В предшествующем разделе было описано, как работает нервная система человека. Исследования физиологов подкупают тем, что направлены на изучение нервной ткани – видимого, ощутимого, того, что можно потрогать. Инженера успокаивает и убеждает только та идея, которая воплощена в «материале». Поэтому и от психологии как науки достоверной ожидается, что именно воплотится в некоем материальном субстрате, точно соединившись с физиологией высшей нервной деятельности.

Физиология и психология

Если физиологию уподобить скелету, то психология окажется мышечной тканью, которая покроет этот прочный каркас: кость облечется плотью.

Традиционная модель физиологии. Она выглядит так:

· от животных мы получаем инстинкты (врожденные и жесткие программы действий);

· животные уже в состоянии овладевать условными рефлексами: связывать какие-то совпадающие, повторяющиеся явления в новые алгоритмы действий (в отличие от инстинктов, полученных генетически); в процессе индивидуального существования животное «надстраивает» над инстинктами программы, обретенные опытом — условные рефлексы;

· новые функции порождают новые отделы мозга (материализуются!): в лобных долях мозга покоится центр планирования, в левой височной — центры речи и т. п.

· доля условных рефлексов все растет и растет, так что «количество переходит в качество» — и люди начинают мыслить, совершать волевые поступки, мечтать.

Но попробуем задать несколько вопросов физиологам:

А какой смысл в этом процессе?

А все ли в психике можно объяснить физиологией?

А как собственно возникает именно психическое?

Физиология XIX – XX веков совершила величайшие открытия, без которых не было бы и психологии в ее нынешнем виде. Но и физиологи не всемогущи. Отвечать на поставленные вопросы они стали бы примерно так.

Существуют законы эволюции, которые определяют процесс постепенного накопления организмами полезных свойств, закрепляющихся естественным отбором. Выживает, а значит, и передает свой генотип, только тот, кто лучше приспособлен к имеющимся условиям существования. Для животных важно иметь все более правильное отражение действительности, чтобы строить на его основе все более успешные действия. В этом и смысл: лучше отражать (т. е. познавать) и эффективнее действовать. Так как «высшие психические функции» не могут существовать без «низших», то первые выводимы из вторых — а откуда им еще взяться? Нервная ткань и физиологические процессы безумно сложны, так что пока на вопросы о психике даются приблизительные ответы. Но ничто не мешает считать, что со временем и самые сложные проблемы (особенно мозга) будут решены.

Простим фанатикам от физиологии их профессиональный патриотизм и оставим их наедине с действительно интереснейшими вопросами «жизни тела». Но попробуем задать вопросы со стороны психологии.

Возражение. Когда в технике («в материи») происходят новые открытия, то старые «варианты» выходят из употребления: кто, например, сейчас пользуется велосипедом без руля-педалей-цепи-шин (таков порядок его усовершенствования)? Почему же продолжают существовать животные без мощи человеческой психики? Они и так не вымирают! Тогда зачем им было «психически» усовершенствоваться? Не легче и другой вопрос: а почему некоторые «человекоподобные» виды обезьян «предпочли» вымереть, а не «прогрессировать»?

Естественнонаучный подход к психике заведомо предполагает, что психика зарождается в недрах физиологического. Физиологические процессы характеризуются теми или иными регистрируемыми и измеримыми материальными изменениями мозговой деятельности. Но…

… в сознании отражается не состояние мозга, а внешний мир. Перевод физиологического в содержание сознания не может быть сделан только на основании физиологических наблюдений.

Глухой от рождения человек может смотреть на то, как пальцы пианиста бегают по роялю, но вряд ли потом стоит доверять его рассказу о полученном им музыкальном впечатлении. Физиолог, изучающий сознание только физиологическими методами, находится в положении такого глухого. Ведь он должен трактовать воздействие музыки на языке физико-химических процессов в нервной клетке!

КТО же смотрит? Попробуем, например, представить себе, как человек зрительно воспринимает окружающий мир. Работу глаза можно сравнить с работой видеокамеры. Далее предположим, что изображение по нервному пути, как по шнуру, пе­редается в головной мозг, где воспроизводится в определенном уча­стке коры — как на экране телевизора. Казалось бы, принципиально просто и каких-то неразрешимых проблем не должно быть. Но как ответить на во­прос: почему при наклоне головы (представьте, что будет видно на экране, если наклонить видеокамеру!) нам не кажется, что окружаю­щий нас мир тоже наклоняется, т.е. почему он продолжает воспри­ниматься как вертикальный? Впрочем, решение этой загадки ещё можно искать, так как хотя бы понятно, какой ответ может быть признан удовлетворительным. Но как найти ответ на вопрос посложнее: кто же смотрит на расположенный в мозгу экран? Студенты обычно не видят проблемы и отвечают: это Я смотрю на экран. Однако такой ответ на самом деле непонятен (что такое Я? откуда это Я взялось?). Впрочем, пусть даже существует это некое загадочное внутреннее Я — однако как это внутреннее Я может смотреть на экран? У него есть что-то наподобие глаз? И тогда внутри него тоже есть экран?.. Но кто же тогда смотрит на этот экран??

Тадиционная модель психики. В конце концов у биологии есть свои трагические трудности, и в настоящее время теория Дарвина вызывает все больше вопросов и дает все меньше убедительных ответов. Но присмотримся к физиологической по происхождению (хотя и в рамках философии) картине психических процессов. Так как к ним мы еще возвратимся, то описана она будет предельно упрощенно:

1. Ощущение. Непосредственная работа нервного канала (зрительного, слухового, обонятельного и т. п.).

2. Восприятие. Группировка нервных импульсов в какие-то устойчивые общности (не просто звук, а человеческая речь; не просто свет, а лунный круг).

3. Внимание. Сосредоточенность на части объектов в поле восприятия (в гуде бесед прислушиваюсь к разговору обо мне).

4. Память. Использование информации, полученной в прошлом.

5. Мышление. Оперирование образами и символами для решения наиболее абстрактных задач.

6. Эмоции. Оценочное сопровождение переработки информации.

7. Речь и язык. Обмен символами в социальном поле и беседа наедине с собой.

8. Сознание. Высшая форма развития психики. Противопоставлено бессознательному.

Эта система представлена в книге Р. М. Грановской «Элементы практической психологии» (первое издание – Л. 1984). Книга очень интересная, полезная и направленная именно на практическое использование достижений психологической науки.

Логические и фактические возражения.

Возможно ли мышление без памяти и вне языка? Что такое восприятие без внимания, т. е. без отсечения «несущественного» ради «существенного»? Эти процессы теоретически нерасчленимы, они не являются «ступенями» усложняющегося познания.

Еще хуже дело обстоит с неявными предположениями, которые вызывает такая система.

Создается впечатление, что сперва должен хорошо работать простейший механизм — ощущение. Только из добротной ткани шьют хорошую одежду. Восприятие получает «твердую» информацию от слуха, зрения, осязания, и затем, обобщая (индуктивно!), формирует образ. Дальше мы эти достоверные образы осмысляем и т. д.

«Слепое пятно». Вот давно известный факт. Представьте себе, что у вас в руках картинка, положенная на дно коробки из-под конфет с прозрачным верхом. На картинке лежит игральная шашка, которая, все время перемещается под прозрачной пленкой, когда вы изменяете положение коробки. Вы будете видеть шашку? Вы будете видеть ту часть картинки, которую шашка сейчас закрывает? Нет. Видна будет шашка. — У нас на внутренней поверхности глаза нет фоторецепторов там, где к глазному яблоку подходит зрительный нерв. Образуется «слепое пятно», которое соответствует «выпадению» изображения, заслоненного 5 рублевой монетой на расстоянии 50 сантиметров. Но мы никакого «выпадения» не видим [даже если смотрим только одним глазом]. Проверьте сами, что слепое пятно существует. Закройте правый глаз и неподвижно глядите на изображенный ниже крест, медленно приближая страницу к глазу. На расстоянии 20-25 сантиметров кружок «пропадет».

Однако «дыры» не будет. «Прореху» ощущения «затянет» восприятие, как тина «кляксу» на поверхности пруда, куда брошен камень.

От целого к части, а не наоборот. Не выдерживает критики и предположение, что мы «психическими элементами» овладеваем легче, чем «психическими конструкциями», ибо первые «проще» (элементарнее). Например, у нас на ретине (глазном «экране») стол представлен в виде трапеции, дорога в виде сходящихся линий. Но «видим» мы прямоугольник и параллельную ленту, их так и нарисует ребенок. Правилам перспективы специально учат в художественных школах, чтобы «очистить» восприятие и обеспечить передачу глубины на плоскости. Все неопытные портретисты резко уменьшают затылочную часть головы, ибо не в состоянии передать на бумаге свое «реальное» восприятие, и с поразительным даже для себя упорством изображают свое представление о структуре головы. Самое трудное в живописи — изображать тень, так как она полна богатейшей игры самых разных цветов и оттенков, но необученному художнику кажется сплошным темным пятном, хотя физиологические возможности цветоразличения у него не нарушены.

Загадка сознания

Психология полна парадоксов, которые никак не укладываются в унылый здравый смысл. Но самый большой парадокс связан с загадкой сознания. Внятно определить, что такое сознание, очень трудно.

Очевидная каждому представленность. Воспользуемся аналогией. Сознание подобно киноленте, которая постоянно прокручивается перед нами. Вот сейчас вы, дорогой читатель, держите книгу, видите страницы, чувствуете шершавость бумаги, слышите какие-то звуки вокруг вас. Вы являетесь постоянным свидетелем того, что происходит с вами. Это настолько очевидно, что мы даже не задумываемся о такой стороне нашей жизни. Кажется естественным, что мое реальное тело окружает реальный физический мир с его запахами, шумами, формами, цветами. Мы ходим, слышим, трогаем. Но… Постарайтесь сосредоточиться на таком вопросе: а почему мы знаем, что ходим, слышим, видим? Зачем нам отслеживать эти процессы? Ведь компьютер, скажем, производит расчеты, записывает и воспроизводит музыку. Исполняет команды мышки, сменяет на дисплее одну картину за другой. Но знает ли он об этом? Воспринимает ли компьютер себя считающим, звучащим, показывающим? — Очевидно, что нет. Для выполнения перечисленных действий компьютеру не нужно сознание. Даже тогда, когда он обыгрывает в шахматы сильнейшего из играющих людей — чемпиона мира.

Наивысшая ценность. Наше сознание мы ценим выше всего. Видимый, слышимый, теплый мир вокруг нас, богатейшие оттенки переживаемых нами телесных состояний — все это драгоценно для нас именно потому, что мы отдаем себе отчет в том, как протекает наша жизнь. Едва ли бы кого-то утешило, если бы ему сказали, что во время сна его кормили вкусной пищей. Едва ли бы человек прельстился бессмертием, если бы оно означало бесконечное продолжение телесного существования, но в бессознательном состоянии. Своим сознанием мы как бы освещаем нашу внешнюю и внутреннюю жизнь, а затухающее сознание воспринимается как смерть. Если бы луна имела сознание, то, уходя с горизонта, сказала бы то, что произнес Месяц в гениальном стихотворении Галчиньского:

Мир вещей, простой, печальный, ясный,

Доброй ночи, я сейчас погасну.

Завышенные претензии. Наше сознание обладает для нас абсолютной ценностью, а потому мы склонны к неумеренности в отношении к нему. Например, считаем, что осознанное поведение всегда лучше. Но почему тогда лунатик легко переходит по бревну через пропасть, чего не скажешь о бодрствующем? Почему настырное логизирование при решении сложной задачи часто не приводит к успеху, а блестящее решение может прийти во сне? Почему многолетнее мучительное долбление иностранных слов в студенческом возрасте дает не лучший результат, чем месяц пребывания в иностранной среде дошкольника (не склонного к усиленным раздумьям)? Выходит, сознание может мешать нам успешно действовать, находить оригинальные решения и далеко не всегда является лучшим нашим помощником.

Но, пожалуй, самое главное в том, что сознанию свойственно ошибаться. И в том заключается не только несовершенство сознания, но и его величие. Потому что при ошибке условного рефлекса нечему понять неудачу — просто условный рефлекс не сработал, и все тут. Организм наказан, но не знает за что. А сознание способно осознать свою ошибку и пережить ее. Именно поэтому вся психическая деятельность человека, протекая в свете сознания, начинает регулироваться не на физиологической основе, а иногда и в противоречии с ней. Но если бы сознание не ошибалось, мы никогда бы не почувствовали бы и прелесть анекдота. («До Штирлица не дошла информация. Он прочитал ее еще раз».) Без способности ошибаться не существовало бы ни чувства юмора, ни самокритичности. А сознание самокритично.

Мозг как информационная Вселенная. Не ошибаются лишь автоматические программы. Для штамповочного пресса существует лишь штампование им детали и все прочее, что потенциально можно проштамповать. Человеческий организм функционирует на основе многих автоматизмов (в основном генетически заданных, но есть и приобретенные): глотание, моргание, пищеварение, обеспечение устойчивости при движении и т. п. И для их работы сознание не требуется. Пожалуй, даже будет мешать (представим себе, как бы протекала игра музыканта на фортепьяно, если бы исполнитель осознанно давал бы команды своим пальцам при извлечении каждого звука). И автоматические программы столь сложны, что можно рассматривать психику человека не имеющей ограничений в алгоритмической переработке информации. Многие ученые не случайно уверены, что одна клетка человеческого мозга по мощности не уступает самому совершенному современному компьютеру. Одна! А их – сотни тысяч, если не миллиарды. Большинство читателей может сказать, что их личный опыт этого не подтверждает, ибо даже перемножение в уме двузначных чисел вызывает у них затруднение. Но при гипнозе счетные возможности резко увеличиваются. И есть люди, которые, только взглянув на многозначное число, могут сказать: это девятнадцатая степень числа семнадцать. Есть мнемонисты, которые повторяют расположение всех слов на всех страницах книги, только пролистав ее, и могут все вспомнить через годы! В нашей памяти записано все, что мы когда-либо видели, слышали, трогали – и при сопровождении наших мыслей и эмоций того времени. Раздражение электрическим током участков мозга вызывали у людей такие детальные воспоминания картин прошлого, что можно говорить о буквальном повторении всей гаммы переживаний — к изумлению самих пациентов (разумеется, вся процедура осуществлялась в лечебных целях).

В нашей памяти записано все, что мы когда-либо видели, слышали, трогали – и при сопровождении наших мыслей и эмоций того времени.

Как только психологи стали экспериментально исследовать психические процессы, обнаружились удивительные закономерности. Прежде всего оказалось, что человек воспринимает, хранит и перерабатывает гораздо больше информации, чем осознаёт. Можно, например, зарегистрировать физиологические реакции на столь слабые сигналы, которые человек не видит, не слышит и т.д. Принято считать, что способность к восприятию информации органами чувств близка к теоретическим пределам. Так, глаз реагирует на 2-3 кванта света, т.е. тёмной ясной ночью он должен заметить пламя горящей свечи на расстоянии в десятки километров. Если бы глаз видел лучше, то он бы реагировал на собственное свечение глаза. Ухо способно слышать соударение больших молекул — если бы оно слышало лучше, то воспринимало бы соударение молекул в ухе, а потому не способно было бы реагировать на окружающие шумы. Человек воспринимает и такую информацию, скорость предъявления которой во много раз превосходит возможности её осознания. Даже предъявленное всего лишь на 10 мсек. слово, которое, разумеется, не осознаётся, влияет на последующую переработку словесной информации. Восприятие информации, превосходящей возможности осознания, широко используется в некоторых технологиях обучения и рекламы. Так, в одном кинотеатре был показан фильм не с обычной скоростью 24 кадра в секунду, а с добавлением ещё одного, 25-го кадра, с надписью: «пейте кока-колу». Хотя зрители не заметили никакой надписи, продажа этого напитка в буфете кинотеатра возросла на 18 %.

Человек воспринимает, хранит и перерабатывает гораздо больше информации, чем осознаёт.

Во много раз превосходят возможности нашего осознания и скорость, с которой человек перерабатывает огромные информационные массивы. Во всяком случае, как показывают эксперименты, человек неосознанно способен «в уме» осуществлять сложные арифметические операции, мгновенно переводить любую дату в день недели — хотя во всех таких случаях убеждён, что делать подобные вычисления не умеет. Например, испытуемому, погруженному в гипнотический сон, внушается, что в ряду карточек, на которых изображены числа, он не будет видеть ту, на которой изображена формула, дающая после выполнения указанных в ней действий число 6. Карточку, на которой изображено выражение: (3√16)/2 (или даже более сложное эквивалентное), испытуемый перестает после этого воспринимать. Для того, чтобы не увидеть предъявленную карточку, т.е. не увидеть того, что стоит перед глазами, испытуемый должен прочитать формулу, написанную на карточке, провести соответствующие вычисления и получить ответ, сравнить этот ответ с заданным в инструкции числом и после этого принять решение о том, вводить ли информацию о данной карточке в сознание. И ведь всё это делается почти мгновенно! В гипнотическом состоянии также улучшаются: выполнение задачи по удержанию груза и выполнение тестов на внимание, рисование, игра на музыкальных инструментах, игра в шахматы (стоит, например, внушить слабому шахматисту, что он шахматный гений, как класс его игры повышается сразу на два шахматных разряда) и т.д.

Информационная мощность нашего мозга сопоставима с информационной мощностью видимой части Вселенной. Вот так! Мы окружены Вселенной и носим такую же — вторую — внутри себя. Поэтому проблема состоит не в объеме фактов и количестве программ, имеющихся в нас, а в том, как их извлечь. И зачем их извлекать.

Ограничения в нашей психической деятельности созданы не физиологическими барьерами, а логикой психической деятельности.

Что богаче: ум ученого или его библиотека? Фактов и мнений в его книжном собрании мы можем получить, пожалуй, больше, чем из самых длительных, исчерпывающе подробных бесед с ученым. Но только в его уме будет представлена картина мира, созданная на основе это книжной информации. Наш мозг подобен библиотеке, а сознание — ее читателю.

Сознание человека получает, хранит и перерабатывает существенно меньше информации, чем это делает мозг. Существование такого механизма обеспечивает активность и избирательность психических процессов. Человек не обречён на пассивное отражение внешнего мира. Он активно конструирует в своём сознании внешний мир и самого себя.

Сущность сознания

Преодоление неопределенности. Появление сознания может быть объяснено только тем, что всего многообразия автоматизмов оказалось недостаточно, чтобы решать проблемы, встававшие перед предком человека. Речь идет не обязательно о борьбе за выживание, сопровождаемой вечной тревогой. Представим себе, что весьма сложные автоматически действующие программы, «просчитав» ситуацию, предложили несколько равноправных вариантов возможного действия (по причине большой неопределенности ситуации). Как быть? Нужна инстанция, которая бы сделала выбор. Выбор может быть исходно только случайным: например, иди вправо. И здесь «высший арбитр» (зарождающееся сознание) сразу же попадал в сферу влияния автоматизмов. Теперь уже всегда нужно было идти вправо. Если этот метод не сработал, то «наказанный» жизнью человек должен был от него отказаться — после долгих повторов. Если же срабатывал, то человек получал большой новый опыт — опыт полезный. Но никакого продвижения не произошло бы, если бы сознание стало просто новым автоматизмом. В «компьютер» вставили бы еще одну программу, оставив его тем, каким он и был.

Отвергание случайности. Сознание же обладает одним очень важным качеством. Любой результат своей деятельности оно готово абсолютизировать, приписывая своему решению принцип всеобщности: действуй всегда так. Поэтому сознание имеет установку истолковывать все происходящее детерминистски, во всем искать причину, предпочитать причинное объяснение случайному. Известно, что первобытные люди максимально стремились объяснять все события жесткими причинами, важнейшие из которых связывались с действием злых или добрых духов, белой магии или колдовства. Но и в древности возникали ситуации неопределенности, тогда бросали жребий, чтобы найти детерминанту поведения: волю богов. И далее строго выполняли указание свыше.

Сделав выбор между равными автоматически просчитанными вариантами, сознание продолжало существовать для того, чтобы осуществить принцип обратной связи: проследить последствия принятого решения. Вот где и возникла необходимость той самой «киноленты» субъективного опыта: сознание стало соотносить информацию, идущую от разных источников (зрения, слуха и т. п.), чтобы ее согласовать со своими гипотезами и с результатами дальнейших действий. С развитием сознания люди стали все больше «вторгаться» в мир через реальные действия, проверяя сформированные сознанием гипотезы о мире и человеке.

«Защитный пояс» сознания. «Рефлекторное прошлое» постоянно толкало сознание к пандетерминизму, к вытеснению случайного в пользу закономерного. Возникал так называемый «защитный пояс» гипотез сознания. Все, что подтверждало сформировавшуюся установку, принималось; все, что не подтверждало, – по первости игнорировалось, а затем перетолковывалось в пользу основной гипотезы. Если, например, магические обряды по вызову дождя не остановили засуху, то причину искали в чем угодно; в колдовстве врагов, в неправильном исполнении магического обряда, в невольном осквернении магических предметов, в невыполнении ритуальных запретов участниками обряда, — только не в том, что самая магия недейственна. В патологическом варианте поведения современного человека это выглядит так. Ревнивая жена постоянно обыскивает пиджак мужа и по цвету найденного женского волоса утверждает, что муж изменяет ей с брюнеткой, блондинкой, шатенкой. Однажды, не найдя ничего, жена произносит: «Негодяй! Ты пал настолько, что связался с лысой!».

«Защитный пояс» сознания проявляется на всех его уровнях. Мы быстрее и легче узнаем знакомые (т.е. ожидаемые) предметы. Рвзвивающееся по явной логике сюжетное повествование вспоминаем легче, чем простое перечисление разрозненных фактов. Свои успехи мы склонны объяснять личными достоинствам, а неудачи — случайностями. Сознание успешно работает там, где находит логичность, системность, упорядоченность, причинность и целесообразность. Оно приписывает миру организованность (структурность) и последовательность изменения (детерминистичность) в значительно большей степени, чем к этому располагают факты. И здесь кроется сила сознания. Лучше перестараться в поисках отсутствующей закономерности, чем примириться с хаосом полученных данных, в которых скрыта реальная закономерность. Сознание — адвокат закономерного. Попробуйте мило подшутить над знакомым. Принесите ему чашечку кофе, из которой торчит ручка небольшой вилки. Почему он изумится, вынув вилку? Да потому, что пребывал в убеждении, в уверенности, что там ложка. Еще в детстве он осознал: в чашку помещают только ложку. Он видел не часть неопределенного столового прибора, торчащего из чашки, а ложку. Не предполагал, а именно видел. Ибо в его осознанной картине мира господствует порядок и закономерность, а «мир навыворот» существует лишь в цирке или психбольнице.

Уход в бессознательное. Но полная победа детерминистской установки сознания стала бы и его полным поражением. Абсолютная верность открытой сознанием закономерности сделала бы ее дальнейший учет автоматическим, последующие сигналы перестали бы быть информативными. И они бы перестали осознаваться, ушли в область бессознательного. Так, ритмически тикающие часы очень быстро перестают быть слышными, хотя и раздражают слуховой нерв. Информативность сообщения обратно пропорциональна степени его ожидания. Полностью ожидаемое сообщение (не несущее ничего нового) имеет нулевую информативность. Поэтому любое сообщение, повторяющее себя, из зоны осознания перемещается в бессознательное. Сознание же работает только с теми внутренними процессами, которые представлены в психике изменчивыми.

Зачем, например, у людей постоянно движутся глазные яблоки? Они дают не совпадающую в разные моменты зрительную картину. Если глазодвигательные мышцы перестают функционировать и глаз замирает, то через 1-3 секунды человек перестает видеть. Чтобы восстановить зрение, нужно либо вертеть головой, либо постоянно менять освещение по силе, цвету и т. п. На коже постоянно меняются точки чувствительности, не прекращается тремор (вибрация) пальцев.

Сознание подобно человеку, который рассматривает вещь, держа в руках и вечно ее переворачивая. Тавтологии сознание не терпит. Поэтому так и трудна работа по запоминанию, заучиванию. Если мы слышим обычный рассказ, то каждое новое слово изменяет наше понимание ситуации, вносит новое в создающуюся картину события, модифицирует ее. А что дает носителю русского языка, например, английское слово «go» (ходить)? Как его запомнить? Я его твержу, а оно то же самое, ни в чем не меняющее мою картину мира и ни с чем не связывающееся. Оно и должно выпасть из сознания. Ведь у англичан-то «go» связано с актуальной и вечно изменяющейся ситуацией жизни. Если студенту нужно вытвердить правила устава (скажем, железных дорог или коммерческой работы), в котором изобилуют прейскуранты и перечисления, одно с другим не связанные, то что здесь делать сознанию? Глазам представлены разнородные и неизменные «пункты». И сознание их неизменность может скомпенсировать только осознанием изменяющейся ситуации зубрежки: сегодня мое страдание отмечено девятью заученными параграфами, а завтра — уже иначе, десятью. Появление игрового способа обучения и связано с тем, что разрозненная (и потому мало переосмысляемая) информация в игре соединяется с разнообразными ситуациями общения.

Фигура и фон. Одним из крупнейших достижений в психологии начала XX века является теория гештальтистов (гештальт по-немецки — образ). Они заявили, что человек воспринимает мир целостно, а не складывает его из составных частей, черточек. И целостность эта обеспечивается тем, что восприятие сразу выделяет на «фоне» «фигуру». Например, на листе бумаги мы видим темное пятно — оно и есть фигура на белом фоне. Фигура обычно компактна, занимает меньше площади, замкнута, завершена, симметрична. Несколько разрозненных объектов соединяются в один, если имеют «хорошую форму». Параллельные линии кажутся единой лентой, точки, через которые можно провести линию, кажутся обозначающими направление и проч. Граница между пятном (фигурой) и белым полем (фоном) воспринимается принадлежащей именно пятну-фигуре. А фон кажется аморфным, неструктурированным, не имеющим границы. В дальнейшем гештальт-теория нашла многие подтверждения. Например, при быстром предъявлении (доли секунды) на тахистоскопе (а сейчас и на мониторе компьютера) человеческого лица без глаз изображение воспринимается полным, т. е. с глазами. Это значит, что мы не «суммируем» лицо по чертам, а уточняем общий образ лица более тщательным разглядыванием (что при кратком предъявлении невозможно).

Человек предпочитает воспринимать (осознавать) то, что уже ранее видел.

Закон последействия фигуры и фона гласит: то, что однажды человек воспринял как фигуру, имеет тенденцию к последействию, т.е. к повторному выделению в качестве фигуры; то, что однажды было воспринято как фон, имеет тенденцию и далее восприниматься как фон.

Испытуемым предъявлялись бессмысленные черно-белые изображения. (Такие изображения легко сделать любому: на небольшом листочке белой бумаги нужно лишь нарисовать чёрной тушью какие-нибудь ничего не значащие полосы так, чтобы соотношение объёмов чёрного и белого цвета на листочке было примерно одинаковым). В большинстве случаев испытуемые воспринимали белое поле как фигуру, а чёрное — как фон, т.е. видели изображение как белое на черном. Однако при некотором усилии они могли воспринимать предъявленное изображение и как чёрную фигуру на белом фоне. В предварительной («обучающей») серии эксперимента испытуемым предъявлялось несколько сотен таких изображений — каждое примерно на 4 сек. При этом им указывалось, изображение какого цвета (белого или черного) они должны увидеть как фигуру. Испытуемые старались «изо всех сил» увидеть именно то изображение как фигуру, на которое указывал экспериментатор. В «тестирующей» серии эксперимента, проводившейся через несколько дней, им предъявлялись как новые рисунки, так и изображения из предшествующей серии, а они должны были уже без всяких усилий воспринимать предъявленное так, как оно воспринимается само по себе, и сообщать, какое поле — белое или черное — видят как фигуру. Оказалось, что испытуемые имеют тенденцию воспринимать старые изображения так, как они это делали в обучающей серии (хотя, в основном, даже не узнавали эти изображения), т.е. повторять выделение той же фигуры и повторно не выделять тот же фон.

Константность восприятия. Выделенная фигура продолжает восприниматься нами во всей целостности даже тогда, когда она заслонена. Например, сидя за столом, мы не видим нижней части тела своих сотрапезников, но не воспринимаем их разрубленными пополам подобно лошади Мюнхаузена.

При приближении к нам человека, идущего по дороге, его изображение на ретине (экране) нашего глаза увеличивается, но мы воспринимаем его рост постоянным, а увеличение изображения связываем и изменением расстояния. Лицо матери, меняющееся в зависимости от условий освещения, расстояния, косметики, головных уборов и т.п. узнаётся ребёнком как нечто неизменное уже на втором месяце жизни. Белую бумагу мы воспринимаем как белую даже при лунном освещении, хотя она отражает примерно столько же света, сколько чёрный уголь на солнце. Когда мы смотрим на колесо велосипеда под углом, то реально наш глаз видит эллипс, но мы осознаём это колесо как круглое. В сознании людей мир в целом стабильнее и устойчивее, чем, судя по всему, он есть на самом деле. Так действует механизм константности.

Закон константности восприятия говорит о влиянии прошлого опыта на восприятие: человек рассматривает окружающие его знакомые предметы как неизменные.

Приписывание смысла. Особую роль в выделении фигуры играет её осмысленность для воспринимающего человека. Врач, рассматривающий рентгенограмму, шахматист, изучающий новую позицию в дебюте, охотник, узнающий птиц по полёту с невероятных для обычного человека расстояний, — все они реагируют отнюдь не на бессмысленные картинки. И видят в них совсем иное, чем люди, не умеющие читать рентгенограмму, играть в шахматы или охотиться. Бессмысленные ситуации трудны и мучительны для всех людей. Человек же всему пытается приписать смысл.

Осмысленные слова опознаются существенно быстрее при предъявлении. В эксперименте с затенённым сообщением, когда на разные уши подаётся разный текст, выяснилось: из двух сообщений сам человек всегда выбирает то, которое имеет какой-либо понятный для него смысл. И практически не замечает то сообщение, за которым ему не надо следить. Осмысление мира во многом связано с использование языка. Поэтому наше восприятие мира изменяется в зависимости от того, какими словами мы называем то, что видим. Даже люди, говорящие на разных языках, воспринимают мир чуть-чуть по-разному, потому что разные языки сами чуть-чуть по-разному описывают этот мир. Не случайно русские художники рисуют весну в виде очаровательной девушки (слово «весна» в русском языке женского рода), а немецкие художники — в виде красивого юноши (в соответствии с родом слова «весна» в немецком языке). Русскоязычные испытуемые, например, склонны более разделять в своём восприятии синее и голубое, чем англоязычные испытуемые, которые используют для обозначения этих двух цветов одно слово «blue».

Сознание и познание

В тексте этой главы то, что осознаётся, называлось по-разному: фигурой (на фоне), смыслом (позитивным выбором значения при отвержении других значений). И все эти слова по существу обозначают догадку (гипотезу) о том, каким на самом деле является окружающий нас мир. Мы во многом видим лишь то, что понимаем, а понимаем лишь то, что сами предполагаем.

Главная функция сознания. Разумеется, мало вероятно, чтобы наши случайные догадки о причинах явлений соответствовали действительности. Их, конечно же, требуется проверять. Этим и занимается сознание. Сознание как механизм познания организовывает проверочную деятельность своих гипотез. В частности, оно следит за тем, насколько происходящие события соответствуют ожиданиям. В случае соответствия сознанию нечего проверять. (Ранее говорилось: неизменные сигналы ускользают из сознания). Но вдруг ожидания нарушаются. Для сознания как работающего механизма это служит сигналом недостаточной эффективности своей познавательной работы. Столкновение с неожиданностью требует выяснения причин, по которым эта неожиданность произошла. Ключ к решению таких познавательных головоломок в детерминированной среде — в объяснении причин появления редких и неожиданных стимулов. Все сознательные реакции на редкие и неожиданные знаки однонаправлено отличаются от реакций на частые и более ожидаемые знаки — сознание тратит на работу с ними больше времени.

Источник нового знания. И все же важным является вопрос, как же сознание, направленное на поиск закономерного, преодолевает трафаретность своего же решения, прорывая защитный пояс самооправдания? Где источник сил для получения нового знания? Ответ прост: в бессознательном. В солнечный день альпийские путешественники любят наслаждаться обозреванием снежной вершины Монблана, как-то даже забывая, что гора вырастает из подошвы. Сознание подобно вознесенной к небесам снежной мантии Монблана, а бессознательное — обширной подошве. Наше сознание дает нам такую богатую картину, что нам постоянно кажется: мир и есть то, что мы видим, слышим и осязаем сейчас (на этом принципе строятся, например, жанры в искусстве). Но попробуем выйти за границы воспринимаемого. Вы, читатель, сейчас видите текст книги, руки, которыми ее держите, предметы спереди и по бокам рук, не замечая, что обстановку справа и слева уже не различаете. Согните руку трубочкой и подставьте к глазу, зажмурив другой. И вы обнаружите резкую границу между предметами вдали и пальцами руки. В обычном же варианте граница зрения не обозначена. Юный Лев Толстой, впадая в крайности солипсизма, даже думал, что мир за его спиной не просто не видим, а отсутствует, и пытался резко повернуться назад, чтобы «схватить» пустоту. Но мы привыкли поворачивать голову и не удивляться вновь увиденному, как столь же постоянно не удивляемся исчезнувшему из поля зрения сектору окружения. Так вот и сознание опирается на механизмы, которые обладают бóльшей информацией, чем оно само. Мы знаем больше, чем осознаем в данный момент. И в случае надобности бессозна<