыкального языка – мощной универсалии культуры, вызывающе противостоящей самой строгой рациональности и обнаруживающей в своих алогических и до-рефлективных глубинах “интонируемую” историю.
Однако сама культура породила принцип евангелия “от”, когда канонический текст оживает и одухотворяется индивидуальностью рассказчика. Последуем святому принципу и мы, приступая в завершающей главе исследования к повествованию “от лица” композитора. Здесь именно, и только в нём, персонифицируется история, культура и произведение, взятые в едином поле музыкального стиля.
[ii][1] Наличие иных средств, например, слова, в образцах песенного жанра не препятствует их рассмотрению в указанном контексте – то есть как текстов музыкальных.
[ii][2] Об историчности категории “музыкальное произведение” см., например: Lissa Z. Fragen der Musik ästhetic. – Bin, 1959 ; Назайкинский Е.В. Логика музыкальной композиции. – М., 1982.
[ii][3] Высказанное мнение в целом совпадает с известной герменевтической традицией “эстетики контекста”, представленной в западном музыкознании второй половины ХХ-го века (см., например: Eggebrecht H.-H. Zur Geschichte der Beethoven – Rezeption. - Mainz, 1972). В советской эстетике оппозиция “текст – контекст” как наиболее плодотворная, на наш взгляд, в плане выяснения смысловых потенций восприятия зачастую подвергалась критике в связи с непомерной “субъективностью” (см., напр.: Зись А.Я., Стафецкая М.П. Методологические искания в западном искусствознании. Критический анализ современных герменевтических концепций. – М.,1984). Мы же вовсе не склонны преувеличивать опасность субъективного начала в нахождении новых смысловых образований музыкального текста, ибо, странствуя в культуре, он парадоксально соединяет в себе её, культуры, всеобщность и субъективность...
[ii][4] Трудно сказать, в каком качестве в музыкальной культуре более запечатлён Ф. Мендельсон: как сентиментальный романтический композитор или художник, отважившийся исполнить в 1844 году практически забытую Мессу h-moll И.С. Баха.
[ii][5] В начале предстоящего пространного рассуждения следует оговорить одно принципиально важное обстоятельство. На первый взгляд, может показаться, что проблемы музыкальной интерпретации слишком удалены от обсуждаемых вопросов, и автора явно “уносит” в сторону. Однако тем философия музыки и отличается от музыкальной теории вкупе с музыкальной эстетикой, что её проблемное поле соприкасается или переходит в предельную проблематику философии культуры, философии личности etc. Музыка существует в горизонтах культуры постольку, поскольку является не “оформлением” духовной драмы, аккомпанементом к фабуле бытия, а полноправным инобытием указанной драмы, в которое всякий раз отбрасывает себя человеческая экзистенциальность хотя бы потому, что далеко не всегда хочет и может выразить себя понятийно. С этих позиций музыка есть до-мысленное и после-мысленное бытие; то есть бытие, никакими логико-временными контурами не ограниченное. Этим, кстати, музыка как состояние мира и культуры отлична от жёсткого логоса формы, в том числе, и собственной – музыкальной формы.
[ii][6] Указанное движение породило мощные философско-культурологические и культурно-антропологические концепции: от Тойнби, Шпенглера, Кребера, П.Сорокина до Леви-Стросса, Малиновского и т.д. В данном случае, нас не заботит, шла ли речь о типах цивилизации или культуры. Мы имеем в виду сам принцип: культура (или цивилизация) исследовалась циклически, стадиально, структурно.
[ii][7] Не всякий смысл выражается в понятии, поддаётся идеализации и рационализации. Напомним великолепное суждение Л.С. Выготского: “Смысл слова не является полным. В конечном счёте он упирается в понятие мира и во внутреннее строение личности в целом” (см.: Выготский Л.С. Мышление и речь. – М. – Л., 1934. – С. 305 – 306).
[ii][8] Философский смысл описываемой ситуации фундаментально прост: “бытие” частицы есть одновременно проистекающее со-бытие последней со всем Универсумом. Это практически хайдеггеровское “Da-sein”, за которым выступают величественные контуры “выдвинутости Бытия в Ничто”.
[ii][9] Библер В.С. От наукоучения – к логике культуры. Два философских введения в двадцать первый век. – М., 1991. – С. 298.
[ii][10] Библер В.С. От наукоучения – к логике культуры. – С. 139.
[ii][11] Баткин Л.М. Два способа изучать историю культуры // Вопросы философии. – 1986. – № 12. – С. 107.
[ii][12] Хайдеггер М. Время и бытие. – М., 1993. – С. 405.
[ii][13] Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие. – С. 203 – 204.
[ii][14] См., напр.: Bimberg S. Kontrast aus musikästhetische Kategorie. – Berlin, 1981.
[ii][15] Следует подчеркнуть, что в отечественном музыкознании получил весь-ма плодотворное развитие целый ряд аспектов концепции Асафьева. Это, в частности, интонационный анализ движения стилей (С.С. Скреб-ков); изучение интервально-стилевой семантики (Л.А. Мазель); интонационные функции тематизма (Е.А. Ручьевская); вопросы музыкальной логики (Е.В. Назайкинский); исследование специфических и неспецифических средств музыкальной выразительности (В.В. Медушевский). Признавая все достоинства указанных научных интенций, мы вновь задаёмся вопросом: а что за пределами этой теории, в живой музыкальной событийности нашего столетия?..
[ii][16] См.: Орлова Е.М. Интонационная теория Асафьева как учение о специфике музыкального мышления. – М., 1984.
[ii][17] Игорь Глебов. Ценность музыки // De Musica. – Пг., 1923. – С. 19 – 20.
[ii][18] Игорь Глебов. Ценность музыки // De Musica. – Пг., 1923. – С. 19.
[ii][19] Игорь Глебов. Инструментальное творчество Чайковского. – Пг., 1922. – С. 238.
[ii][20] Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики. – С. 239.
[ii][21] Асафьев Б.В. Музыкальная форма как процесс. – Кн. 1 и 2. – Л., 1971. – С. 332.
[ii][22] Там же. – С. 344.
[ii][23] Там же.
[ii][24] Асафьев Б.В. Путеводитель по концертам: Словарь наиболее необходимых терминов и понятий. – 2-е изд. – М., 1978. – С. 165.
[ii][25] С этого места рассуждения мы будем сознательно избегать критики асафьевской концепции в разделе “текущего момента”, то есть тех черт эпохи 30 – 40-х годов, которые оказали естественное негативное воздействие не только на данную концепцию. Это – отечественная история, её жесточайший идеологический прессинг, противостоять которому сумели очень немногие. Их имена, как правило, известны...
[ii][26] Яворский Б.Л. Рукописный архив. Ед. хр. 4455. Л.1.
[ii][27] Яворский Б.Л. Рукописный архив. Ед. хр. 4465. Л.8.
[ii][28] Асафьев Б.В. Музыкальная форма как процесс. – Кн. 2. – С. 237.
[ii][29] Асафьев Б.В. Книга о Стравинском. – 2-е изд. – Л., 1977.
[ii][30] Ручьевская Е.А. Функции музыкальной темы. – Л., 1977. – С. 134.
[ii][31] См.: Fraser J.T. The Genesis and Evolution of Time. – Brighton, 1982. – P. 115 – 116.
[ii][32] Дубровский В.Н., Молчанов Ю.Б. Эволюционирует ли время, пространство и причинность? // Вопросы философии. – 1986. – № 6. – С. 138.
[ii][33] Об этом более подробно излагается в заключительной главе нашей книги.
[ii][34] Асафьев Б.В. Музыкальная форма как процесс. – С. 95.
[ii][35] Dufrenne M. Esthetique et philosophie. – Paris, 1967. – P. 87.
[ii][36] Ibid., p. 88 – 89.
[ii][37] Dufrenne M. Esthetique et philosophie. – Paris, 1967. – P. 89.
[ii][38] Против подобной интерпретации мифа категорически выступает А.Ф. Лосев в знаменитой работе “Диалектика мифа” (Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Миф. Число. Сущность. – М., 1994), рассматривая миф как исторически-настоящее, а не как абсолютное прошлое человека, культуры и общества.
[ii][39] Музыкальное как принцип, модус мироустройства, связь всего со всем было гениально схвачено в интуициях античной философии, но ею же мистифицировано в число, эманацию, “музыку сфер” и пр.
[ii][40] Чтобы убедиться в наличии подобной нормы, достаточно раскрыть учебник по элементарной теории музыки, анализу музыкальных форм, полифонии, современной технике композиции. Что и говорить – это написано для посвящённых и просвещённых.
[ii][41] Напомним, что этой проблеме была посвящена II-я глава нашего исследования. Предлагаем читателю соотнести результаты самостоятельно.
[ii][42] Факт осознания музыки как пути к катарсису, отчётливо фиксируется в ранних цивилизациях – от Древнего Китая до античной Греции, – является одним из наиболее устойчивых в мировой культуре и не оспаривается даже ХХ-ым столетием. Возникает, правда, другой вопрос: что ХХ-е столетие понимает под катарсисом?..
ГЛАВА IV.
РЕЗЮМЕ
Музыка самодостаточна. Она – универсум, в котором действуют мировые законы; но она – и его модель, одушевленная человечески востребованным звуком. Она – история и одновременно – историческая дистанция, поскольку сверхсимволическая мощь ее языка требует отлета. Она интимнейшее порождение культуры, молитва, превращающаяся в незатейливую песенку, единственный язык, объединяющий всеобщность с одиночеством. Она, наконец, почти что переходит в математику силой Логоса и рафинированного инобытия Числа и постоянно уворачивается от перехода в онтологичности становления.
Постоянно разъятая и дифференцированная на формы и жанры, течения и стили, принципы и методы композиции, многократно транслируемая в усложняющейся овеществленности инструмента и голоса вплоть до виртуального звучания “электронной Вселенной”, музыка, между тем, едина и с не меньшим постоянством воссоединяет свои сущности.
Философия же музыки с полным правом может постулировать тезис: музыка есть.
Суханцева В.К.
Музыка как мир человека. От идеи вселенной – к философии музыки. – К.:Факт, 2000. – 176 с.
ISBN 966-7274-54-3
Что есть музыка и каков ее действительный генезис в контексте антропологического принципа? Каково проистекание музыкального сквозь пространства доистории и историческое время? Что делает ее, музыку, подлинно человеческим миром? Перечисленные вопросы – основная проблематика книги доктора философских наук, профессора Виктории Константиновны Суханцевой. Подлинная сложность этого исследования заключена в поразительном обстоятельстве: Целое, к постижению которого в самоотверженном отчаянии стремятся физика, философия и космология, уже вверяло себя человеку. Но до разгадки произведений гениальных композиторов не ближе, чем до экспериментального подтверждения идеи Вселенной.
ББК 85.31
Киев, издательство "Факт", 2000, 176 с.
В.К. Суханцева
МУЗЫКА КАК МИР ЧЕЛОВЕКА
(ОТ ИДЕИ ВСЕЛЕННОЙ – К ФИЛОСОФИИ МУЗЫКИ)
Светлой памяти моей матери – Аси Натановны Грач – посвящается эта книга.
ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
ГЛАВА I. МУЗЫКА: БЫТИЕ И МОДЕЛЬ УНИВЕРСУМА.
§ 1. Проблема установления предмета исследования.
§ 2. Проблема выведения философских оснований анализа и методологии исследования .
§ 3 . Проблема определения предельных понятийно-логических оппозиций исследования.
§ 4. Проблема установления границ музыкального (бытие музыки как диалектика конечного и бесконечного).
§ 5. Проблема уяснения сущности феномена музыкальной конструктивности.
Резюме первой главы.
ГЛАВА II. МУЗЫКА: ДИАЛЕКТИКА ВРЕМЕНИ И СМЫСЛА.
§ 1. Проблема установления методологических оснований экспликации понятия “Музыкальный смысл”.
§ 2. Проблема определения сущностно-атрибутивных свойств времени музыкальной культуры в контексте процедуры смыслообразования.
§ 3. Проблема уяснения феномена музыкальной целостности.
§ 4. Проблема установления ценностных характеристик музыкального смысла.
Резюме второй главы.
ГЛАВА III. МУЗЫКА: ЯЗЫК – ТЕКСТ – ПОНИМАНИЕ.
§ 1. Проблема “текст – контекст” на уровне музыкального произведения.
§ 2. Интонационная теория Б.В. Асафьева (pro и contra).
§ 3. Музыкальное в горизонте культуры: границы понимания.
Резюме третьей главы.
ГЛАВА IV. МУЗЫКА: ИСТОРИЯ – КОНЦЕПЦИЯ – СТИЛЬ.
§ 1. Музыкальный стиль на “фоне” культурно-исторических парадигм.
§ 2. Этос и Логос в творчестве И.С. Баха.
§ 3. ХХ век в универсуме музыкальных стилей.
РЕЗЮМЕ
ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
ХХ век пронизан интуициями Целого. Вероятностный мир квантовой механики, текучее время на полотнах Дали, акустическая космология Шенберга и Штокгаузена – все это поиски мировых структур, вспышки культурного самосознания, иногда пугающие радикализмом, но, благодаря последнему, вырывающие человека из геоцентрических координат. Потрясения следуют чередой: теория эволюционирующей Вселенной, реликтовое излучение, квазары, сингулярность – и, совсем в другой сфере, – экзистенция, онтология, феноменология; иными словами, мучительно выкристаллизовывается область, в которой идея Вселенной и идея человека неминуемо должны столкнуться. Как обозначить эту область? Где ее магистраль? По всей видимости, ответ содержится в так называемом “антропологическом принципе” Картера-Уилера, согласно которому человек и Вселенная взаимоопределяемы и обусловлены.
Наиболее четко ставит вопрос Дж. Уилер: “Вот человек, какой должна быть Вселенная?” – и далее: “Почему же с этой точки зрения Вселенная так велика? Потому что только в такой Вселенной возможно существование человека!”[i][1]. Итак, координаты заданы и бытие разворачивается, по крайней мере, при двух фундаментальных условиях – этой Вселенной и этого человека, поскольку наличие других мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть.
Сказанное, однако, влечет за собой ряд “взаимоотягощающих” вопросов, а именно:
– в какой связи находятся глобальные категории ”Мир”, “Вселенная”, “Бытие”; являются ли они “продуктами” чистой умозрительности, либо обобщают области действительного?
– в каких координатах должна рассматриваться социальная история – как самостоятельное “произведение”, либо как “глава” некой превышающей воображение “драмы”?
– как воплотился в человеке и в человеческой деятельности столь фундаментальный генезис; иными словами, всплывает ли и как всплывает в сферах человеческой деятельности – сознании, разуме, духе, – “эта” Вселенная?
Сразу же признаем: до строго научных ответов очень далеко, однако само наличие подобных вопросов обладает столь мощным эвристическим потенциалом, что по сути охватывает собой предельные уровни смысложизненной проблематики. Более того. Указанные вопросы ни в коей мере не могут расцениваться в качестве ритуальных, т.е. нейтрально существующих и при этом не оказывающих влияния на результаты каких-либо конкретных исследований. Напротив, по нашему мнению, проблемное поле современной науки, вне зависимости от дисциплинарной специфики, “сжимается” вокруг этих вопросов, постоянно возвращается к ним хотя бы потому, что ни одна область знания не свободна от проблемы человека.
Последнее соображение, отчетливо сознаваемое нами в аспекте профессиональной ответственности, обусловило направление и логику данной книги, в самом названии которой человек и мир даны в сопряженности особой духовной сферы – музыки. Почему именно музыки – об этом ниже, после того, как будут намечены хотя бы наиболее общие контуры авторского подхода в контексте указанных вопросов.
Итак, антропологический (или антропный) принцип, принимаемый в качестве объяснительного, – с одной стороны; с другой, – необходимость обозначения пределов его проявления; т.е. предельности сущего по отношению к человеку. Здесь возникает целый ряд терминологических трудностей, обусловленных недостаточной содержательной отдифференцированностью фундаментальных понятий. В самом деле: понятие Вселенной, принятое прежде всего в астрономии и космологии, приложимо к некоему физическому объекту; при этом физическая характеристика в качестве базовой остается неизменной как в случае постулирования “одной” Вселенной (Вселенная как Целое), так и “ансамбля” Вселенных. Так или иначе речь идет о физических, пусть даже самых экзотических, свойствах описываемого объекта или системы.
Понятие “Мир“ имеет прежде всего философскую традицию, квинтэссенция которой содержится в дихотомиях материи и сознания, природы и Духа, идеи и вещи. В таком понимании социальная история по определению отделена от глобальной “предистории” Вселенной даже тогда, когда жизнь рассматривается в качестве диалектического скачка, проявления антропологической направленности космических эволюций. Однако человек живет в мире и единственно мир ощущает в от-стоянии и пред-стоянии для себя. Этот мир дан ему как Целое и при этом вовсе не только и не столько как физическое Целое. И если границы Вселенной и материального мира могут совпадать в качестве предельных по отношению к человеку, то понятие человеческого мира либо мира человека имеет иной категориальный статус, поскольку в его содержание уже включены сознание и разум: это Вселенная, заданная в человеческом измерении и тем самым локализованная в сознании. Выражаясь свободнее, – это примирённая и примéренная Вселенная, чья сверхмасштабная отчужденность смягчена антропосообразностью. Встречающееся на страницах этой книги понятие “Мир” употребляется именно в таком значении. Там же , где в виду имеются предельные контуры рассмотрения, автор, во избежание терминологической путаницы, прибегает к понятиям “Мироздание” или “Универсум”, но не “Вселенная”, ибо обращается не к физическим характеристикам объекта, а к его масштабу.
С аналогичных позиций мы подходим к категории бытия, понимая последнее как актуальное переживание мира, его действительное состояние, атрибутивное человеку и ни в одной ситуации не противопоставленное ему. Бытие дано как участие в мире, и если этот человек возникает в этой Вселенной, то Вселенная присутствует в мире, и бытие выступает одновременно бытием человека и Универсума.
Именно здесь открываются подходы к осознанию социальной истории. Последняя, конечно же, есть нечто особое по отношению к материальному миру. Как отмечает К. Ясперс, “... История обладает границами, которые отделяют ее от других реальностей – от природы и Космоса. Историю со всех сторон окружает безграничное пространство сущего вообще”[ii][2]. Вот это бытие истории между “безднами” равносильно факту исторического бытия человека, вспыхнувшего в “физической” Вселенной с тем, чтобы вписать разум и волю в мировые структуры. Подобная история, взятая в системе координат “по факту” земного проистекания, есть произведение; но она же по существу является главой, раскрытой в прошлое и будущее и подлежащей перепрочтению всякий раз, когда человечество задумывается над собственной смысложизненностью.
Человек, рефлектирующий над собственным историческим бытием, есть человек культуры. И если социальная история выступает в качестве стрелы человеческого времени, то культура обозначает пространственные границы, в которых человек приручает бездну – т.е. сущее – посредством его, сущего, бесконечных символизаций. Иными словами, Вселенная, мир и бытие даны человеку единственно сквозь бытие культуры, ее символическую реальность. Но отсюда и признание того факта, что любая форма культурной деятельности, любой символ или система символов обладают сверхмощным генезисом, перед которым социальная история – не более, чем обжитое и спасительное прибежище.
Указанный генезис, который есть безо всяких мистификаций хотя бы в силу безоговорочного существования сверхмасштабов Вселенной и ее присутствия в человеческом мире в качестве предельного условия, зачастую осознается как трансцендентность. Ведь символизированная сущность безопасна и освоена; сущее же как Целое пугает очевидной непостижимостью и довлеет как “Другое” и “Там”, по отношению к которым история и культура взяты в границы посюсторонности. Тем не менее, трансцендентность есть не что иное, как порожденный культурой же феномен веры, обладающий высочайшей этической ценностью и атрибутивный миру человека.
Можно сказать и так: область трансцендентного охватывает собой интуитивное ощущение генезиса, данное человеку в его экзистенциальности и не подлежащее окончательному рациональному оформлению, по всей видимости, навсегда. Из этих интуиций возникает искусство – единственная возможность “участия в трансценденции”, свобода “здесь”, добровольно ограничивающая себя законами художественной формы и технологии.
Выдвинем центральный тезис нашего исследования: именно в искусстве антропологический принцип перемещается из сферы объяснительной в сферу действительного. Именно в искусстве, достигающем предела символизирующей интенсивности, происходит сбрасывание символики; и сквозь языки и коды культуры проступает мир сущего, тот самый генезис, который более нигде не обнаруживает себя с очевидностью. Наиболее чистым случаем проступания генезиса является музыка, чей язык не имеет эквивалента ни в одной области человеческой деятельности; чей материал – звуко-интонация и организованное время – взяты из действительного мира; чья предметность принципиально внепонятийна и никакой редукции не подлежит.
При строго формальном подходе история музыки есть частный случай социальной истории, одно из многих проявлений человеческой активности, подчиняющееся законам общественного бытия. Но это в том случае, если сама социальная история объявляется “внутренним делом” случайно возникшего человечества, игрой мутаций, прерогативой выпрямившихся обезьян. Если же у социальной истории другая функция, иное место в системе мировых координат, – тогда, похоже, совсем другую историю имеет музыка. Более того, в ее “другой” истории обозначают себя фундаментальные законы, имеющие внемузыкальную и внесоциальную природу, раскрыть которые - одна из главных задач этой книги.
Что есть музыка и каков ее действительный генезис в контексте антропологического принципа? Каково проистекание музыкального сквозь пространства доистории и историческое время? Что делает ее, музыку, подлинно человеческим миром? – Вот основная проблематика нашего исследования, чья подлинная сложность заключена в поразительном обстоятельстве: Целое, к постижению которого в самоотверженном отчаянии стремятся физика, философия и космология, уже вверяло себя человеку – например, Моцарту. Но до разгадки Симфонии соль-минор не ближе, чем до экспериментального подтверждения идеи Вселенной.
[i][1] Мизнер Г., Торн К., Уилер Дж. Гравитация. –М.,1997.-Т.3. – С. 487.
[ii][2] Ясперс, Карл. Истоки истории и ее цель // Смысл и назначение истории. – М.,1991. – С. 243.
ГЛАВА I.
Дата: 2018-11-18, просмотров: 235.