ПРОИЗВЕДЕНИЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ

Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Рецензенты

Т.А. Федяева, доктор филологических наук, профессор, СПбГАУ……….

Ж.Е. Гостева, кандидат филологических наук, доцент, Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова, Архангельск

Северный текст в школьном изучении: специфика филологического анализа: Учебное пособие / Е.Ю. Ваенская, Е.Ш. Галимова, А.В. Давыдова, М.Ю. Елепова, Т.Э. Шестакова. – Архангельск : КИРА, 2016. –151 с.

В учебном пособии рассматриваются теоретические и практические аспекты исследования Северного текста в преломлении использования регионального компонента на уроках русского языка и литературы. Определяются понятия «сверхтекст», «локальный сверхтекст», «литература севера», «геопоэтика», «Северный текст русской литературы». Специальные разделы посвящены истории становления и развития Северного текста, а также обзору современной детской литературы.

Методы и принципы анализа локального сверхтекста раскрываются через практический анализ произведений XVII–XXI веков.

Книга адресована филологам, учителям–словесникам, бакалаврам и магистрантам гуманитарных направлений подготовки и всем интересующимся литературой и культурой Русского Севера.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение…………………………………………………………………………….

Филологическое изучение произведений русской словесности....................

Русская словесность как фактор формирования духовно-нравственных основ мировоззрения личности……………………………………………………….

Филологический анализ текста: литературоведческий и лингвистический подходы…………………………………………………………………………..

Региональный текст как объект филологического анализа.....................

Теоретические подходы к региональному содержанию………………………

История формирования и развития Северного текста..……………………….

Северный текст русской литературы для детей………………………………..

Региональный художественный текст в школьном изучении. Аспекты филологического анализа.............................................………………………

Локально-исторический метод литературоведческого анализа………..……..

Повесть М. Маркова «Трудное детство»: локально-исторический анализ……………………………………………………………..................

Хронотопический и мифопоэтический анализ островного локуса Северного текста русской литературы….…………………………………………………...

Соловецкий монастырь как модель божественного мироустройства. Образ северной обители в очерках русских писателей и путешественников второй половины XIX века……………………………..

Лирика Ю. Кублановского: анализ островного локуса..…..…………….

Повесть З.С. Давыдова «Беруны»: хронотопический и мифопоэтический анализ……………..…………………………………………………………..

Мотивный анализ как способ изучения Северного текста русской литературы.……………………..…………………………….............................

Ключевые мотивы в путешествиях и паломничествах «соловецкого цикла» XVIII века…………………………………………………………….

Роман Н. Аурова «Под полуночным солнцем»: мотивный анализ..….…

Анализ образов и образной системы региональных текстов………………….

Повесть Ю. Коринца «В белую ночь у костра»: своеобразие образа Севера…………………………………………………………….…………..

Методика композиционного анализа художественного текста...........................

«Никишкины тайны» Ю. Казакова: содержательность композиции.……

Рекомендуемая литература….…………………………………………………….

ВВЕДЕНИЕ

Интегративность как базовый принцип подготовкисовременного учителя-словесника предполагает интеграцию двух традиционных школьных предметов – Русского языка и Литературы – в случае «пересечения» общих для них элементов содержания. Таким «общим местом» для гуманитарных дисциплин, безусловно, является художественный текст, представляющий собой одновременно и материал, и объект изучения на уроках русского языка и литературы.

Овладение методикой филологического анализа художественного текста, предполагающего изучение его в единстве формы и содержания, есть необходимое условие профессиональной подготовки учителя-филолога. Характер такого анализа предопределён интегративной сутью филологической науки: в его основе – взаимодействие литературоведческих и лингвистических методов и приёмов изучения художественного текста.

В пособии в качестве материала для анализа предлагаются региональные тексты, которые представляют собой образцы Северного текста русской литературы. Необходимость изучения произведений Северного текста в школах, средних и высших учебных заведениях нашего региона в рамках филологических дисциплин обусловлена несколькими причинами. Во-первых, это связано с его региональной идентичностью: произведения Северного текста отражают прошлое и настоящее Русского Севера, характеризуют особый северорусский инвариант национального характера, передают специфические особенности мировосприятия поморов… Трудно переоценить воспитательный потенциал художественного материала, который способствует формированию типологических черт северянина и патриотического отношения к краю, в котором он живёт. Во-вторых, внимание авторов пособия к Северному тексту обусловлено важной для современного педагогического образования тенденцией регионализации содержания обучения и актуализации в нём ценностного компонента.

Предлагаемое пособие состоит из трёх частей: «Филологическое изучение произведений русской словесности», «Региональный текст как объект филологического анализа», «Региональный художественный текст в школьном изучении. Аспекты филологического анализа».

Первая часть знакомит читателя с методологическими основами анализа художественного текста: в ней кратко описываются основные методы и приёмы его филологического изучения – литературоведческие, лингвистические, лингвостилистические.

Вторая часть пособия содержит сведения о теории Северного текста как регионального сверхтекста, а также предлагает системный обзор литературы, предшествующей его формированию на рубеже XIX – XX веков, и собственно произведений, которые являют собой образцы Северного текста, в том числе предназначенные для детского чтения.

Наибольшее практическое значение для учителей-словесников представляют материалы третьей части пособия. В ней помещены примеры того или иного метода (приёма) анализа художественных произведений, примыкающих к Северному тексту русской литературы. Подробному рассмотрению произведения предшествует краткое описание методических процедур филологического изучения текста в том или ином аспекте.

Материалы пособия будут полезны практикующему учителю-словеснику в преподавании русского языка и литературы. В пособии обобщены основные положения формирующейся в современной филологической науке теории Северного текста, уточнены её базовые понятия, сделана попытка типологии произведений Северного текста с учётом возможности использования их в процессе школьного обучения.

ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ

РЕГИОНАЛЬНЫЙ ТЕКСТ

В ШКОЛЬНОМ ИЗУЧЕНИИ.

Своеобразие образа Севера

Повесть Юрия Иосифовича Коринца «В белую ночь у костра» (1967) является второй частью дилогии о мальчике Мише и его героическом дяде Петре Ивановиче Феденко. Первая часть, повесть «Там вдали за рекой», вышла в 1965 году и получила первую премию на Всесоюзном литературном конкурсе. Обе книги автобиографичны: прототипом образа дяди рассказчика стал отец писателя – профессиональный революционер, репрессированный и расстрелянный в 1938 году; на трагичность судьбы своей матери – немки по рождению, переводчицы Эммы Нагель, погибшей в советской тюрьме в 1941 году, также намекает писатель на страницах повести «В белую ночь у костра».

Книга, действие которой происходит накануне драматичных для автора событий 1937 года, воссоздаёт и более ранний этап жизни России и семьи рассказчика: дядя Миши вспоминает предреволюционные и революционные события. Такой исторический фон сближает повесть Ю. Коринца с книгами Н. Аурова «Под полуночным солнцем» и Е. Коковина «Детство в Соломбале», М. Маркова «Трудное детство», тем более что действие во всех четырёх книгах происходит на удивительном Русском Севере.

Повествование у Ю. Коринца ведётся от лица повзрослевшего Миши, который вспоминает их с дядей приключения на реке Ниве в Мурманской области на Кольском полуострове, а затем в Кандалакше на Белом море. Такая точка видения, с одной стороны, позволяет рассказчику максимально приблизиться к непосредственному и эмоциональному восприятию тринадцатилетнего ребёнка из Москвы, впервые оказавшегося на северной земле, а с другой – вводить в текст совсем не детские, близкие автору, размышления о вечных вопросах, неоднократно используя для этого разный шрифт.

Так, уже в первой главе рассказчик, определяя своё состояние, замечает: Я был здесь всего три дня – здесь, на Севере, на Кольском полуострове, на реке Ниве – а впечатлений у меня было столько, что я был как бы не в себе[129]. Такое пограничное эмоциональное состояние героя во многом объясняет и специфику образа Севера, воссозданного в повести.

Север у Коринца существует на грани сна и яви. Это подчёркивает мотив бессонницы, связанный с образом такой необычной для приезжих белой ночи. Мальчику кажется, что река не хочет спать: Она неслась через каменные пороги и ревела вся в пене. Солнце также не спит: …день и ночь кружилось оно над рекой и сопками, поднимаясь и опускаясь, заливая всё своим светом. Человек невольно бессознательно подчиняется этому общему бесконечному движению мира: Здесь за Полярным кругом, летом почти не спят. Так влияет незаходящее солнце. Отсыпаются зимой, когда ночь длится шесть месяцев. Кроме того, непривычный яркий, вечный свет белой ночи создаёт ощущение нереальности происходящего.

Возможно, поэтому рассказчик так часто использует различные варианты сравнительного оборота «как во сне»:Даже странно было смотреть, как он открывает рот и кричит, а звука нет. Только шум реки, как во сне.

Ощущение полуреальности происходящего у героя рождает восприятие Севера на грани вечности и мгновения. В главе «Сколько воды утекло» возникает образ ночного тумана, который, пожалуй, впервые в жизни заставляет рассказчика задуматься об одномиз вечных вопросов – о бесконечном и неостановимом течении времени человеческой жизни:

… это самое важное… Это особенно становится ясным, когда сидишь вот так, один ночью, на берегу реки. И не простой ночью, а белой ночью, когда светло, хотя всё небо в облаках, а земля в тумане, и солнца нет, и луны нет, и звёзд. Только камни, вода и ты.

В такой ночи есть ощущение вечности. Как в бесконечно бегущей воде.

Белая ночь, исходя из названия книги, определяется автором как основное время действия, которое может быть понято в подобном контексте и в переносном смысле. Вспоминаются слова Ю.П. Казакова: «В жизни каждого человека есть момент, когда он всерьёз начинает быть».[130] Если у героя «Северного дневника» Ю. Казакова это происходит на Белом море, то у рассказчика Ю. Коринца – на северной реке Ниве белой туманной ночью 1937 года.

И, наконец, герой воспринимает Север на стыке чудесной сказки и реальности. Интересно, что Ю. Коринец не раз замечает, что это не только детское видение этого необычного мира: дядя Миши так же часто ощущает Север как волшебный край. Интересно, что чаще всего сказочные мотивы связаны с двумя центральными природными образами повести: рекой и солнцем.

Так, маленькие радуги, которые стоят над порогами в облаках брызг на Ниве видятся рассказчику воротами в невидимый мир, а река после сильного ливня ассоциируется с молочными реками в кисельных берегах: Я смотрел на речку, разлившуюся впереди над берегом, и не узнавал её! Она вся была коричневая, мутная – кофейная река! Не совсем кофейная, а напополам кофейная – кофе с молоком, как в сказках!

Важной деталью сказочного образа солнца, неоднократно повторяющейся в тексте, является его царственный золотой венец: … луна и звёзды тоже были видны, когда солнце снимало золотой венец и отдыхало, опустившись к сопкам. Либо солнце в финале повести ассоциативно напоминает сказочного лебедя, овеянного дымкой волшебного сна:

Спали ветры – и Веток, и Полуношник, и Полудник, – спали камни и песок под ними, и избы на песке спали, блестя глазами на Белое море, и море спало, и белыми челноками спали на воде чайки.

Приплюснутое овальное солнце лежало на море, как лебедь, спрятавший под крыло свою голову, розовый лебедь, заснувший на волнах.

Своеобразным эмоциональным апофеозом в восприятии сказки северного мира является в повести эпизод, где соединяются образы воды и солнца – описание утра после дождя над рекой Нивой: В это время ненадолго выглянуло солнце, и всё вокруг засверкало. Мы пошли назад к палатке в этом сверкающем мире. Над палаткой стояла высокая ель с широкими, мощными лапами, свисавшими до самой земли, и каждая еловая иголочка держала на кончике огромную каплю. Все эти капли переливались в солнечных лучах, как драгоценные камни. «Такую бы ель на Новый год…». Это описание, в котором сближается восприятие красоты и сказки взрослого (дядя озвучивает вслух невысказанные мысли Миши) и ребёнка, рождает целую цепочку известных литературных ассоциаций. Вспоминается и земной шар, состоящий из сверкающих водяных капель, из сна Пьера в романе Л. Толстого «Война и мир»; и подобный образ из счастливого сна Петьки Щеглова в финале романа М. Булгакова «Белая гвардия»; и капля, застывшая на конце ветки, «боясь обрушить мир», из книги «Царь-рыба» В. Астафьева…Эти литературные ассоциации дополняют и уточняют восприятие героев в указанном эпизоде книги Ю. Коринца. Это не только восхищение чудом мира, это и ощущение полного слияния человеческого и природного в красоте земли, это и благодарность за возможность быть сопричастным этой красоте.

Сказочным Север для Миши делают также рассказы, которые он слышит от Порфирия и дяди. Истории первого фольклорны, связаны с народно-поэтическим мировосприятием. Такова, например, легенда о «ведмеде» Михайле, очень напоминающая мифологический эпос малых коренных северных народов (особенно хантов и манси, для которых медведь – тотемный зверь, покровитель рода) и устойчивые мотивы русских волшебных сказок и лирических песен, где медведь ассоциируется с образом жениха. Истории Петра Ивановича – человека, одаренного поэтически, более литературны: это не только сказки в стихах собственного сочинения, которые он читает племяннику, но и цитаты из известных литературных произведений, щедро украшающие речь героя. Даже в истории собственной жизни, рассказываемой дядей на протяжении путешествия, трудно понять, где он точен, а где немного… фантазирует. Сама жизнь здесь на Севере превращается в сказку, при этом оставаясь правдивой в сущности, в высшем смысле.

Рассказчик в повести «В белую ночь у костра» ощущает мир Севера во всей полноте. Автор, создавая поистине импрессионистические пейзажи, использует обилие описательных деталей, которые передают не только неповторимость каждого отдельного мгновения пребывания героев на Севере, но и характеризуют восприятие персонажей.

Обратимся к примеру: Низко над лесом горело красное солнце, а повыше – бледная луна, а ещё повыше – бледные звёздочки, а прямо перед нами горел костёр, тоже совсем бледный, такой бледный. Что сквозь пламя видна была пенистая река и лес на другом берегу. В ушах всё время стоял рёв реки, не умолкавший ни на секунду… Дядя подкинул в костёр несколько можжевеловых сучьев; когда они горят, то распространяют замечательный запах. Кроме ярких зрительных образов писатель в этом фрагменте использует звуковые (рёв реки), тактильные (пламя костра) и обонятельные (можжевеловый запах), тем самым передавая целостное восприятие героя.

С другой стороны, видение Севера рассказчиком универсально. Отчасти это связано с его даром художника (Миша, как и сам писатель, с детства любит рисовать); отчасти – с особенностями природного мира края, где он оказался. Так, в главе «Лесная верфь» герой, рассказывая о строительстве плота, создаёт своеобразную модель мира: Я могу вам даже нарисовать схему – как мы работали, – нарисовать плоскость горизонта и в центре плоскости нашу мастерскую, а в центре мастерской нас – меня, дядю, Порфирия и Чанга, – и наклонённую над нами другую плоскость – плоскость движения солнца, – и где между этими плоскостями парили облака, где находились восток, юг, запад и север, и где располагались холмы и деревья на них, и камни, и где текла река Нива. И где лежало море, в которое текла река. И даже где стоял, приложив лапу к уху, знакомый нам медведь Михайло… «Схема», которую описывает рассказчик, напоминает древние мифологические модели мира, закреплённые в разных художественных формах в национальных культурах. Мифопоэтичекое сознание ребёнка безошибочно выделяет в окружающем космосе основные элементы. Рассмотрим их подробнее.

Образ солнца помимо всего прочего устойчиво связан в повести с мотивом цикличности жизни и символическим образом круга: Солнце медленно совершало по небу свой круг, нигде не закатываясь за сопки, оно медленно карабкалось вверх с востока на юг, а потом спускалось с юга на запад, а с запада, не задерживаясь, опять ползло через север к востоку, ползло низко-низко над горизонтом, а потом опять медленно поднималось вверх, оно… всё кружилось и кружилось на краю огромной плоскости, наклонённой к плоскости горизонта. Круговое движение солнца не только символизирует бесконечное течение жизни, но и тесно связывается с мотивом труда: солнце северным летом работает круглосуточно на благо мира и человека. Как огромный круглый фонарь, оно освещает лесную верфь, помогая героям строить плот.

Сравнение солнца с фонарём поддерживается и образом северного неба, которое сопоставляется с «многоярусным» потолком: облачный потолок над землёй просветлел. В сущности, это был не один потолок, а несколько: облака текли многоярусно. Внизу быстро бежали редкие рваные облака молочного цвета, над ними поспешали облака рыжеватые, дальше – голубые и лиловые, потом облака стального оттенка, выше клубились сине-серые грозовые тучи, а превыше всего сияла нежная перламутровая пелена… “седьмое небо”, как мне сразу подумалось. Особенное северное небо, через которое просвечивает Рай, видится герою потолком; тогда, продолжая ассоциацию, можно предположить, что весь мир – огромный дом для всего живого, где на потолке горит жизнеподатель – солнце.

Мотив цикличности в повести связан не только с образом солнца: на круги своя, следуя инстинкту, возвращается сёмга, чудо-рыба, рыба-лев; и каждый человек возвращается на свои круги, однажды испытывает потребности прикоснуться к истокам, как сёмга. По Ю. Коринцу, всё в мире подчинено единому ритму, и счастлив тот, кто этот ритм слышит и следует ему, ибо только он – “настоящий человек”: Мир-то стоит не на семи слонах, как думали когда-то, и вовсе не на китах, а на настоящих людях.

Этот особый ритм слышен у писателя и в рокоте реки Нивы, воды которой наполняют волны Леты – реки времени. Она в вечном, как казалось герою в начале, движении спешит к морю. Эта торжественная северная река для рассказчика – река детства, весёлое место, где когда-то он был счастлив. С другой стороны, в повести Нива – исчезнувшая река (река уже давно течёт в трубе, потому что возле Кировска построили гидростанцию), это река памяти о времени, которое уже никогда не вернуть, о навсегда ушедших близких людях. Сухое русло Нивы взрослый рассказчик называет кладбищем. Это место, где «самоубийство» совершала сёмга, которая, повинуясь древнем инстинкту, приплывала туда метать икру, даже когда река молчала. Это кладбище блёсен – знаков памяти об отважных и честных людях, которые некогда были их хозяевами. Восприятие рассказчика при этом несколько противоречиво: его ужасают мёртвые контуры берегов бывшей реки, но он и благодарен судьбе, что теперь у него, человека, у которого жестокость и несправедливость власти отобрали право на «родные могилы», появилось теперь своё кладбище – камни – гигантские надгробия… говорящие камни, на которых он мысленно высекает имена.

Характеристики ещё одного важного элемента северного природного космоса – леса – в повести разнообразны и дополняют друг друга. Лес в предгорьях Хибин видится рассказчику сумрачным, заваленным палыми деревьями, устланным мохом; он горбатитсялысыми и кудрявыми сопками, лохматится; это медвежье место – бурелом. Миша сравнивает северный лес с родным, подмосковным: Здесь нет ничего шёлкового – всё дикое, колючее, перекорёженное, спутанное и перепутанное: под ногами то камень, то болото, то мох…

С образом леса в таком контексте тесно связан образ тропы. В главке «Размышления о тропе» рассказчик поёт ей гимн, для него, путешественника, тропа – это символ надежды, знак связи человека с человеком. Он призывает доверять тропе, даже если кажется, что она ведёт в никуда. У Ю. Коринца это лирическое отступление наделено переносным смыслом: тропа – это и жизни каждого человека, его собственный путь, которого он должен быть достоин: …злостная неблагодарность – ругать тропу! Какая бы она ни была! Это просто чёрная неблагодарность и слабость человеческого духа! Или физическая слабость!.. нужно хорошенько закалиться физически и духовно, чтобы стать достойным своей тропы.

В «схеме» рассказчика неотъемлемой частью мира является человек. В главе «Мудрец в бочке» герой,ощущая свою растворённость в мире северной природы, определяет своё место в мироздании. Ребёнок, раскинув руки, лежит на земле и смотрит на меняющиеся в небе облака, он прислушивается ко всему живому вокруг:

… и мне вдруг показалось, что это не облака плывут, а берёза плывёт, и я плыву. И со мной плывёт земля, плывёт, плывёт и вертится – я совсем потерял ориентировку, а, может быть, нашёл её…

А я лежал на месте, лежал где-то посередине мироздания, между небом и землёй, раскинув руки и задрав голову, как-то поперёк, потому что всё вокруг перемешалось… Я всё лежал посередине мироздания и так, лёжа, летел.

Это ощущение себя неотъемлемой и живой частью мира рождает в Мише восторг и первые главные вопросы: И зачем всё это плывёт, и куда, и зачем вертится? И для чего всё это? И какой в этом смысл? И как всё интересно и весело, и грустно! И странно! И всё-таки весело! И в чём смысл всего этого хоровода? Это важный момент не только самосознания и миропознания, это ещё и рождение в человеке настоящего художника.

Опыт и доверие человека к миру и «к своей тропе» могут вырастить в человеке талант. Пример тому – дядя рассказчика, который открывает мальчику Север. Это человек удивительной судьбы, революционер, дерзкий герой, бунтарь, влюблённый в жизнь; художник, вскормленный медведицей, понимающий природный мир как никто другой; философ, стремящийся передать свой опыт ребёнку (рефреном в главе «Универмаг «Белая ночь» звучит его – «запоминай!»). В финале повести Пётр Иванович формулирует итог их путешествия: Я могу тебе подсказать. Что ты вынес из всей нашей поездки? Что самое поразительное?.. – Люди!.. Вот что главное, прекрасные люди, с которыми я тебя познакомил. Среди этих людей и Потапыч, чьё настоящее имя стало известно только ближе к финалу книги; и ушедшие друзья дяди – Сайрио, Бакрадзе, князь, и, конечно, помор Порфирий и его семья.

Порфирий в повести ассоциируется, с одной стороны, с образом русского богатыря с васильковыми глазами и косой саженью в плечах, а с другой – с образом Христа (белогвардейцы приготовили ему страшную казнь – распятие). Порфирий – бывалый человек, которому в родных лесах знакомо всё (к месту строительства плота он ведёт героев не по тропе, а ориентируясь на ему одному известные приметы). Он, как ангел-хранитель, помогает преодолевать препятствия и опасности (разжигает костёр в ливень, вытаскивает из воды тонувшего Мишу и др.). Порфирий – неутомимый, опытный проводник, открывающий рассказчику не только красоты северной природы, но и приобщающий его к богатствам национальной культуры. Он сам – немногословный и сдержанный – плоть от плоти поморской жизни. Доказательство тому – его семья: отец Пантелеймон Романович Ветошин, жена и сын Митя. Именно с образом семьи Порфирия связан в повести образ моря.

Сначала Митя с Мишей играют в поморов, в кораблекрушениена пристани на старом баркасе, но по-настоящему Белое море рассказчику показывает суровый и добрый, много выстрадавший Пантелеймон Романович, когда герои отправляются на рыбалку и на чудесный остров: Ветер был нежен и тих, и море вдали ослепительно блестело под солнцем, а рядом с нами, под бортом карбаса, оно было прозрачным. Как и в других произведениях северного текста детской литературы, при описании Белого моря Ю. Коринец вводит мотив отражения: Мы бесшумно скользили у берега, как в высоком стеклянном сосуде – высоко над нашими головами плавало солнце, а внизу проплывали песчаные отмели и камни, похожие на тучи, и змеевидные водоросли, и чудно горели в зеленоватой мгле оранжевые морские звёзды, словно под нами было второе небо – морское.Мотив отражения неба в море вновь в повести создаёт эффект двоемирия, который в предпоследней главе оправдывается и полно реализуется в символическом образе птицы Сирин. Её, как великую тайну – душу Севера и мира, – открывает Мише дедушка Пантелеймон:

Флейта запела высоко-высоко, и темнота впереди зашевелилась, загораясь пламенем, обретая форму, и я увидел огромную птицу.

Я увидел, как тёмным золотом осветилось её курносое женское лицо, зашевелились полуопущенные крылья и ярко вспыхнула над головой золотая корона…

Птица Сирин!...

Я вскочил с места… И в то же мгновение вся чаща заполыхала, как огромный костёр – остров горел! – ослепительной паутиной зажглись ветви деревьев, столбом искр взметнулись в красном воздухе золотистые мошки, и опять всё потухло – остались чёрные ветви на фоне заката и высокий оранжево-белёсый камень.

Сказка, которую на протяжении всего пути обещал рассказчику Север, сбылась в финале в образе древней волшебной птицы – «вещуньи», предсказывающей радость, в чудесном видении, в котором соединились все нити этого необычного приключения. А как же иначе, если в мире всё со всем связано: деревянными фигурками-оберегами птицы Сирин и медведя-«ведмедя», которые своими руками делает дедушка, играют дети; золотая корона Сирина похожа на венец солнца; её удивительный голос напоминает Мише звук колокольчика «Порфириевой коровы»; в полыхающей в видении чаще отражается отблеск костра путешественников, горящего в белую ночь на берегу реки Нивы… Малое и большое сходится в небывалом мире Севера и занимает строго своё место, как вещи в поморском доме. Эта тайна, что в книге обозначается одним из любимых дядиных слов – «этвас»! – «нечто» – так и остаётся до конца неразгаданной рассказчиком, тем не менее уже само прикосновение к ней открывает ребёнку новые миры, горизонты, в том числе в самом себе, обозначает важный этап в его судьбе, очерчивает грань, где заканчивается детство.

Итак, особенности образа Севера в повести Ю. Коринца «В белую ночь у костра» тесно связаны с точкой видения рассказчика, который воспринимает новый для него мир на грани сна и яви, сказки и реальности, вечности и мгновения. Способствуют этому как впечатления от соприкосновения с миром северной природы, так и рассказы дяди и Порфирия. Воспринимая Север, с одной стороны, герой фиксирует его неповторимость в конкретных импрессионистичных описаниях, а с другой – ощущает универсальность этого космоса, в качестве основных элементов которого выделяет солнце, реку, лес, медведя (животных) и человека.

Образ человека в повести многопланов, он реализуется в нескольких значимых вариантах: в образе рассказчика – ребёнка, впервые оказавшегося на Севере, пытающегося осмыслить его, себя и мир в целом; дяди – гармоничного человека, любящего Север и открывающего его для Миши; Порфирия и его семьи – поморов, помогающих рассказчику прикоснуться к природе, культуре, сокровенной тайне Севера, почувствовать его душу, явленную в образе древней волшебной птицы Сирин в финале повести.