В середине 20-х годов условия, в которых жила Русская Православ­ная Церковь, оставались по-прежнему исключительно трудными. Про­исходившая тогда в государстве яростная борьба за власть между поли­тическими лидерами: Троцким (Бронштейном), Сталиным (Джугаш­вили), Зиновьевым (Апфель-баумом) и Каменевым (Розенфельдом) негативно сказывалась на всей жизни страны, создавала предпосылки для отмены НЭПа, обещавшего вывести государство на путь нормаль­ного политического и социального развития, приводила к ужесточению давления на Церковь. Многие из архиереев были высланы из епархи­альных городов или сосланы на север, в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию. Для некоторых своеобразной ссылкой были и столичные города Москва и Харьков, откуда епископы не могли выезжать в свои епар­хии. Но главным местом заключения архиереев, священников и мирян в 20-е годы был Соловецкий лагерь особого назначения, прообраз лаге­рей 30-50-х годов, устроенный во всенародно чтимой святыне – обите­ли преподобных Савватия и Зосимы.

К 1926 году там находилось 24 епископа, среди них были масти­тые иерархи: архиепископы Приамурский Евгений (Зернов), Кост­ромской Серафим (Мещеряков), Херсонский Прокопий (Титов), Курский Ювеналий (Масловский), Черниговский Пахомий (Кедров), Верейский Иларион (Троицкий), епископ Лужский Мануил (Лемешевский). Старшим соловецкие архиереи признавали архиепископа Евгения. Это был человек большой житейской опытности и мудрости, аскет и постник, даже в голодном лагере в принятии пиши он не от­ступал от предписаний Устава. В общении с собратьями и сосланны­ми священниками, с невинно осужденными, уголовниками, с надзира­телями и охранниками лагеря он был исполнен христианской крот­кой любви. Духовный авторитет его для соловецких православных христиан был непререкаем.

От вновь прибывших на Соловки поступали вести о церковных не­строениях, обсуждавшиеся с большой тревогой. 7 июня на продукто­вом складе лагеря, которым заведовал казанский игумен Питирим (Крылов), состоялось совещание 17 архиереев, на котором обсужда­лась современная церковная жизнь. Доклад сделал профессор Москов­ской духовной академии И.В.Попов. В обсуждении доклада особенно живое участие принял архиепископ Иларион. В результате 7 июля 1926 года появилась знаменитая «Памятная записка соловецких епис­копов», обращенная к Правительству СССР.

«Памятная записка» проникнута искренним стремлением «поло­жить конец прискорбным недоразумениям между Церковью и Совет­ской властью, тягостным для Церкви и напрасно осложняющим для государства выполнение его задач». В обращении подчеркивается не­вмешательство Церкви в политическую жизнь государства: «Церковь не касается перераспределения богатств или их обобществления, так как всегда признавала это правом государства, за действия которого не ответственна. Церковь не касается и политической организации власти, ибо лояльна в отношении правительств всех стран, в границах которых имеет своих членов. Она уживается со всеми формами госу­дарственного устройства от восточной деспотии старой Турции до ре­спублик Северо-Американских Штатов». Соловецкие епископы при­знают правомерность Декрета об отделении Церкви от государства, согласно которому ни Церковь не должна мешать гражданскому пра­вительству, ни государство стеснять Церковь в ее религиозно-нравст­венной деятельности.

Правительство в этом документе, однако, подвергается критике за то, что оно как в своем законодательстве, так и в порядке управления не остается нейтральным по отношению к вере и неверию, но совер­шенно определенно становится на сторону атеизма. Особенную озабо­ченность авторов «Памятной записки» вызывает то обстоятельство, что «из всех религий... в наиболее стесненном положении находится Пра­вославная Церковь, к которой принадлежит огромное большинство русского населения... Ее положение отягчается еще тем обстоятельст­вом, что отколовшаяся от нее часть духовенства, образовавшая из себя обновленческую схизму, стала как бы государственной церковью... Большая часть православных епископов и священнослужителей, нахо­дящихся в тюрьме или ссылке, подверглась этой участи за их усилен­ную борьбу с обновленческим расколом».

Касаясь недавнего прошлого, соловецкие епископы признают, что в первые послереволюционные годы «имели место политические выступ­ления Патриарха..., но все изданные Патриархом акты... направлялись не против власти в собственном смысле. Они относятся к тому време­ни, когда... все общественные силы находились в состоянии борьбы, когда власти в смысле организованного правительства, обладающего необходимыми орудиями управления, не существовало. В то время слагающиеся органы центрального управления не могли сдерживать злоупотреблений и анархии ни в столицах, ни на местах... Проникну­тая своими государственными и национальными традициями, унасле­дованными ею от своего векового прошлого, Церковь в эту критическую минуту народной жизни выступила в защиту порядка, полагая в этом свой долг перед народом... Но с течением времени, когда сложи­лась определенная форма гражданской власти, Патриарх Тихон заявил в своем воззвании к пастве о лояльности в отношении к Советскому Правительству...».

В заключение соловецкие епископы выражают надежду на то, что Церковь «не будет оставлена в... бесправном и стеснительном поло­жении..., что законы об обучении детей Закону Божию и о лишении религиозных объединений прав юридического лица будут пересмот­рены и... останки святых... перестанут быть предметом кощунствен­ных действий и из музеев будут возвращены в храм. Церковь наде­ется, что ей будет разрешено организовать епархиальное управление, избрать Патриарха и членов Священного Синода..., созвать для это­го, когда она признает это нужным, епархиальные съезды и Всерос­сийский Православный Собор. Церковь надеется, что правительство воздержится от всякого гласного или негласного влияния на выборы этих съездов (Соборов), не стеснит свободу обсуждения религиоз­ных вопросов на этих собраниях и не потребует никаких предвари­тельных обязательств, заранее предрешающих сущность их будущих постановлений...».

Обращение заканчивалось словами: «Если предложения Церкви бу­дут признаны приемлемыми, она возрадуется о правде тех, от кого это будет зависеть. Если ее ходатайство будет отклонено, она готова на ма­териальные лишения, которым подвергается, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости внешней организации заключается ее сила, а в единении веры и любви преданных ей чад ее, наипаче же возлагает свое упование на непреодолимую мощь Ее Божественного Основателя и на Его обетование о неодолимости Его создания».

«Памятная записка» соловецких епископов явилась проектом офи­циального обращения от лица Церкви к государственной власти.

Целью войны для Гитлера и его приспешников было расчленение на­шей страны и порабощение славянских народов. Поэтому в случае победы Германии Православной Церкви, высшей национальной святыни русского народа, грозило жестокое гонение. Но фашистские идеологи прикрывали свою разбойничью войну именем Бога, называли ее крестовым походом. В пропагандистских целях оккупационные власти выдавали разрешения на открытие церквей. Так, в Киевской епархии в 1942 году было открыто 8 монастырей и 318 храмов, в которых служило 434 священника. Но в про­ведении религиозной политики оккупационные власти исполняли ковар­ное указание Гитлера: «Мы должны избегать, чтобы одна Церковь удовле­творяла религиозные нужды больших районов, и каждая деревня должна быть превращена в независимую секту. Если некоторые деревни в резуль­тате захотят практиковать черную магию, как это делают негры или ин­дейцы, мы не должны ничего делать, чтобы воспрепятствовать им. Корот­ко говоря, наша политика на широких просторах должна заключаться в поощрении любой и каждой формы разъединения и раскола».

В Прибалтике оккупационные власти разрешили митрополиту Сер­гию (Воскресенскому) сохранить каноническую, но не административ­ную связь с Патриархией, заключавшуюся практически лишь в возно­шении имени Местоблюстителя за богослужением. Это сделано было из расчета впоследствии, в случае победоносного для Германии оконча­ния войны с большим удобством выселить всех православных из При­балтики в глубину России.

В Белоруссии оккупационные власти пытались сколотить автоке­фальную Белорусскую Церковь. Находившемуся на покое в Жировицком монастыре архиепископу Пантелеймону (Рожновскому), который был сторонником сохранения канонического единства с Московской Патриархией и находился в оппозиции к митрополиту Варшавскому Дионисию (Валединекому), немецкие власти предложили возглавить автокефальную Белорусскую Церковь, потребовав от него не вступать в сношения ни с Москвой, ни с Варшавой. Возглавив Белорусскую Цер­ковь в сане митрополита Минского и Белорусского, Пантелеймон не пошел на разрыв с Предстоятелем Русской Церкви. Поэтому под дав­лением оккупационных властей, а также из-за интриг сепаратистски настроенного духовенства вынужден был практически отойти от дел. Вскоре он скончался. После него Белорусскую автокефальную митро­полию возглавил Филофей (Нарко). На Украине викарный епископ Владимиро-Волынский Поликарп (Сикорский), в прошлом петлюровский чиновник, опираясь на под­держку оккупационных властей и коллаборационного «землячества Ук­раины», обосновавшегося за пределами Украины – в Польше, объявил себя архиепископом, потом митрополитом Луцким и заодно главой автокефальной Украинской Церкви. Его поддержали епископы Генна­дий (Шиприкевич), Мстислав (Скрыпник) – украинские националис­ты прогерманской ориентации. С оккупационным режимом тесно со­трудничал и возглавивший в 20-е годы Лубенский раскол епископ Феофил Булдовский, который именовал себя «митрополитом».

Большая часть украинской паствы занятых областей находилась, од­нако, под окормлением так называемой «Автономной Церкви Украины», которая не порывала канонической связи с Патриархией, хотя автоно­мия ее и не была признана Главой Русской Православной Церкви мит­рополитом Сергием и Экзархом Украины митрополитом Киевским Николаем Ярушевичем. Во главе этой группировки стоял митрополит Волынский и Житомирский Алексий (Громадский), 8 мая 1943 года убитый националистами, близкими к Поликарпу Сикорскому. В том же году «самостийниками» и сторонниками Поликарпа Сикорского убит был еще один архиерей автономной Церкви – епископ Владими­ро-Волынский Мануил (Тарновский).

Каноническое общение с Патриархией сохранили на оккупирован­ной Украине скончавшийся 1 ноября 1942 года на покое в схиме в Киево-Печерской Лавре схиархиепископ Антоний (князь Абашидзе), епископы Полтавский Вениамин (Новицкий), Ковельский Иоанн (Лавриенко), Луцкий Иов (Кресович). Большая часть духовенства Укра­инской Автономной Церкви была настроена патриотически; многие священники даже оказывали помощь партизанам.

Оккупационный режим поддерживал автокефалистов во главе с Поли­карпом (Сикорским). Священников, не желавших подчиняться ему, об­виняли в связях с Красной Москвой, чинили им препятствия в соверше­нии богослужений. Генерал-комиссар Днепропетровска приказал аресто­вывать священников, не желавших подчиняться ставленнику Поликарпа «профашистскому» епископу Геннадию (Шиприкевичу). Когда клирики стали выходить из юрисдикции Поликарпа (Сикорского), генерал-губер­натор Кох издал приказ, запрещавший православным священнослужите­лям менять юрисдикцию. Митрополит Киевский Николай в своих архи­пастырских посланиях Украинской пастве обличал похитителя церковной власти епископа Поликарпа Сикорского, предостерегал пастырей от об­щения с ним, призывал их хранить верность Матери-Церкви и Родине.

28 марта 1942 года с посланием к «архипастырям, пастырям и па­сомым в областях Украины, пока еще занятых гитлеровскими войсками», обратился митрополит Сергий. В послании говорится: «...С перехо­дом западных областей Украины и Белоруссии в состав России епископ Поликарп остался на службе у нас, то есть фактически отказался от польской автокефалии и признал Московскую Патриархию своим за­конным священноначалием. Если все это сделано епископом Поликар­пом неискренно, только для вида, с целью укрыться от церковного суда и от наказания за принадлежность к польской автокефалии, вина епис­копа Поликарпа усугубляется, а равно и следующее ему наказание, яко солгавшему и обманувшему Церковь Божию» (13 Апостольское правило). За все время службы у нас епископ Поликарп не предъявлял мне никаких обвинений, которые оправдали бы его канонический раз­рыв со мною. И только теперь, когда преступный разрыв уже совер­шился и я указал на эту преступность, епископ Поликарп заговорил о моем самозванстве, в которое, думается, и сам в душе не верит. Значит, отказ епископа Поликарпа от подчинения Патриархии и мне, как ни­чем канонически не оправдываемый, является прямым нарушением 15 правила Двукратного Собора и угрожает осужденному «лишением вся­кою священства». Тому же взысканию подлежит епископ Поликарп и за самозванное присвоение себе не принадлежащего ему звания архи­епископа Луцкого и звания главы Украинской Церкви и за злостное вторжение в области, ему не подчиненные, и за связанный со всем этим целый клубок канонических нарушений... Особую злостность заду­манного предприятия составляет то, что его исполнители вторгаются на Украину намеренно вслед за немцами; пока те будут неистовствовать над невооруженными людьми и громить хозяйственную и культурную жизнь украинцев, они будут громить вековой церковный строй, насаж­дая автокефалию. По 8-му правилу святого Григория Неокессариского из­менники христианства, участвовавшие вместе с варварами в ограблении христианских селений, в случае покаяния не принимаются даже в раз­ряд кающихся впредь до особого о них суждения на Соборе... За все вышеизложенное епископ Поликарп по совокупности подлежит... ли­шению сана и монашества с исключением из духовного звания... По действующим у нас правилам обвиняемый в преступлениях, угрожаю­щих таким наказанием, должен быть в виде предсудебной меры запре­щен в священнослужении... О таковом запрещении епископа Поликар­па я и объявляю настоящим своим посланием».

Собор архиереев, съехавшихся 28 марта в Ульяновск, своим «Опре­делением» признал заключение Местоблюстителя канонически пра­вильным и утвердил его, объявив: «Если (чего мы не желаем) епископ Поликарп, «впадая в суд диаволь» пренебрежет запрещением, признать епископа Поликарпа лишившим себя сана и монашества и всякого ду­ховного звания с самого момента им запрещения». 22 сентября 1942 года митрополит Сергий запретил священнослужение митрополиту Литовскому Сергию (Воскресенскому), который вмес­те с другими православными епископами оккупированной Прибалтики поздравлял Гитлера с военными успехами. Поведение митрополита Сер­гия (Воскресенского) объяснялось, очевидно, не его приверженностью фашизму, а политическим расчетом, стремлением сохранить легальную церковную организацию. По словам очевидца, митрополит Сергий (Вос­кресенский) говорил близким ему людям: «Не таких обманывали..., а этих колбасников обмануть нетрудно». Перед отступлением немецких войск из Прибалтики он начал готовить приходы к неизбежным переме­нам, но 30 апреля 1944 года был убит на дороге в своем автомобиле.

В декабре 1942 года, после решительного перелома на фронтах вто­рой мировой войны, митрополит Сергий от лица Русской Православ­ной Церкви обратился к румынским пастырям и православному ру­мынскому народу, втянутому в войну с единоверной Россией, с призы­вом отречься от пагубного союза с Германией: «Неужели и теперь, ко­гда война склоняется к концу, явно плачевному для Гитлера, Румыния все еще будет нести тяжкое бремя подневольного союза с Гитлером и продолжать воевать с русским народом, с которым румыны связаны узами христианского братства?»

Вопрос 43