Анализ пространственно-временной организации Северного текста особенно актуален, когда речь идет о произведениях, написанных в жанре путешествия, путевого очерка или паломничества. А таких текстов немало в художественной и художественно-публицистической литературе о Севере. XVII-XVIII века – время активного освоения Северных регионов нашей страны русскими и иноземными мореплавателями. Их влекли сюда и жажда познания, и экономический интерес. А как результат – многочисленные тексты, в основе которых лежит ситуация странствия, освоения пространства, постижения мироощущения других людей через изучение локального (регионального) хронотопа. Но особенно важен этот аспект в произведениях, где в центре внимания оказывается духовное путешествие, а путь в пространстве мыслится в первую очередь как ментальный. Север предоставлял для таких путешествий безграничные возможности.   

Так, с XVII века возрастала слава святой Соловецкой обители, Соловки становятся одним из наиболее почитаемых паломнических центров России. Восприятие северного монастыря как духовного центра Русской Земли возникает достаточно рано. Свидетельство этому факту мы находим в «Сказании о Соловецкой обители», созданном ещё в начале XVII века. «Во всей государеве области много есть обителей и великих лавр, но первый сии монастырь Соловецкий. Что небо от земля высоко стоит, также и Соловки от русских монастырей далече отстоят»[91].

Одно из ранних художественных описаний Соловков в XVIII веке мы находим в «Путешествии по Северу России в 1791 году» Петра Челищева. Картина, представленная в путешествии, отличается точностью, лаконичностью и фактографичностью. Так, автор сообщает не только дату, но и время отправления (25 июня 1791 года, 8 часов пополуночи), упоминает о долгом ожидании попутного ветра, подробно рассказывает о подготовке лодки к плаванию. Всегда дается точное указание на место, где происходят те или иные события.

Можно обратить внимание, как Петр Челищев формирует образ места. В «Путешествии» акцент делается на наиболее существенных приметах Соловков. Всех, кто особенно впервые посещает остров, поражает величественность, монументальный характер монастырских строений. С описания, стен, башен и церквей зачастую и начинается постепенное формирование образа Соловков в записках путешественников и паломников. Картина, представленная Челищевым, не отличается поэтическими изысками, но конкретна и зрима, что помогает передать строгий и торжественный облик обители:Внутри оного монастыря строения всё каменные из кирпича, а стена, что вокруг монастыря, сделана наподобие крепости, с восьмью башнями из дикого камня[92].Автор обращает внимание на детали: расположение элементов ансамбля, материалы, из которых возведены здания. Так закладывается сам подход к воссозданию образа места, в котором сплавляются фактографичная точность и намек на сакральный характер пространства.

XIX век стал временем нового осмысления роли и значения Соловецкой обители в жизни русских людей, в их духовном возрастании, в проникновении в таинства веры в секулярном мире, в условиях нарастающего обмирщения образованного общества. В это время возникает некое противоречие между вековым народным почитанием монастыря и новым взглядом «просвещенных» и либеральных писателей, публицистов и просто путешественников, которое, впрочем, нередко разрешается, когда последние испытывают необъяснимую рационально силу духовного воздействия древних русских святынь Соловецких.

«Кто не знает Соловок, «святой остров Соловец», и откуда не шествуют к нему?»[93]– такое восприятие Соловецкой обители и Соловков нашло отражение в путевых очерках «По Северу России» К.К. Случевского. Талантливый писатель выразил то общее отношение к духовной святыне, которое сформировалось в сознании русского народа за многие годы существования монастыря. Русская Земля в целом начинает пониматься как духовное пространство, сакральный центр которого располагается на Севере. Северный текст формирует не только образ Северной Земли, но создает мифопоэтическую модель всего Русского Мира.

Такое видение Соловков мы встречаемся и в книге П.Ф. Фёдорова «Соловки» (1889 г.), доктора медицины, которому в 1886 году «в качестве простого паломника удалось на соловецком пароходе побывать в обители и прожить там целую неделю»[94]. Он пишет: «Едва ли в православной Руси найдётся человек, которому не известна Соловецкая обитель!»Этот факт отмечает в своих путевых очерках «Соловки. Воспоминания и рассказы из поездки с богомольцами» (1874г.) и В.И. Немирович-Данченко. Интересно, что даже скептически настроенный либерал А.К. Энгельмейер вынужден признать, что «кажется, ни одна обитель монашества, ни Афон, ни Троицко-Сергиевская, ни даже Киевская не могут сравниться, по важности и чтимости в народе, с Соловецкою»[95].

Так формируется и общее представление о таинственной Северной Земле, о сказочном крае, об особом духовном пространстве, в котором важно увидеть не просто картинку, пейзаж, а особое бытие, особые отношения с миром[96].

Пространственный образ начинает складываться из упоминания многих фактов, которые, на первый взгляд, не являются хронотопическими. Так, отмечается, что в обитель стекались богомольцы из всех регионов. На этом останавливают своё внимание многие писатели. Например, В.И. Немирович-Данченко, знакомя читателя со своими попутчиками, упоминает, что на монастырском корабле была представлена почти вся география России. Паломники, путешественники, странники, обладающие разным опытом, разным мировосприятием, разными эстетическими подходами к освоению того или иного пейзажа, составляли свое представление о Соловках. Зачастую, об этом пишет составитель «Соловецкого патерика», основное внимание уделялось обстоятельствам внешней жизни монахов, а сокровенный, внутренний мир обители оказывался скрыт от взгляда мирян: «Хотя внешние события, совершавшиеся с какою-либо обителью, и привлекают, главным образом, внимание повествователей, но для истории монашества они имеют значение второстепенное, так как главною целью подвижнической жизни служит спасение души»[97].

Ощущение, что Соловки остаются неразгаданной тайной, что светская литература не раскрывает всей полноты жизни обители, присуще и некоторым писателям-мирянам. Например, П.Ф. Фёдоров в качестве сверхзадачи своих записок определяет следующую: «Представить внешнюю и внутреннюю сторону жизни Соловецких монахов, их значение для русского народа – вот та славная цель, которую бы мне хотелось выполнить в предложенном труде». И здесь звучат слова о «внешней» и «внутренней» жизни. П.Ф. Фёдоров признаёт, что в светской литературе о монастыре много неточностей.  Но писатель смело берётся представить читателю объективную картину, исправить ошибки своих предшественников. Возможно ли это? Кто сможет сказать, что исчерпал неисчерпаемое? Вероятно, только тот, кто и не ощущает этой глубины, кто не осознаёт Соловки как сакральный мир, как центр духовной жизни России. Так, А.К. Энгельмейер смелой рукой создаёт очерк внешних, поверхностных сторон быта обители, при этом называет себя паломником.

Во второй половине XX века монастырь привлекает к себе не только богомольцев, но и путешественников. Зачастую посещение островов оказывалось не просто этапом в ходе долгого странствия, а определялось в качестве единственной (или основной) цели поездки. Например, путешествия П.Ф. Фёдорова или В.И. Немировича-Данченко. Атмосфера, в которую окунались путники во время плавания вместе с паломниками, радость общей молитвы, посещение скитов, церквей приводили к тому, что в своих записках, заметках, очерках они невольно начинали отражать взгляд на Соловки, присущий богомольцам. В 70-80-е годы авторы таких произведений чаще всего не смели называть свои поездки паломническими, а себя – богомольцами. Чётко осознавалось различие между целями и характером посещений обители теми и другими. В начале 90-х эта граница начинает постепенно размываться. Происходит десакрализация Мира, духовной жизни. Если демократ В.И. Немировича-Данченко подчёркивает в подзаголовке, что его поездка совершается вместе с богомольцами, но себя он к таковым не относит, то А.К. Энгельмейер уверенно называет себя паломником, выказывая таким образом непонимание самой сути паломничества.

Стоит отметить тот факт, что среди опубликованных записок о посещении Соловецкого монастыря преобладают воспоминания, оставленные интеллигенцией. На эту особенность обратила внимание Е.Волкова.[98] Возможно, это одна из причин, почему, несмотря на столь различный опыт авторов-путешественников и паломников, постепенно в художественно-публицистических жанрах русской литературы, таких как путевые заметки, путевые записки, путевые очерки, и в паломничествах складывается единый образ Соловков. Выражая, прежде всего, свой собственный взгляд, писатели при этом обобщают впечатления и других посетителей и обитателей монастыря. Одним из важных структурных элементов паломничеств и путешествий к святым местам является включение в повествование рассказов и исповедей попутчиков, монахов и трудников, народных преданий, местных легенд. Так, в путевых очерках В.И. Немировича-Данченко мы знакомимся с историями жизни о. Иоанна, сибирячки, монашка-подростка и многих других; в записках П.Ф. Фёдорова передаются рассказы бывших трудников, а К.К. Случевский приводит бытующие на Севере легенды, связанные с основанием монастыря. Судьбы людей, их истории вписываются в бытие локального пространства.

Пространство оказывается одним из важнейших атрибутивных характеристик бытия человека, бытия, не суженного только до понимания земного существования. Качественные черты пространства определяют природу бытия, протекающую в этом пространстве. И, в немалой степени, нравственную природу. Но и само бытие влияет на внутренние свойства пространства, порой изменяя, облагораживая или искажая его облик. Вероятно, поэтому истории основания многих обителей, как правило, включают предание о чудесном обретении места. А в описании ландшафта акцент делается на тех элементах, которые свидетельствуют о богопредназначенности ареала.

Соловецкая обитель рисуется авторами и путешествий, и паломничеств как духовный центр России, а острова – как сакральное место, самим Господом предназначенное под строительство монастыря. К.К.Случевский, передавая историю возникновения обители, с убеждением говорит, что острова были предназначены «Богом под монастырь». Уверенность в высоком предназначении островов свойственна монахам и трудникам, паломникам и путешественникам – всем, кто соприкоснулся с этим святым местом. Автор приводит легенду о жене корелянина, «покусившегося завладеть островами»,которая в назидание была наказана «ангелами во образе двух благообразных юношей».

Подобный мотив характерен в целом для преданий об истории возникновения церквей и монастырей и для житий святых – основателей монастырей. Но в рассказе о Соловецкой обители наряду с традиционной темой предназначения конкретного географического ареала под строительство святыни настойчиво звучит мысль об особом предназначении самого монастыря.

Соловкам уготована высокая миссия – стать землёй обетованной, Земным раем. Наиболее полно эта идея формулируется в произведениях второй половины XIX века. Мысль о Соловках, земле обетованной, мы находим в путевых очерках В.И. Немировича-Данченко, и слышим мы её, прежде всего, из уст монахов и богомольцев. «"Рай – наши Соловки!" –  говорят монахи. Господь своим инокам предоставил их, чтоб здесь на земле еще видели, что будет даровано праведникам там, на том свете». В выводах повествователя этот взгляд так открыто не прослеживается. В записках К.К. Случевского мы находим упоминание легенды, которая «сообщает, будто Рай земной находился за северными горами, и что новгородцы видали его». Интересные замечания можно встретить в воспоминаниях бывших заключённых ГУЛАГа. Они воспринимают время ссылки как время удивительного духовного труда. Каждый из них нёс свой крест, но свой крест несли и Соловки, став средоточием страдания и духовного делания, спасительного для России.

Главным источником духовности, основой Соловецкого Мира, силой, охраняющей обитель от разрушения и гибели, является неусыпное попечение Божие, молитвы святых Зосимы и Савватия. Об этом говорит и монах в очерках Немировича-Данченко: «Во всем невидимо Господь нам покровительствует». Представляя Соловки как особое сакральное место, Случевский считает важным показать читателю те начала, на которых зиждется напряжённая духовная жизнь обители. Он пишет: «Главные святыни Соловецкого монастыря – это святые, явленные чудотворные иконы, мощи святых угодников и внушительные воспоминания о главных представителях монастырского подвига и благочестия, здесь почивающих, так или иначе связанных с судьбой монастыря». В общем труде, в общей молитве, в ежедневном послушании каждого во славу Божию рождается соловецкое общежительство, откуда черпают потом силы монахи, трудники, богомольцы, путники, странники – все страждущие, вся Россия. Соловецкий мир предстаёт как духовный организм с кафолическим сознанием, руководимым Духом Святым.

Уже в первых путешествиях и паломничествах намечается устойчивая тенденция рассматривать остров и обитель как единое целое. Островное положение монастыря имеет глубокое значение, так как остров – «последний рубеж земной жизни, сакральный центр потустороннего мира». В пространство Соловков включается обязательно и море. «По прибрежью бродят лошади с колокольчиками на шее <…> из-за ограды белеются монастырские церкви, и несётся звонкий благовест, отдающий долгим эхом. Правее архангельской гостиницы зеленеет осиновый лес, левее – берёзки, и видятся белые столбики второй ограды. Дальше сверкает неоглядною, бесконечною гладью море». Водная стихия предстаёт путешественникам в разных ипостасях. Сам путь в монастырь часто связан с трудностями, борениями, необходимостью преодолеть внешнее сопротивление (шторм, туман, дождь и т.д.). Важный для «соловецкого цикла» паломничеств мотив чудесного плавания зачастую находит отражение и в путешествиях. Поэтому и в путевых записках, очерках и т.д. борьба со стихией приобретает глубокий духовный смысл. Плавание – это испытание, преодоление себя, очищение. Неслучайно морская практика на Севере зачастую соотносилась с опытом христианской аскетики. Н.М. Теребихин отмечает, что у поморов сложилось особое «представление о морском суде как о «Божеском», что во многом обусловило формирование представлений «о единстве сакрального пространства моря и монастыря».[99] Оказавшись внутри пространства Соловков, путешественники обретают возможность насладиться особым состоянием умиротворения, тишины, тепла и наблюдать картину бескрайнего покойного моря. Описание штормовой непогоды гостем монастыря встречается нечасто.

Достаточно рано в литературе формируется целостный образ Соловков, включающий в себя географические реалии, пейзажную зарисовку, описание архитектурного ансамбля, повествование об истории обители, жизни и быте монахов, размышления о месте и роли монастыря в культурной, экономической и духовной жизни Русского Севера и России в целом.

У авторов XIX века описания монастыря нередко эмоциональны, передают удивление, восхищение, трепет, испытываемые путешественниками при встрече со святыней. «Над гранитною набережной, в недалёком расстоянии от берега, высились циклопические монастырские стены и три выходящие на эту сторону башни…».

 А таким увидели монастырь в записках Немировича-Данченко паломники после трудного путешествия, едва не закончившегося трагически: «Но вот один поворот, и "Вера" входит в зеленую бухту, в глубине которой, словно грациозный призрак волшебного вешнего сна, поднимается белостенный монастырь с высокими круглыми башнями, массою церквей, зеленые купола и золотые кресты которых легко и полувоздушно рисуются на синеве безоблачного неба». Явление обители воспринимается ими как чудо, как вознаграждение за терпение и страдания: «Все словно ждут чуда и боятся пропустить его». Интересно, что и у других писателей мы встречаемся с мотивами сна, миража, сказки при создании образа Соловков. Так, при приближении к островам Случевскому удалось наблюдать интереснейшее явление – миражи. Но автор не ищет научного объяснения увиденному. Он воспринимает всё происходящее как особое свойство этого места, обусловленное причинами, не требующими рационального обоснования.

Монастырский архитектурный ансамбль – это не просто застывшие каменные и деревянные строения. Он живет своей внутренней напряжённой жизнью, являясь зримым, материальным воплощением того духовного феномена, который носит название Соловки. Это тонко почувствовал и отразил в образе обители К.K. Случевский: «Кроме храмов, стены монастырские обнимают пятнадцать отдельных корпусов: жилых, образовательных и хозяйственных; тут же несколько часовен, и вся эта сплочённая масса оживляется и денно и нощно православными молитвами иноков и богомольцев». Интересно, что автор говорит о Соловецком ансамбле как о «сплочённой массе», как о соборном единстве, сплочённом единой верой, едиными целями, единой жизнью.

Даже А.К. Энгельмейер, которого больше интересуют хозяйственный уклад монастыря и фауна островов, периодически ощущает особую притягательность святого места. При описании Соловков автор всё чаще использует эпитеты: чудесные, священные, таинственные.

Значительное место в путевых очерках и записках обычно отводится исторической справке. Так, например, П.Ф. Фёдоров целую главу «Военные, ссыльные и арестанты» посвящает военной истории Соловков. Автор подробно рассказывает, как постепенно строились монастырские укрепления, о победах соловецких стрельцов, о посещении обители Петром I. А.К. Энгельмейер обозначает ещё одну ипостась монастыря, ещё одну грань соприкосновения с историей. Обитель являлась тюрьмой и приютом для многих известных государственных деятелей:«Сколько важных исторических личностей, явно или тайно, были сосланы либо заточены в Соловецкий монастырь, о том лишь знают его стены одни».

Такое обращение к прошлому чрезвычайно важно. В произведениях XIX века всё чаще звучит мысль, что Соловки – это место, где не просто встречаются прошлое и настоящее, но где история оживает, где формируется свой хронотоп, где мы попадаем в особый временной континуум. Случевский отмечает, что на острове обращало на себя внимание обилие крестов, придававшее всему некий фундаментальный, незыблемый характер:«Испуганные непривычной пальбой, кругом нас суетливо носились чайки, утки и, как совершенная противоположность их подвижности, глядели с окрестных гранитов многие, очень многие кресты; значительная часть крестов стояла на колодах».

Автор противопоставляет подвижность птиц и неподвижность крестов, воплотивших в себе вечность. Соловки – это место, где особым образом ощущается связь времён, ощущается прошлое и настоящие, где земное течение времени останавливается, уступая место покою, место, где можно прикоснуться к вечности. В обители есть некая точка, где можно не только ощутить, но зримо представить прошлое, воплощённое в настоящем, – это внутренний двор:«Вся святыня, вся древность монастыря сосредоточена вокруг внутреннего двора обители, обращённого в сад…». Внутренний двор – важнейший для понимания мира Соловков образ. Это замкнутый мир, центр, сформированный святынями; модель пространства самого монастыря, в котором отражается характер отношений, связей Соловков с внешним миром. Это особый тип замкнутости. Цель этой уединенности не горделивое обособление, а сохранение в нетронутой, нетленной чистоте Божьей правды, Вечной истины. Это охранительная замкнутость, помогающая противостоять злу. Именно поэтому эту замкнутость так легко может преодолеть каждый страждущий истины, каждый ищущий Бога. Уникальность, неповторимость и некоторая замкнутость Соловецкой Земли постоянно подчёркивается и в очерках Немировича-Данченко. Эта особость ощущается и богомольцами: в преддверии встречи со святыней меняется их внутреннее состояние и даже их поведение. Делая замечания, странники напоминают друг другу, что не подобает так говорить (например, ругаться), когда в такое место отправляешься. Словесная формула такое место не требует дополнительных пояснений, она является достаточной для всех пассажиров парохода. Об этом постоянно говорят и сами монахи. Так возникает противопоставление России и Соловков. «У вас в Россе…», «То в России, а то у нас», – говорят монахи.

Выделяется Соловецкая обитель и среди других русских монастырей. Только здесь сохраняется тот тип простого истинного благочестия, которое характерно было для монашества в суровые времена утверждения веры. Случевский, описывая соловецких монахов, отмечает, что они и по сей день обладают «почтенными качествами, отличающими их по сегодня от времён новгородских».

Соловки непроизвольно заставляют задуматься о мироустройстве. В этом сакральном месте прочитывается модель Божественного мироздания. Многое из того, что окружает путешественника, воспринимается как данность, требующая приятия и не допускающая логического объяснения. Сквозь призму Соловков мир воспринимается как чудо. У Случевского при характеристике жизни, природы, естественного устройства острова часто звучат эпитеты «чудесно», «непостижимо», «удивительно». Вот как автор описывает течение времени на Соловках: «Чёрными и белыми являются тут и бесконечные стаи пернатых, тоже чередующиеся с точностью удивительной: едва прилетают в марте месяце чайки, вороны, обитавшие всю зиму, почти все исчезают куда-то бесследно, можно бы сказать непостижимо. И всё это из года в год без изменения».Законы бытия открываются человеку в их непостижимой простоте. Начинаешь осознавать их вечный, непреходящий характер. Связь времён ощущает на Соловках и рассказчик очерков «Соловки» Немировича-Данченко: «Древностию, целыми столетиями веяло отсюда… От каждого камня веяло былиною, каждая пядь земли попиралась героями нашей ветхозаветной истории». И в то же время рядом возвышались современные строения. В сакральном мире обители время останавливается. Здесь царствует вечность. Прошлое соединяется с настоящим и прекращает своё существование как прошлое.

 Интересное замечание по этому поводу делает Максимов. Размышляя о метаморфозах времени, он говорит, что на Соловках возникает возможность жить «только настоящим»[100]. Но настоящее в этом контексте звучит как вневременное. Соприкосновение с вечностью позволяет ощутить всю полноту бытия. «Вечностью, – писал прп. Максим Исповедник, – мы называем некую неподвижную и притом цельную жизнь, уже беспредельную и совершенно неколебимую»[101].В формировании временного континуума Соловков реализуются христианские представления. Сквозь ткань повествования звучат слова Евангелия: «У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» [2 Пет.3, 8].

Максимов и Случевский отмечают своеобразие природы Соловков. Создавая пейзажные зарисовки, писатели обозначают специфическую черту, помогающую подчеркнуть уникальность островов, показать, что они занимают особое место в Русском пространстве. Здесь не только удивительным образом сплетаются временные пласты, но также соединяются разные типы ландшафтов, что позволяет понять, что значит «дыхание севера»[102]. Для этого не требуется покидать обитель и отправляться на юг России, достаточно «видеть север и юг небольшого Соловецкого острова»[103].

Важнейшей составляющей образа Соловков в литературе XIX века является его просветительская ипостась. Если у Челищева монастырь предстаёт скорее как хранитель материальных и духовных сокровищ (так, он подробно рассказывает о содержимом ризницы в стилистике описи или каталога, отмечает богатство книгохранилища, но при этом выражает сожаление, что в нём находится много драгоценных книг на съедение плесени и моли преданных), то С.В. Максимов, К.К. Случевский, В.И. Немирович-Данченко рассматривают Соловки как культурно-просветительский центр, играющий важную роль не только в духовном развитии поморов, но и в их образовании. Так, Случевский считает, что жизнь в монастыре обогащает крестьян и особенно положительно влияет на развитие детей. «Для них (детей) это пребывание очень полезно: это целая школа грамотности и мастерства». Немирович-Данченко устройству монастырской школы посвящает отдельную главу. Он отмечает, что после жизни в обители дети «приезжают домой ремесленниками или вообще производителями другого рода. Знания эти дают им возможность упрочить свое экономическое положение; здесь же они привыкают к опрятности и строгому порядку – двум добродетелям, реже всего встречающимся в нашем крестьянстве». Но и для взрослых трудников время, проведенное в монастыре, оказывается плодотворным. «Нельзя отрицать, что жизнь в монастыре для годовых богомольцев-рабочих имеет свою полезную сторону. Часто, т. е. почти всегда, крестьянин является сюда ни к чему не подготовленным. Работая здесь, он присматривается к разным хозяйственным приспособлениям, упрощениям, и дома у себя старается применить виденное».

Автор упоминает и о соловецкой библиотеке, значительная часть которой отправлена в Казань, но монахи говорят об этом факте не с сожалением, а с радостью. Теперь эти рукописи могут послужить для чьей-либо пользы, а не лежать, «что камни».

Соловки – это не просто центр культурной, духовной жизни, не просто источник распространения грамотности и новых научных знаний. Это источник новой, подлинной жизни, в нем скрыто созидательное, творческое начало. Эта грань образа Соловков раскрывается в путевых очерках К.К. Случевского. Монастырь «свидетельствует о целом ряде столетий труда и выдержки и показывает нагляднее, чем что бы то ни было, чем и как шло наше монашество в дебри и пустыни, проповедуя и слово Божие и развитие человека. Местные люди наглядно видели упорядочение, улучшение жизни и обращались к вере. Окруженный неприветным морем, открытый дыханию севера, на голых скалах, при чахлой растительности, на краю тех стран, где царит двухмесячная ночь, а лето является только проблесками, монастырь создал жизнь и распространил ее».

Также важной составляющей образа Соловков является его хозяйственная деятельность. Монастырь предстаёт как самодостаточный хозяйствующий субъект. Хорошо налаженная инфраструктура включает доки, гостиницу, больницу, школу, разнообразные мастерские, мельницу, огороды, оранжерею и т.д. Немирович-Данченко приходит к выводу, что обитель «помимо своего аскетического значения, имеет все признаки хорошей рабочей общины». Не раз в тексте звучит мысль: «Монастырь –  хозяин хороший». Случевский, знакомясь с устройством и жизнью обители, утверждает, что благодаря деятельности игумена Св. Филиппа (Колычева) «дикие острова сделались благоустроенными».

 Многими авторами особо отмечается трудолюбие соловецких монахов и благодаря этому их успешность в хозяйственных делах. Важно, что сама братия видит в монастырском изобилии промысел Божий, покровительство святых, а истинными хозяевами обители почитает Св. Зосиму и Савватия: «Одначе и Господь помогает, потому у нас хозяева такие, угодные ему - Зосима и Савватий. Хорошие хозяева, блюдут свой дом и стадо свое охраняют!» Таким образом, и хозяйственная практика в монастыре начинает приобретать особый смысл и восприниматься как составляющая часть единого духовного делания.

Надо отметить удивительную особенность, характерную для жанра путешествий именно на Соловки. В большинстве случаев в главах, посвященных посещению обители, появляются черты, свойственные другой художественной форме, – паломничеству. Сам объект описания диктует автору и тип поведения, тип восприятия и выбор формы. Подобный феномен мы можем наблюдать и на примере путевых очерков Случевского «По Северу России», и на примере произведения Немировича-Данченко «Соловки». Если в начале повествования авторы пытаются представить хозяйственно-бытовую картину жизни обители, а в описании острова ограничиться пейзажной зарисовкой, изобилующей фактическими подробностями, то постепенно происходит смена подходов, мы наблюдаем, как писателем создаётся образ Соловков как сакрального топоса. Обмирщенное сознание очеркистов второй половины XIX века оказывается не в силах сопротивляться Божией благодати этой, как сказано в «Соловецком патерике», духовной твердыни, о которой пророчески возвестил один из ее основателей преподобный Зосима: «… это место наполнится обилием духовным».