«соловецкого цикла» XVIII века

Уже к XVIII столетию Соловки становятся одним из самых почитаемых паломнических центров России. Об этом как об известном факте говорит академик И.И. Лепёхин в своих путевых записках. Он отмечает, что монастырь посещаем множеством богомольцев даже из дальних Российских областей[118]. Со всех концов страны тянутся к святым островам путники, путешественники и паломники. Письменным свидетельством столь важного события в жизни каждого христианина становятся сделанные ими записи в жанре путешествий и паломничеств. К концу XVIII века корпус литературных памятников, посвящённых посещению Соловецкой обители, оказывается достаточно внушительным. Своими впечатлениями делятся Я.Я. Мордвинов, П.И. Челищев, А.И. Фомин, И.И. Лепехин, иеродиакон Дамаскин, М.В. Ломоносов. Важные сведения о месте Соловецкой обители в русской духовной жизни эпохи мы находим в анонимном «Путешественнике». Можно говорить о том, что к концу XVIII века начинает формироваться своеобразный эпический цикл путешествий, в которых центральное место занимает образ Соловков. Произведения этой группы объединяет несколько моментов: сосредоточенное внимание на самом путешествии-плавании, нередкое присутствие мотива «чудесного» плавания; утверждение особого статуса Соловков среди других Русских обителей;сравнение, а зачастую и сближение Соловковс такими мировыми духовными центрами, как Афон или Иерусалим; убежденность в сакральной природе самих островов и, самое главное, это формирование единого сквозного образа Соловков. В произведениях разных авторов образ этой северной обители включает в себя целый комплекс постоянных, повторяющихся черт и мотивов. Сосредоточив свое внимание на выявлении этих сквозных мотивов, мы постепенно можем прийти к глубокому пониманию сакрального характера Соловецкого пространства.

Уже в XVIII веке начинает складываться устойчивая мифологема: Соловки – Беловодье, Соловки – Китеж-град, Соловки – Новый Иерусалим. Путешественники и паломники видят в Соловецкой обители, в Соловецких островах особую сакральную землю, которую, как говорится в «Путешественнике», сам «Бог наполняет…»[119]. Это особое место, где человек прикасается в высшей, божественной правде, где обретается новый духовный опыт, где Господь позволяет увидеть в земных формах, что есть высшая гармония. Начинает закладываться идея «Соловки – Земной Рай», которая получит особое звучание в литературе ХIХ века.

Важной чертой в изображении Соловков в паломничествах и путешествиях соловецкого цикла становится мотив колокольного звона, благовеста, встречающего путников после долгой и опасной дороги. Встреча с обителью – событие чрезвычайной важности, торжество момента подчёркивает церковный звон. Формирование этого мотива мы можем наблюдать и в «Журнале» капитана Я.Я. Мордвинова. Стиль автора записок, человека военного, отличают предельная сдержанность и интерес к фактической детали, но порой сквозь сухое описание прорываются чувства, появляется возможность проникнуть не только в мысли, но и в мир переживаний и впечатлений автора. Так, в четвёртой главе говорится о том, каким непростым был путь на острова, как пришлось преодолевать холод, морское волнение и льды и как встретили путников Соловки колокольным звоном: И так, пробираясь между льдом, доехали к Соловецкому острову под посеверную гору и, поворотя вправо, ехали подле острова близ берега, и подъезжая к самому монастырю, начали в оном благовестить к вечерни, и в самую вечерню пристали к пристани у гостинаго двора[120].

В произведениях путешественников Соловки в целом обретают свой голос: многоликий, выстраивающийся то по принципу полифонии, то превращающийся в гомофонно-гармоническое многоголосие, в котором главенствует одна мелодия – молитвенное слово, обращённое к Господу, а крики чаек, шум прибоя, звон монастырских колоколов – аккомпанемент в этой вселенской симфонии. Вот только одно из замечаний на эту тему, которых мы можем найти множество в путешествиях и паломничествах уже XIX века: Вечно шумит и бьётся о твердыни монастырские Белое море, но чёрные иноки в храмах Благовещения, на Голгофе и на Секирной совершают такое же неусыпное, как шум моря, бесконечное, неустанное чтение Псалтыри. Работая над очерками и записками, писатели зачастую (возможно, даже непроизвольно) учитывают такую структурную особенность Соловецкого Мира в композиции своих произведений. Так, мотивы молитвы, церковного пения и колокольного звона становятся ключевыми при создании образа Соловков у Случевского, Немировича-Данченко, Максимова, что сближает их с традицией паломничеств – художественной формой, где эти мотивы являются жанрообразующими.

Писатели ХIХ века утверждают, что голос Соловков складывается из умиротворяющей тишины и непрерывного молитвенного пения (Соловки – остров молитвы. Интересно, что писатель ХХ столетия Борис Зайцев осознаёт как остров молитвы Афон. В предисловии к своим паломническим очеркам «Афон» он скажет: «Это как бы остров молитвы»[121]. К ХХ в. окончательно утвердилось представление об особом бытии островных обителей и самих локусов, где эти монастыри расположены), шума моря, гомона чаек и колокольного звона. И хотя в произведениях XVIII века, в частности, в записках Я.Я. Мордвинова, острова ещё не обретают собственной неповторимой речи, собственного звучания, но уже перестают быть безмолвной пустыней. В записках И.И. Лепехина отмечается, что островные леса наполняют птички пением своим и усугубляют приятность места.

Иоанн Комнин, автор «Проскунитария св. горы Афонския или описания святыя горы Афона», перечисляя этапы духовного движения на пути к жизни, подобной Божией, выделяет такие важные моменты, как обретение молчания, чтения и молитвы. А Дамаскин – иеродиакон Чудовского монастыря, духовный писатель XVII века, автор «Афонская гора и Соловецкий монастырь», определяя природу сакрального пространства, обязательно в качестве важнейшей его характеристики называет возможность чтения и молитвы в духовной тишине. Тишина – непременное условие духовного возрастания. Тишина духа. Тишина, позволяющая ощутить Божие присутствие в мире. Именно эта тишина и оказывается главной чертой, главной атрибутивной характеристикой сакрального земного пространства, места, в котором воплощаются свойства райского бытия. Это место – граница тварного и горнего миров. Иоанн Дамаскин, создавая образ Соловецкого мира, удаленного от материка, с сожалением пишет, что не услышал на островах той благоговейной тишины, которая царствует на Афоне. Его внимание отвлекали неприятные крики чаек и гагар.

Мотив духовной тишины соловецкого пространства возникает в «Сравнении…» в связи с описанием Анзерского скита. Воссоздавая атмосферу, царящую на Анзерском острове, автор указывает на такие свойства этого пространства, как удаленность от мира, беспопечительностьо внешнем, пустынность[122]. Все эти характеристики позволяют создать единую монументальную картину сакрального топоса. Дамаскин подчеркивает уникальность этого места по сравнению с другими уголками России: Скит Анзерский вельми есть благопотребен ко уединенному пребыванию, паче всех где либо в России обретающихся скитов. И эта уникальность, эта предначертанность, предназначенность локуса определяется свойствами самого пространства, делающих острова наиболее предрасположенными ко уединенному пребыванию, к скитскому житию. Писатель использует эпитеты, которые призваны, в большей степени, создать не внешний облик скита, а внутренний, передать ощущение, состояние особости бытия в данном месте. Точнее, наличие в островном пространстве особых условий, позволяющих проникнуть в сущность подлинного Бытия.

Важнейшим, одним из ключевых в соловецких путешествиях и паломничествах становится и мотив чудесного плавания. Записки паломников часто содержат описания пути и тех трудностей, которые приходится преодолевать путникам. Дорога к святым местам есть дорога духовного восхождения, духовного труда. Это путь сомнений, соблазнов, преодолений. Как отмечал Д.С. Лихачев, в сознании христианина эпохи Древней Руси жизнь мыслилась как «проявление себя в пространстве»[123]. «Движение в пространстве предполагало и чрезвычайно напряжённые по своей событийности переходы “границ”, далеко не всегда географических»[124]. Вероятно, этим и обусловлено такое внимание паломников к изображению самого странствия, особенно если речь идёт о посещении отдалённых островных монастырей.

В соловецких путешествиях и паломничествах море, водная стихия становятся одной из составляющих сакрального локуса. Море – это не просто дорога в монастырь, это уже и есть сама обитель. Море – часть храмового пространства. В соловецком цикле мотив чудесного плавания получает два варианта развития. В первом варианте в произведении описывается дорога, полная опасностей. Завершается она чудесным спасением. Успешное преодоление пути рассматривается как чудо, как знак несомненного покровительства святых, высшего участия. Как замечает Н.М. Теребихин, в условиях северной природы и климата «Божественное вмешательство (“чудо”) виделось необходимым условием выживания»[125]. Другой вариант развития мотива – путникам чудесным образом удаётся достичь святого места без волнений и тревог. В соловецких паломничествах ХIХ века часто совмещаются оба варианта. Путь к островам опасен, сложен, полон препятствий; путь из монастыря мирен и радостен. Одухотворённые путники возвращаются в свои дома, сохраняя то особое состояние духовной радости, которое обретают на Соловках.

В произведениях XVIII века нередко упоминается о трудностях пути, но развернутой картины автор не даёт. Я.Я. Мордвинов, описывая дорогу на Соловки, постоянно сообщает о грозящей им опасности из-за подвижных льдов. В четвёртой части он прямо говорит о чудесном спасении во время одного из переходов по воде: «Тогож числа ездили в озеро между льдами, и, чудо было, не затерло в лёд, и едва спаслись к тому ж Брусенскому острову, и ночевали в церковной трапезе». П.И. Челищев упоминает о чудесном спасении Петра Великого во время путешествия по Белому морю.

Но наиболее полно этот мотив реализуется в первой песне героической поэмы М.В. Ломоносова «Петр Великий», где показано опасное путешествие, предпринятое Петром I, дабы уберечь северные рубежи государства от нападения шведского флота. Центральное событие главы – плавание по Белому морю, сильнейший шторм и… чудесное спасение во время бури и посещение Соловецкой обители. Эта часть героической поэмы сближается с хожениями: военный поход царя превращается в путешествие-паломничество. В преддверии важнейших событий для всего государства монарх совершает «духовный переход», готовясь к роли царя-защитника Отечества, и на этом пути неслучайно оказывается в обители. Мотив бури у Ломоносова обретает множество смысловых оттенков: преодоление физических трудностей и дьявольских искушений, знак постоянных борений, без которых немыслима жизнь царя-деятеля:

Мужайтесь: промысл нас небесный искушает;

К трудам и к крепости напредки ободряет;

Всяк делу своему со тщанием внимай:

Опасности сея Бог скоро пошлет край[126].

Н.М. Теребихин отмечает, что у поморов сформировалось представление «о единстве сакрального пространства моря и монастыря»[127]. Паломники и путешественники начинают воспринимать Соловки как именно островной локус, как особый сакральный ареал, включающий в себя и саму водную стихию, а морской путь в обитель как важнейшую составляющую монастырского бытия. В изображении Соловков путешественниками XVIII века обитель предстаёт грандиозным, величественным строением. Обязательной составляющей этого монументально образа становится морской пейзаж и изображение многочисленных островных озёр. Так, Мордвинов начинает описание острова с рассказа о плавании по заливу, который приводит их к монастырской пристани против гостиного монастырского двора, и с сообщения, что остров в окружности имеет около ста верст, и на нём более семидесяти пресных озер. Иеродиакон Дамаскин отмечает, что, подобно Афонской Лавре, Соловецкий монастырь смотрит на море, а Ломоносов, создавая образ северного мира, подчёркивает единство неба и моря, создающего соловецкое пространство:

Там вместо чаянных бореи флагов Шведских

Российские в зыбях взвевали Соловецких.

Закрылись крайние пучиною леса;

Лишь с морем видны вкруг слиянны небеса.

Интересное замечание находим у академика И.И. Лепёхина. Если М.В. Ломоносов говорит о слитности неба и моря, то И.И. Лепёхин наблюдает, как растворяется граница между морем и землёй. Описывая южную и юго-западную части острова, он отмечает, что поляны, мхи и море начинают составлять единое целое, что самое море… кажется, как будто сливается с землёю.

Соловки предстают как духовная незыблемая твердыня; место, где царят особая тишина, покой, молитвенная сосредоточенность, не нарушаемые периодическим вторжением мирских волнений. Все авторы упоминают о роли монастыря в истории Руси, но при этом представляют нам мир, который сохраняет свою сакральную целостность, замкнутость, уединённость. Особенно важной эта черта станет в произведениях ХIХ века. Но уже в путешествиях XVIII века часто упоминается об особом положении северных островов. Так, Дамаскин говорит об удалённости монастыря, Мордвинов сообщает, что значительную часть года обитель отрезана от материка льдами, а Ломоносов называет монахов вольными пленниками, отделившимися от мира и морем, и святыней.

Так, ключевым мотивом в изображении соловецкого пространства, соловецкого локуса становится мотив уединённости, отдалённости, замкнутости и… соборного единения, причастности к духовной жизни православного мира. Иеродиакон Дамаскин отмечает, что в отличие от Афона в монастыре практически нет пустынников; всё подчиняется монастырскому обычаю: монахи в близости друг ко другу живут, в церковь ходят все по вся дни ко всякому церковному правилу и во главе общины стоит строитель, который управляет всё братство. И в конце рассказа о монастырском жизнеустройстве делает вывод, что сие место у нас есть славное и дивное. А А.И. Фомин утверждает, что сан ангельский… многих монашествующих начальников… занимал убеждениями и действиями братской любви к их сожительствующим отшельникам.

Это ещё один штрих к изображению Соловков, дополняющий общую картину.

Таким образом, видно, как в путешествиях и паломничествах соловецкого цикла XVIII века постепенно начинает складываться единый мифопоэтический образ островной обители, как всё больше смещаются акценты в изображении монастыря и монастырской жизни. Единство подходов к изображению Соловецкого пространства и образа монастырского локуса в соловецком цикле обеспечивается во многом наличием сквозных мотивов. Благодаря им всё чаще авторам удается реализовать стремление передать внутренний сакральный характер бытия Соловков и его обитателей, представить монастырь как особое духовное пространство, играющее в жизни России первостепенную роль. Представить Соловки как вожделенный итог духовных поисков, как мир одновременно замкнутый и открытый, как Остров Молитвы и Спасения.