В конце 1927 года Синод начал увольнять на покой сосланных ар­хиереев. Эта мера вызвала недовольство у части духовенства. Бурные споры, недоумения и возражения вызвала и сама Декларация. Группа архиереев во главе с митрополитом Иосифом (Петровых) пошла на отделение от Предстоятеля Церкви. Епископ Козловский Алексий (Буй), временный управляющий Воронежской епархией, епископ Глазовский Виктор (Островидов), управляющий Боткинской епархией, отделились от митрополита Сергия.

Особенно тревожная ситуация складывалась в Ленинграде: викар­ные епископы Ленинградской епархии Гдовский Димитрий (Люби­мов) и Нарвский Сергий (Дружинин), часть пресвитеров и мирян, в том числе влиятельные в церковных кругах профессор-протоиерей Ва­силий Верюжский, протоиерей Викторин Добронравов, протоиерей Сергий и Александр Тихомировы 26 декабря 1927 года заявили об от­делении от митрополита Сергия.

Их действия были одобрены митрополитом Иосифом (Петровых). В своем послании в Ленинград митрополит Иосиф заявил: «Для осуж­дения и обезвреживания последних действий митрополита Сергия (Сграгородского), противных духу и благу Святой Христовой Церкви, по внешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух».

6 февраля 1928 года с посланием к Заместителю Местоблюстителя обратился митрополит Ярославский Агафангел со своими викариями архиепископом угличским Серафимом (Самойловичем), архиеписко­пом Ростовским Евгением (Кобрановым), митрополитом Иосифом (Петровых), находившимся тогда в Ярославской епархии, и архиепис­копом Варлаамом (Ряшенцевым). В этом послании они осудили Заме­стителя Местоблюстителя за «бесцельное и неоправдываемое переме­щение епископов, часто вопреки желанию их самих и их паствы, на­значение викариев без ведома епархиальных архиереев» и заявили о своем отделении от него.

8 февраля митрополит Сергий писал старейшему русскому иерарху митрополиту Агафангелу: «Мы с Вами подошли уже к той черте, у ко­торой все земные ценности и всякие земные счеты теряют свою абсо­лютную значимость, и остается только одно: дать добрый ответ на су­дилище Христовом... Ни веры святой мы не предаем, ни от свободы церковной не отрекаемся», - писал он ему, умоляя не становиться на путь раскола. В своем ответе митрополит Агафангел писал: «Мы ни одним словом не обмолвились, что отделяемся от Вас по разномыслию в вере, тайнодействии и молитве, а только в порядке административного управле­ния», но митрополит Сергий в новом письме митрополиту Агафангелу разъяснял, что административный разрыв с ним равносилен разрыву с первым епископом и означает раскол.

11 апреля Синод предал церковному суду с запрещением в священнослужении митрополита Иосифа (Петровых), викарных архиереев Ярославской епархии, а митрополиту Агафангелу сделал последнее пре­дупреждение. 10 мая митрополит Агафангел и его викарии заявили о том, что они не порывают молитвенного общения с Заместителем Ме­стоблюстителя, раскол не учиняют, но при этом отказываются выпол­нять те распоряжения, которые смущают их совесть.

Постановлением от 30 мая 1928 года Синод признал это заявление удовлетворительным и снял запрет с архиепископа Варлаама и еписко­па Евгения.

Вскоре после этого 16 октября 1928 года митрополит Агафангел скончался.

Некоторые из архиереев, находившихся на покое, выразили несо­гласие с митрополитом Сергием и Синодом и, не отвергая правомоч­ности власти Заместителя Местоблюстителя, не поминали его имени, ограничиваясь возношением имени Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра. Такой позиции придерживались митро­полит Кирилл, архиепископ Феодор (Поздеевский), епископы Арсе­ний (Жадановский), Серафим (Звездинский), Афанасий (Сахаров), Григорий (Лебедев).

Лица, выступившие с критикой действий Заместителя Местоблюс­тителя и отделившиеся от него, делали это по разным причинам. Од­ни, недовольные частыми перемещениями архиереев с кафедры на ка­федру и их увольнениями, считали, что митрополит Сергий пошел слишком далеко по пути компромисса, хотя в принципе и сами счита­ли необходимым добиваться нормализации отношений между Церко­вью и государственной властью. Другие выступили против митрополи­та Сергия и изданной им и временным Синодом «Декларации» пото­му, что не видели нужды торопиться, надеясь, что пройдет еще неко­торое время, и политическая ситуация в стране решительно изменит­ся, и все вернется на круги своя. Третьи в исключительно трудных ус­ловиях потеряли чувство духовного равновесия, исполнились апокалип­сической тревоги и уже не считали особенно важным сохранение цер­ковной структуры. Они готовы были уйти в катакомбы. Между тем митрополит Сергий главную цель своей церковной политики видел в том, чтобы сохранить для многомиллионной российской паствы православные приходы и храмы, сохранить духовенство, он не хотел ставить православный народ перед жестким выбором между катакомбами и обновленческой схизмой.

Решительное большинство епископов и церковного народа с пони­манием отнеслось к церковной политике митрополита Сергия и под­держивало его.

Местоблюститель Патриаршего Престола, хотя и с оговорками, одобрил церковно-политическую линию, выбранную Заместителем. Митрополита Сергия поддерживали такие выдающиеся церковные де­ятели, как митрополиты Михаил (Ермаков), Никандр (Феноменов), Серафим (Чичагов), архиепископы Василий (Зеленцов) (не безуслов­но), Евгений (Зернов), Петр (Зверев), епископы Мануил (Лемешевский), Николай (Ярушевич), Венедикт (Плотников).

Архиепископ Верейский Иларион (Троицкий) написал из соловец­кого лагеря на волю письмо с осуждением отделившихся от митропо­лита Сергия. Касаясь в этом письме вынужденных переводов и увольне­ний архиереев, он заметил: «Что и других переводят, так что ж делать, поневоле делают, как им жить дома нельзя. Прежде по каким пустя­кам должность меняли - и еще рады были, а теперь заскандалили».

Святейший Патриарх Алексий, в ту пору архиепископ Хутынский, вспоминал впоследствии: «Когда Преосвященный Сергий принял на себя управление Церковью, он подошел эмпирически к положению Церкви в окружающем мире и исходил тогда из существующей дейст­вительности. Все мы, окружающие его архиереи, были с ним согласны. Мы всем Временным Синодом подписали с ним «Декларацию» 1927 года в полном убеждении, что выполняем свой долг перед Церковью и ее паствой».

29 марта 1928 года Заместитель Патриаршего Местоблюстителя и Временный Синод издали «Деяние», в котором подробно изложена была позиция высшей церковной власти относительно обвинений, вы­двинутых против митрополита Сергия. Полномочия Заместителя Пат­риаршего Местоблюстителя выводятся здесь из того обстоятельства, что митрополит Петр передал ему свои права и обязанности «без вся­ких ограничений».

В разъяснение смутивших многих верующих людей слов из «Декла­рации» о «радостях и неудачах» в «Деянии» говорится, что эти слова относятся к внешнему благополучию и бедствиям народной жизни, но вовсе не к распространению неверия, как представляли это злонаме­ренные критики «Декларации». По поводу перевода митрополита Ио­сифа в Одессу сделано основательное замечание, что если он не при­знает прав Заместителя Местоблюстителя на перемещение епископов, то почему он не возражал против сделанного митрополитом Сергием ранее перевода его из Ростова на Ленинградскую кафедру. Действия тех епископов, которые отделились от митрополита Сергия, характе­ризуются в «Деянии» как раскольнические.

Церковные нестроения в конце 20-х годов приобрели крайне тре­вожный характер. В 1942 году митрополит Сергий, обращаясь к той эпохе, писал: «В нашей Церкви воцарился невообразимый хаос, напо­минавший состояние Вселенской Церкви во времена арианских смут, как оно описывается у Василия Великого... Мы могли рассчитывать только на нравственную силу канонической правды, которая и в былые времена не раз сохраняла Церковь от конечного распада. И в своем уповании мы не посрамились. Наша Православная Церковь не была увлечена и сокрушена вихрем всего происходящего. Она сохранила яс­ным свое каноническое сознание, а вместе с этим и канонически за­конное возглавление, то есть благодатную преемственность Вселенской Церкви и свое законное место в хоре автокефальных Церквей».

Ревнуя о церковной дисциплине, противодействуя анархическому разложению, Синод еще 16 апреля 1929 года вынес постановление, в котором митрополит Иосиф (Петровых), епископ Димитрий (Люби­мов) и епископ Алексий (Буй), как запрещенные в священнослужении, приравнивались к обновленцам и григорианам.

Часть архиереев, находившихся на покое, не присоединяясь к мит­рополиту Иосифу, заявившему о своем отделении от митрополита Сергия, продолжала воздерживаться от поминовения имени Замести­теля Местоблюстителя за богослужениями, которые они совершали иерейским чином в монастырских и приходских храмах, в своих домо­вых церквях. Самыми видными в этой группе иерархов были митрополит Кирилл (Смирнов) и настоятель Даниловского монастыря быв­ший ректор Московской духовной академии архиепископ Феодор (Поздеевский).

Свою позицию митрополит Кирилл изложил в письме викарию Ка­занской епархии епископу Афанасию (Малинину), которое он напра­вил из-под Туруханска с тем, чтобы с содержанием его был ознаком­лен и митрополит Сергий. Митрополит Кирилл писал: «Никакой Заме­ститель по своим правам не может равняться с тем, кого он замеща­ет... Заместитель назначается для управления текущими делами..., ко­ренное же изменение самой системы церковного управления, на что отважился митрополит Сергий, превышает компетенцию и самого Ме­стоблюстителя». Коренной реформой митрополит Кирилл называет уч­реждение «коллегиального церковного управления в виде Временного Патриаршего Синода».

«...До тех пор, - продолжает он, - пока митрополит Сергий не уни­чтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Па­триаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к ис­полнению... Литургисать с митрополитом Сергием и единомышленными ему архипастырями я не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника Сергиева поставления».

18 сентября 1929 года митрополит Сергий обратился с первым письмом к митрополиту Кириллу, в котором, возражая против его до­водов о неправомерности уравнивания прав Заместителя Местоблюсти­теля с правами Местоблюстителя, писал: «С титулом «Заместителя» произошло у нас то же, что и с титулом «Патриаршего Местоблюсти­теля». В завещании Святейшего Патриарха говорится только о перехо­де Патриарших прав и обязанностей, и уже сам владыка митрополит Петр решил именоваться Патриаршим Местоблюстителем, по букве же завещания его титул должен бы быть «Исполняющий обязанности Патриаршего Местоблюстителя», и уже потом за мной установился ти­тул «Заместитель»... Несообразно и мои полномочия определять, играя на ходячем смысле слова «Заместитель». Отстаивая законность учреж­дения Временного Патриаршего Синода, который митрополит Кирилл сравнивал с самочинным григорианским Временным Высшим Церков­ным Советом, митрополит Сергий разъяснял, что Временный Высший Церковный Совет был образован «взамен единоличного заместительст­ва», а... «Синод утвержден при Первоиерархе, причем в 1927 году я нарочито оговорил, что наш Синод не имеет полномочий на управле­ние без меня».

Справедливо отмечая каноническую сбивчивость и двусмысленность рассуждения митрополита Кирилла о его отказе литургисать с еписко­пами, единомысленными с митрополитом Сергием, которых он, однако, не признает лишенными благодати священства, митрополит Сергий писал: «Вы порвали с нами евхаристическое общение и в то же время не считаете ни себя учинившими раскол, ни нас, стоящими вне Церк­ви. Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, – это попытка сохранить лед на горячей плите. Из всех видимых свя­зей церковного тела – евхаристическое общение есть самое существен­ное, настолько, что при его отсутствии остальные связи единства не удержат».

В своем ответе митрополит Казанский продолжал настаивать на различении прав Местоблюстителя и его Заместителя: «Ваши права... только отражение прав митрополита Петра и самостоятельного светолучения не имеют». Своего адресата, ссылавшегося в предыдущем письме на 8 Апостольское правило и 2 правило Антиохийского Собо­ра, митрополит Кирилл обвиняет в «каноническом буквализме»: «На основании канонического буквализма, - пишет он, - учредительный об­новленческий так называемый Собор 1923 года осудил Патриарха не только на лишение сана, но и монашества. Поэтому не злоупотребляйте, владыко, буквой канонических норм, чтобы от святых канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы сла­гается и совершается не по буквальному смыслу канонов». В этом письме митрополит Кирилл осуждает отделившихся от Заместителя Местоблюстителя священнослужителей, которые хулили таинства, со­вершаемые «сергианами», как безблагодатные, в то же время он упре­кает и своего адресата за то, что тот «не осмеливается найти более любовный способ воздействовать на них», чем воспрещать, «несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от вашего цер­ковного управления».

Митрополит Сергий отвечал на это письмо 2 января 1930 года: «Смысл единоличного заместительства, - писал он, - в том и состоит, что Патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем ее объеме. Вы опасались, как бы при неограниченности прав Заместителя у нашей Церкви не оказалось двух глав. В 1922 году, при жизни Свя­тейшего Патриарха, митрополит Агафангел вступил в управление Цер­ковью в качестве его Заместителя, однако, тогда никто не думал о двух главах... Главным мотивом отделения служит наша «Декларация». В ней наши противники, сами не отрицающие обязательности для каж­дого христианина гражданской верности..., не совсем последовательно увидели заявление не таких же, как они, земных людей, граждан СССР, а заявление самой Церкви, как благодатного учреждения. От­сюда – критика о подчинении Церкви государству, Царства Божия – царству мира, и даже Самого Христа велиару. Упразднением Синода таких фанатиков не примирить». Митрополит Сергий выразил в пись­ме изумление по поводу упрека в злоупотреблении буквой каноничес­ких норм, которое митрополит Кирилл уподобил каноническому бук­вализму обновленцев: «До сих пор мы думали, что обновленчество и состоит в отказе от руководства канонами, и в частности, осуждение Святейшего рассматривали как самое яркое и наглое нарушение и смысла и буквы канонов».

Вновь указывая Казанскому митрополиту на двусмысленность его позиции в вопросе о церковном общении, митрополит Сергий пишет: «Вы хотите считать наши отношения как бы частным делом, которое других не касается...», но «...не может быть частным делом евхаристи­ческий разрыв старейшего митрополита и первого кандидата в Место­блюстители с правящим Заместителем. Вы можете сколько угодно пи­сать о необязательности для мирян разрывать общение с нами, но если Вы порываете, то каждый мирянин может задаться вопросом, не дол­жен ли и он порвать. В результате – великий церковный соблазн и раз­деление, а достаточных оснований для него по канонам не имеется». Письмо заканчивается предупреждением об увольнении митрополита Кирилла от управления Казанской епархией и предании его церковно­му суду.

До Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра, сосланного в Обдорский край, доходили печальные вести о терзающих Церковь разделениях. 26 февраля 1930 года он писал из зимовья Хэ своему Заместителю: «Я постоянно думаю о том, чтобы Вы являлись прибежищем для всех истинно верующих людей... Из всех огорчитель­ных известий, какие мне приходилось получать, самыми огорчительны­ми были сообщения о том, что множество верующих остаются за сте­нами храмов, в которых возносится Ваше имя... На мой взгляд, ввиду чрезвычайных условий жизни Церкви..., необходимо поставить церков­ную жизнь на тот путь, на котором она стояла в первое Ваше замести­тельство... Я, конечно, далек от мысли, что Вы решитесь вообще отка­заться от исполнения возложенного на Вас послушания, - это послу­жило бы не для блага Церкви... Пишу Вам откровенно, как самому близкому мне архипастырю, которому многим обязан в прошлом и от святительской руки которого принял постриг и благодать священства».

В 1928-1929 годах было арестовано большинство «непоминающих» епископов. Лишили свободы и отправили в ссылку и лагеря митропо­лита Иосифа, архиепископа Серафима (Самойловича), архиепископа Варлаама (Ряшенцева), епископов Виктора (Островидова), Димитрия (Любимова), Алексия (Буя), Максима (Кижиленко), Илариона (Вельского), Дамаскина (Цедрика), Павла (Кратирова), Сергия (Дру­жинина), Афанасия (Сахарова). В ссылке оставались митрополит Ки­рилл, епископ Серафим (Звездинский).

Но отделившиеся от Патриарха «иосифляне» сохранили еще свои легальные приходы в разных епархиях. В Москве в начале 1930-х годов «непоминающие» удерживали за собой Воздвиженскую церковь и храм Святителя Николая на Ильинке. После закрытия этих храмов у них ос­тавалась просуществовавшая до 1933 года церковь Сербского подворья. В Ленинграде оплотом иосифлян был кафедральный храм Воскресения на Крови. Им принадлежали также соборы Святителя Николая и свя­того князя Владимира. После закрытия этих церквей последний иосифлянский храм Тихвинской Божией Матери продержался до 1936 года.

Но большая часть иосифлян и других отделившихся от митрополита Сергия группировок «непоминающих» в начале 30-х годов уходит в ка­такомбы, начинает совершать богослужения и исполнять требы для своих единомышленников тайно. Престолы с антиминсами устраива­лись в частных домах, в подполье, куда доступ был открыт только хо­рошо известным, доверенным лицам. Очагами деятельности нелегаль­ных церковных групп стали места ссылки – Сибирь, Урал, Северный Кавказ, а Воронежская и Тамбовская епархии оказались опорой для группировок «буевцев» - сторонников епископа Алексия (Буя). Время от времени, выходя на свободу, «непоминающие» епископы объезжали города и села, посещали единомышленных с ними священников, нала­живая деятельность нелегальных церковных общин.

Отделившиеся от митрополита Сергия клирики предлагали митро­политу Кириллу объявить себя Местоблюстителем. На эти предложе­ния он в январе и феврале 1934 года отвечал в письмах неизвестным частным лицам отказом. В первом письме митрополит Кирилл писал: «Только после смерти митрополита Петра или его законного удаления я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление... Дотоле же иерархи, признающие своим Первоиерархом митрополита Петра, вознося его имя по чину за богослужением и не признающие законной преемст­венности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими».

Во втором, февральском письме митрополит Кирилл объяснял свою нерешительность «не усталостью от долгих скитаний», а «неполным уяснением окружающего меня и всех нас обстановки». «Необходи­мость исправляющего противодействия сознается, но общего основа­ния для него нет, и митрополит Сергий хорошо понимает выгоду та­кого положения и не перестает ею пользоваться. В одном из двух пи­сем ко мне он не без права указывает на эту разноголосицу обращае­мых к нему упреков и потому, конечно, не считается с ними». В за­ключение повторяется двусмысленная оценка благодатности духовенст­ва, находящегося в юрисдикции Заместителя Местоблюстителя: «Таин­ства, совершаемые сергианами..., являются, несомненно, таинствами, спасительными для тех, кои приемлют их с верою, в простоте, без рас­суждения и сомнения в их действительности..., но в то же время они служат в суд и осуждение самим совершителям и тем из приступаю­щих к ним, кто хорошо понимает существующую в сергианстве не­правду».

В отдельных епархиях возника­ли локальные церковные группи­ровки, находившиеся в юрисдик­ции «автокефальных» епископов, не имевших общения с другими архиереями. Так, епископ Андрей (Ухтомский), который в 1917 го­ду прославился своей особенно энергичной поддержкой Времен­ного правительства, объединил во­круг себя ряд приходов Уфимской епархии, отвергавших юрисдик­цию Заместителя Местоблюстите­ля, обновленческого Синода и григорианского Временного Выс­шего Церковного Совета и в то же время не имевших общения с епископами «непоминающими». В Уфимской епархии в 1932 году так складывалось численное соотношение между общинами разной юрисдикции: 345 приходов в ведении Заместителя Местоблюстителя, 55 – обновленческих, 30 – андреевских, 4 – григорианских и 2 – иосифлянских. За вычетом локальной андреевской группировки, соотноше­ние это было типично и для других епархий Русской Церкви.

1934 год явился годом обострения террористической Сталинской политики. Резко усилилось давление на Церковь. «Союз воинствующих безбожников», образованный еще в 1925 году, принял в 1932 году свой пятилетний план, в котором намечал в первый год добиться за­крытия всех духовных школ (тогда еще сохранились богословские школы у обновленцев), и лишить священнослужителей продовольст­венных карточек, во второй – провести массовое закрытие церквей, за­претить написание религиозных сочинений и «изготовление предметов культа», а на третий год – выслать всех «служителей культа» за границу (в реальной обстановке тех лет «заграница» понималась, конечно, как эвфемизм), на четвертый – закрыть остающиеся храмы всех религий, и, наконец, на пятый – закрепить достигнутые успехи. И вот, в 1934 году возобновлены были массовые закрытия церквей, аресты, высылки, ссылки священнослужителей, членов церковноприходских советов, дея­тельных прихожан – так называемых «церковников». Места ссылок и лагерей переполняются незаконно репрессированными страдальцами за веру.

В самых тяжких лагерных условиях, в голодных ссылках эти испо­ведники оставались несломленными, неотчаявшимися, неозлобившими­ся, верными Христу, утешителями для своих соузников; они в каторж­ных лагерях и ссылках сохраняли светлый, исполненный христианской надежды взгляд на мир. Проведший в заключении и ссылках почти все 20-е и 30-е годы вплоть до «исчезновения» в 1937 году епископ Гер­ман (Ряшенцев) в нескольких письмах на волю выразил твердое убеж­дение в том, что и под покровом видимой вокруг смертоносной борь­бы, преступлений, страданий совершается дело Божие. «Мне кажется, - писал он 18 октября 1933 года из арзамасской ссылки, – происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок, разрушение форм, подавляю­щих своей своеобразной, но часто во многом земной красотой дейст­вительность закованного в них смысла и содержания, образуются но­вые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а пра­вилом всякого человека, как необходимо все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к един­ству через коллективизм... Вы скажете, но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас все с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Голгофе. Это верно, но так же несомненно, что все уси­лия и творчество направлены на создание таких форм жизни, какая в своей принципиально идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему».

После арестов 1934-1935 годов епископат, находившийся в ведении Заместителя Местоблюстителя, страшно поредел. 18 мая 1935 года За­меститель Местоблюстителя митрополит Сергий вынужден был распус­тить Временный Патриарший Синод. После этого управление всеми епархиями Русской Церкви он осуществлял с помощью своего викария епископа Дмитровского Сергия (Воскресенского) и канцелярии, в штаты которой входили один секретарь и одна машинистка.

В 1937 году был расстрелян Патриарший Местоблюститель митрополит Кру­тицкий Петр. Его мирское имя – Петр Федорович Полянский. Он родился в 1863 году в Воронежской губернии. Образование получил в Воронежской семи­нарии и Московской академии, по окончании которой был оставлен помощни­ком инспектора. Защитив Магистерскую диссертацию, посвященную пастыр­ским посланиям апостола Павла, он в светском звании проходил администра­тивно-педагогическое послушание: служил смотрителем Жировицкого духовного училища, делопроизводителем, а потом членом Учебного Комитета при Священ­ном Синоде. В Учебном Комитете исполнял обязанности ревизора. Много лет проработал под руководством Председателя Учебного Комитета – архиепископа Финлянд-ского Сергия (Страгородского). Будущий Глава Русской Церкви прини­мал участие в деяниях Поместного Собора, состоя в его секретариате.

После учреждения Патриаршества он стал одним из ближайших помощни­ков Святейшего. В 1920 году принял постриг. В том же году был рукоположен во епископа и поставлен на Подольскую викарную кафедру. Отбыв после этого трехлетнюю ссылку, вернулся в Москву и вместе с двумя другими архиереями был включен в Патриарший Синод; после кончины Патриарха Тихона в сане ар­хиепископа Крутицкого митрополит Петр стал Патриаршим Местоблюстителем.

Арестованный 10 февраля 1925 года, он содержался в заключении: внача­ле в Москве, потом – в суздальском Спасо-Евфимиевском монастыре. В 1927 году был по этапу отправлен в ссылку в прииртышское село Абалацкое, в 50 верстах к северу от Тобольска; в том же году его переводят оттуда на даль­ний север в ненецкое зимовье Хэ, расположенное в 200 верстах от Обдорска. Там он снимал домик у старушки-ненки. Тяжелый северный климат и не­привычная еда подорвали его здоровье; последние годы жизни митрополит Петр страдал от грудной жабы. В 1935 году истек срок его ссылки. Ложная весть о его кончине поступила в Патриархию в 1936 году. Между тем в де­кабре 1925 года он составил завещание, в котором назначал своими преем­никами митрополитов Казанского Кирилла, Ярославского Агафангела, Новго­родского Арсения и Нижегородского Сергия. Митрополит Агафангел скон­чался в 1928 году, митрополит Арсений – в 1936 году. В живых остались только митрополиты Сергий и Кирилл, но митрополит Кирилл по-прежнему отбывал ссылку, лишенный возможности возложить на себя завещанное ему послушание. Поэтому 22 декабря 1936 года принят был «Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Русской Православной Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему ми­трополиту Московскому и Коломенскому Сергию Страгородскому», который к этому времени уже в течение 11 лет реально возглавлял Русскую Церковь.

В декабре 1936 года VII Чрезвычайный Съезд Советов издал новую Конституцию СССР, провозгласившую политические и гражданские свободы, в том числе свободу совести, предоставившую равные права всем гражданам, включая «служителей культа». Конституция породила в умах многих людей надежды на прекращение практики незаконных репрессий, на широкую демократизацию общества.

На деле, однако, издание новой Конституции явилось прологом к неслыханному разгулу террора, получившему по имени наркома внут­ренних дел название «ежовщины»; жертвой репрессий пали миллионы людей, принадлежавших к самым разным общественным слоям носи­тели разных мировоззрений: политические и государственные деятели, военачальники, дипломаты, ученые, литераторы, рядовые крестьяне, рабочие и служащие. Террор 1937 года, который с затуханием продол­жался в 1938-39 годы, залил страну кровью.

Новый чудовищный удар нанесен был в эти страшные годы по Рус­ской Православной Церкви.

Пятилетний план «Союза воинствующих безбожников», поставив­шего своей целью искоренение религий в нашей стране, провалился. Перепись 1937 года, в которую включен был и вопрос о религиоз­ных убеждениях, обнаружила, что 2/3 сельского населения, состав­лявшего тогда большинство, и 1/3 городского продолжают считать себя верующими. После переписи «Союз воинствующих безбожни­ков», насчитывавший более 5 миллионов членов, был подвергнут чис­тке, в результате которой из него вышла половина его членов, многие из которых были незаконно репрессированы, отправлены в лаге­ря и расстреляны.

Для «преодоления религии» выбран был иной метод, считавшийся более надежным, чем пропаганда, - метод репрессий. В одном только 1937 году было закрыто более 8 тысяч церквей. Предлогом для закры­тия могло послужить все что угодно, например, то обстоятельство, что на расстоянии менее 1 км от храма находится школа, а чаще всего – арест священнослужителей или кого-либо из членов приходского сове­та – «двадцатки». Достаточно было обвинения против одного из членов «двадцатки», чтобы общину объявить распушенной.

В 1937 году аресты охватили большую часть духовенства, на этот раз они не миновали и обновленцев. Арестованным, как это принято было тогда, предъявляли самые вздорные, фантастические обвинения: в заговорах, шпионаже, саботаже, терроре. Архиепископа Смоленского Серафима (Остроумова) обвинили в том, что он возглавил банду контрреволюционеров. Подобные обвинения предъявлены были мит­рополиту Нижегородскому Феофану (Тулякову), епископу Орловскому Иннокентию (Никифорову). Арестованных епископов чаше всего рас­стреливали. Так, в 1936-39 годах погибли митрополиты Серафим (Чи­чагов), Серафим (Мещеряков), Константин (Дьяков), Серафим (Александров), Евгений (Зернов), архиепископ Питирим (Крылов), епископы Варфоломей (Ремов), Никон (Гурлевский), Никон (Лебе­дев). В 1938 году в застенках НКВД скончался митрополит Анатолий (Грисюк). Погибли и отделившиеся от Заместителя Местоблюстителя архиереи: митрополит Иосиф (Петровых), архиепископ Димитрий (Любимов), епископ Дамаскин (Цедрик).

В 1937 году были расстреляны протопресвитеры Николай Арсеньев и Александр Хотовицкий – в прошлом настоятель и ключарь храма Христа Спасителя в Москве. В лагерях погибли выдающийся богослов и философ священник Павел Флоренский, крупнейший русский патро­лог, профессор Московской духовной академии И.В.Попов, широко из­вестный издатель «Религиозно-нравственной библиотеки» профессор М.А.Новоселов и тысячи менее известных священнослужителей и цер­ковных деятелей.

Подавляющее большинство из тех священнослужителей, которые остались в живых, находились в тюрьмах, лагерях и ссылке. Церковная организация была разгромлена.

В 1939 году из архиереев на своих кафедрах оставались Глава Церк­ви – митрополит Московский Сергий, митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями, и архи­епископ Дмитровский Сергий (Воскресенский).

Несколько архиереев совершали богослужения как настоятели хра­мов. Так, епископ Астраханский Андрей (Комаров), уволенный в ап­реле 1939 года на покой, в октябре того же года был назначен на мес­то приходского священника в город Куйбышев. Вся церковная жизнь Куйбышевской епархии сосредоточена была тогда вокруг одной этой церкви.

К 1939 году во всей России осталось лишь около 100 соборных и приходских храмов. На Украине сохранилось 3% из числа дореволю­ционных приходов. Во всей Киевской епархии в 1940 году оставалось два прихода с тремя священниками, одним диаконом и двумя псалом­щиками, в то время как в 1917 году епархия насчитывала 1710 церк­вей, 23 монастыря, 1435 священников, 277 диаконов, 1410 псаломщи­ков, 5193 монашествующих.

В сентябре 1939 года нападением Германии на Польшу началась вторая мировая война. После разгрома Польши потенциальный про­тивник вышел на границы нашего государства. Над страной нависла грозная военная опасность, которая побуждала к. единению, к пре­одолению вражды и ненависти. В последние предвоенные месяцы давление на Русскую Православную Церковь ослабло, волна репрес­сий утихла.

После возвращения отторгнутых от России в гражданскую войну территорий – Западной Украины вместе с принадлежавшей до 1918 года Австро-Венгрии Галицией, Западной Белоруссии, Бессарабии, Эстонии, Латвии и Литвы число приходов, находившихся в юрисдик­ции Московского Патриархата, многократно увеличилось. К началу Ве­ликой Отечественной войны Русская Церковь имела около 4,5 тысяч приходов и 88 монастырей с более чем 5000 насельников – почти все на Западе страны. Экзархом Украины и Белоруссии в 1940 году был назначен перемещенный на Волынскую кафедру архиепископ Николай (Ярушевич), возведенный впоследствии, в марте 1941 года в сан мит­рополита Киевского. В марте 1941 года экзархом Латвии и Эстонии стал ближайший помощник Местоблюстителя – митрополит Сергий (Воскресенский), переведенный после смерти митрополита Елевферия на Виленскую кафедру.

Вопрос 39