Проф. В.А. Конев

Коллеги!

Сегодня мы читаем и обсуждаем последнюю главу «БиВ». Она любопытна с композиционной точки зрения – она не построена как заключительная глава, а как обычная глава, обсуждающая очередную проблему. Это проблема источника возникновения расхожей (обычной, обыденной) концепции времени. И только последний параграф главы вдруг выскакивает как итоговый – «Экзистенциально-временная аналитика Присутствия и фундаментально-онтологический вопрос о смысле бытия вообще». Такая композиция в какой-то мере говорит о том, что Хайдеггер не считал свою книгу заканчивающейся на этой главе, но обстоятельства сложились так, что пришлось ставить точку, и он добавляет последний § 83. Этот параграф, с одной стороны, еще раз говорит о целях всего трактата, а, с другой, ставит вопросы, которые должны вывести к так и не появившемуся разделу книги. И аналитика Присутствия заканчивается тем же вопросом, с которого она начиналась: «Ведет ли понимание исходного времени к смыслу бытия?» (С.437).

Но давайте пойдем по порядку.

Сначала о содержании последней главы трактата, а потом попытаемся выйти на итоги. Проблема обсуждаемой главы – что такое время в его расхожем понимании и как расхожая концепция времени связана с идеей временности.

Временность, или экстатическое экзистирование Присутствия, есть то, что конституирует само бытие Присутствия, само Присутствие есть временность, но почему будучи временностью, Присутствие согласно расхожему пониманию есть во времени. Вот это и становится темой обсуждения. Или еще по-другому: что такое время в отличие от временности. Ход рассуждения сохраняет типичную для Хайдеггера логику: что такое Присутствие, как оно есть, и как в этом есть находит проявление то, что сейчас исследуется Хайдеггером.

Присутствие – сущее, для которого в его бытии дело идет о самом этом бытии*. Это дело о бытии реализуется для Присутствия в заботе, и забота как способ Присутствия быть раскрывает все особенности бытия Присутствия, в том числе и его способность «быть во времени», хотя само есть временность. Забота приводит к формированию идеи времени, так как в качестве озаботившегося Присутствие просчитывает, планирует, предусматривает, предостерегает и т.д. «Оно всегда уже говорит, - пишет Хайдеггер, - внятно в звучании или нет: "потом" – это надо исполнить, "прежде того" – другое довести до конца, "теперь" – наверстать, что "тогда" не удалось и ускользнуло» (С.406). Эти "потом", "тогда", "теперь" создают своеобразную структуру соотнесенности, некую систему координат, которую Хайдеггер называет датируемостью (С.407). Здесь-то, когда нечто актуализируется благодаря датируемости, и объявляется время. Время, по Хайдеггеру, это истолкованная временность, временность, выявленная в действиях озаботившегося Присутствия и высказанная в речи (а толкование, понимание, речь есть модусы заботы). Или: время – это самотолкование временности (С.409). В "теперь", "потом", "тогда" сохраняется экстатичный характер, так как, говоря, например, "теперь", мы уже имеем в виду "… когда то и то либо было, либо будет". Датируемость чего-либо через "теперь-потом-тогда" помещает это что-либо сразу во все эти связи, именно поэтому в датируемости сказывается экстатичность временности: временность есть то, о чем нельзя ничего сказать, а о времени можно говорить. Таким образом, датируемость времени есть его первая характеристика.

Вторая характеристика времени – отрезковость, длительность. Когда ожидание понимает "потом", то в датировке этого "потом" оно уже видит "а теперь еще нет", и ожидание понимает свое "до тех пор", пока не наступит "потом". «Толкование артикулирует это "до тех пор" … как между, равным образом имеющее аспект датируемости, - пишет Хайдеггер. – Он выражается через "в-продолжение-того-как…" <…> с ожидающе-актуализирующим пониманием этого "в-продолжение-того" артикулируется "дление"» (С.409).

Вместе с истолкованностью время приобретает свою третью характеристику – публичность. Выговоренное, истолкованное время всегда уже опубликовано. Публичное, опубликованное время перестает быть временностью Присутствия. Поэтому Присутствие не знает время (но не временность!) как свое. Публичное время требует счета, и чем больше Присутствие считает время, тем больше время становится публичным. В связи с этим хотел бы отметить очень точное замечание Хайдеггера по поводу того, как Присутствие (т.е. человек) относится к времени в собственном и несобственном модусе экзистирования. В собственном экзистировании Присутствие никогда не считает время: если Присутствие решает все само, если оно решительно, если человек увлечен, горит делом и т.п., тогда его интересует результат, а когда он будет – не важно. Так художник, ученый творит, не считаясь с днями и ночами. Вообще, "счастливые часов не наблюдают". Но если человек делает публичную работу, то она к сроку. И тут время считается, тут его не хватает или оно с избытком и т.п. Здесь Присутствие "берет" не свое время, а использует то, которое "имеется" у людей – ему "дан" срок (в прямом смысле – срок заключения).

Публичное время как опубликованное время нуждается в календарном счете. И Хайдеггер показывает, опираясь на заботу (или, говоря старым марксистским языком, на трудовую концепцию рождения человека и культуры), как возникает астрономический календарь. Эти выводы Хайдеггера интересны, но здесь мы входим уже в область конкретной эмпирии – как появились календари, каковы их формы и т.п. Это требует тематического исследования, хотя, конечно, хайдеггеровская концепция здесь может быть использована как методология.

Счет времени порождает мировое время, или внутривременность. Истолкованное и опубликованное время всегда есть "время для…" или "не время для…" (С.414). В этом для-того-чтобы-отношении обнажается особая структура времени – значимость, т.е. та структура, которая конституирует мирность мира (связность его в целое). Время как время для… перестает быть безличным, а становится значимо. Мне представляется, что Хайдеггер улавливает здесь одну очень важную характеристику времени (а через это и временности) – быть основанием ценностности. Ценности Хайдеггер не анализирует, и это, как мы уже говорили в "связи с любовью", которую он также не впускает в свою фундаментальную онтологию, досадная лакуна в его концепции. Но в фундаментальной онтологии есть предпосылки для онтологического анализа ценности. И эта предпосылка – учение о временности и времени. Думаю, что ценности могут быть поняты как особая модификация временности. Ценности – это своеобразные модусы времени. Классическая политэкономия, как известно, показала, что стоимость есть производная от рабочего времени. Вообще, временная природа ценностей может быть интересным предметом для анализа.

Последний важный момент в обсуждении проблемы времени – статус времени, онтологический статус мирового времени. Когда Хайдеггер говорит о мировом времени, которое появляется как измеренное и опубликованное благодаря заботе, оно, как и мир, имеет ту же трансценденцию, что и мир (С.419). Время, в котором озабочение отвело каждой вещи "ее место", не "объективно" и не "субъективно". «Мировое время, - полагает Хайдеггер, - "объективнее" чем любой возможный объект, ибо как условие возможности внутримирно сущего оно с разомкнутостью мира всегда уже экстатично-горизонтно "объективируется"» (Там же). Для Хайдеггера, как мы уже видели тогда, когда рассматривали трансцендентность мира, важно показать, как "объективируется" нечто, т.е. почему нечто рассматривается нами как "объективное", а не утверждать, что то или это объективно. Такое утверждение находится за пределами фундаментальной онтологии. Поэтому, с точки зрения этой онтологии, бессмысленны вопросы типа: «Так есть сам по себе мир или нет?», «Объективно само по себе время или нет?». Правильно поставленный вопрос должен быть таким: «Как и почему Присутствию мир (время) предстает объективным?», «В каких бытийных ситуациях происходит трансцендирование мира (времени)?». Вот это и исследуется Хайдеггером, когда он показывает, что через временящуюся заботу Присутствие датирует мир, создавая условия появления внутримирного сущего во времени.

Но как в повседневности время кажет себя? Как Присутствие, озаботившись сущим внутри мира, понимает время? Здесь человек его считает. «…То поведение, в каком "человек" явно равняется на время, лежит в применении часов», - указывает Хайдеггер (С.420). И в этом случае возникает другое представление об онтологическом статусе времени. Хайдеггер показывает, что расхожая концепция времени видит во времени наличное. Время, с обыденной и не только обыденной, но и теоретической точки зрения, которая восходит к Аристотелю, есть последовательность "теперь", которая открывается в счете. Эта "безличная" последовательность точек "теперь" есть наличное время, оно есть. Хайдеггер стремится показать, что расхожая концепция теперь-времени возникает благодаря тому, что "теперь" теряет датируемость и значимость, все "теперь" нивелируются и становятся одинаковыми "одно-за-другим". Такая нивелированная череда "теперь" теряет связь с временностью отдельного Присутствия в его повседневном бытии друг-с-другом (С.425). «Люди знают лишь публичное время, которое, нивелированное, принадлежит каждому и значит никому» (Там же). Чтобы вернуть публичному времени значимость, Присутствие должно вырваться из падения, осмыслить "теперь" как проявление временности. Это и есть та "индивидуальная форма историчности", о которой С.В. Соловьева написала свою диссертацию (см.: Соловьева С.В. Индивидуальная форма историчности: человек в эпоху социальных и культурных перемен: Автореф. дис. … канд. филос. наук. Самара, 1999).

Но в том, что мы в обыденном языке говорим "время проходит" (хотя, с точки зрения того, что время есть череда "теперь", можно было бы с равным успехом сказать и "время возникает"), по Хайдеггеру, свидетельствует, что время конечно, т.е. то, что и свойственно временности. Говоря "время уходит", повседневный опыт выражает, что его нельзя задержать. «В эмфатической речи об уходящем времени, - указывает Хайдеггер, - заложен публичный отсвет конечной будущности временности Присутствия» (С.425). Поэтому расхожая характеристика времени как бесконечной, уходящей, необратимой череды "теперь" возникает из временности падающего Присутствия, тем самым «расхожее представление времени имеет свою естественную правоту», заключает философ. Так Хайдеггер показывает онтологическое основание обыденного представления о времени. Таким образом, исходное время, экстатическая временность Присутствия, которая характеризует его бытие-заботу, открывает временение мирового времени и даже повседневную понятливость череды "теперь".

А теперь обратимся к последнему параграфу заключительной главы, двум страничкам подлинного заключения, хотя они и не мыслились как окончание трактата «БиВ» - «Экзистенциально-временная аналитика Присутствия и фундаментально-онтологический вопрос о смысле бытия вообще».

Параграф начинается словами: «Задачей предыдущего рассмотрения было экзистенциально-онтологически интерпретировать исходное целое фактического Присутствия из его основания в аспекте возможностей собственного и несобственного экзистирования» (С.436). В начале заключительной главы, на стр. 404 читаем о такой же задаче относительно истории: «Если экзистенциальная аналитика должна сделать Присутствие онтологически прозрачным именно в его фактичности, то и фактичному "онтически-временному" толкованию истории надо эксплицитно вернуть его права». И подобные тезисы есть почти в каждой главе – задача экзистенциальной аналитики сделать Присутствие онтологически прозрачным.

Что это значит? Увидеть за обыденным проявлением некое бытие? Так, как за "Солнце всходит и заходит" находим вращение Земли вокруг Солнца, или за "ценой" и "стоимостью" – общественно необходимое количество труда, как за вещью Платон видел идею, а Демокрит атомы? Вероятно, нет. Сделать Присутствие онтологически прозрачным означает, скорее, увидеть каждое проявление Присутствия как бытие, т.е. в связности судьбы, во временности, в единстве, в неповторимости, в организованности своим решением. «…Интерпретировать исходное целое фактического Присутствия из его основания в аспекте возможностей собственного и несобственного экзистирования», - значит именно это. Присутствие исходит из временности, его бытие конституируется экстатичным экзистированием (временностью), но всякий экстаз (сдвиг, выход) свершается в аспекте тех возможностей, которые предоставляет брошенность в мир. Фактичность Присутствия – необходимая характеристика его экзистирования. И задача фундаментальной онтологии – в каждом шаге фактичного проявления Присутствия увидеть его бытийный смысл. А это путь к ответу на главный вопрос «БиВ».

Вопрос, который был поставлен Хайдеггером в начале исследования, – вопрос о смысле бытия вообще. Решен ли он? Совершенно ясно, на мой взгляд, что он решен как вопрос о смысле бытия, который (смысл) становится ясным экзистирующему Присутствию. Но решен ли он как вопрос о смысле бытия?

 Хайдеггер замечает: «Нечто подобное "бытию" разомкнуто в понятности бытия, принадлежащей как понимание к экзистирующему Присутствию» (С.437). Но за шесть строк до конца своей книги Хайдеггер опять спрашивает: «Может ли вопрос (вопрос о бытии – В.К.) получить свой ответ в возвращении к исходному бытийному устройству бытие-понимающего Присутствия?» (Там же). На уровне фундаментальной онтологии, которая решает проблему бытия через аналитику Присутствия, через критический анализ самой способности быть, можно получить только ответ, который говорит о смысле бытия для самой способности быть. И аналитика Присутствия показала, что для него нет другого смысла бытия, кроме того, что бытие конечно. Но тогда в этом прорывается и само бытие. Бытие себя кажет себе, вырываясь из временности (исходного бытийного устройства Присутствия), "останавливая" экстатичное экзистирование. То есть смысл бытия в его временности. Здесь, на мой взгляд, важно именно это – его, ибо временность придает бытию определенность. В этой определенности (выделении пределов, границ) оно, бытие, и обнаруживает свое лицо, смысл, сущность. "Вот оно", - говорит временящаяся временность Присутствия. И этим фундаментальная онтология отличается от онтологии парменидовской, которая не знала определенности бытия, и от "чистого бытия" Гегеля, которое тождественно ничто. С временностью, которая временит в единстве экстазов, появляется способность быть ("Да будет!" – И стало!) и определенность бытия ("И назвал Бог свет днем, а тьму ночью, и увидел Он, что свет хорош"). «Поэтому, - говорит Хайдеггер, - исходный способ временения самой экстатичной временности должен делать возможным экстатичный набросок бытия вообще (Курсив мой – В.К.)». И дальше спрашивает: «Как интерпретировать этот модус временения временности? От исходного времени ведет путь к смыслу бытия? Время само открывается как горизонт бытия?» (Там же). Это последние слова трактата. Вопросы повисают без ответа.

Однако так ли уж безнадежна ситуация – в конце книги прийти к тому, что утверждало ее начало. «Тематическая аналитика экзистенции [в данном случае тематический анализ есть исследование самого бытия вообще – В.К.] нуждается <…> сначала в свете от прежде проясненной идеи бытия вообще, - снова указывает Хайдеггер. - Это нужно особенно, если мерилом всякого философского исследования остается правило, высказанное во введении: философия есть универсальная феноменологическая онтология, которая, идя от герменевтики Присутствия, как аналитика экзистенции закрепила конец путеводной нити всякого философского вопрошания там, откуда оно возникает и куда оно отдает [zurückschlägt: от schlagen – бить, ударять и zurück – назад, тогда: "куда оно отдает рикошетом " – В.К.]» (С.436). Онтология оказывается в типичной ситуации герменевтического круга, или герменевтической ленты Мебиуса. Но путь, пройденный мыслью по плоскости, ставшей односторонней в ленте Мебиуса, возвращает мысль не к своему началу, а к пониманию своего начала, которое (понимание) обогащено тем, что она узнала на "другой" стороне плоскости, хотя и не отрывалась от своей стороны. Вообразим себе такую модельку: полоска бумаги имеет две стороны, одна сторона – это Присутствие в своей фактичной экзистенции, другая сторона – само бытие. Когда мы сворачиваем полоску бумаги в петлю Мебиуса, возникает односторонняя поверхность. Теперь нельзя разместить Присутствие и бытие по разным сторонам плоскости, они "входят" друг в друга, но в то же время и различаются. Так вот, если Присутствие начинает понимать себя, фактично экзистируя, т.е. движется в своем существовании, то в процессе этого движения оно "переходит" ("входит" в) на сторону бытия, и когда оно возвращается к началу своего понимания, то это начало становится обогащено и постижением бытия. Экзистенция Присутствия стала онтологически прозрачна. Аналитика Присутствия (философия как феноменологическая онтология), следуя за путем экзистирования Присутствия, так же приходит от идеи бытия вообще к смыслу бытия.

И когда после «БиВ» Хайдеггер приходит к анализу истины, события, пространства творения и силы языка, то это не "поворот" мысли философа в смысле "повернул в другую сторону", а "переворот", который свершается в ленте Мебиуса, когда все сохраняется и одновременно все становится другим.

Спасибо за внимание!

Семинар 14

Заключительный семинар

Проф. В.А. Конев

Коллеги, сегодня знаменательная дата для нашего семинара – сотое заседание семинара. Мне хотелось бы поздравить вас с этим событием, так как для всех нас семинар стал хорошей школой профессионализма. И работа над трактатом Мартина Хайдеггера еще раз это подтвердила. Сегодня мы заканчиваем рассмотрение «Бытия и времени».

Разрешите предоставить слово профессору С.И. Голенкову.

Проф. С.И. Голенков