Когда народы живут в мире друг с другом, они обычно не стремятся к взаимному ознакомлению. Только единицы имеют доступ к чужим нациям: купцы, исследователи, дипломаты. Подавляющее большинство живет замкнуто в самом себе и в судьбе соседних народов принимает участие, в лучшем случае, в качестве холодного наблюдателя. Время с 1870 по 1914 годы являет пример тому, как в мирные времена происходят лишь обмен отдельными культурными ценностями, но отнюдь не культурное слияние большого стиля.

Средством сближения между чужими народами является война. Хотя вызванные ею чувства ненависти и мести мешают, временно, взаимопониманию, все же война есть та сила, которая бросает воюющие массы одной нации на территорию другой и тем самым бессознательно и, даже против воли участников, вызывает взаимопроникновение их образа мышления и жизнеощущения, что было бы невозможно в порядке мирной эволюции. Без похода Александра в Персию греки никогда не были бы столь пронизаны восточным духом, чтобы явиться благодарной почвой для принятия и распространения хрис­тианства. Без завоевательных походов Цезаря и Германика, без занятия Италии германскими войсками во времена переселения народов никогда не, смог бы античный Рим так глубоко воздействовать на северные, альпийские народы, и так врасти в их возникающие культуры. Война является не только дикой разрушительницей, но и силой культурного оплодотворения. Большому примирению всегда предшествует крайняя ин­тенсивность политических и военных столкновений. Ведь нена­висть может перейти в симпатию, равнодушие же никогда.

В свете этого соображения следует рассматривать и западно - восточные взаимоотношения. В течение последних деся­тилетий эти взаимоотношения очень обострились. Мы, оче­видно, находимся на этапе развития, характеризуемом растущим напряжением в связи с всё более и более выступающей противоположностью между западным и русским континентом. Однако, то, что на первый взгляд противоречит предвидению взаимного соискательства и последующего примирения, то при более глубоком взгляде служит лишь его лучшим подтвер­ждением. Следует при этом также отметить, что для оконча­тельного результата не является решающим - вольются ли европейские народы в восточное пространство или же, на­оборот, русские зальют Европу. Часто именно победители подпадают под влияние сил, излучаемых чужой землей и несомой ей культурой.

Восточно-западный уравнительный процесс начался в 1812 году. В качестве растущего напряжения он становится со­вершенно ясным в XX столетии. В общей сложности он может занять период в какие-нибудь 500 лет, также как и дости­жение равновесия между германцами и античным Римом.

1812 год - несомненно, важнейший год новой истории. С этим годом впервые перед прометеевским человеком угро­жающе предстает русский Восток и приковывает его взоры, доселе обращенные к югу, к новому направлению. Только в этом свете правильно раскрывается смысл наполеоновской жизни и революции, из которой он произошел. Наполеон являет собой совершенное воплощение прометеевского человека и вместе с тем Он есть самое мощное проявление западного стремления к темной мистике Востока. Западная культура обнаруживает в этом символическом образе, как вершину, так и границу своих возможностей. С детского возраста руководит Наполеоном эта неизбывная и трагическая тяга к Востоку. С раннего возраста он начинает страдать от узости Европы, этой "кротовой дыры", как он её называл. Париж давит на него, как "свинцовый плащ", и у него вырывается вздох: Только на Востоке возможны творения большого стиля!" С магической силой тянет его к себе Восток. Сначала Египет, затем, в 1800 году предлагает он Павлу I союз для завоевания Востока. Победы 1805 кажутся лишь мимолетными станциями на пути, который заканчивается в Москве. В жизни Наполеона Москва не только сознательно предвкушаемый кульминационный пункт, но и бессознательно преследуемая цель. "Эта азиатская столица большого царства, с ее бесчисленными церквями в форме китайских пагод" оказала на фантазию Наполеона столь чарующее действие, что из-за нее он потерял ощущение военной необходимости. Его мучило и влекло видение о лежащем за Москвой рае. Так, прометеевский человек, чтобы освободиться от тяжелых пут своего собственного существа ищет бесконечность Востока и, не понимая ее, гибнет за ней или в ней. Лишь теперь, оглядываясь назад, мы видим то, что раньше никто не мог понять: Наполеон имел историческое задание, собрав народы Европы, направить их на Восток и тем привести в соприкосновение два противоположных мира. Целью французской революции, и, во всяком случае, ее важнейшим следствием, была не казнь Людовика XVI, а пожар Москвы, пробуждение славянского Востока. В этом новом аспекте еще не рассматривались события 1789-1814 годов.

Taк впервые в историю Европы вошел русский Восток. Тогда о него разбилось течение сил французской революции, после двадцатилетнего наступления начавшее спадать.

С этого момента ни кто иной, как Александр -I о его идеей легитимности и Священного Союза, стал направлять, как по­литически, так иидейно течение западно-европейского развития. Это было время, когда Тютчев мог сказать: "У Европы лишь две мысли - Россия и Революция".

Во второй половине XIX века политика Бисмарка и су­ществование Габсбургской империи скрывали противопо­ложность между славянами и западно-европейцами, но ведь, в конце концов, из этой противоположности и вспыхнула война 1914 года. Не следует забывать, что эта война разгорелась на Востоке из-за западно-восточного конфликта. Как ее течение, так и результаты, показывают, насколько наша эпоха стремится к дальнейшему обострению противопоставления между Западом и Востоком. Несмотря на ясные и определенные планы немецкой армии, несмотря на кропотливые расчеты, произведенные в течение десятилетия мирного времени, уже неделю спустя после начала войны, центр тяжести боев переместился на Восток.

Там лежали, современниками почти незамеченные, ве­личайшие судьбоносные проблемы, требовавшие своего разрешения. Три года большая часть немецких солдат на­ходилась в бою с восточным врагом, вызывая там огромные потрясения, в то время, как на Западе, вцепившиеся друг в друга враги, были слишком равнозначны для того, чтобы привести к решительным переменам. Так повторилась картина 1812 года. Опять западные армии, на этот раз под во­дительством немецких генералов, устремились в восточном направлении, вызывая обратное движение - большевистскую революцию, и поныне сообщающую Западу новые, необычные импульсы. Опять Европа имеет две мысли: Россия и Контрреволюция (Фашизм). С 1914 года мы вошли в столетние западно-восточной войны. С этого времени становится все более иболее ясным, что большие решения будут совершаться на Востоке и по воле Востока. Оба важнейших результата войны касаются Востока: освобождение славян и рождение большевизма. Соотношение сил между Германией и ее за­падным соседом существенно не изменилось. Между ними не было ничего решено. Но по своей восточной границе Германизм понес чувствительные потери. Все выглядит так, как если бы Провидение направило войну в пользу славян. Они победители этой войны, - несмотря на русскую революцию. Враги славянства: турки, венгры и немцы отогнаны далеко назад. Чехи, словаки, хорваты, черногорцы и словены разбили габсбургское ярмо и образовали свои собственные государства, Польша освободилась и вернула себе отнятое в результате польских разделов. Россия же, в качестве базы мирового коммунизма, посредственно или непосредственно, явно или тайно, в значительной степени определяет судьбу Европы, укрепляя разлагающее движение или развивая силы на­циональной самозащиты. Иными словам, и совершенно от­четливо: самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу. Это изменение на Востоке является значительнейшим событием новой истории. Я не ставлю сейчас вопроса о том, чем является большевизм для России (об этом говорится в другом месте), а вопрос о том, чем он является для Европы; причем вопрос ставится не в форме: Третий Райх, или Третий' Интернационал, и не фашизм или большевизм? дело идет о мировом истерическом стол­кновении между континентом Европы и континентом Рос­сии, между западно-европейским и евразийским континентами. Россия, также как и Индия и Китай, есть континент, на­считывающий ныне 169 национальностей и адептов всех мировых религий. Этот континент, по осторожным подсчетам, будет иметь к концу нашего столетия свыше 300 миллионов жителей, т.е. столько, сколько насчитывает нынешняя Индия, или немного меньше, нежели современная Европа без России. Население всех славянских стран, особенно России и Польши, беспрерывно растет, несмотря на то, что эти страны являются самыми бедными и несчастными на земле и что рождаемость там не поощряется никакими искусственными способами. В этом чувствуем мы руку судьбы. Там, где она сама руководит ростом расы - там не нужна покровительственная политика. Растущие расы плодовиты и распространяются со стихийной силой. Около 1810 года в Европе (включая Россию) жило 187 миллионов человек, из них - по трети германцев, романцев и славян. В 1910 году славянская группа народов обнимала 42 процента, ныне 46 процентов. В 1950 г. больше, чем половина европейцев будут славянами. Это позволило знатоку по проблемам народонаселения Ф. Бургдорферу предвидеть превращение Европы в преимущественно славянскую часть света. Его утверждения только в том неправильны, что он включает славян в Европу. Они принадлежат восточному континенту. Восточная граница Европы проходит по Висле, а не по Уралу; она протекает ныне, также как и в средние века, таи, где остановился поток немецкой колонизации.

Русская национальная политика, не делающая различий между отдельными расами, народами и племенами, пока­зывает, что Россия начинает чувствовать себя континентом. Континентальный стиль мышления выступает здесь на место национального; под покровом принципа равенства, возникшего на европейском западе, здесь, в действительности происходит борьба становящегося континента за свое оформление. (В январе 1938 года, когда Верховный Совет впервые собрался в Москве, "Известия" вышли на 11 языках!) Так русский большевизм служит целям, которые далеко отстоят от его перво­начальных планов и намерений, а именно, - целям образования восточного континента, выступающего для решительной схватки с Западом. Даже если советский режим рухнет или настолько преобразуется, что его нельзя будет узнать - русская жиз­ненная тяга на Запад останется, как направляющее стрем­ление. Нынешняя русская политика, пропаганда мировой революции, вмешательство в суверенные права других народов, подрывная работа в колониях, - все это лишь следствия и выражения мощных сил, медленно поднимающихся из пепла ростопчинской Москвы; причинами этой политики является отнюдь не коммунизм, не партийная программа, и не пара людей, книг или теорий.

Все, что русский коммунист ненавидит в нынешней со­стоянии мира, он вкладывает в формулу: "капиталистической системы", подразумевая под ней Европу. Мировая революция есть тот самый всеобъемлющий в действительности ло­зунг, под которым может быть произведено уничтожение западно-европейской цивилизации во всех частях света. Все недовольные Европой порабощенные, все, кто жаждут отом­стить за причиненную им неправду {а сколько таких), все могут объединиться под этой формулой. Под этим знаменем европейским пролетарий и цветной раб выступают рядом друг с другом в едином союзе, - так автоматически совершается включение "эфиопизма" в большевистский фронт. В чисто русском стремлении выразить каждое требование в наивысшем пределе, большевики открыто и недвусмысленно бросили клич ко всем пролетариям, во все колониальные страны, исключив, тем самым, вопрос о разнице в цвете кожи. Так как за­падно-европейская цивилизация охватывает весь земной шар, революционизирование всех обитателей земли выражается практически в собирании и возбуждении всех, направленных против Европы, сил. Мировая революция становится гигант­ским протестом против Европы. После того, как Европа в XIX столетии добилась мирового господства - в какой-то точке земного шара должен был возникнуть противник, который противопоставил бы давлению неизбежное противодавление и кличу "да здравствует Европа" - клич "да здравствует смерть Европы".

И этим противником стала Россия. Ее историческая судьба - восстание против Европы и, если возможно, то и водительст­во человечества, как это предсказывал Шпенглер в 1918 г., Данилевский - в 1871 г., и Наполеон - в 1816 году. Это чувствовали русские анархисты и славянофилы, это чувст­вуют и современные большевики. Все они думают, что с момента, когда канет в вечность прометеевская культура, - через всю внутреннюю структуру нашей планеты пройдет глубокое дыхание обновления, и вырвется всепроникающий вздох облегчения.

Сегодня Европа чувствует себя под серьезной угрозой русского большевизма. Если бы она пристальнее вгляделась в его облик, она обнаружила бы в нем свои собственные западные идеи, которые большевики лишь увеличили и ог­рубили до пародии, - идеи атеизма, материализма и прочий сомнительный хлам прометевской культуры. То, чего Запад боится - это не самых идей, а тех чуждых и странных сил, которые за ними мрачно и угрожающе вырисовываются, об­ращая эти идеи против Европы. Большевистскими власти­телями тоже руководит настроение противоположения Западу. То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило. Между стремлениями славянофилов и евразийцев, между лозунгами панславизма и мировой революции - разница лишь в методах, но не в цели и не в сути. Что касается мотивов и результатов, то все равно, будут ли призываться к борьбе славяне против немцев или пролетарии против капиталистов. В обоих случаях мы имеем дело с инстинктивной русской попыткой преодолеть Европу, часть за частью, а затем и всю.

Нечто подобное мы имели в войнах, следовавших за канонадой в Вельни. Войска якобинцев верили тогда в свою революционную миссию. "Мир хижинам, война дворцам". Они чувствовали себя солдатами освобождения, призванными по­нести народам восточнее Рейна благословение бастильского штурма.

Ныне нам ясно, что в якобинских лозунгах странным образом возродились завоевательные стремления Короля Солнце. Вражда к Средней Европе дошла до сознания фра­нцузских частей в качестве освободительной борьбы против легитимизма. Так и современный большевизм мыслит свою борьбу в качестве борьбы за освобождение рабочего класса. Гете ошибался, когда видел в тогдашнем времени рождение новой эпохи. Он спутал внешнюю форму с внутренней силой, громко высказанное намерение с глубоким смыслом движения. То же мы должны констатировать и в данном случае: новой силой стала лишь оболочка, зерно осталось прежним.

Ныне нам совершенно ясно, как глубоко отразился боль­шевизм на судьбах Европы за два десятилетия своего суще­ствования. Самое главное заключается в том, что Россия предупредила возможность слияния Европы в единый кон­тинент. После 1920 года народы Европы имели возможность, преодолев национальное, разделяющее мышление, заменить его сборным, континентальным, и почувствовать себя связанным судьбою, не на жизнь, а на смерть, - единством. Такое единство могло быть лишь союзом правовых государств. Целью, которую преследовала Россия с ее коммунистическое раэлагательнон работой, было недопущение либерализма, недо­пущение такой возможности.

Со злой, напористостью подхлестывала Россия духовный кризис Европы, толкая её (за исключением Англии) краз­решению дилеммы: стать ли коммунистической, или же защищаться вооруженным путем. Русские, отсталый якобы народ, сумели стать судьями и наследниками Европы. Так возник фашизм.

Без большевизма его не было бы никогда. Только боль­шевизм вызвал его, как акт самозащиты. Фашизм является детищем большевизма, детищем незаконнорожденным, не

признающий отца, и им не признаваемый. Тот факт, что фа­шизм возник сначала в классической стране анархистов и что национал-социализм родился как раз в том единственном городе, где некогда существовала немецкая советская респуб­лика, - вряд ли кто-либо может считать игрою случая. Так, Россия даже там, где она потерпела поражение, определила косвенным образом европейскую историю.

Фашистский национализм есть принцип разделения на­родов. С каждым новым образующимся фашистским государ­ством на политическом горизонте Европы появляется новое темное облако. Правда, фашизм укрепляет каждое отдельное государство; но он расслаивает сообщество государств, он заостряет напряжение между отдельными народностями. Он ускоряет процесс европейского самоуничтожения. Как осво­бодительное движение, он может рассматриваться только с национальной, не с континентальной точки зрения. Само­сознание отдельных государств растет, чувство же соли­дарности в целом тускнеет, готовность к примирению меркнет, сообщество разрыхляется и, в конечном счете, распадается. Фашизм перенес разъединительные силы из горизонтальной плоскости в вертикальную. Он превратил борьбу классов в борьбу наций. Жизненные противоречия он лишь соци­ализировал, но не снял. Разлагающий яд проявляется в новом месте, как вражда народов, от которой эти же народы и гибнут. Он толкает Европу к универсальной войне и тем самым к тому же хаосу, который русский большевизм пытался достигнуть непосредственным путем. Так, общее развитие Европы идет обходной дорогой к той же цели. Результат один и тот же - распад Европы и опять же победа русского континента (отнюдь не обязательно - советской системы!).

Последнее большое сражение против Азии Европа выдержала 250 лет тому назад. Тогда христианская идея была еще достаточно крепка, чтобы объединить Европу в защите против турок. "Крест против полумесяца" - под этим знаменем она победила. Сегодня у Европы нет и приблизительно равноценной идеи сверхгосударственного значения, которая могла бы объединить народы. На красный кулак, которая Россия угрожающе сует ей под нос, Европа отвечает цеза­ристским приветствием от Саламанки до Риги, от Аахена до Афин. Это и есть возвращение к античному духовному богатству, к римскому идеалу государства насилия и его мощного расширения. Европа пожертвовала священными дарами свободы и права из страха перед русским чудовищем. Это был единственный жест самозащиты, к которому Европа смогла бы прибегнуть. Он не принесет ей спасения. Последствия видны уже сегодня. Русскому Востоку не предстоит единая Европа. В то время; как русский большевизм мыслит континентально, Европа раздирается в спорах своих народов. Варвары же технократии мчатся в тьму безумия, по очереди сталкивая друг друга с пути.

Там, где германизм сталкивается с славянством, с чехами, поляками, литовцами и латышами, уже с 1920 года тлеют искры будущего мирового пожара.

Для того, чтобы столкнуть Германию и Россию в непри­миримом противоречии, Провидение применило своеобразную хитрость: в Германии оно привело к победе национальное движение, которое свою анти-коммунистическую тенденцию, полученную во внутриполитической борьбе перенесло в политику, внешнюю. Так получилось то, что в мировой истории еще ни разу не случалось: две мировых силы, не имеющие общей границы и, следовательно, линий трения, две силы, не имеющие никаких противоречивых интересов, превратились обходным путем, через партийную идеологию, в заклятых врагов. Отношения между Россией и Германией обострились не потому, что национал-социализм пришел к власти, а он должен был прийти к власти для того, чтобы эти взаимоотношения обострились! Смысл немецкого фашизма заключается во враждебном противоставлении Запада и Востока. Крайне проницательно и вполне недвусмысленно он был охарактеризован Адольфом Гитлером еще в 1925 году, в его книге "Моя борьба" (стр.742) следующими словами: "Мы останавливаем вечную тягу германцев к югу и западу Европы и обращаем свой взор к большой стране на Востоке". Это не частное мнение или личный произвол какого-то индивида, здесь говорит сама судьба народа. Обращение немецких властных уст­ремлений на Восток - самый чреватый последствиями пункт национал-социалистической программы. С точки зрения внут­ренней политики преимущественное значение могут иметь другие пункты, с точки зрения мировой политики - этот пункт программы самый важный. Когда Гитлер в своих речах, особенно ясно в своей речи в Рейхстаге 20-го февраля 1938 года заявляет, что Германия стремятся к сближению со всеми государствами, за исключением Советского Союза, - он ясно показывает, как глубоко ощущается на немецкой почве противопоставление Востоку» - как судьбоносная проблема Европы. В 1913 г. такой взгляд был бы столь же невозможен, как и в 1920 г., но с того времени внутренняя динамика политического развития настолько возросла, что ее не может уже остановить никакой произвол. Политика Штреземана руководилась уже убеждением, что развитие на Востоке идет полным ходом, тая в себе будущие потрясения. Демокра­тическая Германия нашла возможность договориться со своим западным соседом в Локарнском соглашении, но даже этой Германии невозможно было договориться со своим соседом восточным. Система польских и русских союзов ныне такова, что западно-восточные столкновения не ограничится славянами и германцами, но вовлекут и остальные великие европейские державы с некоторыми из их малых спутников, так, что западно-восточная проблема вырастет в судьбоносные события всей Европы.

Итак, имеются две политические тенденции, доми­нирующие в новой истории: одна из них стремится все больше и больше отделить Запад от Востока, другая же подготавливает либо при помощи коммунистического разложения, либо через национальное расслоение - гибель Европы, которая не может так легко преодолеть кровавые потери смертоносных революций или войн, как на это способен неисчерпаемо плодовитый Восток. Как бы мы не рассматривали нынешнее развитие, с точки зрения культуры, или с точки зрения политики, - перед нами рисуется та же картина будущего: центр тяжести событии передвигается в восточном направлении.